Лубский А.В. Восток – Запад – Россия: цивилизационные типы // Философия: Учебник для высших учебных заведений. Ростов н/Д: «Феникс», 1998.

Интерес на Западе к Востоку возник благодаря свидетельствам христианских миссионеров XVI–XVII вв., которые первыми обратили внимание на существенные различия между ними в политическим устройстве и ценностных ориентациях людей. Эти свидетельства положили начала двум направлениям в оценке Востока в XVIII–XIX вв. – панегирическому и критическому. В рамках первого Восток, прежде всего Китай как страна всеобщего благоденствия, учености и просвещенности, ставился в пример европейским монархах как образец мудрости в управлении. В рамках второго направления внимание акцентировалось на духе застоя и рабства, царившем в восточных деспотиях.

Однако до глобальной встречи западной и восточной цивилизаций, которая состоялась в результате колониальной экспансии Запада, европейские ученые в большинстве своего не отказывали восточным народам в праве занимать свое место в мировой истории. С другой стороны, и на Востоке в отношении европейцев практически до конца XIХ в. господствовала такая идеологическая и культурная установка, основу которой составляло представление о подавляющем морально-этическом превосходстве восточной цивилизации, о том, что у «западных варваров» заимствовать нечего, кроме машинной технологии.

При непосредственном столкновении двух типов цивилизационного развития, восточного и западного, в условиях, когда сила государства определялась технико-экономическими и военно-политическими преимуществами, обнаружилось явное превосходство европейской цивилизации.

Это породило иллюзию «неполноценности» восточного мира, застойном характере его общества, обусловленном спецификой его социального генотипа. В умах европейских интеллектуалов и политиков возникли различного рода концепции «модернизации» как способа приобщения косного Востока к цивилизованной семье народов Запада.

Вместе с тем одни исследователи обратили внимание на то, что примерно до XIV–XVII вв. вообще не приходится говорить об отставании Востока, что так называемый его застой «есть одно из созданий европейской химеры, старающейся романтически окрестить экзотические страны и их быт». Другие ученые считают, что вообще не стоит говорить об отставании Востока или замедленных ритмах его развития. Они считают, что Восток не шел медленно по той же дороге, что и Европа, он шел другой дорогой и шел в нормальном для своего пути ритме. Восток эволюционировал более последовательно, чем Европа, и все дело в том, что в его истории не было таких ниспровергающих революций, как в Европе. (В. Алексеев).

Более того, отдельные востоковеды указывают, что европейцы привыкли измерять степень развития общества уровнем развития техники, точной науки, но могут быть и другие критерии, например, этические. Может быть, Европа будет выглядеть отсталой, если приложить к ней те высокие критерии, которые на протяжении нескольких тысячелетий вырабатывал восточный культурный ареал. (Т. Григорьева).

Еще в 1947 г. Ф. Нортроп, западный классик компаративистики, выдвинул идею «Встречи Востока и Запада», положившей начало обсуждению проблемы о необходимости инъекции в «немощное тело дряхлеющей западной цивилизации жизненных соков культуры Востока».

Современный цивилизационный подход, основываясь на идеях «культурного плюрализма», на признание неустранимости культурных различий и необходимости отказа от всякой иерархии культур и, следовательно, отрицания европоцентризма, вносит целый ряд уточнений в концепцию о принципиальном различии путей исторического развития Востока и Запада.

Во-первых, в европейской глобалистике происходит постепенный отказ от абсолютизации преимуществ западно-цивилизационного варианта развития. Проблема модернизации Востока переводится в иную плоскость, в русло разработки моделей его эндогенного развития и осознания необходимости понимание и уважение культурных ценностей и традиций народов в качестве непременного условия гармонического развития мира в целом.

Во-вторых, все более утверждается мысль о том, что «отставание» Востока носит исторический характер: до определенного времени Восток развивался достаточно устойчиво, в том «своем ритме», который был вполне сопоставим с ритмом развития Запада. Более того, ряд исследователей считает, что исторически Восток вообще не является альтернативой Западу, а выступает исходным пунктом всемирно-исторического процесса.

В частности, Л. Васильев, описывая эволюцию постпервобытных обществ, считает, что жизнедеятельность людей, объединенных в общину, основывалась на принципах реципрокности и редистрибуции. Во-первых, реципрокность как механизм обязательного взаимообмена предполагал: каждый вносил в общий котел то, что мог, и получал то, что ему положено, а разница между тем и другим обусловливала уровень престижа его обладателя. Во-вторых, обладатель авторитета и власти (старейшина общины, член ее совета, глава семьи) имел право перераспределять совокупное имущество коллектива и тем самым распоряжаться общинным достоянием (редистрибуция). Эти принципы и механизмы функционирования общины определяли господство в ней авторитарно-административной системы.

На такой основе возникли деспотические государства с «азиатской» структурой, которая в общих чертах характеризуется:

1. Отсутствием частной собственности и экономических классов;

2. Господством аппарата администрации и принципа централизованной редистрибуции (дань, налоги, повинности);

3. Автономией общин и иных социальных корпораций (клан, каста, секта, цех-гильдия, землячество в городах и т.п.) при решении всех внутренних проблем;

4. Произволом власти при соприкосновении индивида с государством (синдром сервильного комплекса, т.е. принцип поголовного рабства).

Общество с таким социальным генотипом обладало прочностью, которая проявлялась, помимо прочего, в неискоренимой потенции регенерации: на базе рухнувшего по той или иной причине государства с легкостью, почти автоматически, возникало новое с теми же параметрами, даже сели оно, это новое государство, было создано иным этносом.

По мере эволюции этого общества зарождались процессы приватизации, то есть появились товарные отношения и частная собственность. Однако новые явления с момента своего возникновения, сразу же ставились под контроль власти, и потому оказывались полностью от нее зависимыми и как бы лишенными органической потенции для саморазвития.

Многие восточные государства древности и средневековья имели процветающее хозяйство, большие города, развитую торговлю. Но все эти зримые атрибуты частнособственнической рыночной экономики были лишены того главного, что могло бы обеспечить их саморазвитие: правовых гарантий собственности и правового обеспечения рынка. Все агенты рынка были заложниками власти и не имели не только прав и привилегий, но даже уверенности в завтрашнем дне. Любое неудовольствие чиновника оборачивалось разорением, если не гибелью и конфискацией имущества в пользу казны.

В «азиатских» обществах господствовал принцип власти-собственности: существовал такой порядок, при котором власть рождала собственность. Социальную значимость в государствах Востока имели лишь причастные к власти, тогда как богатство и собственности без власти мало что значили. Утратившие власть становились бесправными.

По мнению Л. Васильева, на рубеже VII–VI вв. до н.э. в Южной Европе в рамках традиционного общества (с господством принципа власти-собственности и основанной на ней централизованной редистрибуцией) произошла социальная мутация.

В результате реформ Солона и связанных с ними процессов в полисах Древней Греции возник феномен античности, основу которого составляли:

1. Гражданское общество и правовое государство;

2. Наличие специально выработанных юридических норм, правил, привилегий и гарантий для защиты интересов граждан, собственников, свободных агентов рынка;

Принципиальное отличие «античных» структур от «азиатских» заключалось в том, что частная собственность и рынок были динамичными и способствовали развитию общества, причем не только в экономическом отношении.

Основные элементы античной структуры не только выжили, но и в синтезе с христианством способствовало формированию в средневековых городах-коммунах, торговых республиках Европы, имевших автономию и самоуправление (Венеция, Ганза, Генуя), основ частнособственнического рыночного хозяйства. Именно в этих городах сохранились гражданские традиции античного полиса. Об этом свидетельствует классический европейский средневековый афоризм: «Воздух города делает человека свободным».

После эпох Возрождения и Просвещения античный генотип Европейской цивилизации проявился в полной мере, приняв форму капитализма.

Когда говорят о достижениях европейского Возрождения, то обычно речь ведут о системе Коперника, книгопечатании и великих географических открытиях. Культурные достижения на Востоке в это время, то есть до прихода европейских колонизаторов (XVI в.), были вполне сопоставимы по своему значению. Это – крупнейшие в мире гидротехнические и оборонительные сооружения; многопалубные корабли, в том числе и для океанского мореплавания; разборные металлические и керамические шрифты; компас; фарфор; бумага; шелк.

Европа, являясь наследницей античной цивилизации, вместе с тем приобщалась к ней через мусульманских посредников, впервые познакомившись со многими древнегреческими трактатами в переводе с арабского. Известно также, что европейские писатели-гуманисты эпохи Возрождения широко пользовались художественными средствами, разработанными в иранской и арабской поэзии, что само понятие «гуманизм» («человечность») впервые прозвучал на фарси и осмыслено был в творчестве Саади. Поэтические образы Данте во многом сходны с символикой мусульманского эзотериста Мухиддина ибн-Араби.

Однако между Востоком и Западом в рамках их традиционного в целом развития были и существенные различия, прежде всего в плане духовного освоения аналогичных достижений. Так, в Европе книгопечатание развивалось на местных языках, что расширяло возможны «демократизации» литературы и науки, несмотря на то, что существовала латынь как единый элитарный язык, не только как язык католической церкви, но и всей культуры Ренессанса. На Востоке сама мысль о том, что, например, корейский или японский язык может быть «ученым» языком конфуцианства, в то время вообще не возникала. Это, облегчая обмен идеями внутри узкого слоя высокобразованного слоя, затрудняло доступ к высокому знанию простых людей. Поэтому книгопечатание на Западе сопровождалось усилением авторитета книги, а на Востоке –Учителя, «ученого-книжника».

На Востоке тип Учителя ассоциируются с «последователем» какого-то учения и правильным его «толкователем». Поэтому «ученые» конфуцианцы, например, постоянно демонстрируя свою идейную привязанность к классическим авторитетам, постоянно вращались в кругу лишь «правильных» к ним комментариев, не помышляя даже о том, чтобы изменить не только дух, но даже и букву канона.

Различны были также судьбы науки на Западе и Востоке. Для средневековой мысли Запада и Востока общим был синкретизм знания и морали. Гуманисты Запада и гуманитарии Востока были едины также в своей обращенности к посюсторонним проблемам человеческого бытия. Однако научная мысль Запада всегда была обращена вперед, и это проявилось прежде всего в ее повышенном внимании к естествознанию, фундаментальным исследованиям, что требовало соответствующего уровня теоретического мышления. Научной добродетелью Востока являлось углубление в древние этико-философские трактаты в поисках скрытых в них предвосхищений. Поэтому если европейское Возрождение ознаменовалось рядом прорывов в развитии научно-рационального мышления, то на Востоке, конфуцианство, например, долго оставалось еще не только критерием морали, но и истины.

Поэтому на Востоке «наука» до приобщения ее к «западному» научно-рациональному типу оставалась рамках рецептурной, практико-технологической деятельности. Восток не знал такого логического феномена как доказательство, там существовали лишь предписания, «что делать» и «как делать», и знания об этом в незыблемом виде передавались из поколения в поколение. В связи с этим на Востоке так и не возник вопрос об осмыслении в рамках методологической рефлексии всего того «научного» богатства, которое было накоплено тысячелетней в ходе рецептурно-утилитарной ученой деятельности.

Это дает основание некоторым востоковедам высказать предположение о том, что на Востоке не «отсутствовала наука», а сложился особый ее тип, отличный от новоевропейского канона научной деятельности. На Востоке наука была не столько теоретической, сколько практической, неотделимой от индивидуально-чувственного опыта ученого. Соответственно, в восточной науке было иное понимание истины, господствовал не логический, а интуитивный метод познания, что предполагало ненужность строго понятийного языка и всякого формального знания.

Естественно, что с европоцентристской точки зрения подобная наука, лишенная понятийного аппарата и теории, субъективная и не претендующая на выход из интуитивно-чувственной сферы, просто «не наука». Различные конфуцианские, буддистские, даоссийские, синтоистские системы знаний, воспринимались европейцами как «вненаучные», «донаучными» и «антинаучными» в том смысле, что эти знания были обоснованы прежде всего этически, а не экспериментально полученными и верифицированными, и более того активно противодействовали распространению подлинно научных европейских достижений.

Характеризуя феномен «восточной науки», некоторые исследователи обращают внимания на два момента. Во-первых, полагают они, мы упускаем из виду возрастную разницу цивилизаций Востока и Запада: «может быть то, с чего начинали греки, для китайцев было пройденным этапом?». Во-вторых, «наука на Востоке носила синкретический характер» не потому что не успела выделиться в самостоятельный вид деятельности, а потому что научное знание не было вершиной духовного опыта, а лишь его средством (Т. Григорьева). Из этих предположений можно заключить следующее: на Востоке уже в то время или знали, что есть подлинная «вселенская» наука, и поэтому вполне сознательно миновали дедуктивно-теоретический этап ее развития, или предвосхитили современные методологические искания в русле постмодернизма.

Однако более предпочтительным выглядит представление о том, что на Востоке доминировали иные, не дискурсивные стили мышления и познания, где идеи выражались не столько в понятийной, сколько художественно-образной форме, опорой которых служат интуитивные решения, непосредственные эмоции и переживания. Это придавало большую значимость интерпретации, а не трансляции накопленного мыслительного материала и социального опыта.

Используя типологию рефлекторной человеческой деятельности (выработанную на европейском мыслительном материале), некоторые культурологи пришли к выводу о том, что достаточны очевидны параллели между западным и восточными стилями мышления только на уровне мифологической рефлексии и рефлексии над языком. Третий уровень рефлексии, с которой начинается собственно западноевропейская философия и формальная логика (обращение мысли к самой себе), уже свидетельствует о существенных различиях в стилях мышления. Четвертого типа рефлексии, восходящего в Европе к эпохе Ренессанса и связанного с формированием теоретического естествознания и опытной науки XVI–XVII вв., Восток, как полагают, ученые вплоть до ХХ столетия не знал (А. Ушков).

В целом можно сделать вывод о том, что существенный перелом в альтернативном развитии цивилизаций Запада и Востока намечается в XIV–XVII вв. и достиг своего апогея к середине ХХ столетия, положившим начало переходу от синтеза культур к их симбиозу, благодаря которому Япония и другие «восточные драконы» настолько успешно ассимилировали западную систему, что вступили с ней в успешную конкуренцию.

В XIV–XVII вв. с проблемой самоидентификации в западно-восточном культурном ареале столкнулась и Россия, заявившая теорией «Москва – Третий Рим» о своей православно-культурной мессианской исключительности в мире.

Вопрос о роли России в мире и ее отношении к цивилизациям Запада и Востока стал предметом теоретической рефлексии в XIХ в. Г. Гегель не относили Россию к числу «исторических народов» и не видели будущности в ее культурно-историческом развитии. Сходного мнения придерживался и П. Чаадаев, хотя и признавал своеобразие цивилизационного развития России. Это своеобразие он видел в том, что «мы все еще открываем истины, ставшими избитыми в других странах». Дело в том, подчеркивает П. Чаадаев, что «мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого».

В полемике западников и славянофилов сформировались две основные версии культурной принадлежности России. У первых будущее России связывалось с ее самоидентификацией в русле европейской социкультурной традиции, у вторых – с развитием России в русле ее самобытно-культурной самодостаточности. К. Лентьев разработал концепцию восточно-христианской (византийской) культурной «прописки» России. Н. Данилевский, признавая реальными субъектами исторического процесса лишь отдельные «культурно-исторические типы», находящиеся в непрерывной борьбе друг с другом и внешней средой, наиболее перспективной считал противостоящую культуре Запада «славянский тип» цивилизации, полнее всего выраженный в русском народе. А.Тойнби рассматривал Российскую цивилизацию в качестве «дочерней» зоны православной Византии.

Существует также евразийская концепция цивилизационного развития России, представители которой, отрицая как восточный, так и западный характер российской культуры, вместе с тем ее специфику усматривали во взаимном влиянии на нее западных и восточных элементов, полагая, что именно в России сошлись и Запад, и Восток. Евразийцы (Н. Трубецкой, П. Савицкий, Г. Флоровский, Г. Вернадский, Н. Алексеев, Л. Карсавин,) критиковали модель мира, которая по В. Соловьеву включала три силы: Запад, мусульманский Восток и славянство во главе с Россией. Они отделяли Россию не только от Запада, но и от славянского мира, настаивая на исключительности евразийской цивилизации. Важнейшим признаком этой цивилизации евразийцы считали специфику «месторазвития» народной жизни. Поэтому своеобразие российского национального самосознания они усматривали, во-первых, в том, что громадные пространства России, расположившейся в двух частях света, накладывали отпечаток на своеобразие ее культурного мира. Во-вторых, евразийцы подчеркивали особое влияние на него «туранского» (тюрско-татарского) фактора.

Своеобразие Российской цивилизации усматривалось также в том, что национальным субстратом ее государственности выступает единая многонациональная евразийская нация. Важное место в евразийской концепции особенностей цивилизационного развития России отводилось идеи идеократического государства, как верховного хозяина, обладающего исключительной властью, но и в то же время сохраняющего тесную связь с народными массами.

В настоящее время также существует различная цивилизационная типологизация исторического процесса. Современные отечественные конвергенты продолжают отстаивать тезис о двух типах цивилизаций –западном и восточном.

К определяющим чертам восточных обществ они относят «отсутствие полноценной частной собственности, неразделенность собственности и административной власти при несомненном доминировании последней, властные отношения как всеобщий эквивалент, как мера любых социальных отношений, экономическое и политическое господство – часто деспотическое – бюрократии»; подчинение общества государству», отсутствие «гарантий частной собственности и прав граждан», действенных стимулов для производственной, экономической деятельности, перманентные переделы собственности, поскольку «собственность в определенном смысле лишь атрибут власти». В этом отношении Запад выглядит цивилизацией противоположной: гарантия частной собственности и гражданских прав как стимул к инновациям и творческой активности; гармония общества и государства; дифференциация власти и собственности (Е. Гайдар). В такой цивилизационной трактовке Россия выглядит обществом восточного типа.

А. Ахиезер также различает два типа цивилизаций – традиционную и либеральную. «Традиционной цивилизации присуще господство статичного типа воспроизводства, который нацелен на поддержание общества, всей системы социальных отношений, личности в соответствии с некоторым идеализирующим прошлое представлением. Оно рассматривается как абсолютное, неизменное, даже если оно изменяется. В либеральной цивилизации господствующее положение занимает интенсивное воспроизводство, которое характеризуется стремлением воспроизводить общество, культуру, постоянно углубляя ее содержание, повышая социальную эффективность, жизнедеятельность».

Россия, считает А. Ахиезер, в своем историческом развитии вышла за рамки традиционной цивилизации, встала на путь массового, хотя и примитивного утилитаризма. Но, тем не менее, не сумела преодолеть границу либеральной цивилизации. Это означает, что Россия занимает промежуточное положение между двумя цивилизациями, что позволяет, на взгляд А. Ахиезера, высказать идею о существовании особой промежуточной цивилизации, сочетающей элементы социальных отношений и культуры обеих цивилизаций. Поэтому в такой неорганической и нестабильной цивилизации трагические события всегда стимулируют выдвижение на первый план деструктивное воспроизводство. Отчего динамика страны, находящейся между двумя типами цивилизации, приобрела в процессе самоусложнения общества конфликтный, саморазрушающий характер.

Основными категориями социокультурной динамики России как промежуточной цивилизации являются, полагает А. Ахиезер, инверсия и медиация. Для инверсии характерна напряженная направленность деятельности на воспроизводство определенного типа общества. В условиях господства инверсии мышление и деятельность направлены в основном на господство прошлого над будущим, происходит экстраполяция накопленного богатства культуры на новую ситуацию. Господство инверсии в каждый момент времени не требует того, чтобы долго и мучительно вырабатывать принципиально новые решения, но открывает путь быстрым, логически мгновенным переходам от настоящей ситуации к идеальной, которая, возможно, в новых одеждах воспроизводит некоторый элемент уже накопленного культурного богатства. Инверсия выступает как социальный феномен – как массовый взрыв народного негодования, направленный на то, чтобы смести всех, кто разрушает (или кажется, что разрушает) привычные формы жизни, превращая их из комфортных в дискомфортные. Медиация, наоборот, обусловливает конструктивную напряженность человеческой деятельность на основе отказа от абсолютизации полярностей и максимизации внимания к их взаимопроникновению, к их сосуществованию друг через друга. Медиация стремится к преодолению ограниченности исходной позиции, выходу на качественно новый виток развития. Тем самым создаются новые смыслы, новые пласты культуры, качественно новые отношения, новые уровни воспроизводственной деятельности.

Другой особенностью России как промежуточной цивилизации, по мнению А. Ахиезера, является раскол культур и социальных отношений. При этом раскол рассматривается как патологическое состояние общества, характеризующееся застойным противоречием между культурой и социальными отношениями, между субкультурами одной культуры. В этом плане на Западе, считает А. Ахиезер, сложились принципиально более благополучное отношение между культурой и формами социальных взаимосвязей, замыслом и его воплощением, мыслью и делом.

Раскол возникает тогда, когда общество оказывается не в силах преодолеть противоречие между культурой и социальными отношениями и пытается адаптироваться, делая его тем самым константой своего состояния. В условиях раскола общество постоянно балансирует на грани необратимой дезорганизации. Оно находится в перманентном кризисе под угрозой катастрофы.

Для раскола характерен «заколдованный круг»: активизация позитивных ценностей в одной из частей расколотого общества приводит в действие силы другой части общества, отрицающей эти ценности. Раскол, пронизывающий все общество и каждую отдельную личность, исключает общее согласие по поводу направленности и масштабов значимых изменений в обществе. Опасность раскола состоит в том, что он, разваливая нравственное единство общества, подрывает саму основу для воспроизводства этого единства, открывая путь социальной дезорганизации.

Л. Семенникова выделяет три типа развития (цивилизации): непрогрессивной формы существования, циклического развития и прогрессивного развития, оставляя правда, в стороне вопрос о том, что такое прогресс, полагая, по-видимому, что его интерпретация возможна лишь в рамках европоцентристкого, западноевропейского рационального видения мира. Именно поэтому к непрогрессивному типу развития она отнесла «народы, живущие в рамках природного годового цикла, в единстве и гармонии с природой», хотя при этом и признается самоценность их культуры.

К циклическому типу развития она отнесла восточные цивилизации. Отличительной чертой общественного сознания в таких цивилизациях является, по мнению Л. Семенниковой, сосредоточенность на духовном, а главной ценностью бытия является «постижение высшего сакрального смысла, а не реализация конкретных целей». Общества этого типа построены на принципах коллективизма: личные интересы полностью подчинены общественным, личное начало развито слабо, социальные роли жестко закреплены. Все связи в обществе замкнуты на властной вертикали. В таком обществе нет собственности, рыночной экономики, социально-классовой дифференциации. Развитие в таком обществе идет медленно и циклами от упадка к возрождению.

Прогрессивный тип развития представляет Западная цивилизация, начиная с античности до наших дней. Этот тип связан с постоянными изменениями в жизни человека. Само общество постоянно устремлено в будущее и ориентируется на движение вперед. Прошлое воспринимается лишь как материал для извлечения уроков, для патриотизма и национальной гордости. Поэтому новация, как страсть к обновлению, выступает главной ценность европейской ментальности и движущей силой социального прогресса. Западное общество признает приоритет индивидуализма и рационализма, придерживаясь христианских моральных ценностей не только в личной, но и деловой жизни. В западном обществе доминируют горизонтальные связи, независимые от государства, которое выступает инструментом разрешения социальных конфликтов и противоречий.

Оценивая место России в контексте различных цивилизаций, Л. Семенникова отмечает, что она не вписывается полностью ни в западный, ни в восточный тип развития. Россия, не являясь самостоятельной цивилизацией», представляет собой «цивилизационно неоднородное общетсво. Это особый, исторически сложившийся конгломерат народов, относящихся к разным типам развития, объединенных мощным, централизованным государством с великорусским ядром. Россия, геополитически расположенная между двумя мощными центрами цивилизационного влияния – Востоком и Западом, включает в свой состав народы, развивающиеся как по западному, так и восточному варианту. Поэтому Л. Семенникова вслед за В. Ключевским, Н. Бердяевым, Г. Федотовым подчеркивает, что в российском обществе неизбежно сказывается как западное, так и восточное влияние, Россия представляет собой как бы постоянно «дрейфующее общество»в океане современных цивилизационных миров.

Наряду с такими концепциями Российской цивилизации в настоящее время существуют и ярко выраженные ее дивергентные варианты. В частности, О. Платонов считает, что русская цивилизация отвергает «западноевропейское понятие развития как преимущественно научно-технического, материального прогресса, постоянного наращивания массы товаров и услуг, обладания все большим количеством вещей, перерастающего в настоящую гонку потребления, «жадность к вещам». Этому понятию русское миропонимание противопоставило идею совершенствованию души, преображения жизни через преодоление греховной природы человека».

Он считает также, что русская цивилизация принадлежит к числу древнейших цивилизаций. Ее базовые ценности сложились задолго до принятия христианства, в I тыс. до н.э. Опираясь на эти ценности русский народ сумел создать величайшее в мировой истории государство, гармонично объединившее многие другие народы. Такие главные черты русской цивилизации, как преобладание духовно-нравственных основ над материальными, культ добротолюбия и правдолюбия, нестяжательситво, развитие самобытных коллективистских форм демократии, воплотившихся в общине и артели, способствовали складыванию в России также самобытного хозяйственного механизма, функционирующего по своим внутренним, только ему присущим законам, самодостаточного для обеспечения населения страны всем необходимым и почти полностью независимым от других стран.

Таким образом, вопрос о специфике цивилизационного развития Востока, Запада и России рассматривается в современной философии и науке неоднозначно в зависимости от выбора критериев и направлений компаративистского его анализа. Поэтому, чтобы рассмотреть проблему «Восток – Запад – Россия»в контексте цивилизационной их типологии, надо предварительно установить значение понятия «цивилизация»и выявить основные параметры компаративного изучения этой проблемы.

П.Сорокин обратил внимание на то, что цивилизации различаются между собой «доминантными формами интеграции», или «цивилизационными матрицами».

Такое нормативно-ценностное понимание цивилизации отличается и от представления о ней как о «конгломерате разнообразных явлений»и не сводит цивилизацию к специфике культуры, ибо в качестве «доминантной формы интеграции» могут выступать разные основания. И с этой точки зрения цивилизационный и культурлогический подходы представляют собой различные способы научной интерпретации истории. Цивилизационный подход ориентирован прежде всего на поиск «единой матрицы», «доминантной формы» социальной интеграции. Культурологический – на изучение культуры как специфического нормативно-ценностного пространства или «культурного кода» жизнедеятельности людей. С позиций такого подхода можно описывать различные поликультурные цивилизации, например, российскую или кавказскую, характерной чертой которых является интенсивное взаимодействие многих уникальных культур и почти всех мировых религий.

Кроме того, каждой цивилизации присущ определенный генотип социального развития, а также специфические культурные архетипы. Именно по этим параметрам можно выявить различия между Востоком, Западом и Россией как особыми цивилизационными типами развития. Кроме того, надо выбрать не только ракурс цивилизационного сравнения, но и точку отсчета компаративного анализа. Поскольку наиболее заметные расхождения в развитии между Востоком и Западом начались – и это зафиксировано в специальной литературе – в эпоху Возрождения, и в это же время начался процесс культурно-религиозной самоидентификации России по отношению прежде всего к Западу, то XIV–XVII вв. вполне можно выбрать в качестве такой точки отсчета. Тем более, что большинство зарубежных исследователей указывают на эпоху Возрождения и Реформации как на время смены матрицы европейской цивилизации, а отдельные отечественные ученые говорят применительно к этому периоду о зарождении особой Российской (евразийской) цивилизации.

В развитии европейской цивилизации обычно выделяют две стадии: традиционную и современную, начало развития которой относят к XVI столетию. Одни исследователи обращают внимание на то, что это было торгово-промышленное, городское общество с экономической, мировоззренческой, а затем и политической свободой каждого отдельного человека.

Другие ученые подчеркивают прежде всего антропоцентристский и инновационный характер европейской цивилизации и ее христианские корни, европеизм как явление христианской культуры Запада. Отмечается также дуализм механизмов детерминации: с одой стороны, постоянное наращивание технологического потенциала и превращение человека и социальной организации в орудие эффективной экономической деятельности; с другой стороны, присущая техногенной цивилизации мощная мобилизация человеческой активности, свобода деятельности.

К наиболее часто выделяемым признакам российской цивилизации относят: а) самодержавную форму государственной власти или, как определил этот тип власти историк М. Довнар-Запольский, «вотчинное государство»; б) коллективистскую ментальность; в) очень незначительный объем экономической свободы. Кроме того, при рассмотрении вопроса о специфике российской цивилизации особое внимание уделяется географическому, геополитическому и культурно-политическому факторам.

В частности, отмечается, что огромное пространство, обилие свободных земель, порождали привычку к экстенсивным формам хозяйствования, способствовали постоянным миграциям. Неблагоприятные климатические условия, сжатый цикл полевых работ, отсутствие гарантированных урожаев сопровождались хозяйственной аритмией. Отсутствие хозяйственного выбора, размытость отношений собственности сдерживало развитие индивидуалистических начал в толще народной жизни и, наоборот, консервировало общинные традиции землепользования и жизнедеятельности. В результате формировался тип социального поведения, противоположный западному, склонный как к социальной апатии и пиетету, так и безудержному насилию. Взаимное насилие сословий в России –характерная черта с оциальных в ней отношений.

Обширность территорий требовала огромного государственного аппарата власти и активного контроля им всех сфер жизни общества и прежде всего области хозяйственных отношений, при минимальной эффективности обратной связи со стороны общества. Огромная роль государства, его постоянное вмешательство в приватную сферу социальных отношений сдерживали формирование в России гражданского общества.

Большое значение, по мнению некоторых историков, имел геополитический фактор. Непрерывная военная угроза, перманентное соперничество с Западной Европой обусловливала постоянное наращивание мобилизационных усилий со стороны государства как в области хозяйственных, так и социальных отношений. Вмешательство в хозяйственную жизнь общества сопровождалось своеобразным закрепощением сословием. Этим самым государство в России стремилось упорядочить функционирование общественного организмая, исходя из собственных интересов и потребностей. Отсюда вырастали правовая подавленность и правовой нигилизм низших слоев общества и правовой беспредел бюрократического аппарата власти.

Все теснее вплетаясь в общеевропейский процесс, российская государственность вместе с тем развивалось на манер азиатских деспотий, что к тому же подкреплялось этатизированным православием. Все это сопровождалось также бурной социальной реакцией со стороны различных сословий, что предопределяло своеобразный маятниковый ритм развития российской государственности, который может быть описан по схеме: «реформа – контрреформа – «смутное время» (революция) – усиление этатистского начала»

Роль культурно-политического фактора состояла прежде всего в саморазрастании этого начала, которое не оставляло иного способа реформирования страны, кроме своеобразного растворения общества в государстве, – пути, противоположному западному.

В начале XIV в. Европа вступила в полосу кризиса «христ<

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: