 |
Стальноголовая морская форель
|
|
|
|
Рыбы
Автор: Sasha_Ino (http://vk.com/sashaino)
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: Рыбы не иначе как
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Джен, Ангст, Драма, Психология, Философия, Повседневность, Даркфик, Злобный автор
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Нецензурная лексика
Размер: Миди, 25 страниц
Кол-во частей: 5
Статус: закончен
Описание:
Манишь меня к себе, а я просто вытягиваю руку вперед и сжимаю кулак. Теперь ты иллюзорно зажата в нем, как возлюбленная Кинг-Конга в допотопном американском фильме.
Посвящение:
日本の芸者
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора
Примечания автора:
Не признаю постарт-хаус или неопсиходел. Не вкуриваю, что это.
Все равно, термины я только что придумал сам.
Warning:
1. Не поднимаю проблему наркомании или игромании.
2. Не стремлюсь открыть глаза или заставить думать.
3. Если вам нужны высокие секс-рейтинги или эро-предупреждения - не читайте. Мимо.
4. Три финала - уже сведут вас с ума.
5. Саунд не проливает свет:
Deform – Зарази Меня Жизнью
Sad al Kamio – Жалость.
6. Пикча в тему:
http://vk.com/sashaino?z=photo-24962984_308530522%2Fwall-24962984_4784
Рыбы, как они есть
Lasciate ogni speranza voi ch'entrate.
Оставь надежду, всяк сюда входящий.
***
Рыбы не знают правил. Рыбы не ставят условий. Если разобраться, то рыбы вообще ничего не представляют и не просят. Это главное. Они носятся по подводным коридорам, ловя плавниками теплые или холодные течения, отражают чешуей лучи солнца, иногда проникающие в толщу воды, они шепчут бесцветными губами им одним известные секреты. Рыбы смотрят на наш мир пустыми блеклыми глазами из-за давящей линзы их естественного аквариума. Они остаются бесстрастными и молчаливыми, словно им нет дела до того, что удалось подсмотреть. Быть может, так оно и есть.
|
|
|
Если представить соленое море в виде аквариума или бокала для шампанского, из которого ты сейчас пьешь, оставляя на краю красный след от помады, то рыбы в действительности совершают абсолютно бессмысленные и многочисленные движения. Плавно скользят по спирали от верха – водной глади, рождая хвостами всплески, до низа – холодного дна, которое они тормошат ртами в поисках истин или пищи. Рыбы стукаются головами о стекла, трутся вскользь боками, но не понимают этого, будто прозрачной преграды и вовсе не существует.
Если сидеть на берегу с бутылкой уже успевшего стать теплым шампанского, которое не обязательно пить, а достаточно украсть с целью слежки за золотистыми пузырьками, слушать прибой и ловить лицом солоноватый морской воздух, оставляющий на коже мельчайшие крупицы песка, то можно увидеть рыб. Ты тоже их обязательно заметишь. Смотри. Их выносит волнами на берег из теплого домашнего лона моря. Тина и водоросли прилипают на блестящие под жарящим солнцем тела. Но рыбы молчат. Они ловят ртом раскаленный, рвущий жабры воздух, безумными глазами встречают неискаженный линзами аквариума неожиданно яркий до рези мир. Рыбы вздрагивают, пытаются пошевелиться, вернуться в ласкающий чешую водный поток, но все бесполезно – они сходят с ума еще до того, как пекло их прикончит. Медленно и мучительно.
Кому-то может показаться, что рыбы не умеют говорить. Но это не так. Рыбам просто нечего сказать или они молчат о главном. Они лежат на песке, бормочут себе под нос незримые мыслеформы, а потом блекнут, задохнувшись песком и собственной правдой. Если облить их тела золотым пенящимся шампанским, ничего не изменится. Выбросившиеся на берег рыбы не заговорят. Никогда. Даже под шампанским.
Золотистый морской окунь
***
Кирилл Алексеевич Вознов – 27 лет, родился в мае, живет в двухкомнатной хрущевке с матерью и сестрой. Мать – медсестра в роддоме, сестра – шалава, Кирилл – наркоман. Когда ему было пятнадцать, отец покончил жизнь самоубийством у него на глазах. Выстрелил из пневмомолотка себе в голову и умер. Так тоже бывает – неудачники существуют. Но Кирилл – наркоман, и данного штампа достаточно для определения его положения в обществе. Остальное неважно или малозначимо. Семья ждет, когда он скопытится и перестанет таскать вещи из дома. Иногда мать бьет Кирилла утюгом по голове, холодным – в тюрьму ей не хочется. Утюг из дешевых, ручка пластмассовая и часто ломается от ударов в лобную кость. Потом мать плачет над испорченной вещью, которую надо либо чинить, либо заменять новой. Денег нет. Ни на что. Изолента спасает семейный бюджет. А деньги находятся у Кирилла на наркотики. Женщина прижимает утюг к груди и зовет Богородицу. Как обычно, никто не приходит.
|
|
|
Кирилл снова идет покупать дозу. Пять лет на «хмуром» превратили его в нервный, дерганный и беспокойный скелет, обтянутый кожей. Кажется, он всегда танцует джигу. Только кажется – это походка. Мумии египетских фараонов и то выглядят лучше, чем Кирилл даже в мешковатой «рэйверской» одежде, которую он практически никогда не меняет. Запавшие серые глаза излучают равнодушие и жажду. Он нетерпеливо грызет ногти или ерошит поредевший ежик светлых волос, дожидаясь Алика около соседнего подъезда. Горец кивает Кириллу при встрече, мгновенно опознавая в нем постоянного клиента. Мозг Алика похож на механизм, в нем что-то щелкает, бегающие черные глаза с желтыми белками успокаиваются и затем расфокусированно устремляются на визитера. Алик улыбается коричнево-золотыми зубами. Он уже семь лет в Москве, приехал за старшим братом из родного Дагестана. Алик сделал карьеру дилера, у него все хорошо.
Спокойно взяв плату, он захлопывает за собой дверь, возвращается в тесную однушку, где живет с целым кагалом «черножопых»: братом, его женой, ее родителями и сестрой. Алик догоняется метадоном, а завтра купит себе подержанную «бэху». Семейный бизнес перейдет на новый уровень.
Кирилл проклинает про себя всех, кто не знает русский язык. Он спокойно расстается с деньгами, отголосками сознания понимая, что едва ли выкупит из ломбарда золотую цепочку матери и любимый поцарапанный «playstation». Но надо попытать счастье и сыграть в подпольных автоматах. Если повезет, хватит и на новую дозу, и на залог. Везет нечасто. Ценных вещей дома изо дня в день все меньше. Но Кириллу плевать.
|
|
|
Сейчас главное – унять жажду, она уже сводит мышцы поторапливающей болью. Становится трудно дышать, будто легкие сжимаются до размеров черного полиэтиленового пакета в правом кармане. А он мал и его легко потерять. От этой мысли становится панически страшно. Кирилл судорожно проверяет наличие «покупки» на прежнем месте, колкий ужас пронзает грудную клетку раскаленной иглой. Парень жмурится и прерывисто выдыхает, ощутив под пальцами привычную гладкость свертка. Сейчас он переведет дыхание и уймет внутренний ад. Кирилл опускается на дворовую лавку с облупившейся зеленой краской, откидывается на спинку, упирающуюся в позвоночник ребристыми досками, стирает со лба выступающие крупицы испарины.
На поверхности становится невыносимо – золотой морской окунь очумело мечется по аквариуму, спасаясь погружением.
Небо давит. Хмурый серый свод грозится сжать мозг в тиски, смять и разломить, как яйцо. Кирилл болезненно искривляет рот. Он скользит взглядом по крышам близлежащих построек – ищет спасительный выход. Его нос улавливает запах собственного страха, эпицентром которого являются подмышки. Серо-синяя майка пропитана влагой болезненно возбужденного тела. Кирилла начинает тошнить от себя, а может, от голода. Накатывают воспоминания, их стоит как можно скорее забыть. Кирилл вскакивает и нетерпеливой походкой устремляется по давно проторенной дороге между захудалым магазином с перегоревшей вывеской «Товары: мясо, вино, хлеб» и зассаными местными алкашами деревьями.
Короткие и гулкие сигналы машин поднимаются из глубины улицы и раздражают слух. Кирилл нетерпеливо подрагивающими руками проверяет работоспособность синего «крикета». Потом так же нетерпеливо распаковывает дозу «безмятежности» и поджигает на ложке, стараясь как можно быстрее прогнать по венам импульсы нового мира. Своего собственного, в котором нет ни боли, ни страха, ни забот. В нем нет ничего – только абсолютная невесомость, медленно растекающаяся по сознанию горько-сладким послевкусием окружающей действительности. Она отступает. «Горько-сладкий» – вкус «хмурого», который Кирилл обожает, точнее, без которого он уже не может существовать. «Горько-сладкий» стал его вселенной и заменил то, что Кирилл больше не считал важным. Парень не знает, в действительности ли существует такой вкус, есть ли у героина вообще какой-либо ароматный осадок, но ему все равно. Кириллу есть где теперь прятаться. Он спокоен.
|
|
|
Золотистый морской окунь ложится на дно.
Кирилл ширяется на последнем этаже старой пятиэтажки, готовящейся под снос. Уже года два как, но муниципалитет все не соберется с силами или отмытыми деньгами. Поэтому Кирилл дарит дому новую жизнь. Да и не только он один. В некогда трехкомнатной квартире пол усеян кусками паркета, обоев и прочего строительного мусора вперемешку со шприцами и бомжацкими валиками – разодранным и кишащим опарышами подобием матрасов. Новые обитатели наводняют дом следами собственного существования, как сухой констатацией пребывания в этом мире.
Впрочем, пытливый глаз может отыскать в груде ненужного барахла и занимательные вещи. Например, фарфоровую кошку-перечницу с румяными в оранжевый цвет щеками, которая почти не пострадала, ну разве что – ухо откололось. Она притаилась под куском газеты за январь 2010 года, сама же газета придавлена ножкой обшарпанного, еще явно советского, кухонного стола с белой фанерной крышкой. От него осталась всего часть, которая, видимо, для собственной устойчивости подпирает стену. Из оконного проема, откуда с корнем вырвана рама, дует холодный ветер летнего, но дождливого московского утра. Газета трепещет при каждом дуновении, шурша буквами статьи о благотворительном визите президента в очередной дом инвалидов. На выцветшем фото лица людей выражают выцветшее фото. Ничего более.
Еще можно найти старые настенные часы, призванные стать шедевром советского дизайна, так как выполнены в виде наручных часов с железным браслетом. Часы в виде часов – неизменно сильное решение в гротескном мире красных галстуков. В недалеком будущем они оказались неуместными, как и сами «красные». Часы упали за растрепанный и ощетинившийся пружинами некогда бордовый диван. Там и нашли свое пристанище вдали от глаз бомжей и прочей шпаны, которые, разумеется, ничего не выручат за столь бестолковый раритет, а раздолбать способны.
|
|
|
Но Кириллу нет никакого дела до окружающей его ветхой старости. Он сидит на полу, прислонившись к ободранной стене с выдолбленными кусками бетона. Пустые глаза устремлены в потолок – грязно-серый океан над головой с богатыми и извилистыми руслами трещин напоминает полнокровные ветви его, Кирилла, вен. Кажется, в руслах на потолке плещется рыба. И Кирилл постепенно погружается в подводный мир, медленно спускаясь и оседая на дно. Исчезает все: и кошка-перечница, и газета с равнодушными до президента инвалидами, и фанерный стол, и часы за диваном. Грани стираются. Теперь Кирилл мчится в свободном потоке.
Медленно. Кирилл теряет очертания – «горько-сладкий» наполняет его без остатка, лишая отголосков сознания. Больше ничего не существует из того, что наполняло его легкие воздухом. Картины прошлого сменяют одна другую, но не вызывают ничего. Даже привычной гнетущей тоски. Липкий и жаркий кайф заполняет каждый уголок его существа. Медленно.
Золотистый морской окунь зарывается в песок – километры воды на его плавниковых «плечах» давят, хочется сбежать или уснуть. Мучительно душно. Он засыпает и видит далекие течения чистейших и полноводных рек. Возможно, окуню снится рыбий рай. Жаль только «пресный».
Когда Кирилл сел плотно на «спиды», все оказалось слишком быстрым. Жизнь кипела. Он работал, как и полагается всем и каждому в нашем мире. Но зато, впахивая по нескольку суток в автослесарской, не уставал. Смена за сменой подряд, не отключая сознания. Кирилл мог не спать, не есть, не испытывать жажды, не ощущать смены температур, не хотеть женщин, а самое главное – он не чувствовал боли. «Спиды» сжигали его, высасывали силы, пожирали деньги. Парень не замечал, как клацает зубами на клиентов, как выпучивает безумно глаза, как обливается потом и неистовым танцем рук жестикулирует в обычном, ординарном разговоре, выдавая собеседнику весь адреналиновый веер внутренней экспрессии. Начальник заглядывал в глаза Кирилла, стремясь обнаружить морское дно расширенных зрачков. Тщетно. Кирилл плыл по течению вместе с развитием технологий и каплями для глаз. Любой «мусор» знает – с нынешним уровнем фармакологии наркоманов вычислить гораздо сложнее.
Кирилл мог платить за «спиды». Работа дает мужчине право называться мужчиной по факту наличия первичных половых признаков. А хорошая работа – быть лидером. Он наслаждался этим, а еще возможностью игнорировать ор матери, всесилием и отсутствием изматывающих мыслей. Под «спидами» Кирилл становился сверхчеловеком. Он мог бить морды ублюдкам с района, которые в лицо его сестре плевали слюнявое и хлесткое: «блядь». И пускай это была правда, но Кирилл заставлял их жалеть, даже тех, кто превосходил его по силе. Любого. Боли не было. Она приходила потом, в отходняки – потные и смрадные, когда прояснялось сознание. Но Кирилл не любил выныривать, он бежал от этого и гасил ясность разума новой порцией «быстряка». Он работал, бил морду, покупал «спиды», потом снова работал, бил морду и опять покупал колеса. А потом Кирилл устал. Выдохся. Внутренний механизм пришел в негодность и оборвался, разлетаясь на сотни ненужных деталей.
Роль заведенной шестеренки в диком механическом муравейнике, существующем на диких скоростях, потеряла смысл. Его никогда и не было. С немым вопросом «Зачем все это?» на приоткрытых, капризно изогнутых губах Кирилл впервые пустил в свои вены «хмурого». И получил тишину. Горько-сладкую.
Черной дымкой в глазах проступает вечер. Кирилл не знает, сколько сейчас времени. Ему просто хорошо. Даже слишком, чтобы холодная дрожь не прошла по спине. Он вспоминает тряпичного арлекина, который стоял у них дома на серванте. Бесстрастное белое лицо взирало равнодушно на все, что происходило в маленьком мирке обычной квартиры. Цветастое одеяние и колпак в разноцветные ромбы не скрашивали полной отрешенности куклы. Кирилл ненавидел арлекина с детства, чувствуя в нем скрытую угрозу. Когда отец приставил под подбородок пневмомолоток и, выплевывая едкое и такое презрительное «Это вы все виноваты!», нажал на спуск, на секунду показалось, что арлекин улыбнулся. Кирилл заметил и поймал с поличным. Гвоздь прошел сквозь внутренние ткани отцовского лица и пробился в мозги. Пока предсмертные конвульсии сводили тело мужчины, его сын-подросток смотрел на куклу, как на зловещего виновника происходящих событий. Кирилл арлекина не простил, вынес на помойку – траура ради.
Парню казалось, что если исчезнет арлекин, то пропадут и вопросы. Напрасно. С каждым днем их становилось все больше. Они копились и копились, как ошметки еды в кухонном водостоке. Однажды труба не выдержала и лопнула, ошпарив старую кошку, копошащуюся носом в миске с едой, и залив клеенчатый кухонный пол. Кошку усыпили – лечение выходило дороже, а пол пошел пузырями. Мать ругалась и вновь звала Богородицу, но на ремонт тогда все равно не хватило. Женщина еще не знала, что вздувшийся линолеум – не самая большая проблема в ее жизни. Вместе со злополучной трубой лопнуло и сознание Кирилла. Оно растеклось по дому, провисая по стенам с обоями в аляповатый пионный орнамент, и потерялось во времени. Парень утратил ориентиры – все происходящее и происходившее в его жизни перемешалось.
Кирилл больше не просыпался по ночам в холодном поту, не хватался за голову и не бил кулаком жесткий матрас койки – вопрос «В чем моя вина?» перестал его беспокоить. Почему отец – человек, на которого он равнялся и жил ради того, чтобы тот им гордился, – обвинил семью, и Кирилла в частности, в смертном приговоре своей человеческой сущности – остался открытым. Парню стало наплевать, он нашел выход. Спасение от ночных кошмаров, от гнетущего чувства вины и от отвращения, смешанного со стыдом за свою продолжающуюся жизнь, когда самый близкий и родной человек разлагается в могиле, пришло неожиданной роскошью. Оно вырвало Кирилла из замкнутого круга его персонального чистилища. Он смог дышать, видеть цель, полагать смысл. Глаза залили яркие краски, словно отражения красочных витрин эры потребления.
«Спиды» подарили свободу от измучившего вопроса. Зависимость породила новую зависимость. Наркотики стали разноцветными кирпичами, из которых Кирилл, подобно демиургу, строил собственный мир. Без боли, без сожалений, без чувства вины, без камня на шее. Парень обретал ревущие силой моторы. Побег в иллюзию обернулся откровением и в то же время падением вниз. Снося социальные барьеры, Кирилл стремительно несся в самую грязь, во мрак и забытье. На дно.
Но парень не видел в этом зла. «Горько-сладкий» легкой поступью пришел в его жизнь, незаметно, как мудрая любовница, заменил «спиды», продавая себя под маркой временного и оставаясь навсегда. Умелым и величественным хозяином «горько-сладкий» взял Кирилла в душные объятия, увековечивая его мир черной мантией покоя и тишины. Краски поблекли и откололись бетоном от стен пятиэтажки, как откалывалось сознание от стремительного ритма шумного города.
Золотистый морской окунь дергает хвостом. До него доносятся отдаленные нервные звуки автомобильных клаксонов.
Кирилл приходит в себя, окунаясь и выныривая из гулкого и размытого океана грез. Из-под стола на парня смотрит кошка-перечница. По спине разливается пробирающая насквозь лихорадочная дрожь. Он сглатывает и пробует пошевелиться. Сухой как наждак язык с трудом отлипает от неба, требуется какое-то время на адаптацию к реальности. Почему-то именно сейчас Кирилл вспоминает Ирку. Его последнюю девушку. Может, потому что она живет рядом с подпольными игровыми автоматами, а может, потому что Ирка запомнилась нелепым синонимом «подъездной романтики». У нее Иркина внешность: белые скудные волосы с вечно черными корнями, серые глаза навыкат, всегда оттопыренная в немом вопросе нижняя губа, что делает лицо не лишенным легкого дебилизма. А еще голубой свитер, который мал. Он обтягивает телеса девушки, задираясь на круглом дряблом животе с глубоким пупком, который кажется змеиной норой, когда его снизу подпирают неизменно узкие джинсы.
Кирилл морщится. Ирка – последнее, о чем стоило бы помнить. Когда-то они начинали вместе – ныкались по подъездам и долбались «спидами». Превышая общую человеческую скорость, Кирилл мог часами трахать Ирку на грязных ступеньках или у подоконника, а она отдавалась по полной, веря, что колеса помогут ей похудеть. Помогали. Только Кирилл пошел дальше, а Ирка неожиданно соскочила. Во время обычной ночной гулянки по району подружилась организмами с каким-то хачиком, державшим цветочный ларек рядом с ее домом, и залетела. Кавказский гастролер быстро почувствовал хитрым седалищным нервом перспективу обзавестись двухкомнатной квартирой в Москве, в которой как раз и проживала Ирка с матерью и полоумной бабкой. Свадьбу сыграли скромную и по русским обычаям. Новоиспеченный муж получил прописку, Ирка ребенка, а бабка – койку в районном доме престарелых. Жизнь пошла своим чередом. Теперь бывшая девушка раздалась вширь, была снова беременна и не здоровалась с Кириллом при случайных встречах на улице или магазинах, часто отворачиваясь и пряча разрисованную синяками морду. Но ему было наплевать.
Кирилл вообще не понимает, зачем вспомнил бывшую. В мозгу рождается навязчивый образ игрового автомата. Откинув шприц, о котором, быть может, потом Кирилл пожалеет, он медленно поднимается, упираясь ладонью в стену. Слабость постепенно растворяется в теле. Все еще ноет паховая зона уколов. Кирилл мотает головой, бормочет пароль вместе с матерными ругательствами и делает первый шаг. На мгновение все замирает, кажется, реальность обрушится на голову и вывернет восприятие наизнанку. Под лопаткой стремительно холодеет. Но Кирилл делает второй шаг, и наваждение рассеивается. На дрожащих, едва послушных ногах парень покидает столь гостеприимное логово, чтобы раствориться в уличной толпе на пути к новому не менее радушному логову, кое скрыто в квартире обычной многоэтажки.
Золотистый морской окунь отрывается от дна, поднимая плавниками илистый след.
Стальноголовая морская форель
***
Однокомнатную квартиру освещает рассветное солнце, проникая сквозь неплотно задернутую штору. В помещении царит тишина. Вещи горой разбросаны по полу или свисают мятыми гроздьями с мебели, в раковине выстроились пирамиды немытой посуды, то тут, то там мелькают бежевые пачки кофеина в таблетках разной степени наполненности. Грязь и запустение распространяются в спертом, насыщенном парящими частицами пыли воздухе. Кажется, жилище давно брошено. На ум приходит лишь одно определительное слово – берлога.
Только в раскрытом ноутбуке, что стоит на краю широкой двуспальной кровати, по инерции курсируют звездолеты. С любовной дотошностью вырисованные хромированные корпуса летательных аппаратов блестят сигнальными огнями, а моторы-тягачи вспыхивают ярко-голубым пламенем, стоит только машинам пойти на очередной маневр. Окружающая вселенная подмигивает россыпью неизвестных землянам звезд. Но корабли не сбиваются с курса. Отправленные в торговые и боевые рейды хозяином два часа тому назад, они точно пройдут по всем указанным координатам. Сбой не предусмотрен и невозможен. Только не у данного обладателя военно-космического флота. У него все рассчитано — корабли скоро вернутся в родную ставку, он успеет загрузить их товаром или новым оружием и отправить в клановые резервы, чтобы никто из врагов не имел возможности напасть. Легендарный министр обороны лучшего и сильнейшего клана космической он-лайн стратегии на пятьсот тысяч пользователей не имеет права на просчет. Он — Lord Flame, или Самуил Исаакович Вайнштейн, впрочем признающий исключительно сокращенное Сэм. Врач-терапевт двадцати семи лет от роду и весы по гороскопу.
В шесть часов утра он открывает один глаз, пока второй преспокойно спит. Тянется, накрывает рукой будильник, нащупывая и отключая. «Опасность» ликвидирована. Потом смотрит в монитор и, удостоверившись, что все в порядке, снова устраивается на подушку. Сэм спал меньше двух часов, а через полтора уже надо тащиться на работу. Сил нет, при мысли о подъеме и дороге в животе что-то предательски скукоживается, а желчь так и норовит подкатить к горлу и попроситься на волю. Тело бьет нервная дрожь — первый признак хронического недосыпа. Сэм мысленно посылает работу к чертям собачьим и посильнее зарывается в одеяло. От несвежего белья пахнет немытым телом. Сэм морщится и дергает носом. Раздраженно перевернувшись на бок, он все же погружается в столь долгожданную дремоту.
Парень прекрасно знает – его не уволят. Владелица частной клиники не сможет выкинуть из штата нерадивого сына лучшей институтской подруги. Еврейское воспитание и не менее еврейская московская община не позволят, первое – можно проигнорировать, а второе – чревато осуждающей молвой. «Своих» обижать не принято, связи нужны всем, особенно собственникам бизнеса в Москве. Начальнице лишних проблем не надо. Сэм в курсе, поэтому нагло и открыто этим пользуется, манкируя рабочими обязанностями, когда вздумается. Не спасают ни выговоры, ни штрафы, ни внушения. Порицание общины Сэма, в отличие от шефини, не впечатляет, он не боится осуждения, наоборот, давно привык. В конечном счете, что эти мелочи ординарной жизни «букашек» значат рядом с великим делом Лорда Пламени? Он служит верой и правдой клану, его боятся, уважают, ненавидят, проклинают и даже трепещут при одном только упоминании известного всем ника. Постепенно полуспящего Сэма начинает переполнять сладостная гордость.
За пять лет в игре он добился небывалых высот – обзавелся связями с администрацией, богами русского сервера. Они благоволят прославленному министру обороны и не так давно подарили админского ангела-защитника, который дополнительным доказательством величия торчит в родной ставке. Теперь Сэм выше других игроков и почти непобедим. Но игровое преимущество — дело десятое, главное — политика. И здесь «великому» нет равных. На капризно изогнутых природой, хорошо очерченных губах появляется торжествующая улыбка.
Форель из семейства стальноголовых лососей ловит серебристым боком лучи взошедшего на востоке солнца и устремляется из прохладной тени водорослей по теплому течению вверх. Ее манит золотой блеск, расстилающийся неоднородным полотном по морской глади.
Предательски изматывающий звук прорезает дымку сна. Сэм пытается отключить сознание и сохранить сладость дремоты. Раздражитель не исчезает, наоборот, словно бормашина дантиста, продолжает мучить дребезжащим звуком, вытягивая парня на поверхность реальности. Он открывает глаза. Неприятной пульсацией тянут виски. По заспанному спокойствию квартиры разливается виновник беспокойства — тревожный звонок мобильника. Сэм хочет схватить девайс и раздолбать об стену, но вместо этого находит телефон в складках потрепанного одеяла и подносит к уху.
«Да, маман, уже выхожу», — нарочито бодрым голосом рапортует парень. Потом косится на ноутбук — времени прилично, по идее Сэм уже должен подходить к метро. Снова опоздает, плевать. Мать отключается, мобильник летит на пол, а парень прилипает к экрану самой драгоценной вещи в жизни. Новый серебристо-серый ноут «HP» — бесценный проводник в его, Сэма, мир. Мир, где он непобедим, желанен, где нужен и необходим, место, в котором абсолютно все скрытые черты Сэма обрели материальное выражение. И парень с головой погружен в столь соблазнительную иллюзию космического бытия. Даже больше, именно он ее строит. Сэм — креатор, и в этом ему нет равных.
Вот и сейчас, зайдя на клановый форум, Сэм обнаруживает петицию нового лидера о предоставлении скидок новичкам на артефакты и свитки, качающие опыт. С чего бы? Основной доход ставки Сэма — это драконовская торговля и вытряхивание алмазов с нубов. На вырученные средства Сэм строит звездолеты — клановую гордость и богатство. Новоиспеченный указ лидера — прямой удар по интересам министра обороны. И он воспринимает подобное волеизъявление как вызов. А как иначе-то? Лидер открыто угрожает благополучию Сэма и, в случае неповиновения воле министра, поплатится. Ведь всем давно известно, кто на самом деле заправляет кланом. Да и не только им одним. Всей игровой вселенной. Одного мира Сэму всегда было мало.
Сейчас густая черная бровь приподнята и напряженно изогнута, а полные чувственные губы сжаты в тонкую линию. Сэм злится. Даже не так — он раздражен. Всего за два часа сна произошло многое. Стоило только оставить клан без контроля. Сэм прерывисто выдыхает, опускает руку вниз, находя на полу начатую пачку кофеина. С дрожащим нетерпением пальцев он надрывает обертку и, наконец, отправляет в рот сразу две таблетки. Терпкий вкус кофе ударяет в нос, расползаясь по рту и горлу. Едкая химия обогащает кровь искусственным симптомом бодрости. Сердце откликается сразу и срывается на учащенный бег. На висках и над губой выступают капли пота. А все потому, что мозг Сэма получает допинг и с азартом включается в работу. Два часа на сон — достаточно. Если б Сэм мог не спать, не есть, не работать — он бы с радостью пошел и на это. Однако сон, даже минимальный, требуется организму для жизни, как и еда, а работа необходима для получения денег, которые обеспечивают едой, Интернетом и прочими вещами, необходимыми для проживания. Замкнутый круг ненужных лишних действий, которые отвлекают от главного — от истинного мира Сэма, в котором он по-настоящему жив и вполне себе счастлив.
Парень давно проклял реальность, она перестала для него что-либо значить. Ни общество людей, ни их привычные интересы, ни общепринятые цели не вызывают в Сэме ничего, кроме презрительного раздражения. Он искренне не понимает, как такие мелочные и низменные желания вообще могут занимать сознание. Продвижение по карьерной лестнице офисного планктона? Лизание задниц коллегам и начальству? Выполнение идиотских задач? А потом машина в кредит и квартира в ипотеку? Содержание семьи, которая полностью займет столь ценное время единственной жизни? Обывательщина рождает лишь саркастичную насмешливую улыбку. Нет, все это слишком мелко и просто для мозга Сэма. Его сознание расширяется до межгалактических пределов и взрывается при нереализованности.
В игре парень нашел выход и построил свою, близкую и подконтрольную только ему, реальность. Сэм сталкивает кланы, развязывает и прекращает войны, он правит над более примитивными умами и рассчитывает все, абсолютно все действия, на десять шагов вперед. Ничто не происходит без его ведома или благословения. Мозг Сэма находится в непрерывной работе если не 24 часа в сутки, то 22 с редким перерывом на сон. Он мысленно рассчитывает графики прилетов и отлетов кораблей и не только своих, но и врагов с союзниками. Генерирует в уме планы сражений и тактические решения. Некогда оглянуться по сторонам окружающей действительности. Военная стратегия занимает его намного больше. Даже навыком торговли, пускай и неинтересной ему, он овладел на все сто. Сэм устанавливает цены на рынке, идет на хитрости и шантаж, но выбивает лучшие условия для родного клана, а все конкуренты довольствуются лишь остатками.
Если Сэму бывает нужно, он возвеличивает тот или иной клан, а потом использует в собственных интересах. Как и людей, которые превратились лишь в безликие и бездушные фигуры на шахматной доске игровой стратегии. Сэм двигает их в согласии с внутренними планами. Хотя эмоциональность людей он не отвергает, напротив, пользуется ею для достижения поставленных целей. Умело втираясь в доверие, Сэм проникает в души, а главное умы, становясь кукловодом и ведя свою игру. А потом он выбрасывает человека за ненадобностью или бесполезностью. Его ненавидят и боятся, но Сэму это нравится. Он стал действительно отличным, даже по земным меркам, политиком. И выстроил Империю имени себя, его гордость, детище – доказательство собственной значимости. Необходимое.
Стальноголовая форель мчится по восходящему потоку, играя плавниками в разноцветных переливах вод. Ей нравятся скорости и ощущение свободы, когда целые водные бездны остаются под брюхом, а она, рыбина, расправляет резные плавники и будто парит над пустотой.
Сейчас, написав письмо союзному клану, Сэм заручается поддержкой их главы. Союзники не примут условий скидок новичкам, а при сохранении подобной политики — разорвут все дипломатические отношения, конечно же, с лидером клана Сэма, а не с ним самим. С потерей столь сильного партнера клан лишится половины артефактов нападения, а это значит стремительное падение с верхних строчек рейтинга. Соклановцы разорвут лидера, что не может не радовать. Но Сэму этого мало.
Мозг рождает еще один ход, предвосхищающий возможную попытку лидера обойтись без поддержки старых союзников путем заключения договора с новыми. Сэм четко осознает необходимость войны или военной угрозы, дабы лишить своего визави шанса на возможный маневр. Но тут есть свои тонкости — объявить войну клану Сэма сможет не каждый. С самыми серьезными из противников парень на короткой ноге, точнее, он обладает компрометирующей информацией на главу противоборствующего клана, и тот это знает. Но в дипломатии существуют негласные правила, которые лучше не нарушать. Желание Сэма не должно выглядеть как шантаж — человеческий фактор. Иначе объект из принципа не купится. Это будет просьба, выраженная грамотным письмом, в котором Сэм надавит на все слабые места противника. Сначала между делом намекнет на сердечное желание сохранить компромат в тайне, а затем поклянется в нерушимой принципиальности и высокой морали, постепенно превращая соперника в союзника. Никаких сомнений — ему удастся. Не зря Сэм носит звание «Великого» министра.
Серебристая морская форель спешно покоряет морские пределы, разрезая блестящей сталью головы незримые препятствия. Поверхность манит согревающим бока солнцем. Еще немного, и юркая стремительная рыбина перейдет на дрейф, очарованная ослепительностью верхних вод.
Сэм облегченно выдыхает. Морщина на лбу разглаживается, придавая выражению лица умиротворенность. Парень лелеет в мыслях картину, когда поставит на место выскочку нового лидера. Кажется, тот совсем забылся и путает: кто он, а кто Lord Flame. За последним пойдут соклановцы и, в случае неподчинения Сэму, объявят лидеру импичмент. Этот мальчишка нарывается, ведь его и назначили только потому, что Сэм не захотел брать бразды правления в собственные руки. Не любит первые роли, тень — ближе. Старый лидер никогда не выеживался, наоборот, покорно выполнял приказы министра обороны, чем заслужил его дружбу и уважение. Но к великому сожалению, приятель свалил из игры по семейным обстоятельствам. Пришлось проводить выборы. Силами Сэма победил ставленник старого лидера, в котором он был уверен и надеялся на продуктивное сотрудничество, то есть подчинение. Однако неблагодарный мальчишка стал гадить. Но Сэм знает, как поставить выскочку на колени — не он первый, не он последний. Сэм умеет уничтожать. Однозначно — он напишет превосходное письмо.
Но не сейчас. Сэм вновь скашивает взгляд на циферблат — полчаса назад он должен был переступить порог рабочего кабинета. Письмо он напишет в дороге. Сэм вздыхает и снова опускает руку, вылавливая с пола, как из реки, очки. Водружает на нос, узкие полоски заплывших, как у крота, черных глаз получают шанс лицезреть не только монитор. Парень вертит головой, щурится и поднимается, садясь на постели и спуская ноги на пол. Пятка с треском давит коробку от вчерашнего печенья, а крошки на простыне впиваются в зад. Великий министр обороны крепко выражается и пинает коробку. Пластик залетает под шкаф — не скоро его оттуда достанут.
Ноет левый отлежанный локоть, Сэм потирает огрубелую от постоянного напряжения кожу. Подступает горючая тошнота, тщедушное худое тело сводит дрожью. Недосып бьет наотмашь. Сэм опускает голову в попытках отдышаться и взять себя в руки. На лоб спадает вихор отросших курчавых волос. Парень машинально зачесывает его назад, ныряя пальцами в шевелюру и поднимая залежи перхоти, виднеющиеся белой россыпью в проборах. Башка противно чешется. Только сейчас Сэм вспоминает, что не мылся примерно две недели. Некогда — слишком много дел приходилось решать. Он поднимает руку и утыкается носом в заросшую черными волосами подмышку. Вдыхает, фыркает, все же придется ополоснуться — слишком стойкий запах пота. Сэм тут же об этом забывает, отвлекает характерное покалывание на ноге. Водрузив ступню на постель, он копается в пучке волос на фаланге большого пальца. Находит источник — большой прыщ с гнойником. Морщась, Сэм смыкает короткие ногти-полумесяцы на белой верхушке. Потом инстинктивно подносит пальцы к носу, вдыхая знакомый, даже несколько приятный запах гноя, и спешно обтирает руки о постель. Полная запущенность собственного тела Сэма не волнует и не печалит.
Тело неважно, просто оболочка — Сэм следит за ней как и когда придется. Отправив в рот очередную таблетку кофеина, парень мужественно поднимается. Желудок сворачивается, в глазах темнеет, а сердце заходится удушающим ритмом. Еще немного, и Сэм свалится прямо здесь. И заснет. Спать хочется почти с маниакальным желанием. Так, как по сну, Сэма ломает лишь по Интернету. Но засыпать нельзя — вместо этого он вытягивает из горы тряпья на стуле возле кровати синюю более-менее чистую футболку. Медленно надевает ее, игнорируя старые следы пасты и более свежие пятна еды. Потом влезает в ветхие и давно не знавшие стирк
|
|
|
