 |
Клуб «тЕнИ», центр Колдвелла.
|
|
|
|
Стоя перед стеклянной стеной в своем офисе на втором этаже клуба, Трэз Латимер чувствовал себя немного Богом. Внизу, в реконструированном помещении бывшего склада, возбужденная людская масса, купаясь в фиолетовых лазерных лучах, извивалась под рев басов, проявляя стандартные модели поведения, направленные на привлечение внимания и проявление презрения.
В большинстве своем клиентура его клуба состояла из поколения «икс», рожденных в период с тысяча девятьсот восьмидесятых по двухтысячные. Взращенные в эпоху интернета, айФонов и отсутствия экономических возможностей – если судить по информации из человеческих СМИ – они представляли собой популяцию потерянных моралистов, сделавших своей целью спасение ближних, защиту всевозможных прав и восхваление ложной утопии о либеральном мышлении, на фоне которого идеология маккартизма[8] звучит как детский лепет.
Но они, в виду своей молодости, были полны надежд, причем безосновательных.
Вот чему он завидовал.
Они танцевали, толкаясь, врезаясь друг в друга, Трэз видел восторг на их лицах и безудержную веру в то, что они найдут любовь всей жизни и обретут счастье именно этим вечером… вопреки бесчисленным ночам, проведенным в его клубе, которые плавно перетекали в рассветы, наполненные истощением, свежеприобретенной венерической болезнью и терзаниями с примесью вины о том, что же они все-таки делали и с кем.
Хотя он подозревал, что большая часть находила свое лекарство в двухчасовом сне, большом латте из «Старбакса» и дозе пенициллина.
В столь юном возрасте, когда ты еще не столкнулся с проблемами, о которых даже помыслить не можешь, человеческая гибкость не знает границ.
|
|
|
И поэтому он мечтал оказаться на их месте.
Было странно возводить людей на пьедестал любого уровня. Будучи Тенью в возрасте двухсот одного года, Трэз смотрел на бесхвостых крыс как на второсортный мусор, засоряющий планету, считал их за муравьев на кухне, мышей в подвале. Единственная разница в том, что людей нельзя истреблять. Много грязи. Уж лучше стиснуть зубы и потерпеть их, чем рисковать раскрытием расы, убив кого-то, чтобы освободить место на парковке, в очереди на кассу или разгрузить новостную ленту в «Фейсбуке».
И, тем не менее, вот он, отчаянно желает оказаться на месте одного из них хотя бы на пару часов.
Беспрецедентно.
С другой стороны, они не изменились. Изменился он.
«Моя королева, пришло ли время тебе уйти? Скажи мне, если это так».
Воспоминания ворвались в его мозг, и Трэз накрыл глаза рукой с мыслью… Боже, только не это, не снова. Он не хотел возвращаться в клинику Братства… к больничной койке, на которой лежала его любимая Селена, и когда она покидала этот мир, он тоже умирал – внутри себя.
В действительности – он так и остался в том дне, хотя календарь сообщал ему иное. Прошло больше месяца, но он до сих пор помнил каждую деталь произошедших событий, от ее сбитого дыхания и паники во взгляде, до слез, бежавших по его и ее щекам.
Его Селену поразила болезнь, которая периодически задевала священный класс Избранных. За всю историю существования Избранных, определенное число женщин пострадало от Окостенения, и это ужасная смерть – твой разум продолжает жить, запертый в застывшей телесной оболочке, без возможности освободиться, и нет никакого лекарства, никто не способен тебе помочь.
Даже мужчина, который любит тебя больше жизни.
Сердце пропустило удар, Трэз опустил руки, качая головой, и попытался снова подключиться к реальности. В последнее время его мучили подобные незваные эпизоды, и вопреки логике они приходили все чаще, а не наоборот… отчего он начал переживать за свое психическое спокойствие. Он слышал расхожую поговорку, что время лечит, и, черт, может, она и была применима к другим. Что же до него? Его скорбь превратилась из ослепительной боли, которую он испытывал в начале, из агонии настолько раскаленной, что она могла сравниться с пламенем погребального костра Селены, до хронической карусели из воспоминаний, которые, казалось, с каждым днем вращались все быстрее вокруг центральной оси, коей являлась его потеря.
|
|
|
Собственный голос звучал эхом в его голове: «Я правильно понял тебя? Ты хочешь... чтобы все это закончилось?».
Когда настали последние мгновения ее жизни, Селена не могла говорить, им пришлось использовать согласованный ранее способ общения, в котором они допускали, что она сохранит контроль над веками вплоть до самого финала: моргнуть один раз – это «нет»… два раза – «да».
«Ты хочешь... чтобы все это закончилось?».
Он знал, каким будет ее ответ. Прочел его в ее усталом, отстраненном, затухающем взгляде. Но это был один из редких моментов в его жизни, когда нужно быть абсолютно, на сто процентов уверенным.
Селена моргнула один раз. А потом еще раз.
Он был рядом с ней, когда введенный препарат остановил ее сердце, даровав желанное облегчение.
Он в жизни не представлял, что существуют подобные страдания. Его и ее. Он не мог представить худшей смерти и уж точно не мог вообразить, что ему придется кивком головы дать Мэнни сигнал, чтобы мужчина сделал укол… не представлял, что когда-нибудь будет мысленно кричать, наблюдая, как умирает его любимая, что его оставят одного до конца своих дней.
Единственное его утешение в том, что её страдания прекратились.
Суровая реальность такова, что одновременно с этим начались его страдания.
Сразу после этого он нашел некое успокоение в том факте, что именно он остался один, чтобы скучать по ней, а не наоборот. Но, как показало время, он использовал эту панацею слишком часто – ведь больше ничего не помогало – и она перестала работать.
Поэтому сейчас ничто не несло ему облегчения. Он бы обратился к выпивке, но алкоголь только распускал и без того слабый контроль над его слезными каналами. Еда его не волновала. Секс даже не обсуждался. А на поле боя его не пустят… и Братья, и айЭм осознавали, что он крайне нестабилен.
|
|
|
Так что ему оставалось? Силком тащить себя сквозь дни и ночи, моля о самом банальном облегчении: свободном дыхании, крупице душевного покоя, хотя бы часе спокойного сна.
Протянув руку, он прикоснулся к стеклянному полотну, расположенному под углом, отделявшему его от остального мира, мира за пределами его персонального ада. Забавно думать, что ныне «остальной» мир когда-то был для него «реальным» миром… и в сторону расовые и возрастные различия, его превосходящее положение над клубной массой… он был далек от них по иной причине.
У Трэза возникло ощущение, что между ним и остальными пролегла пропасть, и это навсегда.
И, по правде, он больше так не мог.
Скорбь сломала его, и если бы не общеизвестный факт, что самоубийц не пускают в Забвение, он бы всадил пулю в висок через сорок восемь часов после ее смерти.
Я так больше не проживу, ни одной ночи, – подумал Трэз.
– Умоляю… помоги мне…
Он не знал, к кому обращается. Если смотреть с точки зрения вампиров, то Дева-Летописеца прекратила свое существование… и в своем текущем состоянии он прекрасно понимал, почему она решила отложить микрофон и сойти со сцены. А будучи Тенью, его вырастили в поклонении Королеве… одна проблема: Королева замужем за его братом, а молиться собственной снохе как минимум странно.
Доказательство того, что вся эта духовная шамбала не стоит ни гроша.
Но даже в таком случае его страдания были настолько сильными, что он не мог промолчать.
Запрокинув голову, он уперся взглядом в низкий черный потолок и облачил свои душевные муки в слова:
– Я так хочу, чтобы она вернулась. Я просто… я хочу, чтобы Селена вернулась. Умоляю… если там кто-то есть, помоги мне. Верни мне ее. Не важно, в какой форме… я так больше не могу. Я не проживу так больше ни ночи.
Ответа, разумеется, не было. И он чувствовал себя полным придурком.
Но, да ладно, словно бескрайнее пространство космоса могло послать ему что-то кроме метеорита?
|
|
|
К тому же, Забвение вообще существовало? Что, если он просто галлюцинировал во время очищения и Селена ему померещилась? Что, если она просто умерла? Просто… перестала существовать? Что, если то дерьмо о райских кущах, куда после смерти отправляются родные и близкие, чтобы дождаться тебя… что, если это всего лишь механизм борьбы с горем, придуманный теми, кто остается?
Ментальный самообман, позволяющий заткнуть душевную рану?
Подняв голову, Трэз окинул взглядом толпу людей…
Увидев в стеклянном отражении огромную мужскую фигуру позади себя, Трэз резко обернулся и потянулся к пояснице за пистолетом. Но потом он узнал незваного гостя.
– Что ты здесь забыл? – требовательно спросил он.
Глава 6
Луг площадью в пять акров высился над проселочной дорогой, словно творение художника с метким глазом, все естественные черты холма и долины были призваны услаждать взор. А на вершине плавного, укрытого снежной шапкой склона, подобно короне великодушного короля, возвышался великолепный клён, раскинувший свои ветки так, что даже зима, оставившая дерево без покрова, не смогла принизить его красоту.
Лейла перенеслась из особняка к кромке поля и пешком поднялась к дереву, домашние тапочки не защищали от промерзшей земли, ветер задувал в ее халат, а волосы выбились из косы.
Поднявшись на вершину, она окинула взглядом корни клёна, удерживавшие внушительный ствол в земле.
Все произошло именно здесь.
Здесь, у корней кленового дерева она впервые встретила Кора, призванная мужчиной, которого считала благородным воином, которого она кормила в клинике Братства… того, кто являлся их врагом, а не другом, о чем Братья не поведали ей.
Когда мужчина призвал ее, прося о вене, она решила, что всего лишь выполняет свой священный долг.
Поэтому она пришла сюда… и впоследствии лишилась какой-то части себя.
Кор был на пороге смерти, ослабленный от ран, но она почувствовала его мощь, даже несмотря на его состояние. Разве могло быть иначе? Он был внушительным мужчиной, с широкой шеей и грудью, сильными руками и ногами, мощным телом. Он пытался отказаться от дара ее вены… потому что, как она предпочитала думать, он счел ее невинной жертвой в конфликте между Шайкой Ублюдков и Братством Черного Кинжала, и желал оградить ее от этого. Но в итоге он уступил, и тем самым они оба стали жертвами животного инстинкта, не подчиняющегося никакой логике.
Сделав глубокий вдох, Лейла окинула взглядом дерево и сквозь голые ветви увидела ночное небо над головой.
После того, как стала известна правда о Коре, она призналась Рофу и Братству в своем преступлении, в слезах искала прощения… Король и мужчины, служившие ему, оказались настолько благородны, что с готовностью простили ее содействие врагу, не подвергнув наказанию.
|
|
|
Она же отплатила им тем, что вернулась к Кору. Неоднократно виделась с ним. Прониклась к нему чувствами.
Да, изначально она действовала под давлением с его стороны, но в действительности, даже если бы он не шантажировал ее… она бы захотела быть с ним. И, что хуже? Именно он разорвал между ними всякие отношения. Не она.
По правде говоря, она бы до сих пор встречалась с ним… а боль от разлуки ранила так же сильно, как и вина.
И все это было до того, как он попал в плен к Братству.
Она знала, где они удерживали Кора, потому что собственными глазами видела его раненое тело в той пещере… знала, что Братья планируют сделать с ним, как только он очнется.
Если бы только она могла спасти его. Он никогда не проявлял к ней жестокости, не причинял ей вреда… никогда не приставал к ней в сексуальном плане, несмотря на свой голод. Он был добр и терпелив… по крайней мере, до их разрыва.
Однако он пытался убить Рофа. А подобная измена каралась смертной казнью…
– Лейла?
Резко обернувшись, она споткнулась и полетела на бок… едва успев ухватиться за ствол клёна. В руке вспыхнула боль, и Лейла затрясла ею.
– Куин! – выдохнула она.
Отец ее малышей шагнул вперед.
– Ты не поранилась?
Выругавшись, она вытерла царапины, смахнула грязь с руки. Дражайшая Дева-Летописеца, как же больно.
– Нет, нет, я в порядке.
– Держи. – Он достал что-то из кармана кожаной куртки. – Давай посмотрю.
Она задрожала, когда Куин осмотрел ее руку и обмотал черной косынкой рану.
– Думаю, ты будешь жить.
Разве? – подумала она. – Сомневаюсь в этом.
– Ты здесь продрогнешь от холода.
– Да?
Сняв куртку, Куин накинул ее на плечи Лейлы, и она мгновенно утонула в ее тепле.
– Давай вернемся в особняк. Ты дрожишь…
– Я так больше не могу, – выпалила она. – Не могу так больше.
– Я знаю. – Она удивленно отпрянула, и Куин покачал головой. – Я знаю, что не так. Давай поговорим дома? Все будет хорошо, обещаю.
Мгновение она не могла дышать. Откуда он узнал? Почему не злится на нее?
– Как ты… – Слезы покатились из глаз, эмоции взяли верх. – Мне жаль. Мне так жаль… так не должно было получиться…
Она не знала, он ли распахнул объятия, или же она сама вцепилась в его грудь, но Куин прижал ее к себе, укрывая от ветра.
– Все хорошо. – Он погладил ее спину рукой, успокаивая. – Нам просто нужно все проговорить. Мы можем сделать определенные шаги, чтобы решить проблему.
Она наклонила голову и окинула луг взглядом.
– Я чувствую себя ужасно.
– Почему? Это не зависит от тебя. Ты же не напрашивалась на это.
Она отстранилась.
– Клянусь, что нет. И я не хочу, чтобы ты думал, что я подвергла бы опасности Лирик или Рэмпэйджа…
– Ты шутишь? Серьезно, Лейла, ты же любишь малышей всем сердцем.
– Люблю. Клянусь. И я люблю тебя и Блэя, Короля, все Братство. Вы – моя семья, и другой у меня нет.
– Лейла, послушай меня. Ты не одна, слышишь? И, как я уже сказал, мы можем кое-что сделать…
– Правда? Честно?
– Да. На самом деле, я обсудил это заранее, до того как пришел сюда. Не думай, что я предаю тебя…
– О, Куин! Это я предательница! Виновата я одна…
– Прекрати. Ты не… мы разберемся со всем вместе. Все вместе.
Лейла накрыла лицо руками – голой и замотанной в косынку. А потом шумно выдохнула, казалось, впервые за долгое время, облегчение бальзамом накрыло ее душу, заменяя тяжкую ношу, что она несла на своих плечах.
– Я должна сказать это. – Она посмотрела на Куина. – Ты должен знать, что я измучила себя раскаянием и горем. Клянусь, я не хотела, чтобы так все вышло. Я в одиночестве мучилась от вины…
– Вины не должно быть. – Он провел пальцами под ее глазами, стирая слезы. – Ты должна отпустить вину, потому что невозможно повлиять на свои чувства.
– Невозможно, я правда не в силах… и Кор не злой, он не такой плохой, как вы думаете. Клянусь. Я видела от него лишь заботу и доброту, и я знаю, что он не причинит вреда Рофу. Я просто знаю это…
– Что? – Куин нахмурился, качая головой. – О чем ты говоришь?
– Прошу, не убивайте его. Ты же сказал, можно решить все иначе. Может, вы отпустите его и…
Куин не столько отступил назад, сколько оттолкнул ее от себя. И, казалось, он лишился дара речи.
– Лейла, – медленно произнес он. – Я ослышался… ты могла бы…
Воспользовавшись шансом объясниться, она торопливо заговорила:
– Он не причинил мне вреда. Все те ночи, что я отправлялась к нему, он ни разу не тронул меня. Он снял коттедж, чтобы мы были в безопасности, и кроме нас двоих там никого не было. Я не встречала Ублюдков…
Она замолкла, когда смятение на его лице сменилось… ледяной отстраненностью, благодаря которой он казался абсолютно чужим человеком.
Когда Куин заговорил, его голос был лишен эмоций:
– Ты встречалась с Кором?
– Мне так плохо от…
– Как долго? – рявкнул он. Но не дал ей ответить. – Ты встречалась с ним, пока вынашивала моих детей? Ты осознанно и по доброй воле якшалась с врагом, будучи беременной от меня?! – Она не успела вымолвить и слова, когда Куин поднял вверх указательный палец. – И хорошо подумай, прежде чем ответить. Ты от этого не уйдешь, лучше сразу говори начистоту. Если я выясню, что ты солгала, то убью тебя.
Когда сердце гулко застучало в груди, а от паники закружилась голова, Лейла могла думать лишь об одном…
Ты убьешь меня в любом случае.
***
В это время в «тЕнЯх», Трэз убрал пистолет и попытался подключиться к реальности.
– Ну и? Что ты здесь делаешь? Еще и без своего синтетического костюма в стиле Тони Манеро[9]?
Падший ангел Лэсситер улыбнулся, но улыбка затронула лишь нижнюю половину его лица и не отразилась в его глазах необычного цвета и без зрачков.
– Знаешь, на мой взгляд, полиэстеровые костюмы[10] – прошлый век.
– Перешел на «Нью-Эйдж»[11] восьмидесятых? Сочувствую, у меня для тебя нет ничего в неоновом цвете.
– Не, у меня появилась новая униформа.
– Повезло тебе. А вот остальные должны быть в ужасе. Просто скажи, что не собираешься косить под Бората на пляже[12].
Ангел не ответил, и Трэз ощутил, как неприятное предчувствие фреддикрюгеровскими когтями защекотало его затылок. Как правило, Лэсситер был раздражающе весел, так, что окружающие не знали, пристрелить ли засранца из милосердия к остальным… или же запастись попкорном, колой и насладиться шоу.
Потому что даже когда он бесит тебя до чертиков, это все равно смешно.
Сегодня, видимо, был иной случай. Этот странный взгляд казался таким же легким и беззаботным, как гранитная плита, а огромное тело застыло без движения, золотые украшения на запястьях и шее, пальцах и в ушах не испускали привычного свечения.
– Чего застыл, как статуя? – пробормотал Трэз. – Кто-то снова трогал твою коллекцию игрушечных пони?
Не в силах выносить тишину, Трэз демонстративно уселся за стол и начал перекладывать бумаги.
– Пытаешься прочесть мою ауру или что-то в этом духе?
Хотя это не требовало особых навыков. Всему дому известно, что он…
– Я хочу, чтобы завтра вечером мы встретились за ужином.
Трэз поднял взгляд.
– Это еще зачем?
Ангел не торопился с ответом, неспешно пройдя к стеклянному полотну и уставившись на толпу с той самой точки, где ранее стоял Трэз. Профиль ангела в приглушенном свете пришелся бы по вкусу женскому полу, идеальные пропорции и углы. Но его нахмуренный взгляд…
– Выкладывай уже, – потребовал Трэз. – Я за свою жизнь наелся плохих новостей по самое не хочу. Что бы там ни было, оно не сравнится с тем, что я уже пережил.
Лэсситер посмотрел на него и пожал плечами.
– Всего лишь ужин. Завтра. В семь вечера.
– Я не ем.
– Я знаю.
Трэз не глядя бросил в кучу бумаг на столе счет-фактуру, график работы персонала или что там он держал в руке.
– Что-то не верится, что ты заинтересовался вопросами питания.
– Справедливо. Борьба против глютена – полная ересь. И не заставляй упоминать про комбучу, кале, продукты с антиоксидантами и заблуждение о том, что кукурузный сироп с высоким содержанием сахара – источник всего зла.
– Слышал, что «Крафт Макароны&Сыр»[13] уже несколько месяцев как перестали использовать консерванты?
– Да, и даже никого не предупредили, сволочи…
– Почему ты хочешь, чтобы я поужинал с тобой?
– Стараюсь быть дружелюбным.
– Не в твоем стиле.
– Я же сказал, пытаюсь все изменить. – Ииииииии, снова эта его улыбочка. – Решил эффектно начать. Ну, когда хочешь начать все с чистого листа, главное - сделать это так, чтобы захотелось продолжить.
– Без обид, но я не в том настроении, чтобы проводить время с близкими мне людьми.
Черт, прозвучало грубо.
– В смысле, сейчас я в состоянии вытерпеть только своего брата, но даже его не хочу видеть.
Меньше всего Трэз хотел созерцать эту улыбку Лэсситера… и, похоже, его молитвы были услышаны: ангел направился к двери.
– Увидимся завтра вечером.
– Нет, спасибо.
– У твоего брата.
– Господи, да с какой стати?
– Потому что он готовит лучший болоньез во всем Колди.
– Ты понял, что я имел в виду.
Лэсситер просто пожал плечами, не поворачиваясь.
– Приходи и узнаешь.
– Черта с два я приду. – Трэз покачал головой. – Слушай, я знаю, что народ беспокоится обо мне и ценю это.
На самом деле – едва ли. Нисколько.
– И да, я похудел, и мне следует лучше питаться. Но когда судьба вырывает сердце из груди, едва ли сможешь похвастаться аппетитом. И если ты ищешь «плюс одного», чтобы за столиком на двоих не чувствовать себя как при игре в солитер, то начни с кого-нибудь, кто способен хоть что-то съесть и связать два слова? Гарантирую, вас ждет прекрасный вечер.
– До завтра.
Когда ангел ушел, Трэз крикнул ему вдогонку:
– Да пошел ты!
Дверь просто закрылась за ним, и Трэз порадовался тому, что, по крайней мере, они прекратили спор. И Лэсситер поймет, что хотел сказать Трэз, когда ему придется болоньезить свою пасту в гордом одиночестве.
Проблема решена.
Глава 7
Бывают в жизни времена, когда фокус внимания сужается до точки, и все твое существование ставится в зависимость от одного человека. Куин был хорошо знаком с таким феноменом: так всегда случалось, когда он оставался наедине с Блэем. Держал своих малышей. Сражался с врагом, пытаясь при этом в целости вернуться домой, без кровотечений или сотрясения.
Именно это происходило сейчас.
Стоя под деревом из «Гарри Поттера», на вершине раскатистого луга, Куин не видел ничего кроме правого глаза Лейлы. Он мог пересчитать каждую темно-русую ресничку, очертить взглядом идеально круглый зрачок, каждый темно-зеленый луч, отходящий от черного центра. Если бы за спиной поднялся ядерный гриб, над головой завис космический корабль, или рядом с ним выстроился отряд танцующих клоунов… он все равно ничего бы не увидел, не услышал, не почувствовал.
Ну, не совсем правда
Он смутно осознавал рёв в голове – отчасти рёв реактивного двигателя, отчасти рёв фейерверков, свистевших как банши и летавших по кругу до изнеможения.
– Отвечай, – сказал Куин не своим голосом.
Он проследовал за Лейлой в это безлюдное место, когда почувствовал, что она покинула особняк… он пришел поговорить с ней о ее послеродовой депрессии. Собирался вернуть ее домой, успокоить перед камином, помочь встать на верный путь и насладиться теми, кого она с таким трудом привела в этот мир.
С какого, черт возьми, хрена они заговорили о Коре и их встречах?
Он не понимал.
Но не было и речи о неверном толковании. Она не возьмет слова назад. Широко распахнутые глаза Лейлы и ее безмолвная паника сообщили ему, что дело не в колоссальной проблеме слуха или восприятия… как бы он на это ни надеялся.
– Я была в безопасности, – прошептала Лейла. – Он не причинил мне вреда.
– Ты, блин, издеваешься…
Он замолк. Просто замолк, словно затушил фитиль от бомбы.
Прежде, чем он успел сказать что-то, о чем впоследствии пожалеет, Куин застыл и широко растопырил пальцы, чтобы те не сжались произвольно в кулаки.
– Куин, клянусь, мне не грозила опасность…
– Ты была с ним наедине? – Лейла не ответила, и он стиснул зубы. – Была?!
– Он ни разу не причинил мне вреда.
– Говоришь так, будто тебя никогда не кусали. А сама при этом носишь кобру вместо шарфа! Раз за разом. Ведь это происходило регулярно, ведь так? Отвечай!
– Куин, прости меня… – Казалось, она пыталась взять себя в руки, сдержать слезы. Расправить плечи. А от мольбы в ее взгляде его накрыла волна ярости. – О, дражайшая Дева-Летописеца…
– К черту молитвы! Никто тебе не поможет! – Он слетел с катушек. Капитально… – И с какого такого хрена ты просишь о прощении?! Ты осознанно и по своей воле подвергала риску моих детей, потому что хотела… – он отшатнулся. – Господи Иисусе, ты трахалась с ним? Ты трахалась с ним, пока в тебе были мои дети?!
– Нет! Я не была с ним в этом смысле!
– Лгунья! – закричал он. – Ты, лживая шлюха…
– Я практически девственница! Тебе прекрасно это известно! И ты не хотел меня. Тогда какое тебе дело?!
– Говоришь, что даже не целовала его? – Когда она не ответила, Куин хрипло рассмеялся. – Не парься, не отрицай. У тебя все на лице написано. И ты права, я не хотел тебя. Никогда не хотел… и не пойми неправильно, я не ревную. Я испытываю омерзение. Я люблю достойного мужчину и спал с тобой лишь потому, что мне нужен был инкубатор для моих детей. Поэтому и потому, что ты сама прыгнула в мою койку, когда пришла жажда – это единственная причина, почему я переспал с тобой.
Лейла побелела, и каким бы ублюдком он ни был, но Куин обрадовался ее реакции. Он хотел, чтобы ей было больно изнутри, там, где болит сильнее всего, потому что насколько бы зол он ни был, он никогда не ударит женщину.
На самом деле, только поэтому она все еще стоит на ногах.
Его дети, его драгоценные малыши, она носила их в пасть к чудовищу, к врагу, подвергала опасности… да он бы пересрался от страха, если бы знал, что происходит на самом деле.
– Ты хотя бы представляешь, на что он способен? – мрачно спросил Куин. – На какую жестокость? Он вогнал кинжал в брюхо собственного заместителя, просто чтобы подкинуть его в наши руки. А в Старом Свете? Он убивал вампиров, людей, лессеров, всех, кто перейдет ему дорогу, порой заслуженно и в бою, иногда – ради забавы. Он был правой рукой Бладлеттера. Ты имеешь представление о том, что творил этот мужчина при жизни? Ведь, очевидно, тебя не волнует тот факт, что Кор всадил пулю в шею Рофа… нет, это не имеет никакого значения. Этот ублюдок мог тысячу раз изнасиловать тебя, зарезать, выбросить на солнце… с моими малышами в твоем животе! Ты, блять, издеваешься надо мной?!
Чем больше Куин думал о риске, которому она подвергала детей, тем сильнее гудела его голова. Его драгоценные дети могли вообще не появиться на свет из-за решений этой дурной женщины, которой лишь по биологической случайности посчастливилось дать им приют в своем теле.
Рискуя собой, она рисковала ими… даже не думая, что на это скажет он, их родной отец.
Его ярость, основанная на любви к своим детям, не поддавалась определению. Была неудержима. Неистощима.
– Мы оба хотели этого, – хрипло сказала Лейла. – Мы оба легли в кровать, мы оба хотели…
– И я жалею об этом, – прервал он ее безэмоциональным тоном. – Уж лучше бы они вообще не рождались, чем унаследовали твои гены.
Лейла выбросила руку вперёд, снова хватаясь за дерево… ту самую, которую он завернул в бандану, и Куину захотелось сорвать тряпку с ее ладони. Сжечь.
– Я сделала все, что было в моих силах, – выдохнула она.
Он резко рассмеялся, так, что запершило в горле.
– Ты сейчас про то, как трахалась с Кором? Или когда подвергала моих детей смертельной опасности?
Она внезапно обрушила на него свой гнев:
– У тебя есть любимый человек! Ты спишь рядом с ним каждый день, ты построил с ним семью! В твоей жизни есть иная цель, нежели служение другим… в то время как у меня нет ничего! Всю свою жизнь я провела в услужении божеству, которая забыла про расу, что породила сама, и сейчас я мамэн двух малышей, которых люблю всем сердцем, но они еще не любят меня. Что остается в моей жизни? Ничего!
– В этом ты права, – сказал Куин напряженно. – Потому что отныне ты не мать моих детей. Ты уволена.
Она возмущенно отшатнулась.
– Как ты можешь такое говорить? Я их мамэн. Я…
– Больше нет.
Повисла секундная пауза, а потом женщина взорвалась криком:
– Ты не можешь… не может забрать Лирик и Рэмпа… ты не можешь отнять их у меня! Я их мамэн! У меня есть права…
– Ты лишилась всех прав, когда легла под врага. Это измена. Повезет, если ты вообще сохранишь свою жизнь… хотя, в сущности, мне плевать, жива ты или мертва. Я позабочусь лишь об одном – чтобы ты больше никогда не увидела моих детей…
Перемена в ней была мгновенной и всепоглощающей.
Лейла за одно мгновение переключилась из состояния злости на гробовое молчание. Сдвиг был столь резким, что Куин даже задумался, а не случился ли у нее приступ.
Но потом она оскалила выступившие клыки, приподнимая верхнюю губу, из ее горла вырвался звук, от которого у Куина встали дыбом волосы на затылке. А ее голос, когда она заговорила, был смертоносным, словно острие кинжала:
– Не советую тебе вставать между мной и моими детьми.
Куин тоже обнажил клыки.
– Вот увидишь.
Она приняла атакующую позу, зашипев как кобра. Но она не бросилась на него, чтобы исполосовать его рожу под британский флаг.
Она испарилась.
И могла направиться лишь в одно место.
– О, черт. Нет! – закричал Куин навстречу промерзшему, равнодушному зимнему пейзажу. – Хочешь войны? Твою мать, ты ее получишь!
***
– … порой мне хочется затянуться, – сказал Блэй, сделав глоток из низкого бокала. – Конечно, для людей это пагубная привычка. Но вампирам ведь плевать на рак.
Бильярдная комната Братства была почти пустой, турнир закончился, не успев начаться: Бутчу пришлось остаться караулить Кора, Тормент отпросился, Рейдж слег с ранением, Рив решил остаться на вилле с Эленой. В принципе, ничего страшного. Блэю все равно удалось поиграть – с Вишесом, сейчас они кружили вокруг среднего из пяти столов, и по счету шли ноздря в ноздрю. Хорошие новости? Лэсситер где-то пропадал, поэтому «И-Эс-Пи-Эн»[14] по ТВ над огромным камином был включен на беззвучном режиме.
Сегодня они обойдутся без диснеевских мультфильмов с бестолковыми песнями.
Если Блэй еще хоть раз услышит главную тему из «Холодного сердца»[15], то наверняка «отпуууууууустит и забууууууудет»[16].
Всадив себе пулю в лоб.
Вишес, стоящий по другую сторону бильярдного стола, снова затянулся.
– Тогда почему ты бросил?
Блэй пожал плечами.
– Куин ненавидит табак. Его отец постоянно курил сигареты и трубки, наверное, курение напоминает ему о вещах, о которых он рад бы не помнить.
– Ты не должен меняться ради кого-то.
– Это было мое решение. Он не просил меня.
Когда Брат наклонился над столом, прицеливаясь кием, Блэй вспомнил начало их с Куином отношений. Он и курить-то начал потому, что приходилось постоянно наблюдать, как его любимый трахает все, что движется. Ужасное было время. Нет, тогда они не состояли в отношениях… и каждый раз, когда Куин уединялся с кем-то, Блэй в очередной раз понимал, что им никогда не быть вместе.
Черт, в то время Блэй еще даже не признал свою ориентацию.
Было невозможно справиться со стрессом и унынием, а также медленно закипающей, иррациональной обидой. Поэтому да, он использовал метод борьбы со стрессом, который – как он знал точно – Куин не оценит и возненавидит. Это была его диверсия, пакостная месть за все грехи, в которых мужчина, по сути, не был виновен.
Но, по крайней мере, он без труда бросил. Как только они сошлись, он просто отложил «Данхиллс» и больше не притрагивался к пачке.
Ну… точнее, он ни разу не соскочил. Иногда, когда он видел, как Вишес прикуривал, и сочный запах табака наполнял воздух, у него чесались руки…
В тот момент, когда Вишес послал биток через весь стол, разбивая шары, криво выстроившиеся в центре, из фойе донесся жуткий стук. Громкий, повторяющийся, достаточно сильный, чтобы парадная дверь, огромная и прочная, как вековой дуб, затрещала по швам. Казалось, будто в особняк Братства ломилась орда лессеров.
Они отбросили кии в сторону и выскочили из бильярдной, устремившись к парадному входу, Блэй при этом вытащил «домашний» пистолет из кобуры подмышкой.
Бам-бам-бам-бам!
– Что за херня?! – пробормотал Ви, посмотрев в видеофон. – Что творится с твоим парнем?
– В смысле?
На его вопрос ответили, когда Ви открыл замки, и Куин ворвался в фойе. Мужчина ничего не соображал, его лицо было искажено от гнева, он мгновенно перешел на бег и выглядел при этом так, словно не замечал никого вокруг.
– Куин? – позвал его Блэй, пытаясь схватить за руку или плечо.
Куда там. Куин, подражая Усейну Болту[17], рванул вверх по главной лестнице, мгновенно преодолевая укрытое красной дорожкой расстояние.
– Куин! – Блэй бросился вслед за разворачивающейся драмой, пытаясь не отставать. – Да что происходит?!
Добравшись до вершины лестницы, Куин затормозил на ковре и практически с заносом завернул в коридор со статуями. Блэй не отставал от него, и когда стало очевидно, куда направляется парень, его охватил внезапный ужас.
Должно быть, Лейла и малыши в опасности…
У двери в спальню Лейлы Куин схватился за ручку… и со всей дури вписался в закрытую панель.
Сжав руку в кулак, он задолбил по дереву с такой силой, что полетели щепки.
– Открой дверь! – кричал Куин. – Открывай эту затраханную дверь, живо!
– Что ты творишь?! – Блэй пытался остановить его. – Ты в своем уме…
Куин из ниоткуда достал пистолет, и когда Брат, повернувшись, направил дуло в лицо Блэя, стало очевидно, что все происходящее – кошмар, неизбежное последствие второго стакана портвейна, который он выпил после съеденного на ужин ягненка.
Но… нет.
– Держись в стороне, – рявкнул Куин. – Не лезь в это!
Когда Блэй вскинул ладони и отступил назад, Куин повернулся плечом к двери и врезался в панель с такой силой, что дерево разлетелось на части.
То, что обнаружилось в лавандовой комнате, ужасало не меньше.
Когда Вишес затормозил рядом с Блэем, Зи выскочил из своей спальни в коридор, а Роф – из своего кабинета возле лестницы, в мозгу Блэя навечно отпечатался образ Лейлы, не укладывающийся в голове – женщина держала в каждой руке по малышу, ее клыки были обнажены, лицом она напоминала фурию, а ее тело тряслось… причем не от страха.
Она была готова убить любого, кто подойдет к ней.
Куин через проделанное отверстие направил пистолет прямо на женщину.
– Положи детей. Или я положу тебя.
– Что за херня здесь творится?! – голос Вишеса звучал громко, как из мегафона. – Вы вконец обезумели?!
Куин открыл замок и распахнул то, что осталось от двери. Когда он вошел в комнату, Блэй помешал войти остальным:
– Нет, дайте я.
Если войдет кто-то еще, полетят пули, Лейла бросится в атаку, кто-нибудь обязательно пострадает… или того хуже.
Твою дивизию, да что здесь творится?!
– Положи их! – взревел Куин.
– Тогда убей меня! – кричала в ответ Лейла. – Давай!
Блэй встал между ними, блокируя своим телом возможный поток пуль. Лейла, тем временем, тяжело дышала, Лирик и Рэмп плакали… черт, он до конца жизни будет помнить их крики.
Встав перед Куином, он вскинул руки и медленно заговорил:
– Сначала тебе придется застрелить меня.
Он сосредоточился на глазах Куина – голубом и зеленом… словно каким-то телепатическим образом мог передать парню свое спокойствие.
– Уйди с дороги, – рявкнул Куин. – Это не твое дело.
Блэй пораженно моргнул. Но, учитывая, что он смотрит навстречу сороковому, он решил запомнить нанесенное оскорбление до лучших времен.
– Куин, что бы ни произошло, мы разберемся…
Разноцветный взгляд посмотрел на него лишь на секунду.
– Да неужели? Хочешь сказать, что мы сможем пройтись «Оксиклином»[18] по тому факту, что она связалась с врагом? Отлично, позовем Фритца? Молодец, очешуительная мысль.
Малыши не переставали плакать, в коридоре прибавилось народу, а Блэй мог лишь покачать головой.
– О чем ты говоришь?
– Она трахалась с ним, будучи беременной моими детьми…
– Прости, что?!
– Все это время она была с Кором. Она продолжала встречаться с ним. Она якшалась с врагом нашего Короля, будучи беременной моими детьми. Так что да, у меня есть все отцовские права, чтобы наставить на нее пистолет.
Внезапно до Блэя донеслось рычание из-за спины, и этот ужасный звук напомнил ему о том, что женщины вампирской расы могли быть смертоноснее мужчин. Оглянувшись через плечо, он подумал… да, Лейла, очевидно, была готова биться за своих детей до смерти в этой гребаной параллельной вселенной, в которую всех внезапно засосало.
Кор? Она встречалась с Кором?
Но он не мог позволить отвлечь себя от конкретной угрозы.
– Меня интересует одно – чтобы ты опустил пистолет, – спокойно сказал Блэй. – Опусти пистолет и расскажи, что случилось. В ином
|
|
|
