 |
Взятие высоты. Медсанбат
|
|
|
|
Взятие высоты
Командир роты Овчинников поставил мне боевую задачу на наступление. Нужно было взять высоту, где в лесу укрепились немцы. А мы должны были действовать по ровной и открытой местности, идти на подъём по глубокому снегу. Нам было передано два танка «КВ», но они по глубокому снегу не могли быстро атаковать противника, а если они будут атаковать тихим ходом, немцы их подобьют. Огневые точки противника были тщательно замаскированы, они же расположились в пихтовом лесу, нам их не видно. При таком раскладе днём атаковать мы не могли, залегли, окопались в снегу и ждали наступления ночи. К тому времени к нам на подкрепление прибыл со своим пулемётным взводом младший лейтенант Изотов. Когда они продвигались к нам, немцы их тоже встретили ураганным огнём из миномётов и пулемётов. Нескольких бойцов ранило, одного смертельно. Под вечер нас вызвал к себе комбат на КП и поставил задачу на ночное действие. Мы перегруппировались и передислоцировались, а когда потемнело, приготовились к наступлению.
Наступление началось в 12 часов ночи по общему сигналу комбата зеленой ракетой. Высота была окружена нашими частями, и мы стремительно ворвались в лесной массив, открыли стрельбу. К тому времени подошли и наши 2 танка «КВ». Они были посланы специально, для выявления огневых точек немцев. Мы забросали гранатами огневые точки противника, враг вынужден был отступить, оставив пушки и миномётные батареи. Правда, были и у нас большие потери – убитые и раненые. Был убит мой связной - Кочкаров, молодой солдат из Казахстана. С рассвета мы переоборудовали немецкие траншеи, укрепились.
|
|
|
Взятие д. Есинка
« Да, этот бой для многих стал последним...
Кто жив остался - оглянулся вдруг
И увидал - что день совсем весенний,
Что солнце ослепило все вокруг»…
29 марта 1942 года. Была ясная, солнечная погода. Нужно было брать д. Есинка (название точно не помню…) Снова нам приходилось наступать по ровному, чистому полю. В 10 часов утра началось наступление. Ползком приближались к деревне, подняться нельзя – немцы обстреливают. Подошли наши танки КВ, начали стрелять по позициям немцев. Я хотел подойти к танкистам и указать цели, но немцы, заметив меня, в течение продолжительного времени перевели миномётный огонь на меня. Мины рвутся всё ближе и ближе. Ну, думаю я, сейчас немцы пришлёпнут меня прямым попаданием. Лежу в борозде танковой гусеницы. К тому времени подполз ко мне младший лейтенант Изотов с тремя пулемётчиками и с одним пулемётом Дегтярова(на трёх ножках). Заметив меня, он попросил закурить. Я тогда не курил, но в кисете у меня было немного махорки. Мы вдвоём закурили. Изотов говорил: «Вот сейчас покурим с тобой, может, больше и не встретимся. Война ведь…» Затем пополз вперёд, за ним - пулемётчики. Как только отошли от меня на 10 метров, немцы открыли миномётный огонь. Мы прижались к земле по следам танка. Били немцы около 10 минут. Когда пальба прекратилась, смотрю: Изотов и его бойцы не шевелятся. Я окликнул его. Никто не отозвался. Тогда я подполз к Изотову, пошевельнул его руками, но Изотов и рядом с ним лежащий солдат были мёртвые. Двое из них позже пришли в сознание. Таким образом, днём мы не смогли взять деревню. Заняли оборону, готовясь к вечеру. Немцы не прекращали обстреливать нас. Попал под пулемётный обстрел командир роты лейтенант Овчинников, его заменил политрук. К вечеру, ещё засветло, мы возобновили наступление. Поддерживали нас, как всегда, 2 танка КВ. Мы следовали за танками. Были потери, трудно было идти по снегу. Струсил солдат Натфуллин (из Башкирии) и побежал назад. Помощник командира взвода Дайнеко побежал остановить его, и был ранен в ногу. С трудом добрались до деревни. Немцы открыли сильный огонь. Срочно нужно было подавить огневые точки врага, не выявленные нами. С этой целью я подошёл к стоящему на месте танку, чтобы указать танкисту цель. В это время немцы стали обстреливать танк из пушек. Я залёг в борозду гусеницы танка. Когда стрельба утихла, хотел подняться, опираясь на автомат ППШ. Тут возле меня разорвался фашистский снаряд, и осколком ранило правую руку. Я продолжал командовать солдатами, послал связного к политруку, чтобы сообщить о ранении. Автомат уже не мог держать в руках. Когда бойцы ворвались на окраину деревни, меня заменил политрук, а мне приказал идти в медсанбат. Я только позже заметил, во время перевязки, что рукавица заполнена кровью. Всех раненых отправили в медсанбат. Тогда я обернулся назад и увидел, что деревню Есинка всё-таки взяли! Деревня пылала огнём, слышны были голоса командиров: «Вперёд! ».
|
|
|
Медсанбат
Шли долго. К вечеру стало холодно. Замёрзла раненая рука. Перешли по льду реку Волгу, попили из проруби ледяной воды, всю дорогу мне солдаты оказывали помощь. В медсанбат пришли только ночью. Там я встретился с помощником командира взвода Дайнеко и командиром роты лейтенантом Овчинниковым. Они узнали от меня, что деревня Есинка взята нашими.
31 марта мне сделали операцию. Было тяжёлое ранение: осколком перебита лучевая кость правой руки. Меня эвакуировали из госпиталя в госпиталь. В г. Торжок палатная медсестра написала родным письмо, в котором сообщила о моём ранении. Далее отправили в Калинин, затем в Москву, в г. Выкса, 8 мая 1942 года - в глубокий тыл - в село Багаряк Челябинской области. В этом госпитале (эвакогоспиталь №3754) находился до 11 августа 1942 года. Госпиталь эвакуировали в Среднюю Азию, а меня отправили домой на 6 месяцев до полного выздоровления. После выздоровления, пройдя курсы «Выстрел» в г. Свердловске, я снова был отправлен на фронт в должности командира стрелковой роты на III Украинский фронт, участвовал в освобождении Западной Украины, Молдавии, Румынии. После тяжёлой контузии и повреждения руки, заболев малярией, во время перехода на территорию Болгарии, снова попал в полевую госпиталь, затем в составе 22 резервного командного полка был направлен в тыл, в Москву».
|
|
|
P. S. То, что испытал отец в те годы, под Ржевом, описано в стихотворении Вячеслава Кондратьева «Деревни русские…», 1961 г. Наш отец тоже очень долгие годы кричал во сне: «Урраааа!!! » и брал «высоты»…
ДЕРЕВНИ РУССКИЕ...
Я через двадцать лет иду вас брать опять...
Вы Деревни русские - чужие и родные!
снились мне - в пожарище и дыме,
Деревни те, что не смогли мы взять.
Мы брали вас раз двадцать и... не взяли...
Деревни русские, какие вы сейчас?
Засеяно ли поле, где ничком лежали
И где остались многие из нас?
Сейчас иду дорогой старой, ржевской,
Распутица и грязь, как и тогда.
Иду то полем, лесом, перелеском,
Иду... в давно ушедшие года...
Иду туда, куда пришел мальчишкой,
Не верившим, что есть на свете смерть,
Где познана была война не понаслышке,
Где все пришлось преодолеть.
И страх и смерть, и кровь и голод,
И боль утрат и горечь неудач,
И наступления, которые как молох,
Нас забирали без отдач.
Иду туда - в изломанную рощу -
Рубеж исходный для атак,
Где быть убитым было проще,
Чем как-то раздобыть табак.
Где мы, от голода шатаясь,
Бродили словно тени средь убитых...
Их закопать мы даже не пытались,
Себе - живым - окопы рыть не в силах...
... И вот усталый грязный, потный
Я вышел, наконец, к деревне той,
Где ждал меня у черной липы ротный
Далекой первую военную весной.
Там много было лип... Их нет теперь,
Но та, одна, стоит... И в горле вдруг комок,
И в прошлое раскрылась настежь дверь,
Нет, ничего я позабыть не смог!
И в памяти все ярко, зримо всплыло
О чем, как о не бывшем, говорил порой
И понял я - все это было!
Ни с кем другим, а именно со мной...
|
|
|
Отсюда, помню, ночью темной
Мы шли, сгорбясь, к передовой,
И первый труп на тропке мерзлой
Нарушил наш суровый строй...
И первый страх... И первый выстрел...
И мертвый лунный свет ракет...
И пуль трассирующих искры...
И страшный, как кошмар рассвет...
... Не стал курить... Прошла усталость.
Мешок поправил за спиной,
Лишь километра два осталось
До юности моей лихой.
Мне много лет ночами снилось это:
Вот я иду опять к передовой.
Кругом знакомые приметы,
Но не могу найти я рощи той.
И наяву случилось тоже, -
Иду я верно - путь тот не забыть.
Но был здесь ельник? Быть не может,
Что без меня он весь побит?
Кругом деревца молодые...
Я старше их на двадцать лет.
Их не срезали ливни огневые,
Мы не знакомы... Что ж, привет,
Вам, юные, не знавшие пожаров,
Вас не рубили мы на шалаши.
Вы разрослись и скрыли ветеранов старых...
Послушайте, что шепчут вам они в тиши.
Они расскажут вам, как мы их не жалели,
Безжалостно рубили, жгли.
И как они в жестокие метели,
Давали нам все что могли.
Но вы не слышите... Шумите сами
В весеннем легком ветерке...
Что вам до тех, кто лишь чернеет пнями,
Шумите вы... Живете налегке.
И густотой своей разросшейся
Вы словно не хотите пропустить меня.
И из-за вас не узнаю я рощи,
В которую иду уже полдня.
Не узнаю... Но знаю - здесь мы были,
Еще полна земля следов,
Той страшной и далекой были
Она глядит глазницами пустыми
Белеющих в овраге черепов...
Она блестит водой воронок черной,
То глянет старым блиндажом,
То гильзой стрелянной, то миной закопченной,
То брошенным солдатским котелком.
Да и земле не заживить те раны,
Что в ярости нанесены войной,
Ни повести, стихи и ни романы
Не скажут столько, сколько скажет малый
Клочек земли, что был передовой...
Вот две громадные воронки...
Я помню их. Бомбил нас самолет...
От них, шагов пятнадцать, чуть в сторонке
Был мой КП... Ушные перепонки
Чуть не полопалися в тот налет.
А вот воронки небольшие...
Им счета нет - они от мин.
Как жили здесь и как живые
Мы оставались - знает бог один.
Нас на заре будили взрывы
И ноющий противный вой.
А после крики - " Как там живы? "
" Пока мест да"... Но чаще был ответ иной.
Иду все дальше. Хочу выйти к полю,
Но вдруг опять белеют на траве
Останки тех, чью горестную долю
Не довелось случайно разделить и мне.
Я много раз, на дню, раз двадцать
Быть мог убитым и... тогда
Лежал бы рядом с вами, братцы,
Лежал бы долгие года... (незахороненный (? ) солдат)
Кто вы, лежащие здесь столько лет?
Я знал, наверно, вас, ребята,
Теперь я не солдат и нет
При мне, чтоб вас зарыть, лопаты,
|
|
|
Нет каски у меня, чтоб снять
И тем почтить останки ваши...
Могу лишь только постоять,
И молча с болью вспоминать
О днях, в которых судьбы наши
Не разнились, а были общей,
Одной нелегкую солдатскую судьбой...
Мы были вместе в этой роще,
Она ж была - передовой!
Иду опять, воронки обходя,
И вот овраг с водой журчащей...
Здесь первый раз, его переходя,
Услышал пули звук свистящий...
Еще пройти осталося немного,
И поле развернется предо мной,
Я жду, волнуясь... Я ведь у порога
Того, что звалося когда-то - " первый бой"!
И вот оно... Распахано и рыже…
То поле страшное - огромная межа -
Между врагом и нами... Тише!
Беру на изготовку ППШ, а,
Противной дрожи не могу унять я,
Так жутко поле... На снегу
Лежат те, кто вчера несчастья
И пораженья не нанес врагу.
Не взяли! Не дошли! Убиты и лежат
Лицом туда, к деревне русской...
А там лишь трубы черные торчат
И сзади лес полоской узкой.
То русский лес, но хмурый темный
Не по своей он воле дал приют врагу
На нас, на русских обозленный
Что допустили немцев мы к нему.
Гляжу и думаю - наверно,
По полю этому сегодня нам идти,
И либо мы возьмем эту деревню,
Либо останемся лежать на полпути.
Деревни бедные - чужие и родные -
Мы не родились здесь. Пришли вас только брать...
Вы русские - мы тоже. И отныне
Своею Родиною будем вас считать.
Не знал еще, что месяц целый
Деревни эти будем страшно брать
Без подготовки артобстрелом,
С одним " ура" лишь оголтелым
По полю этому бежать.
Не будет ни взводов, ни роты,
Лишь горстка чудом выживших ребят.
И в наступление последнее пехота,
Ходила молча... Только двадцать пять!
Лишь двадцать пять, лишь двадцать пять
Полуребят, полумужчин,
И в наступление опять
На сотню пуль, на сотню мин,
На шквал огня, на муки смерти
В деревню ту, что батальон не взял...
Какою мерою измерить
Отчаяния нашего и мужества накал?
Мы знали - не возьмем! Нас слишком мало,
Но есть приказ - деревню взять!
И мы пошли! Над нами смерть витала,
Нас на пятнадцать меньше стало,
Когда мы, матеряся, повернули вспять.
Да, этот бой для многих стал последним...
Кто жив остался - оглянулся вдруг
И увидал - что день совсем весенний,
Что солнце ослепило все вокруг.
И тишина... Дым с поля боя
Отнес весенний легкий ветерок
И мы легли... Живые... Не герои...
Но каждый сделал все что мог.
Деревни русские! Простите, что не взяли
Вас опаленные усталые солдаты...
Мы родиною вас своей считали,
Мы двадцать раз в атаках наступали,
Но не хватило сил... И мы не виноваты...
Вы были первыми в моем пути военном
И в памяти моей все двадцать лет живы
Вот почему сейчас, в шестидесят первом
Я к вам пришел... Но... где же вы?
|
|
|
