Цвет как признак, формирующий семиотический статус растений

В.Б. Колосова

В данной статье делается попытка проследить логику наделения растений определенным семиотическим статусом на основании одного из их объективных признаков, а именно цвета. В качестве объекта анализа взяты (с немногочисленными исключениями) дикорастущие травянистые растения.

Анализируя диалектные названия растений1, нетрудно заметить, что многие из них указывают на какую-либо яркую черту (форму, запах, вкус). Некоторые из этих названий весьма выразительны: наперстянка, медуница, вороний глаз. В названии выделен и подчеркнут один признак, позволяющий легче распознать и запомнить цветок, разобраться в многообразии травянистых растений. Недаром названия деревьев «практически закрыты для словообразования», в то время как в названиях трав и цветов «словообразовательные средства используются особенно активно» (Вендина 1998: 87, 90). Причины этого Т.И. Вендина видит в огромном разнообразии «денотативного диапазона» и в том, что «дистинктивные признаки не имеют ярко выраженного характера» (Вендина 1999: 43). С моей точки зрения, признаки, по которым можно распознать травянистые растения, достаточно характерны; скорее здесь наблюдается иное (чем в группе фитонимов, относящихся к деревьям) отношение количества денотатов к количеству признаков.

Наряду с такими признаками, как форма, запах, вкус, в фитонимах широко отражен и цвет лепестков, листьев и других частей растений. При этом могут быть использованы разные семантические модели. Первая – и самая простая – ‘цвет’ ’ ‘растение’, то есть в названиях цвет назван эксплицитно:

Белолистка ‘белокрыльник болотный Calla palustris L.’; укр. пiдбiл, србх. подбел, подбељ, подбео, болг. подбел, чеш. podb.l, пол. podbiaB, словин. podbel ‘мать-и-мачехa Tussilago farfara L.’ В. Махек производит это название от словосочетания podъ b.lъ ‘белый снизу’ – так как нижняя поверхность листьев имеет белесый, седоватый оттенок (Machek1954: 250); желтоцвет, желтотысячник ‘адонис весенний Adonis vernalis L.’ – по желтому цвету лепестков; желтоцвет, желтушка, желтушник, бел. жаўтушнiк, укр. жовтобрюшник, жолтец, србх. жутек ‘лютик’; желтый молочай, красномолочник, укр. жовтячки, србх. ~utomli ica ‘чистотел Chelidonium’ – по ярко-оранжевому цвету сока, выступающего на изломе стебля; србх. златан ‘царские кудри Lilium martagon L.’; чеш. ~lutak, словен. zlatica, zlatenica ‘калужница болотная Caltha palustris’; чеш. ervбn i ‘мак полевой Papaver rhoeas’; красноголовник ‘кровохлебка лекарственная Sanguisorba officinalis L.’ – по темно-красным цветкам; синовник, синовница, синоцветка, синюшник, синюшка, синявка, синьки, синюха, србх. modrec, modrica, modrocvet, блг. синчец, чеш. modrak, sinokw.t, слвц. modra ka ‘василек синий Centaurea cyanus L.’; борец синий, синеглазка, лютик голубой – ‘аконит Aconitum excelsum L.’; чеш. modrбnek ‘барвинок Vinca minor L.’

Зеленый – это цвет растительности вообще; в южнославянских песнях сохранилось значение зеленого цвета как атрибута св. Юрия. В народной поэзии зеленый цвет метафорически выражает «идею вечной жизни, которая уничтожает само несчастье и смерть» (Ајдачић 1992: 313). Что же касается зеленого цвета применительно к этноботанике, то он скорее воспринимается как фон, необходимое дополнение к яркому пятну цветка; поэтому его отражение в названии чаще означает не столько цвет растения как такового, сколько то, что растение остается зеленым и зимой. Ср., например: зеленка, зеленика, сербск. zelen ko, зеленгора, зимзелен, зимозелен, болг. зимзелен, зеленика, чешск. zimozeleH, zimozel’eni, zimozel’ ‘барвинок Vinca minor L.’; чеш. zim(o)zelen, zimozel’, zinzolнn, zibolen ‘самшит Buxus’ и ‘плющ Hedera’. Встречаются, однако, и исключения: србх. зеленгаћа ‘хризантема’, зеленкада ‘нарцисс’, зеленик ‘бересклет’. Следует также заметить, что при просьбе описать растение рассказ, как правило, включает в себя информацию о цвете именно лепестков, а не листьев, если только их цвет не отличается от зеленого.

Цвет может быть назван прямо и в фольклорном материале. В частности, в загадках цвет может быть подсказкой, основанием для догадки: «Стоит колюка на вилах, Одета в багрянец; Кто подойдет, Того кольнет» (Шиповник) (Садовников 1995: 128. № 814); «Сви царићи у црвено, сам цар у зелено» (Раденковић 1996: 300); Црвен кур на тањур (Паприка) (Сикимић 1996: 61); «Рос шар бел, дунул ветер – и шар улетел» (Одуванчик) (Митрофанова 1968: 70. № 1918); «Во лугах сестрички – Золотой глазок, белые реснички» (Ромашки) (там же, стр. 70. № 1919); «Мал малышок в сыру землю зашел, синю шапку нашел» (Лен) (там же, стр. 75. № 2096).

На акциональном уровне цвет может выступать как признак, связывающий цветок с другими объектами, обладающими тем же цветом – так, на Буковине женщины, которые планировали собирать лекарственные травы на Юрия и на Ивана, в день водосвятия украшали как сосуд с освященной водой, так и пучок базилика разноцветными ниточками, в то время как все остальные ограничивались красной ниточкой (ЕУ-Черновиц-2000; Маковiй 1993: 114). Делалось это потому, что травницы в этот день святили «йорданською водою» не только двор, постройки и скотину, но и поля, где собирали травы. При вязании ниточек приговаривали: «В’яжу цi бавнички на всякi чiчочки. Як скропи пх Бог водою – си розв’яжут з бiдою. Прийми мою молитву, Боже, най цвiт цей на лiк поможе» (Маковiй 1993: 114).

В данном случае цвет является связующим звеном между разноцветными цветами и разноцветными нитками, без какого бы то ни было уточнения. В следующем же случае красные и синие кисти на свадебной ширинке означали конкретные растения – розу и барвинок соответственно – нагруженные в народной традиции определенной символикой: «Ватагам (боярам), татовi, мамi, якi ширинькою брали з весiльних калачiв барвiнковий вiночок, аби покласти дитинi на чоло, ширинька шилася з китицями – червоними (вiд ружi) i синiми (вiд барвiнку) – теж на нев’янучу пречисту любов» (Маковiй 1993: 92).

Тот или иной цвет не всегда наделялся однозначной символикой. С одной стороны, желтый цвет мог восприниматься как нежелательный, например, в свадебном венке невесты: «В цей бiлий вiнок були вкрапленi з окрашеного воску квiточки рожевi, блакитнi, червонi, тiльки не жовтi» (Бєлiнська 1970: 426); неприятный: «Желтый цвет – разлука» (ЕУ-Хвойн-98), даже опасный: «Жолты красочки цвели не носите, а то курената послипнут. Лопух шо цвете жолтыми (т.е. кувшинку) нел’з’а вносить у дому. Лопух (кувшинку) у хату внесешь, док куры послепнут» (Полесье, с. Макишин) (ПА, XVI 2). В этих примерах негативное отношение к желтому цвету ничем не мотивировано. Л. Раденкович объясняет это отношение тем, что желтый цвет ассоциируется с увядающей растительностью и с желтой кожей мертвого человека (Раденковић 1996: 310). Последнее подтверждается практикой излечения желтухи по принципу «клин клином» - с помощью растений желтого цвета: так, ««дяциныю живтачку» успешно можно вылечить отваром из желтых диких бессмертников, в котором дитя купается и который в небольшом количестве дается ему внутрь» (Никифоровский 1897: 45. № 290). По народным представлениям, желтухи (желтая и синяя) «излечиваются цветками соответственных цветов» (Богаевский 1889: 104). В Кратове (Македония) желтуху лечили с помощью желтой розы (Раденковић 1996: 316), в Сербии - подсолнечника Helianthus annuus (Чаjкановић 1985: 224), на Украине - ястребинки волосатой Hieracium pilosella L. (Носаль 1960: 144) и адониса весеннего Adonis vernalis L. (Торэн 1996: 62)3.

С другой стороны, желтый цвет ассоциируется также и с золотом, и это, очевидно, послужило причиной поверий о том, что некоторые растения могут помочь в нахождении кладов. П. Соботка приводит легенду о том, что зверобой, который расцветает в полдень Иванова дня в Зааленштейнском замке (в Верхних Франках), вырванный с корнем, помогает добывать укрытые сокровища (Sobotka1879: 295).

Известно, что оберегами считаются такие растения, которые обладают сильным запахом или вкусом, наличием колючек (СМ 1995: 331). То есть различные признаки, свойства растений могут обусловить одну и ту же магическую функцию. Свойствами оберега (и, уже, исцелителя от болезни) наделялся и красный цвет: «Красный цвет – частый характерный признак средств колдовства или защиты от нечистой силы. Здесь широко распространено употребление красной нити, красного пасхального яйца, красного камня, красного полотна, красного коралла, красного цветка, как и растений красного цвета» (Раденковић 1996: 297-298)4. Неудивительно, что в народной медицине столь важную роль играют растения красного цвета: например, клевер луговой Trifolium pratense в Боснии и Герцеговине использовался как лекарство от змеиного укуса (Чаjкановић 1985: 87); кровохлебка лекарственная Sanguisorba officinalis L., согласно чешской традиции, хранила от чар (Machek1954: 107); на шиповник вешали ниточки, которые перед этим были на руке больного; в Хорватии красный лук клали в колыбель ребенку – отгонять от него злые силы; в лесковацком крае тяжелобольного поливали отваром красной вербы (Раденковић 1996: 300).

Л. Раденкович видит причину столь важной роли красного цвета в традиционной культуре в том, что красный – это прежде всего цвет крови и огня (Раденковић 1996: 310). По его мнению, «цвета в традиционной культуре получают свои постоянные символические характеристики, которые обычно дополняются символом предмета, как носителя цвета, и от этих предметов цвета могут условно отделяться и рассматриваться отдельно» (Раденковић 1996: 275). При этом возможна разная степень «самостоятельности» цвета в зависимости от жанра народного творчества: «В народной поэзии цвета чаще подкрепляют антитезу объектов, которые противопоставляются, в то время как в заклинаниях цвет сам является носителем антонимичного значения» (Ајдачић 1992: 308).

Косвенное подтверждение тому, что основные ассоциации, связанные с красным цветом – действительно кровь и огонь, можно найти в целом корпусе фитонимов, где цвет назван не прямо, но метафорически, путем сравнения с предметом того же цвета (семантическая модель ‘предмет определенного цвета’ ’ ‘растение’: группа названий иванова кровь, кровавник, крововик,семибратная кровь, укр. крiвця, кравник, божа крiвца, Хрiстова кровца, кров Ис. Христа, кров св. Ивана, молодецка кровь, бел. заячча-кроў, сямёнова кроў, крываўнiк, крывавец, красная травiца, чешск. krevni ek, krvavnнk, луж. konjaca krej ‘зверобой Hypericum perforatum L.’ обусловлена внешним видом растения: листья некоторых видов усеяны красноватыми пятнышками, а настой имеет красный цвет, как и сок растертых лепестков. Кровососка, србх. крвара, чеш. krvavec, krvavnнk ‘кровохлебка лекарственная’ Sanguisorba officinalis L. названа так по темно-красным цветкам; горицвет, огненный цвет, огневик, србх. plamenica, чеш. plamen ice, plamen ik, пол. pBomieDczyk, луж. pBomjen ica ‘зорька горицвет Lychnis chalcedonica L.’ – по розовому цвету лепестков.

Разумеется, метафорические названия давались и растениям с другой окраской лепестков - укр. пожарница ‘зверобой Hypericum perforatum L.’, подсолнух, укр. соняшник, србх. сунчани цвет, сунчаница, чеш. slune nice ‘подсолнечник Helianthus annuus L.’ или других частей растения: кровавик, красномолочник, чеш. krvavnнk ‘чистотел Chelidonium’ – по оранжевому цвету млечного сока; молочай, укр. молочак, србх. млеч, млечевац, млечика, млечка, мличер, болг. млечокъ, чеш. mle, mlй nik ‘молочай’ Euphorbia; молочай, молочник, молоканка, молокоед, укр. молочь, чеш. mlй ‘одуванчик лекарственный Taraxacum’.

На основании одного общего признака под одним и тем же названием могут объединяться растения разных семейств, не имеющие других схожих внешних признаков. Название молочай характерно для целой группы растений, выделяющих на изломе стебля белый сок – козлобородника Tragopogon, осота огородного Sonchus oleraceus, латука Lactuca scariola, одуванчика Leontodon, молочая Euphorbia и других (Меркулова 1967: 99-100). Существуют также фитонимы, восходящие к названию какого-либо цвета этимологически – как, например, лебеда (варианты лобода, лобуда) Chenopodium album L., Chenopodium rubrum L., Atriplex patula L. «восходит к общему корню со значением ‘белый’” (там же, стр. 112).

В фольклорном материале (в разных жанрах) прослеживаются те же семантические связи, что и в названиях:

Иван Иванович,

Макар Макарович

Из земли выходит,

На себе огонь выносит (Маков цвет) (Садовников 1995: 128).

Этиологические рассказы основываются на тех же ассоциациях. Например, в Сараеве считается, что роза появилась из крови «невинно убитой сестры». В окрестностях Ниша красный цвет розы связывается с кровью девушки, которая, не зная о шипах, укололась о них, и роза, прежде белая, окрасилась в красный цвет (Чаjкановић 1985: 209). Красные пятнышки на листьях зверобоя в сербской народной традиции объясняются так: это кровь Богородицы, которая во время менструации капала на листья этого растения, потому ей и дали имя: богородичина трава, а также богородица, богородичица, госпино цвеће, госпина трава, госпино зеље) (там же, стр. 259). Можно сказать, что здесь мы находим семантическую модель ‘этиологический рассказ’ ’ ‘растение’.

Растения, своим цветом напоминающие кровь, не только давали повод к созданию этиологических рассказов, объясняющих такую окраску, но и наделялись способностью останавливать кровь. В заговорах на унятие крови: «Йшлы калiкы черезъ тры рiкы: ружу сiялы, а розу вiтгыналы. Якъ тая роза не прынялась, такъ и ты, кровъ, не зъявляйся, угамуйся у хрещеного, молытвенного, на имя нареченного» (Чубинский 1872 (I, 1): 127). Или: «Там на горе туры орали, красну рожу сияли; красна рожа не зошла; там стояла девка; коло синя моря безребра овечка стояла; кры червоного моря червоний камень лежить. Де сонце ходить, там кровь знимаєтьця; де сонце заходить, там кровь запикаєтьця» (Ефименко 1874: 13).

Разумеется, народная медицина не ограничивалась словесными формулами. Еще в конце прошлого века была отмечена связь между цветом растений и теми способностями, которые им приписывались, по крайней мере, в области народной медицины. В детальном исследовании, посвященном народному акушерству и гинекологии, В.Ф. Демич отмечал: «Нередко в деревне лечатся от расстройства менструаций красными растениями, имеющими красные цветы и ягоды, или дающими окрашенный настой» (Демич 1889 (II): 7). В соответствии с той же логикой от белей лечились с помощью растений белого цвета: белого тополя (Populus alba L.), белого клевера (Trifolium repens L.) и других (Демич 1889 (II): 31-33). Те же тенденции прослеживаются и на современном материале – в ходе Черновицкой экспедиции мне было показано растение с местным названием белый каменец (с мелкими белыми цветками), которое, по словам информантов, помогает от белей (ЕУ-Черновиц-2000). Противопоставление белого цвета красному видно из следующего приговора для регулирования менструации: «ружо румена, даj ти мени твоjе црвенило, ево ти моjе белило» (Чаjкановић 1985: 209).

В обширном и разнообразном материале, собранном Демичем, прослеживаются узконаправленные методы лечения: зверобой «употребляется от различных кровотечений»; в Вологодской губернии настой вороньих ягод (Paris quadrifol L.) пьют, чтобы не было месячных, но только пока ягоды красные, незрелые; в Пермской губернии тысячелистник (Achilleae millefolium L.)с розовыми цветками пили от маточного кровотечения, а с белыми – от белей (при этом недомогания назывались красная грыжа и белая грыжа соответственно); в Тверской губернии полынь (Artemisia vulgaris L.) c зелеными стеблями, как полагали, останавливала обильные кровотечения, а с красными – открывала «задержанные крови» (Демич 1889 (II): 8-9). Кровохлебка лекарственная Sanguisorba officinalis L. в Саратовской губернии употреблялась женщинами «от излишнего кровотечения» (Анненков 1876: 315). Чай из клевера лугового Trifolium pratense на южнославянской территории пили женщины, у которых не было менструации. В Боснии и Герцеговине женщина, не желающая иметь менструацию, должна была во время очищений вымыться и использованной водой залить розу, и тогда менструации не будет до следующего года, пока роза опять не зацветет (Чаjкановић 1985: 87, 209).

Отмечены и более общие рекомендации: при неправильных регулах в Барнауле употребляют марену (Rubia tinctorum L.) (Демич1889 (II): 8), в Тверской губернии при «трудном месячном очищении» – клевер (Trifolium pratense L.) (Анненков 1876: 360) (ср. также: «Красная (кашка) от кровей (женских). Переясл. Влад., 1848. Влад., Ряз.» (СРНГ XV: 271)). Очевидно, приведенный выше этиологический рассказ о появлении пятен на листьях зверобоя объясняет и его употребление при нарушениях менструального цикла (Чаjкановић 1994: 35, 259).

К вопросу о более широкой связи красных цветов с кровью можно добавить, что шиповником лечили кровохарканье (Чаjкановић 1985: 209). В Закарпатье зверобой четырехгранный Hypericum quadrangulum L. под названием кроуник пили при кровоизлияниях и кровавом поносе (Торэн 1996: 67). В Тобольской губернии корень кровохлебки лекарственной Sanguisorba officinalis L. использовали при геморроидальных кровотечениях, а в Томской губернии – от кровавого поноса (там же, стр. 70).

Выше уже говорилось, что растения белого цвета часто употреблялись для лечения белей. Те же растения, которые содержат белый млечный сок, использовались с иной целью, в частности, одуванчик Leontodon Taraxacum L. употреблялся в Арзамасе роженицами «как к разбитию спершагося молока, так и для приумножения онаго» (Демич 1889 (II): 38); млечика ‘молочай Euphorbia’ в Сербии считался влияющим на удои коров. На Вознесение до дойки коров украшали молочаем на шее, на лбу и возле живота, а после доения молочай снимали (Чаjкановић 1985: 174).

Белый цвет цветка имел важное значение в обряде откупа брата-близнеца или одномесячника в селе Губеревци (западная Сербия). «Откупающийся» брат клал белый цветок на грудь мертвому брату, говоря: «Jа теби бели цвет, - ти мени бели свет!» (Толстой 1988: 86-87). При этом белый цветок, очевидно, представлялся равноценным «белому свету», то есть жизни. Здесь, разумеется, сыграли свою роль и рифмующиеся фразы. Вообще символика белого цвета, как правило, положительная: «белое в народных песнях означает чистоту и красоту» (Раденковић 1996: 282). Ср. также: «Чтобы в доме не было еще одного покойника, все зеркала завешивают чем-нибудь белым» (Быт 1993: 288).

С другой стороны, белый цвет может ассоциироваться и с загробным миром: «Собирать во сне белые цветы – к покойнику» (Ряз. уезд) (Семенова 1898: 228). Здесь белые цветы входят в целый ряд предметов, так или иначе связанных со смерть: для восточных славян был обычным белый траур, как и белая погребальная одежда (Маслова 1984: 96-98); в белом появляются заложные покойники, русалки, полудницы и другие мифологические персонажи (Зеленин 1995: 50, 53, 130, 142, 143, 185, 195, 220, 222-224, 227, 229, 230, 233, 306, 308, 310). Такая амбивалентность в символике одного и того же цвета может объясняться ассоциациями с предметами реального мира или вымышленными персонажами. По одной из гипотез, «некоторые из демонических персонажей могут происходить из времен «белых дней» (от Рождества до Богоявления), когда лютует нечистая сила»; кроме того, «белый цвет, будучи связанным со светом, связывается также с бестелесностью и пустотой, и поэтому может быть атрибутом бестелесных мифических существ» (Раденковић 1996: 286).

Наибольший интерес представляет тот случай, когда внешний вид растения выбивается из общей «схемы»: так, необычная окраска лепестков (более одного цвета) может дать повод к возникновению названий типа

1) брат и сестра, брат с сестрой, Иоаким и Анна, Адриан и Мария, бел. день и ночь, укр. Iван да Марья, братчик и сестричка, чеш .deH a noc lesnie, пол. dzieD i noc, луж. noc a zeD ‘марьянник дубравный Melampyrum nemorosum’ (в действительности цветы марьянника только желтого цвета, но листья, расположенные в верхней части – фиолетовые, и поэтому могут тоже восприниматься как цветы: «так называется, потому что желтые цветочки и синие» (ЕУ-Хвойн-98); «на одним корче и синий, и билий… и желтый» (ЕУ-Черновиц-99);

2) иван-да-марья, братки, брат и сестра, укр. братики, брат с сестрой, србх. даниноћ, старочеш. trojice, trojnik, пол. bratki, trojanek ‘фиалка трехцветнаяViola tricolor L.’;

3) брат и сестра, иван-да-марья ‘медуница лекарственная Pulmonaria officinalis L.’ Цветы медуницы, вначале розовато-красного цвета, потом становятся синими.

Нетрудно заметить, что растения, принадлежащие к разным семействам, имеют целый ряд одинаковых названий, спровоцированных необычной окраской. История о происхождении цветка иван-да-марья ‘марьянник дубравный Melampyrum nemorosum’ в результате инцеста брата и сестры встречается как в качестве этиологического рассказа, так и в качестве купальской песни (Земцовский 1970: 603). Узнав о невольно совершенном преступлении, брат и сестра “посеялись” цветами – брат синим, а сестра – желтым. Кроме этой, очень широко известной, легенды, есть и другая - брат рассердился на сестру и задушил ее, она пожелтела, а он испугался и посинел (Анненков 1876: 382). Двухцветная окраска растения иван-да-марья отразилась в использовании его как оберега: в Иванов день этот цветок клали по углам избы, чтобы вор не подошел к дому, так как «брат с сестрой будет говорить; вору будет чудиться, что говорит хозяин с хозяйкой» (Макаренко 1913: 86). Внешний вид цветка обусловил и его магическое применение: эту траву знахари использовали «для водворения согласия между супругами» (Анненков 1876: 211).

В обоих вариантах этиологического рассказа независимо от конкретного сюжета брат всегда ассоциируется с синим цветом, а сестра – с желтым. При попытке выяснить путем опроса, почему это так, большинство информантов ссылались на обычай покупать новорожденным мальчикам вещи синего или голубого цветов, девочкам – розового или красного. В современном украинском селе согласно этому правилу выбирается цвет сповивальников, лент, которыми привязывается зелень к свече, входящей в состав крыжмы, и сами цветы, которые также привязываются к свече (ЕУ-Черновиц-2000). При этом то, что второй цветовой компонент иван-да-марьи не красный, а желтый, информантов нисколько не смущает – очевидно, эти цвета воспринимаются ими как близкие, схожие5 (ЕУ-Черновиц-2000).

Желтый цвет может быть синонимичен красному и в другом контексте – сербские девушки, гадая о замужестве, накануне Юрьева дня копали в земле ямки и наутро смотрели: если в ямке желтые и красные муравьи, девушка выйдет замуж за парня, если темные – за вдовца (Раденковић 1996: 310).

Желтый цвет может функционально приравниваться к белому: в Груже вышеупомянутый обряд откупа брата-близнеца или одномесячника проводился с использованием желтого цветка; соответственно изменялось и его вербальное оформление: «Jа теби жут цвет, а ти мени бео свет!» (Толстой 1988: 87). Очевидно, в этом случае желтый и белый объединяются по принадлежности к одному и тому же члену оппозиции светлый/темный.

Разумеется, цвета могут не только объединяться, но и противопоставляться – как, например, в вышеописанных рекомендациях по лечению гинекологических заболеваний. Вероятно, наиболее обычная и широко распространенная оппозиция цветов – белый/черный. Когда они встречаются в паре, оценочные коннотации однозначны: белый цвет оценивается как позитивный, черный – как негативный. В частности, в святочном гадании «коли черное приснится – к худу, а если белое что – жить» (Смирнов 1927: 37). Однако, когда речь идет о растениях, эта оппозиция едва ли актуальна; в названиях растений черный цвет встречается редко, и даже в этом случае может не обозначать цвет частей растения, а объясняться другими причинами: например, чешские названия марьянника дубравного Melampyrum nemorosum rnэa, ernэa, ernidlo происходят оттого, что «семена этого растения, загрязняя рожь, дают горький хлеб синеватого цвета, а так как в народе оттенки хлеба обозначаются только формами от белый и черный, то семена марьянника, размолотые вместе с рожью, действительно «чернят» хлеб» (Machek 1954: 214). Схожим образом, чернобыль ‘полынь обыкновенная Artemisia vulgaris L.’ названа так, в отличие от полыни горькой Artemisia absinthium L., за красноватый (а не белый) цвет метелок (Меркулова 1967: 122). Но в любом случае черный цвет сохраняет свою негативную оценку: в народной песне из Косова «сестра, которая оклеветала золовку, что якобы она убила ребенка брата, хочет взять красный цветок, но у нее в руках цветок чернеет» (Ајдачић 1992: 310).

Могут противопоставляться и такие цвета, которые в других ситуациях считаются равноценными: например, в Сербии при заболевании желтухой брали желтую шелковую нитку, обвивали себе шею, а другую нитку, красную, вешали на красную розу в саду. По прошествии ночи желтую нитку снимали с шеи и вешали на розу, а красный – на шею больному, говоря: «Ружице, Богом сестрице, даj ми твоjе руменило, а узми моjе жутило!» (Милићевић 1894: 271). В данном случае противопоставление «красный цвет» – «желтый цвет» отражает противопоставление здоровья и болезни. Та же оппозиция отражена в украинских приметах: если увидишь первым в году желтый цветок – будешь болеть, красный - к здоровью (ЕУ-Черновиц-2000), или «… на весни як я вижу мотылика червоного – то цилий рик буду здоров, не буду слабый, а як буду мать желтого мотыля - цилий рик буду слабый. А як будешь видети червоного – цилий рик будешь червона, здорова, и не будешь слабувати» (ЕУ-Черновиц-99).

Красный цвет может иметь положительные коннотации в противопоставлении не только желтому, но и белому цвету, как, например, в интерпретации цвета в болгарском гадании по грудной кости петуха, которого едят перед началом пахоты или после молотьбы – если она красноватая, в доме будет богатство, если светлая – хозяйский кошелек будет пуст (Раденковић 1996: 286).

В некоторых случаях был важен не конкретный цвет, а наличие окраски вообще; при этом белый противопоставлялся всем остальным цветам: «Строение гнезда и посадка «квоктухи» делается обыкновенно «узапыръ», при чем, во все продолжение работы хозяйка остается в белой (чистой) одежде, чтобы «курки» вывелись белыми, голову же украшает «краскыми», если хочет получить разноперых цыплят» (Никифоровский 1897: 167. № 1267).

* * * * *

Из анализа народных названий растений можно сделать следующие выводы: даже при различных способах логического осмысления внешних признаков растения (прямое называние цвета, метафорическое называние путем сравнения с другими предметами той же окраски, название как зашифрованный сюжет этиологического рассказа) глубинная связь ‘цвет’ ’ ‘растение’остается неизменной.

Если говорить о символике цвета, то она нередко определяется не только его ассоциациями с предметами, окрашенными в этот цвет, а еще и комбинаторикой, сочетанием цветов, то есть выявляется не сама по себе, а в сопоставлении. С одной стороны, принадлежа к светлым цветам, желтый может приравниваться к белому (= свет, жизнь) и наделяться положительной символикой. С другой стороны, противопоставляясь красному цвету (= красота, румянец, здоровье), желтый начинает считаться плохим признаком, метафорой болезни. Более того, в противопоставлении синему цвету (цветок иван-да-марья) оценочные коннотации вообще отсутствуют.

При этом одна и та же пара цветов, которая в одних контекстах является синонимичной, в других может оказаться парой-оппозицией.

Такая неоднозначность особенно заметна в сфере народной медицины. Одна из причин этого в том, что в одних случаях цвет воспринимается как признак болезни, в других – как признак ее отсутствия. То есть красные цветы наделяются способностью останавливать кровотечение по признаку подобия болезни, а способностью вызывать его – по признаку подобия результату. Соответственно в лечении возможны две модели срабатывания «принципа подобия»:

• Красное притягивает красное.
• Красное отгоняет красное.

Таким образом, символика цвета – явление неоднозначное, формируемое с одной стороны символикой предметов-носителей цвета (условно это можно назвать синтагмой), с другой – набором возможных сочетаний, в которые входит тот или иной цвет (парадигма).

Приведенные материалы подтверждают актуальность объективных, реальных признаков растения (в данном случае – цвета) для создания его символического образа.

Литература

Ајдачић 1992	Ајдачић Д. Боје у српскохрватској народној поезији // Зборник Матице српске за књижевност и језик. Број XL/2/1992. Стр. 285-321
Ајдачић 1996	Ајдачић Д. Чудесно дрво у народним песмама балканских Словена // Кодови словенских култура, 1, 1996. С. 69-84
Анненков 1876	Анненков Н. Ботанический словарь. СПб., 1876
Бєлiнська 1970	Весiлля в селi Михайлiвка-Льовшина Олександрiвського повiту Катеринославськоп губернiп. Записала в 1959 году П.Т. Бєлiнська. Мелодiп на ноти поклав О.А. Правдюк // Весiлля. Т. I. Кипв, 1970. Стр. 412-440
Богаевский 1889	Богаевский П. Заметка о народной медицине // Этнографическое обозрение, 1889, кн. I. Стр. 101-105
Быт 1993	Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание материалов этнографического бюро князя В.Н. Тенишева. СПб., 1993
Вендина 1998	Вендина Т.И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм). М., 1998
Вендина 1999	Вендина Т.И. Южнославянская картина мира и словообразование // Славянское и балканское языкознание. Проблемы лексикологии и семантики. Слово в контексте культуры. М., 1999. С. 33-46
Демич 1889 (II)	Демич В.Ф. Очерки русской народной медицины. Акушерство и гинекология у народа. В 2-х книгах. СПб., 1889
ЕУ-Хвойн-98	Фольклорно-этнографическая экспедиция в Хвойненский р-н Новгородской обл. 1998 г.
ЕУ-Черновиц-99	Фольклорно-этнографическая экспедиция в с. Старые Бросковцы Сторожинецкого р-на Черновицкой обл. 1999 г.
ЕУ-Черновиц-2000	Фольклорно-этнографическая экспедиция в с. Старые Бросковцы Сторожинецкого р-на Черновицкой обл. 2000 г.
Ефименко 1874	Ефименко П. Сборник малороссийских заклинаний. М., 1874
Зеленин 1995	Зеленин Д.К. Избранные труды. Очерки русской мифологии: Умершие неестественною смертью и русалки. М., 1995
Земцовский 1970	Земцовский И.И. Поэзия крестьянских праздников (Библиотека поэта. Большая серия). Л., 1970
Макаренко 1913	Макаренко А.А. Сибирский народный календарь в этнографическом отношении: Восточная Сибирь, Енисейская губерния // Записки Русского Географического общества по отделению этнографии. 1913. Т. XXXVI.
Маковiй 1993	Маковiй Г.П. Затоптаний цвiт. Народознавчi оповiдки. К., 1993
Маслова 1984	Маслова Г.И. Народная одежда в восточнославянских традиционных обычаях и обрядах XIX - начала XX в. М., 1984
Меркулова 1967	Меркулова В.А. Очерки по русской народной номенклатуре растений. М., 1967
Милићевић 1894	Милићевић М.Б. Живот срба сељака. Српски етнографски зборник. Књ. I. 1894.
Митрофанова 1968	Загадки (издание подготовила В.В. Митрофанова). Л., 1968
Никифоровский 1897	Никифоровский Н.Я. Простонародные приметы и поверья, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказания о лицах и местах. Витебск, 1897
ПА	Полесский архив (Институт Славяноведения РАН)
Раденковић 1996	Раденковић Љ. Симболика света у народној магији јужних словена. Ниш, 1996
Садовников 1995	Загадки русского народа. Составил Д. Садовников. М., 1995
Семенова 1898	Семенова О.П. Смерть и душа // Живая старина, 1898, № 2. Стр. 228-234
Сикимић 1996	Сикимић Б. Еротске конотациjе фитонима у народним загонеткама // Кодови словенских култура, 1, 1996. Стр. 57-67
СМ 1995	Славянская мифология. М., 1995
Смирнов 1927	Смирнов В. Народные гаданья в Костромском крае. Кострома, 1927
СРНГ XV	Словарь русских народных говоров. Т. XV. М.-Л., 1979
Толстой 1988	Толстой Н.И. Заклинания, связанные с институтом побратимов и «одномесячников» // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора I. Тезисы и предварительные материалы к симпозиуму. М., 1988. Стр. 85-88
Торэн 1996	Торэн М.Д. Русская народная медицина и психотерапия. СПб., 1996
Чаjкановић 1985	Чаjкановић В. Речник српских народних веровања о биљкама. Београд, 1985
Чубинский 1872 (I, 1)	Чубинский П.П. Труды этнографическо-статистической экспедиции в западно-русский край. Т. I. Вып. 1. СПб., 1872
Machek 1954	Machek V..eskб a slovenskб imйna rostlin. Praha, 1954
Sobotka 1879	Sobotka P. Rostlinstvo a jeho vэznam v nбrodnнch pнsnнch, pov.stech, bбjнch, obYadech a pov.rбch slovanskэch. PYнsp.vek k slovanskй symbolice // Novo eskб bibliothйka..нslo XXII. Praha, 1879

1 Лексика для анализа взята из следующих источников: Анненков 1876, Меркулова 1967, СРНГ, Торэн 1996, Чаjкановић 1985, Machek 1954.

2 Очевидно, зеленый цвет интерпретируется как нейтральный, как «не-цвет» и в чешском ивановском гадании: девушки скручивали стебли зверобоя и смотрели – красный сок – любит, зеленый или бесцветный – не любит (Machek 1954: 148).

3 В излечении желтухи использовались и другие предметы желтого цвета: у словенцев ребенка, больного желтухой, покрывали в колыбели желтым шелковым платком и пришивали ему на рубашку золотой перстень (Раденковић 1996: 311-312).

4 Кроме того, в западной Болгарии связывали покойнику руки и ноги красной ниткой; у сербов после похорон участники опускали пальцы в красную краску, получаемую из марены. Окрашивание рук также осуществлялось перед посадом курицы и перед выходом на сев. Красную нить привязывали скотине или клали жениху на шапку как защиту от сглаза (Раденковић 1996: 294, 298). В Белоруссии при боли в суставах руку перевязывали «обрезком красного сукна или веревкой из красной шерсти» (Проскуровский уезд) (Чубинский 1872 (I, 1): 137); при лечении рожи использовали красный пояс (там же, стр. 117).

5 Ср. также: «Плодови дуње, jабуке, наранџе поред своjе вегетативне симболике плодности, посебно у свадбеном значењу, своjом светлом боjом означаваjу и сунце, његову животодавну топлоту и сjаj» (Ајдачић 1996: 73).

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: