ОККУЛЬТИЗМ 7 страница

 

IV

Смейтесь же над наукою наук, даже азов которой вы не знаете! Нам скажут, что это неотъемлемое литературное право наших критиков. Что ж, мы очень этому рады. Вряд ли можно сомневаться в том, что, если бы люди всегда говорили только о том, что сами понимают, то намного чаще провозглашали бы истину и их речи гораздо реже оказывались бы таким смехотворными.

Когда я читаю критику в адрес теософии, изобилующую пошлостями и плоскими шутками, цель которых — умалить значение самой грандиозной и возвышенной в мире философии, лишь один из аспектов которой представлен в благородной этической системе филалетов, я спрашиваю себя — неужели Академии разных стран понимают современную теософию так же плохо, как и теософию александрийских философов? Да и что может знать об универсальной теософии человек, никогда не изучавший ее под руководством Учителей Мудрости? Более того, эти люди так же плохо знакомы с учениями Ямвлиха, Плотина и даже Прокла, иными словами, с теософией третьего и четвертого веков, но при этом гордятся тем, что якобы сразу же раскусили неотеософию века девятнадцатого.

Мы всегда говорили, что наша теософия пришла к нам из глубин Востока, так же как и теософия Плотина и Ямвлиха и даже мистерии древнего Египта. Разве не сообщают нам Гомер и Геродот, что древние египтяне были «эфиопами Востока», пришедшими с Ланки, или Цейлона, согласно их описаниям? Принято считать, что под эфиопами Востока эти двое авторов подразумевали колонию очень смуглокожих арийцев, дравидов Южной Индии, которые принесли с собою в Египет уже существующую цивилизацию. Это случилось в доисторическую эпоху, которую барон Бунзен называет доменитской (то есть до Менеса[96]). Впрочем, эта эпоха имеет собственную историю, о чем свидетельствуют древние «Анналы» Куллука-Бхатты. Даже если нам нельзя ссылаться на эзотерические учения, поскольку их надлежит скрывать от критиканствующей публики, нам будет достаточно исторических исследований полковника Вэнса Кеннеди[97] — самого главного в Индии соперника д-ра Уилсона в области санскритологии, доказавшего, что в доассирийской Вавилонии был распространен брахманизм, а санскрит был языком тамошнего жречества. Мы знаем также (конечно, если книге «Исход» можно верить), что в Египте, задолго до времени Моисея (то есть до XIX династии), были свои предсказатели, иерофанты и маги. И наконец, Бругш-Бей усматривает во многих божествах Древнего Египта иммигрантов, пришедших с той стороны Красного моря и даже из-за великих вод Индийского океана.

Так это или нет, но теософия является прямым побегом великого дерева универсального Гнозиса — дерева, могучие ветви которого, раскинувшись над всею землею, подобно гигантскому куполу, осеняли все храмы и все народы земли в эпоху, которую библейская хронология предпочитает называть допотопной. Этот гнозис представляет собой совокупность всех наук, знание [savoir], накопленное всеми богами и полубогами, воплощавшимися на земле в прежние времена. Некоторые предпочитают видеть в них падших ангелов и главного врага человечества, тех сыновей Бога, которые, увидев, что дщери человеческие красивы, взяли их в жены и передали им все тайны небес и земли. Ну что же, пусть так. Мы тоже верим в Аватар и в божественные династии, существовавшие в эпоху, когда «по земле бродили великаны», но мы решительно отвергаем все измышления относительно «падших ангелов» и Сатаны с его воинством.

«Какова ваша религия и ваша вера? — спрашивают нас. — И что изучает ваша наука? »

« Истину », — отвечаем мы. Истину, где бы мы ее ни обнаружили. Ибо мы, подобно Аммонию Саккасу, стремимся прежде всего примирить различные религиозные системы и помочь каждому отыскать истину в его собственной религии, требуя взамен только одного — признать наличие этой же истины и в других религиях тоже. Что значит имя, если суть везде одна и та же? Плотин, Ямвлих и Аполлоний Тианский — все трое обладали, как говорят, недюжинным даром пророчества, ясновидения и целительства, хотя и принадлежали к трем различным школам. Пророчествование было искусством, которое культивировали ессеи и беним набим у евреев, а также жрецы языческих оракулов других народов. Ученики Плотина приписывали своему учителю чудесные способности. То же самое Филострат сообщает об Аполлонии, а о Ямвлихе говорили, будто он превосходил всех прочих эклектиков в теософском волшебстве. Аммоний заявлял, что вся моральная и практическая Мудрость сосредоточена в книгах Тота и Гермеса Трисмегиста. Но «Тот» означает «университет», школа или ассамблея, и сочинения, носящие это имя, тождественны, согласно утверждениям theodidaktos[98], доктринам мудрецов отдаленных стран Востока. Если Пифагор приобрел свои знания в Индии (где его имя до сих пор встречается в древних манускриптах в форме Яваначарья[99], «Греческий Учитель»), то Платон почерпнул их из книг Тота-Гермеса. А о том, как более молодой Гермес — бог пастухов, прозванный «добрым пастырем» и покровительствовавший прорицанию и ясновидению, был отождествлен с Тотом (или Тхотом), обожествленным мудрецом и автором «Книги Мертвых», может сообщить востоковеду только эзотерическая доктрина.

У каждой страны были свои Спасители. Ибо тот, кто рассеивает тьму невежества горящим факелом науки, озаряя его светом истину, заслуживает это имя как знак нашей благодарности; точно так же как тот, кто спасает нас от смерти, избавляя от болезни или опасности наши тела. Такой человек пробуждает в наших оцепеневших душах способность отличать истинное от ложного, возжигая в них божественное пламя, до сих пор едва тлевшее; это дает ему право на нашу почтительную благодарность, ибо он тоже становится нашим творцом. Что значит имя или символ, персонифицирующий абстрактную идею, если эта идея всегда одна и та же и всегда истинна? Независимо от того, какое имя или титул присвоено конкретному символу и какое имя носит «Бог-Спаситель», Σ ω τ ή ρ, — Кришна, Будда, Иисус или Асклепий, мы должны помнить одно: символы божественной истины изобретены вовсе не для развлечения невежд; они — альфа и омега философской мысли.

Если теософия — путь, ведущий к Истине (для каждой религии и каждой науки), то оккультизм — это своего рода пробный камень и универсальный растворитель. Это нить Ариадны, которую учитель вручает ученику, дерзнувшему войти в лабиринт тайн бытия, это факел, который светит ему на небезопасных дорогах жизни — вечной загадки Сфинкса. Но разглядеть свет этого факела можно только глазами пробудившейся души, то есть духовным зрением, а взгляд материалиста он просто слепит, как солнце — сову.

Не имея ни догмы, ни ритуала (которые только сковывают и подавляют душу так же, как это делает материальное тело), мы не пользуемся «церемониальной магией» западных каббалистов; мы слишком хорошо представляем себе ее опасность, чтобы связываться с нею. Каждый член Теософского Общества волен изучать то, что сам пожелает, при условии, что он не станет забираться в те дебри, о которых не имеет никакого представления, ибо они, скорее всего, заведут его в болото черной магии, колдовства, от которого так настойчиво предостерегал Элифас Леви. Оккультные науки могут быть опасны для тех, кто недостаточно хорошо в них разобрался. Тот, кто ограничится исключительно их практическим использованием, рискует сойти с ума; и потому желательно, чтобы те, кто их изучает, объединялись в небольшие группы от трех до семи человек. Желательно, чтобы в такую группу входило нечетное число членов, поскольку это сделает их сильнее. Какой бы незначительной ни была поначалу сила, соединяющая членов группы в единый коллектив, чувства и восприятия ее участников смогут, благодаря самому факту существования группы, дополнять и взаимно обогащать друг друга: то качество, которого недостает одному, он сможет позаимствовать у другого; и вскоре группа неизбежно превратится в совершенный и несокрушимый организм. «Сила в единстве». Поучительная притча о старике, завещавшем своим сыновьям связку прутьев, которые никогда нельзя было отделять друг от друга, заключает в себе истину, которая никогда не перестанет быть бесспорной.

 

V

«Ученики (лану), постигающие закон Бриллиантового Сердца (магию), должны помогать друг другу в учении. Грамматик может помочь тому, кто исследует душу металлов (химику)», и т. д., и т. п. (Катехизис Гупта-видьи).

Невежда просто рассмеялся бы, если бы ему сказали, что в оккультных науках алхимик может оказаться полезен филологу, и наоборот. Возможно, они лучше поймут, о чем идет речь, если мы скажем, что под словом грамматик (или филолог) мы подразумеваем того, кто изучает универсальный язык взаимосвязанных символов (хотя только члены Эзотерической Секции Теософского Общества[100] могут иметь исчерпывающее представление о том, что в данном случае означает этот термин). Все вещи в природе связаны между собой соответствиями и взаимной зависимостью. В абстрактном смысле теософия — это белый луч, который делится на семь лучей солнечного спектра. В каждом человеке тот или иной из этих лучей преобладает над остальными шестью. А это значит, что семь человек, у которых доминируют разные лучи, собравшись вместе, могут помочь друг другу. Составляя вместе единый семеричный луч, они могут подчинить себе все семь сил природы. Но это значит также, что для достижения этой цели необходимо, чтобы подбор семи участников для одной группы осуществлял специалист, посвященный в науку оккультных лучей.

Здесь мы вступаем на зыбкую почву, где Сфинкс эзотеризма рискует навлечь на себя обвинение в мистификации. Однако сама ортодоксальная наука подтверждает истинность наших слов, в частности, мы находим поддержку в этом плане в физической и материалистической астрономии. Солнце едино, но светит всем, одинаково согревая и невежду, и ученого астронома. Что касается гипотез, объясняющих природу и структуру нашего светила, то число им — легион. Ни одна из этих гипотез не содержит в себе ни всей истины, ни даже приблизительного ее изложения. Зачастую эти гипотезы являют собой лишь фикцию, обреченную вскоре уступить место новым теориям. Именно к этим современным научным теориям более всего, на наш взгляд, применимы следующие строки Малерба:

... et rose, elle a vecu ce que vivent les roses,

L’espace d’un matin[101].

Но независимо от того, украшают они собою алтарь науки или нет, эти теории вполне могут содержать в себе фрагменты истины. Если отсортировать, сравнить, проанализировать и правильно скомпоновать все эти гипотезы, то в один прекрасный день они смогут составить астрономическую аксиому, природный факт, который придет на смену химерам, сотворенным научным умом.

Это вовсе не означает, что каждую официально признанную академиками аксиому мы безоговорочно принимаем как очередное приращение к истине. Взять хотя бы эволюцию и фантасмагорические превращения солнечных пятен, в настоящий момент известные как теория Насмита. Сэр Уильям Гершель начал с того, что увидел в них обитателей солнца — огромных и прекрасных ангелов. Сэр Джон Гершель[102], хотя и хранил благоразумное молчание по поводу этих небесных саламандр, разделял мнение Гершеля-старшего относительно того, что солнце есть не что иное, как красивая метафора, майя. Таким образом, он повторял оккультную аксиому. Солнечные пятна выявили «Дарвина» в каждом более или менее известном астрономе. Их последовательно принимали то за планетарных духов, то за смертных обитателей солнца, за столбы вулканического дыма (клубящегося, как можно предположить, в академических мозгах), непрозрачные облака и, наконец, тени в форме листьев ивы (теория ивового листа). Бог-Солнце в наши дни подвергнут невиданному унижению. Если послушать речи наших ученых мужей, может сложиться мнение, что солнце — это всего лишь гигантский янтарь, все еще раскаленный докрасна, но готовый в любое время погасить печь нашей маленькой системы.

Примерно то же можно сказать и о рассуждениях, опубликованных некоторыми членами Теософского Общества. Их авторы хоть и принадлежат к теософскому братству, судя по всему, никогда не изучали подлинно эзотерических доктрин. Разумеется, эти рассуждения могут быть только гипотезами, хотя и окрашенными тем или иным лучом истины, но в них этот луч окутан хаосом фантазии, а то и просто глупости. И все же если выбрать их из общей кучи и систематизировать, то можно преуспеть в извлечении из этих идей философской истины. Следует понять, что теософские исследования дополняют научные, поскольку теософия рассматривает обратную сторону общепринятых истин. Она проверяет и анализирует каждый факт, утверждаемый физической наукой, стараясь разглядеть суть, изначальную и оккультную природу каждого космического или физического проявления не только в материальном, но и в интеллектуальном и этическом свете. Словом, теософское исследование начинается там, где заканчивается исследование материалистическое.

«Так значит, вы проповедуете метафизику? — могут возразить нам. — Что же вы сразу об этом не сказали? »

Нет, теософия — это не метафизика в том понимании, в каком этот термин обычно трактуют, хотя она и играет временами эту роль. Рассуждения Канта, Лейбница и Шопенгауэра следует отнести к сфере метафизики, так же как и идеи Герберта Спенсера. Но в процессе их изучения и истолкования госпожу Метафизику почти всегда норовят представить танцующей на bal masque академических наук, да еще и украсить ее фальшивым носом, чтобы она не выделялась на общем фоне. Метафизика Канта и Лейбница настолько же выше метафизики наших дней (что доказывается монадой последнего), насколько воздушный шар, парящий в облаках, выше тыквы, растущей внизу на грядке. И все-таки воздушный шар, как бы высоко он ни вознесся над тыквой, остается искусственным сооружением, неспособным, в силу своей искусственности, быть носителем Истины оккультных наук. Вероятно, последняя представляет собой богиню со слишком откровенным декольте, чтобы удовлетворить вкусам современных ученых. Метафизика Канта — без какой-либо помощи современных научных методов и приборов — убедила ее автора в идентичности устройства и сущности солнца и планет. Кант утверждал, в то время как лучшие астрономы первой половины нашего столетия продолжали отрицать. Но та же самая метафизика так и не помогла выявить истинную природу этой сущности ни Канту, ни современным физикам, невзирая на все гипотезы, выдвигаемые последними с таким шумом и помпой.

Таким образом, теософию или, вернее, оккультные науки, которые она изучает, следует признать чем-то большим, нежели просто метафизикой. Теософию можно назвать, если мне будет позволено использовать этот странный, удвоенный термин, мета-метафизикой, мета-геометрией, и т. д., и т. п., или универсальной трансцендентальной философией. Теософия полностью отвергает свидетельства физических чувств, если последние не подтверждаются свидетельствами психического и духовного восприятия. Даже в случае с самым высокоразвитым ясновидением и яснослышанием их окончательное свидетельство не признается, если только под этими терминами не подразумевается φ ω τ ὸ ς Ямвлиха или экстатическое просветление ἀ γ ω γ ὴ μ α ν τ ε ί α Плотина и Порфирия. То же самое и с физическими науками: свидетельство разума земного уровня, как и свидетельство наших пяти чувств, должно получить санкцию шестого и седьмого чувств божественного Эго, прежде чем истинный оккультист признает его бесспорным фактом.

Официальная наука слушает то, что мы говорим, и смеется. Мы читаем ее отчеты, видим апофеоз ее мнимого прогресса с его великими открытиями, многие из которых еще больше обогатили кучку и без того уже богатых людей, но одновременно с этим ввергли миллионы бедняков в еще более ужасающую нищету, однако не мешаем ей делать то, что она считает нужным. И все же, когда мы замечаем, что физическая наука не продвинулась ни на шаг в познании истинной природы первичной материи со времен Анаксимена и Ионийской школы, мы тоже смеемся над нею.

Наиболее значительную работу в этом направлении проделал великий химик сэр Уильям Крукс[103], коему принадлежат самые ценные и последовательные научные открытия, сделанные в этой области в нынешнем столетии.

В данном случае великолепное интуитивное восприятие оккультной истины сослужило ему гораздо большую службу, нежели все его обширные познания в области физической науки. Ни научные методы, ни официально установленная практика так и не смогли стать решающими факторами в открытии им лучистой материи или в его исследованиях первичной материи, протила[104].

 

VI

То, чего теософы, придерживающиеся ортодоксальной и официальной науки, пытаются достичь, не выходя за пределы последней, оккультисты или теософы «внутренней группы» изучают в соответствии с методикой эзотерической школы. И то обстоятельство, что преимущества этой методики могут оценить пока только сами ученики (то есть те, кто связан обетом неразглашения ее сути), ни в коей мере не умаляет ее значения. Мало того, что значение, приписываемое терминам магия и волшебство (теургия), никогда не могло претендовать даже на приблизительную точность, так еще и само слово теософия сейчас воспринимается превратно. Определения этих слов, которые мы находим в словарях и энциклопедиях, столь же абсурдны, сколь гротескны. Вебстер, например, в пояснении к слову «теософия» убеждает читателя в том, что это «прямая связь или общение с Богом и высшими духами», и далее добавляет, что это «приобретение сверхчеловеческих и сверхъестественных знаний и способностей с помощью физических процессов [!? ] и теургических операций платоников или же с помощью химических процессов немецких философов огня». Какой бестолковый набор слов! С тем же успехом мы могли бы сказать, что полоумный мозг можно усовершенствовать до ньютоновских масштабов и развить в нем математический гений, если каждый день проезжать не менее пяти миль на деревянной лошадке.

Понятие теософия синонимично джнана-видье и брахма-видье[105] индусов или, опять-таки, учению Дзиан трансгималайских адептов — науке истинных раджа-йогов, которые гораздо ближе к нам, чем может показаться на первый взгляд. Эта наука имеет много школ на Востоке, но ее ответвления еще более многочисленны, все они уже окончательно отделились от первоначального ствола — Архаической Мудрости — и полностью видоизменили свою форму.

Но как бы ни варьировались формы этой науки, все более отклоняясь от Луча Истины с каждым новым поколением, ее фундаментальные, изначальные истины всегда остаются неизменными. Символы, используемые для передачи идей, могут быть самыми разными, но сами идеи неизменно одни и те же. Об этом говорил и Рагон — наиболее эрудированный из всех «сыновей вдовы» (масонов). Существует особый жреческий язык — «тайный язык», без знания которого невозможно сколько-нибудь значительно продвинуться в изучении оккультных наук. По объяснению Рагона, «построить, или основать, город» означало «создать новую религию», и, следовательно, когда эта фраза встречается у Гомера, она аналогична встречающейся в Брахманах метафоре — дарить «сок сомы». Это означало — «основать эзотерическую школу», но не «религию», как это утверждает Рагон. Значит, Рагон ошибся? Мы так не думаем. Но как принадлежащий к Эзотерической Школе теософ держит в тайне от остальных членов Теософского Общества то, что он пообещал не придавать огласке, так и Рагон, по всей вероятности, не считал возможным открывать своим тринософистам ничего, кроме относительных истин. Однако не приходится сомневаться в том, что он обладал, по крайней мере, элементарным знанием тайного языка.

«Как можно выучить этот язык? » — могут спросить нас. Мы отвечаем: изучая все религии и сравнивая их друг с другом. Но для серьезного обучения необходим учитель, гуру; поскольку для того чтобы преуспеть в самостоятельном изучении этого тайного языка, человек должен быть более чем гением и обладать таким же вдохновением, каким обладал Аммоний Саккас. Поощряемый со стороны церкви Климентом Александрийским и Афинагором, защищаемый учеными людьми из синагоги и академии и обожаемый неевреями, «он изучал тайный язык, проповедуя общее происхождение всех религий и общую веру». Для этого ему достаточно было следовать древним канонам Гермеса, которые в свое время детально изучили и на основе которых создали свои философские системы Платон и Пифагор. Так стоит ли нам удивляться тому, что, обнаружив в самых первых стихах Евангелия Св. Иоанна учения, входившие в состав всех трех вышеупомянутых философских систем, он сделал вполне закономерный вывод, что великий Назорей стремился восстановить возвышенную науку древней Мудрости во всей ее первозданной полноте? Мы разделяем мнение Аммония. Библейские сюжеты и рассказы о богах могут иметь только два возможных объяснения: либо это величественные и глубокомысленные аллегории, отражающие универсальные истины, либо это просто басни, которые годятся только на то, чтобы рассказывать их на ночь невеждам.

Таким образом, все аллегории — как еврейские, так и языческие — заключают в себе истины, выявить которые может только тот, кто владеет тайным языком древности. Процитируем то, что говорил об этом один из наиболее именитых теософов, увлеченный платонист и гебраист[106], знающий греческий и латынь так же хорошо, как свой родной язык, — профессор Александр Уайлдер[107] из Нью-Йорка:

Фундаментальной идеей неоплатоников было существование Единой и Верховной Сущности. Это был Диу, или «Господь Небес» арийских народов, идентичный ’I,, w (Иао) халдеев и евреев, самаритянскому Иабе, норвежскому Тиу (или Туисто), Дуву древних британских племен, Зевсу племен фракийских и римскому Юпитеру. Это Бытие — (не-Бытие), Facit, единое и всевышнее, из которого посредством эманации произошли все существа. Возможно, в один прекрасный день какой-нибудь мудрец сложит все эти системы воедино. Можно предположить, что многие имена этих божеств были составлены с искажением, а то и вовсе без всякого внутреннего смысла, но большинство их имеет то или иное мистическое значение, зашифрованное в числовом значении букв, составляющих эти имена.

Числовое значение букв является одним из разделов «мистического» (или древнего жреческого) языка. О нем говорилось в ходе «малых мистерий», но серьезное изучение этого языка оставалось привилегией высших посвященных. Претендент должен был выйти победителем из ужасных испытаний Великих Мистерий, прежде чем приступить к его систематическому изучению. Вот почему Аммоний Саккас, следуя примеру Пифагора, требовал от своих учеников обещания хранить в тайне наиболее возвышенные свои учения, раскрывая их только тем, кто уже усвоил подготовительные доктрины и, следователь но, был готов к дальнейшему посвящению. Другой мудрец, живший за три столетия до него, требовал того же от своих учеников, объясняя им свою манеру давать все «в сравнениях» (в притчах) тем, «что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано... потому... что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют». [Мтф., XIII, 11, 13. ]

Таким образом, те «сравнения», которые использовал Иисус, тоже были частью «тайного языка» — жреческого языка Посвященных. Рим потерял ключ к этому языку. А отвергая теософию и предавая анафеме оккультные науки, он тем самым навсегда лишает себя возможности вновь обрести утерянное.

«Любите друг друга», — говорил великий Учитель постигавшим тайны «царства Божьего». «Проповедуйте человеколюбие, сохраняйте единство, взаимопонимание и гармонию в своих группах, если вы действительно считаете себя неофитами, ищущими Единую Истину, — говорят нам теперь другие Учителя. — Без единства, без интеллектуальной и психической гармонии вы ничего не добьетесь. А тот, кто сеет раздоры, пожинает бурю... »[108]

Среди наших коллег — и в Европе, и особенно в Америке — есть немало ученых каббалистов, хорошо разбирающихся в «Зогаре» и в многочисленных комментариях к нему. Но что это нам дает? Какую пользу они смогли принести Обществу, к которому присоединились для того, чтобы помогать ему? Большинство из них вместо того чтобы объединиться и помогать друг другу в работе, смотрит друг на друга с подозрением — в постоянной готовности высмеять или раскритиковать кого-нибудь из своих коллег. Зависть, недоверие и наиболее прискорбный дух соперничества прочно обосновались в обществе, главной целью которого является достижение братства! «Посмотрите, как христиане любят друг друга! » — говорили язычники первых столетий нашей эры об отцах церкви, которые ели друг друга поедом во имя Учителя, завещавшего им мир и любовь. Сейчас критики и просто равнодушные начинают говорить то же самое о теософах; и они правы. Посмотрите, во что превращаются наши журналы — все, за исключением нью-йоркского «Path»; даже «Theosophist», старейшее из наших ежемесячных изданий, со времени отъезда Президента-Основателя, пять месяцев тому назад отправившегося в Японию, только и делает, что кусает направо и налево за пятки своих теософских коллег и сотрудников. Так чем же мы лучше христиан времен первых Соборов?

«В единстве сила» — и это одна из причин нашей слабости. Нам советуют не стирать на публике свое грязное белье. Напротив, лучше открыто признавать свои недостатки; иными словами — лучше стирать свое грязное белье, чем пачкать белье своих собратьев по теософии, как это предпочитают делать некоторые. Давайте сформулируем проблему в общих чертах, признаем собственные ошибки, отвергнем то, что нетеософично, но не будем переходить на личности: пусть ими занимается индивидуальная карма каждого, теософским журналам не должно быть никакого дела до чьих-то персональных недостатков.

Те, кто стремятся преуспеть в абстрактной или практической теософии, должны помнить о том, что отсутствие единства есть первая причина неудачи. Пусть дюжина решительных и дружных теософов соберется вместе. Пусть они трудятся вместе, каждый — сообразно своему вкусу и в той области универсальной науки, которую он сам предпочитает, если только это ничем не препятствует работе его коллег. Это пойдет на пользу даже рядовым членам Общества, коих мало интересуют философские изыскания. А если такая группа будет набрана из одних мистиков и с учетом эзотерических правил и если ее участники будут стремиться к истине, помогая друг другу тем светом, который есть у каждого из них, то мы гарантируем, что в течение года они смогут добиться больших успехов в изучении священной науки, чем за десять лет работы в одиночку. В теософии необходимо дружеское соревнование, а не противоборство. В противном случае тот, кто похваляется своим первенством, окажется последним, ибо в истинной теософии именно последние становятся первыми.

И все же в Теософском Обществе гораздо больше учеников-победителей, чем может показаться на первый взгляд. Просто они не ищут популярности и работают, а не болтают зря. Эти ученики — наиболее ревностные и преданные наши теософы. Когда они пишут статьи, они зачастую даже не упоминают собственные имена, но используют псевдонимы. Некоторые из них в совершенстве владеют тайным языком, и потому многие древние книги и манускрипты, непонятные нашим ученым или же представляющиеся им собраниями фальшивок, противоречащих данным современной науки, для этих людей — открытая книга.

Эти немногочисленные, но преданные мужчины и женщины — настоящие столпы нашего храма. И только они способны расстроить планы наших неугомонных теософских «термитов».

 

VII

Как нам кажется, мы уже достаточно убедительно опровергли в этой статье многие расхожие заблуждения, касающиеся наших учений и убеждений, и среди них — застарелую привычку называть теософов (во всяком случае, тех из них, кто стоял у истоков Общества) политеистами или атеистами. На самом деле мы — ни те и ни другие; нас скорее можно сравнить с гностиками, которые, хотя и верили в существование планетарных, солнечных и лунных богов, не возносили им молитв и не возводили алтарей. Мы не верим ни в какого личностного бога, за исключением того, о котором говорил св. Павел и другие Посвященные, то есть живущего в самом человеке и тем самым превращающего последнего в божественный храм, но верим в имперсональный и абсолютный Принцип [109], настолько превышающий человеческое понимание, что мы считаем богохульником или просто самонадеянным глупцом всякого, кто заявляет, будто смог разгадать эту великую, вселенскую загадку. Все, что мы сами знаем об этом вечном и ни с чем не сравнимом Принципе, — это то, что он — не дух и не материя, не субстанция и не мысль, но вместилище всего этого, причем абсолютное вместилище. Это упоминаемый Василидом «Бог-Ничто», сущность которого даже ученые и аналитики из «Musee Guimet»[110] (том XIV) понимают настолько плохо, что этот термин вызывает у них усмешку и замечания вроде того, что это был «Бог-ничто, который предопределил и предвидел все вещи, не имея ни разума, ни воли».

Так и есть. Мы же добавим, что этот «Бог-Ничто» идентичен ведантистскому Парабрахману — этой наиболее философичной и величественной концепции, а еще — Эйн Софу еврейских каббалистов. Последний назывался также «богом, которого нет», — «Эйн», что означало не-бытие, или абсолют, ничто, или τ ὸ ο ὐ δ έ ν ἔ ν Василида, объяснявшееся тем, что человеческий разум, будучи ограниченным на нашем материальном плане, не в состоянии воспринять то, что есть, но не имеет никакой формы. Коль скоро идея бытия всегда ограничена чем-то, что существует — в субстанции, реальной или потенциальной, или же в природе вещей, или хотя бы в мыслях, то все, что не могут воспринять наши чувства или вообразить наш разум, обусловливающий все вещи, оказывается не существующим для нас.

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: