Молодежь и молодость в российском прочтении

В современной России споры ведутся не только в академической среде. Актуальность подобных дискуссий очевидна. За молодежью – будущая власть, ценности, культура. Одни молодежные группы демонстрируют инновационность, другие традиционность, подчас большую, чем их родители. Во все времена государство в лице своих институтов заботливо и внимательно занимались идеологией, в рамках которой конструировался образ «молодости» и «молодежи». От того, какой подход оказывался доминирующим, во многом зависела направленность государственных и гражданских усилий. Когда доминирует проблематизация молодежи - акцент в политике делается на противодействие так называемым молодежным девиациям[2]. При идеализации молодежи, преобладают инвестиции в «прогрессивные» молодежные практики[3], при эксплуатации - используются символы молодежного потребления в качестве упаковки коммерческих предложений. В экономике – это реклама, политике – молодежный электорат, в массовой и популярной культуре – шоу бизнес.

Российская молодежь к концу 20 века стала одним из самых активных и властных социальных субъектов. От ее экономических, политических и культурных выборов во многом зависит развитие современного общества. Тем не менее, многие ее реальные практики остаются вне общественного и исследовательского интереса. Молодежная «проблематика» часто не входит в приоритеты научных фондов и школ. Отдельные молодежные проявления попадают в сферу государственной заботы только в ситуации явной угрозы общественной стабильности. Но даже когда опасность не вызывает сомнений, как, например, рост молодежной наркотизации, взрослые дискурсы остаются невероятно противоречивыми. Так, например, до сих пор отсутствует общественное согласие относительно причин, путей и методов реагирования на эту социальную болезнь. Политика федерального уровня оторвана от региональной, между субъектами антинаркотических практик продолжается конкуренция за право единоличного решения этой проблемы. Боль и страдания родителей и самих наркозависимых служат источником прибыльного бизнеса и сомнительного политического «пиара», публичный медиа дискурс одновременно и «заигрывает» с этой темой, и ведет «откровенные» разговоры с молодежью, сопровождая их «страшилками» из жизни «законченных нарков». Иначе говоря, информационное пространство вокруг этой проблемы невероятно запутанно[4].

Социальные исследования российской молодежи переживают сегодня серьезный кризис. Он делает актуальным отказ от любого принципа унификации этой сложной социальной группы, при котором сущность трансформаций современного молодежного пространства сводится к одному, пусть и действительно значимому признаку. Пришло время переосмыслить новый статус молодежи в обществе. Следует избегать как идеализации молодежи (как это было в советский период), так и проблематизации молодежи (в западной послевоенной и отечественной постперестроечной литературе), нужно искать новые подходы, внутри которых можно было бы разместить современные практики, не имеющие аналогов или образцов в прошлых поколениях. Для их исследования важно разработать понятийный аппарат, включающий в себя «живые» образы, описывающий молодежное пространство языком, адекватным новым феноменам культурных молодежных сцен. Важно учитывать такие приметы нового времени, как молодежная безработица, жесткое социальное расслоение, усложнение стартовых условий вхождения в жизнь, новые социально-культурные ресурсы и их разная доступность для молодежных групп, политическая и гражданская апатия – все они уже напрямую не связаны с классическими структурными признаками - социальным происхождением, гендером, этничностью, территорией проживания и т.п.

Новые, непривычные для старших поколений молодежные практики можно объяснить реакциями на увеличение риска во всех сферах современной жизни. Ситуации риска стимулируют развитие индивидуализма, как основной стратегии достижения успеха, представления о котором, в отличие от советского времени, невероятно разнообразны. Растет значимость такого нового социального ресурса, как стиль жизни [5] наряду со снижением значимости унаследованного социального и культурного капитала родителей. Меняются представления о безопасности: защита личного пространства во многих случаях оказывается значимее государственной (как в национальном, так и интернациональном измерении). Глобальные процессы трансформации российского общества усугубляют социальное неравенство. Разнообразие возможностей для самореализации и разное качество жизненных шансов ведут к множественности дифференциаций, что особенно заметно в сфере труда и сфере потребления. Векторы этих дифференциаций связаны не только с более значимым имущественным расслоением, что наиболее заметно в анализе современной российской реальности. Разницы между группами молодежи могут быть связаны и с различиями в стилевых предпочтениях, что особенно ярко проявляется в их культурных практиках. Меняется и смещается смысл труда: не так важно кто, как и сколько работает, как, то, в какой отрасли, фирме и в каком территориально – географическом пространстве. Стихийно, аморфно и неопределенно развивающаяся социальная структура не только углубляет социальное неравенство и способствует маргинализации значительной части общественных групп, но и невероятно усложняет социальную маркировку, с помощью которой можно отнести индивидов к тому или другому социальному статусу.

Нарушение социальной коммуникации между взрослым и молодым поколением, вызванное разностью в социальном опыте, имеет как негативные, так и позитивные последствия. Российская молодежь легче адаптируется к новым условиям жизни, быстрее осваивает новые экономические практики и индивидуальные техники выживания, адекватнее реагирует на меняющиеся потребительские предложения, легче включается в информационные сети, овладевает их технологиями. С одной стороны индивидуализм означает освобождение от обязательных групповых связей - дружеских, семейных, соседских, коллективистских, с другой – это самостоятельный выбор коллектива (группы), в которую индивид хочет включиться. Он или она уже сами определяют действия и несут личную ответственность за собственные поступки, успехи и неудачи.

Не стоит впадать в крайность и идеализировать все новое поколение, «по умолчанию» считая его одинаково адекватным новым условиям жизни. «Постоянство неопределенности» формирует с одной стороны завышенные притязания, с другой – ограниченность возможностей. Развиваются такие практики сосуществования с риском, как иждивенчество, социальный цинизм и инфантилизм, полукриминальная и криминальная активности, вещественные злоупотребления (алкоголизация, наркотизация). Для понимания современной молодежи важна и такая тенденция, как развитие шоппинг культуры. Сужение социальной сферы реализации и презентации, вывело этот вид молодежных практик из под бытовавшего в советское время ярлыка «потребительство». Культура «выбора и приобретения» стала одним из основных видов досуговой активности, где товары имеют не столько утилитарное, сколько символическое значение, походы в магазины становится развлечением, все менее зависимой от реальных потребностей.

В этом рассмотрении для нас важно очертить контуры понятий активность-пассивность в контексте современности.

Активность ассоциируется молодежью с возможностью самореализации, самопрезентации, одобрение группы сверстников намного более значимо, чем одобрение неким «обществом». Пассивность, в данном контексте – политическая апатия, вовсе не обязательно имеет негативно-порицательный оттенок. Напротив, для части молодежных субкультур, неучастие в официальной политике является знаковым. Таким образом, в зависимости от того, в контекст какой культурной группы индивид включен, расшифровка этих понятий будет различной.