Интервью с актером Нового Художественного театра Александром Майером

28 января 2017

 

– Во сколько лет Вы впервые выступили на сцене? Что это была за роль?

 

– Впервые в жизни я выступал в 48-й школе, которую окончил. В седьмом классе, в роли Хлестакова. В школе решили ставить «Ревизора», сначала я играл роль Земляники, но на одну из репетиций не пришел Хлестаков, и я сказал, что знаю несколько слов. Мне разрешили попробовать, всё хорошо пошло. В школе я зарекомендовал себя как человек, который сочиняет стихи на всевозможные праздники. После этого меня заметили. Был такой театр «Школьник» при Театре ЧТЗ. Этим театром занималась Эмма Федоровна Даммер, чрезвычайно талантливый, крупный режиссёр. Мы ставили по два спектакля в год – один для Нового года и серьезные, сложные сказки: «Любовь к трем апельсинам», «Аленький цветочек» и т.д. Работали по четыре спектакля в день. Это был настоящий театр, играли с декорациями, гримерами.

А профессионально впервые вышел на сцену в театре «У паровоза». Одной из первых работ стал «Бибигон» – спектакль Евгения Ланцова по Чуковскому, который он потом успешно ставил по всей стране. Спектакль «Дорогая Елена Сергеевна» был поставлен в этом театре ещё до того, как снял свой нашумевший фильм Э.А.Рязанов. Я там играл злодея Володю. И после этого невозможно было нигде появиться в Челябинске: везде узнавали, настолько был успешен спектакль в городе. Вот такие мои первые выходы на сцену: школа – театр «Школьник» – «У паровоза».

 

– Можно сказать, что детская самодеятельность повлияла на Ваш жизненный выбор.

– Повлияла. Если у человека есть какие-то задатки, качества, с которыми он рожден, они так или иначе его притягивают. Как художник, который рисует больше и больше: его дарование «притягивает» его. Человек, умеющий хорошо вычислять, обязательно пойдет в математику. От ряда мелких побед человек идет своей дорогой, найти именно свой путь и не ошибиться – это самое главное для человека.

 

– Какое представление было об актёрской профессии и изменилось ли оно, когда сами стали актёром?

 

– А у меня никакого представления о профессии не было. Мои впечатления – это Вячеслав Тихонов, Юрий Никулин, Чарли Чаплин, которые просто нравились и всё! А каким образом всё это делается, было совершенно мне неведомо. Я любил только читать стихи и петь песни. И моя публика была – красивые барышни во дворе, да ещё выступления на каких-то вечеринках. Я понимал, что меня слушают, какие-то задатки в себе чувствовал. Но когда в армии я впервые вышел читать свои стихи на очень большую и незнакомую публику: приехали со всего округа генералы с женами и т.д. и т.п., – меня охватило волнение, боязнь. Оказалось, что это такая большая разница! Можно просто выйти и прочитать, даже со слезой, когда ты всё прекрасно знаешь. Но может такое случиться, когда ты ещё не профессионал, что ты прекрасно всё знаешь и очень любишь, но выходишь – и у тебя белый лист, уходить нельзя, а ты ничего не помнишь, и только колени дрожат. Т.е. у меня не было понимания, что актёру необходимо не начинать работать сразу, как вышел, а сначала нужно наладить контакт, успокоиться, создать какую-то паузу, войти в работу всем своим организмом и только после этого приступить к делу. Это понимание только с опытом и приходит. Настоящие шедевры начнутся не скоро, это как у плотника: пока табуретов двадцать не сделает, всё не то получается. Профессионалом становишься не сразу, как выдали диплом.

 

– В чем, на Ваш взгляд, заключается актёрское призвание?

 

– Призвание – это дар. Если он есть – значит, призвание есть. Призваны те, кто одарены непосредственно этим. Ведь есть те, кто ошибся. Есть ведь такие актёры… Можно научить всему, и люди выходят на сцену, у них есть желание, всё есть, они двигаются хорошо, но они не могут прижиться в профессии. Единицы, но есть. Так же, как есть не писатели, а пишут и т.д. Актёр случается, когда помимо этого дара человек понимает, что необходимо отдавать. Суть профессии – отдавать, дарить праздник и служить всему объему литературы, которая накоплена именно для того, чтобы не только артист, а все цеха работали: художники сцены, драматурги, чтобы рождался спектакль. Так живут театры на протяжении всего существования человечества. Какие-то мистерии, древнеримские спектакли – всё должно собраться в твоем сознании и выдать то, именно сейчас необходимое, чтобы человек оставался человеком в высшем смысле этого слова. Актёр работает вместе с поэтами, вместе с драматургами, художниками, и всё для того, чтобы этот человек умел и радоваться, и любить, и переживать все чувства, весь спектр эмоций, который дан Богом. Служение, призвание в том, чтобы достигать совершенства и стремиться к этому.

 

– Актёр в первую очередь должен уметь понравиться как можно большему количеству зрителей – в этом секрет успеха... Не кажется ли вам, что профессия «актёра», где главное – умение нравиться, больше женская, чем мужская?

 

– Нравиться… Это не совсем так. Существует такая версия: актёрскую профессию сравнивают с самой древней профессией. Дескать, если ты актёр, ты сделай, чтоб приятно было, чтобы человек получал удовольствие. Да и всё. Это один взгляд на профессию. А другой взгляд – актёр должен «чувства добрые лирой пробуждать». А это не всегда и не каждому может нравиться. Мой герой в спектакле «Нос в белую ночь» во многом словами Николая Васильевича Гоголя (потому что спектакль поставлен по его произведениям) рассуждает на эту тему так: «Считается, что обязательно нужна мелодрама, потому что публика любит мелодрамы. У публики вкус к мелодрамам, поэтому мы их даем. Но это ошибка, у публики вовсе нет вкуса к этим дурацким и прогнившим насквозь мелодрамам! Если не пичкать эту публику ими ежедневно, то она забудет их завтра. И будет с удовольствием смотреть и Пушкина, и Лермонтова, и Есенина, и Шекспира, смотреть и плакать над ними. И после этого покажи ей мелодраму, она скажет: «Фу, дрянь какая!» Так, стало быть, дело не в том, чтобы публике нравиться, а в том, куда её вести. Потому что в целом публика, как ребенок, который только что родился, ничего не знает. И задача педагогов, писателей, поэтов, актёров и режиссёров – воспитывать вкус и создавать лучшее. Многое уже накоплено, слава Богу, и нужно создавать новое на базе всего этого. Поэтому «нравиться» это не то слово, есть более высокая категория – нужно нас безумно любить. Мы не нравиться должны, мы должны быть любимыми по-настоящему. Не как продажные персонажи, которым дадут больше – и хорошо, могут раздеться, что-то пошленькое сказать, веселенькое, пнуть товарища. (Хотя можно и пнуть, когда надо, у Шекспира и Мольера есть такие вещи). Важно, как, что и почему, в каком контексте.

 

– Как вы работаете над образом, характером своего героя? Легче играть героя, который похож на вас?

 

– Да, конечно, легче! Вот Шукшин, кстати говоря, для меня был просто подарком! (прим. – спектакль «Светлые души»). Потому что все эти герои шукшинские – родные. У меня отец был комбайнером, в Алтайском крае работал, целину поднимать ездил. День и ночь собирал хлеб для страны. На гармошке играл великолепно, частушки пел, т.е. был человеком именно этой среды. С этих персонажей Шукшин списывал своих героев, сверялся с этими людьми, чтобы передать, о чем болит его сердце и душа. Самое главное – честность, работай да не трусь! Эти качества самые главные. И я имел возможность всю свою жизнь любоваться жизнью своего отца, его друзей, у которых было так: если зарабатывать, то только честно и на самых тяжелых работах, гулять – так гулять, чтобы всем хорошо было! Петь значит петь! Чтобы всем понравилось. Если играть на гармошке, то сесть на трубу дома, а там внизу пляска! Всё мое детство прошло так, я в этом вырос. Кому повезло – можно с листа играть. Я вошел в этот спектакль именно таким образом. Конечно, легче, когда похож. Когда не похож, необходима работа. Вот, например, в «Иронии судьбы, или С легким паром» Миронова не утвердили на главную роль. Он всё бы сыграл, но типаж не тот. Потому что в нем, в Миронове… Как это он не успешен у женщин?! Это же будет просто смешно! Это задача режиссёра – понять, кому можно дать определённую роль, а кому нельзя. У нас, например, в театре замечательная система, которая мало где есть. Профессиональные театры часто бывают такими «кондовыми», в плохом смысле, они практикуют исключительно только развешивание ролей, распределение и всё. Актёры томятся, боятся, ждут с нетерпением, что же такое «развесится». Дали тебе, вот и пошёл. Об этом Стоянов писал: он хорошо играл на гитаре и постоянно при распределении видел себя в роли «человека с гитарой». В очередной раз, когда он увидел «человек с гитарой», развернулся и ушёл. Если бы дело было в нашем театре, какой бы материал ни взяли: «Братья Карамазовы» Достоевского, «Гамлет» Шекспира, Гоголя или Пушкина, – он бы имел право делать любые заявки по заданному материалу, по автору. То, что ему кажется главным, интересным. Выучивать текст и показывать режиссёру. И этот период у нас идёт довольно долго, каждый показывает всё, что он хочет. И потом режиссёр смотрит, кто, собственно говоря, имеет право по своим задаткам, по своим внешним данным, по своему желанию, насколько он победил своих товарищей из троих-четверых заявившихся. Предположим, на роль Катерины в «Грозе» четыре актрисы сделали заявки, играет в итоге одна, но абсолютно каждая имела право открыто, творчески воевать за роль. Вот это в нашем театре чрезвычайно важно!

 

– Вы уже затронули работу с режиссёром. Скажите, как складывались ваши взаимоотношения и взаимопонимание с вашим режиссёром? Много ли значит для вас ваше совместное творчество?

– Великолепно складываются, слава Богу! Это не то, что важно, это главное! Потому что работает актёр только с режиссёром. Да, товарищи это важно, и художники важны, важно, во что ты оденешься, важно, как монтировщик всё на сцене поставит…. Но если режиссёр не видит в тебе что-нибудь, то ты хоть разбейся, будешь «человеком с гитарой» всю жизнь, до тех пор, пока не пойдёшь на вольные хлеба. А вот если он что-то видит в тебе, ты окрылен этим, ты действуешь. Он даёт тебе работу и даёт в таком стиле, который ты понимаешь. Да ещё если вы являетесь единоверцами в том смысле, что вам нравится вместе что-то творить. Сверхзадача очень важна. Про сверхзадачу: нельзя брать такой материал в работу, такую пьесу, такое произведение для постановки, которые не являются проблемой твоей жизни, если ты не считаешь это в настоящий момент главным событием в твоей жизни, твоей страны, человечества.

А есть такие режиссёры, которые только так выбирают материалы: что там нам сделать, что там у нас сейчас модно? Допустим, Гамлета возьмем… Три Гамлета у нас будет – один будет голубой, другой будет Гамлет-патриот, а третий – либерал! Вот мы «звезданём»!

А у нас Евгений Михайлович думает, ставит, предположим, как любовь посетила человека, а потом ушла. И как показать эту трагедию, которую переживает каждый? Нет ни одного человека, который в жизни своей не полюбил, и вдруг любовь его не обманула. Потом, может быть, да, навсегда и всё. Но, тем не менее, такой момент в юности пережит каждым. Или, предположим, о предательстве, о правде. Как человеку смириться с ложью? Как жить в контексте веры, если она в тебе есть? Вот какие вещи должны волновать режиссёра, если он хорошо воспитан, если имеет прекрасную школу режиссёрскую, как у Анатолия Васильева, который является непревзойденным мастером. Посмотрите его этюды, мастер-классы, интервью. Это человек такого уровня, который может выдавать учеников, художников на всю страну, и они могут составлять надежду театра. Вот Евгений Михайлович Гельфонд один из таких его учеников, составляющих надежду русского театра. Я в другом театре не согласен работать! Только с таким режиссёром.

 

– Кто выступает в качестве критика вашего творчества? Какой критике вы доверяете? Самокритичны ли вы?

 

– Я думаю самокритичен. Не до бреда, потому что рефлексия может погубить актёра. Поэтому нужно понимать, что ты умеешь совершенно точно, и понимать, что ты ещё можешь сделать. Рост бесконечен в любой профессии.

Как отношусь к чужой критике? Смотря какой. Я на сцене уже почти сорок лет и понимаю, когда человека по-настоящему что-то волнует и он является критиком, который готов об этом говорить. Есть такие профессионалы, как Людмила Федорова, например, как профессор Нина Шалимова, которая к нам приезжает из Москвы. Мы десятой доли не знаем того, что она знает о театре, о стилях, о жанрах, о драматургах, о писателях такого уровня, как Достоевский, Тургенев и т.д. И её не послушать – это просто грех, это непрофессионально – таких людей не слушать. Ты обязан им внимать! А под каждого не буду подстраиваться. Субъективное мнение может ведь погубить. И здесь выручают амбиции. Чувство победителя всё равно должно быть в актёре, должна быть жажда победы у публики, среди актёров. А в актёрской среде помимо братства есть и соревнование. И выслушивая чужое мнение нужно понимать, где субъективное мнение человека хорошего, а где мысли человека, который вообще далёк от искусства, от критики, который может продаться за большие деньги, чтобы чьи-то интересы продвигать. Он об этом говорит: «Продаваться плохо, когда за малые деньги, это позорно, это не профессионально. Профессионал продаётся за больши

е деньги». И я буду его слушать? Конечно, нет. А вот людей достойных – да. И кормить меня похвалами тоже не нужно, как и убивать плохими отзывами.

 

– Что значит для вас реакция зрителя? Как вы чувствуете зрителя? Как относитесь к нему?

 

– Всем своим организмом, существом! Точно так же, как гитара меня чувствует, а я её. Ты должен входить в состояние чуткости к себе и к тому, что происходит в зрительном зале. Если ты не чувствуешь, что там происходит, надо сразу уходить, ничего не получится: один будет спать, другой продолжать сидеть в телефон заглядывать, третий о своём думать, хотя он честно смотрит на тебя, но всё равно думает о своём. Необходимо иметь абсолютно все нити. Некоторые считают: спит человек, пускай спит, ничего страшного.

 

– А Вам видно, когда человек думает о своем?

– Всё абсолютно хорошо видно! Даже если не видно, я чувствовать могу, «левым глазом» видеть и т.д. И тогда можно где-то повысить голос в контексте того, что тебе позволяет материал. Если ты просто начнешь орать на публику… Я видел актёров, классных профессионалов, которые увидев, что публика плохо себя ведёт, начинали на неё орать. Это – нет! Материал всегда позволяет передать весь спектр человеческих эмоций. Предельная чуткость должна быть ко всему, что происходит там, и к тому, что происходит у тебя в душе. Например: «Дорогая, я плачу, прости, прости…», – читаю я, и уже в четвёртый или пятый раз (не сразу это пришло) я именно там плачу. Говорю «плачу» – и слезы пошли. Значит, я обязан распределить все свои чувства именно так, как они должны естественно приходить. Всё должно родиться в свой период. Импровизировать, как говорят французские актёры, «делать соус». Но прежде чем «делать соус», необходимо блюдо приготовить. Так вот блюдо – это те чувства, которые должны возникнуть у тех, кто там сидит. Вот это успех. Стремиться нужно именно к этому, а потом уже «соус». Что нужно, чтобы быть актёром? Интеллект – читай, учи и т.д., психологическая подвижность, это значит, что человек может взять и засмеяться или вдруг заплакать, и способность к импровизации.

 

– Вы уже говорили о спектакле «Светлые души», этот спектакль будет представлен на фестивале. Скажите, что для Вас значит этот спектакль и Ваше отношение к Шукшину.

 

– О Шукшине. Я его люблю, потому что герои его очень схожи с моими самыми близкими родными. Близко всё то, что отражается в этом спектакле. Хороший мастер его делал, хорошая команда. У него хороший настрой. Несмотря на наши заявки, у режиссёра был свой план, и он использовал то, что мы сделали, наши успехи, добавив то, что он хотел. И его главное качество – он очень чуток к автору. Честное отношение к труду, честная любовь, попытка дойти до сути во взаимоотношениях с Богом и с государством. Шукшинская жизнь – она хороша, в хорошем смысле девственна и прекрасна. Это попытка передать именно то, что Шукшин нажил себе там, в Алтайском крае, то, что он вылил в своей литературе, передать насколько это возможно в спектакле. В эту сторону работал режиссёр и актёры. Этот спектакль очень любимый нами, и мы с большим удовольствием всегда его играем.

 

– Каков ваш творческий девиз?

 

– Есть хороший жизненный девиз: «Бди» Козьмы Пруткова. Бди по отношению к себе, к тому, что ты делаешь. Да, наверное, бди, а всё остальное прилагается. Нужно расти, нужно как можно больше золотых слитков и жемчужин, а для актёра это – слова, мы словами работаем. Какое-то время я увлекался Рембо, мало сказать увлекался – я всё о нём прочитал, что мне было доступно, учил его. Точно так же с Есениным, Пастернаком, Высоцким, Бродским и т.д. Много читал русской литературы, я должен постоянно понимать, чем ещё я могу обогатить свою речь. Девиз – это максимально наполнить свою работу, своё существование. Спектакль должен быть максимально наполнен всем, что ты имеешь, тогда будет и отдача, и польза большая и в эмоциональном смысле, и в интеллектуальном. Это будет красиво и хорошо. Наполняй внутренне и вербально.

 

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: