 |
Воспоминания моего портфеля
|
|
|
|
Предисловие
В январе на Кубе семьей мы побывали:
Папа, мама, Аня. Лизочку не взяли,
Сидела баба Зина с внучкой десять дней,
Так мы благодарны: нет тебя мудрей.
Три дня на дорогу фактически ушло,
На Кубе же неделя. Так-то. Все про все.
В Гаване мы пробыли всего дня полтора,
Потом и Варадеро – солнце, пляж, вода.
Своими впечатленьями с вами поделюсь,
Если вам понравится, значит, улыбнусь.
Куба очень разная вышла у меня,
Как всегда, эклектика в творении видна.
Мало процветания: бедность, нищета,
Зато не унывают кубинцы никогда,
Гавана веселится ночами напролет,
Нет в кармане песо, но скука не пройдет.
Не принято туристам эмоций выдавать,
Зачем в свои проблемы кого-то посвящать:
Солнце, пляж, кокосы – райская земля,
Лишь звучит приветливо напевное «о-ля».
Аэропорт Шереметьево. Москва.
Париж ждет
Полет
Стоит ли весь день до Кубы добираться?
Мучиться, не спать, по шарику мотаться:
Автобус до Тюмени, самолет в Москву,
Шесть часов в столице, на Париж лечу.
Потом еще до Кубы почти полдня трястись,
Болтаясь над Атлантикой. Нужна такая жизнь?
Экраны в спинках кресел мне, зачем сдались?
Там все на иностранном, попробуй, разберись.
Фильмы на французском, английском тоже есть,
Клипы и программы не на русском – жесть!
Пару раз кормили: в начале и в конце,
Сыр-то с белой плесенью не забудут все!
Треугольник сыра, завернутый в фольгу,
С виду, как обычный, в чем фишка – не пойму?
Моя семья решила, что сыр уже протух,
Но я набрался смелости и съел его. Ах! Ух!
Конечно, понимаю, что ем деликатес,
Кусочками ломаю. Вдруг пойдет процесс?
Все органы притихли и чего-то ждут:
|
|
|
Как сырные субстанции себя в них поведут?
Только при посадке пучило живот,
С сыром не связал те мученья. Вот!
Взбунтовалось масло или, что еще,
Короче, долетели, и это хорошо.
Аэропорт Шарль де Голль. Париж.
В ожидании рейса в Гавану
Сдувала вентиляция с кресел в самолете,
В салоне холодина. Аж, при всем полете,
За горло я боялся и правое плечо,
Их все прикрывал, а ногам то что.
Все пледами укутались, терпят и молчат,
Только единицы просто так сидят,
То пенсионеры, у них иммунитет,
Крепкое здоровье, проживут сто лет.
Дивился я терпению европейцев все ж,
Такое безразличие к здоровью? Или что ж?
Наверно, толерантностью можно обозвать
Такое нежелание права свои качать.
Пассажиру каждому наушники дают,
Повязка на глаза в пакете тоже тут,
Наушники нужны, если фильм смотреть,
Языков не знаешь: от скуки помереть.
Закачал два фильма жене на телефон,
Только разрядился к самолету он,
Купил два детектива, время скоротать,
Надо ведь очки: мелкий шрифт читать.
Все равно устали бедные глаза,
Терпенья их хватило на полтора часа,
Постоял в проходе, да, в туалет сходил,
Рядом там в буфете газводы попил.
Думал, развлечемся, карты захватил,
Только вот играть в них не хватило сил:
Все мое семейство как-то улеглось,
Ну, а мне в полете все же не спалось.
У жены вдруг копчик сильно заболел,
Ноет окаянный, совсем уж обнаглел,
Ноги тут решила на меня сложить,
Чтобы пояснице было лучше жить.
Аэропорт Шарль де Голль. Париж.
Гигантские чупики
На коленях ноги я ее держал,
Кутался все в плед, Россию вспоминал,
Понял, авантюра: на Кубу захотел,
И не повернешь обратно: я же не премьер.
Это Примаков мог раньше удружить,
Приказал пилоту обратно, мол, рулить,
Пусть американцы знают нрав крутой
У нашего премьера с русскою душой.
|
|
|
А мое вот тело от кресла не болело,
И часов я десять заседал в нем смело,
У меня привычка на лекциях сидеть,
Чтоб четыре пары до конца допеть.
Силы экономлю, потому сижу,
Ноги не казенные: с головой дружу,
Старую уж мудрость ты запомни впредь:
Хорошо стоять – хуже, чем сидеть.
Две бессонных ночи в дороге провели,
Мало тут приятного, как ни посмотри,
С красными глазами скоро прилетим,
На кровать в отеле рухнем и поспим.
Аэропорт Хосе Марти. Гавана
СТАРАЯ ГАВАНА
Первые впечатления
К девяти по местному все же добрались,
Там темнеет рано, смотри, не заблудись.
Освещенья мало, лишь только отдались
Ты от терминала. Вокруг другая жизнь.
В аэропорту Гаваны нас встретил Исмаил,
Учился он в Одессе, когда военным был,
Случилось то без малого сорок лет назад,
Русский там освоил. Нам безмерно рад.
Улыбчивый, с бородкой, шляпа на челе,
Стройный он, поджарый, с сединой уже,
Нас проинструктировал, в газельку посадил,
Пешую экскурсию на утро предложил.
Мы не отказались: интересно нам
Пройти с экскурсоводом по памятным местам,
С нами же в отеле Дима с сыном жил,
Он москвич с косичкой, на ТВ служил.
Работал оператором, ток-шоу он снимал,
Изрядно утомился: в кошмарах вспоминал,
Уложив семейство, я пошел гулять,
Ведь с мужской компанией надо зажигать.
В домашний ресторанчик нас портье повел,
Лобстера отведали, к нему рис темный шел,
Мешая пиво с ромом, говядину жуя,
Прониклись атмосферой. Гавана, ты моя!
В правом углу этажерка стояла,
О вере кубинцев она нам вещала,
Скульптура Девы Марии и крест,
И много всяких игрушек окрест.
Зальчик всего-то лишь на три стола,
Только иностранцев ведут опять сюда,
В двери раздается тихий дробный стук,
Хозяйка заведения отложила лук.
Двух американцев туда же привезли,
Меню те посмотрели, дорого нашли,
Они нам не понравились: начали курить,
Потому что лень им на воздух выходить.
Быстренько умчало их велотакси,
Русских испугались? Ты пойди, спроси?
Еще вдруг пришла кореянка с портье,
Они заворковали на инглиш-языке.
Я по интонации только и сужу,
Видно, что понравилась и она ему,
Мягко и ласкающе велся разговор,
|
|
|
Нас не замечали влюбленные в упор.
Лобстер различных размеров бывает,
Большую тарелку собой занимает,
Мясо тянучее, белое, но
С красным отливом сверху оно.
Малекон на закате дня
Крабовые палочки цвет напоминал,
Я, уж если честно, вкус не разобрал,
И за что отдали тыщу триста рэ?
На троих хватило попробовать вполне.
Исмаил советовал отель не покидать,
Но наше любопытство, как же удержать,
По набережной люди гуляют там и тут,
Что-то распивают, общаются, поют.
Пара человек там удочку кидала,
Из прибрежных вод рыбку вынимала,
Среднего размера рыбка та была,
По брусчатке прыгала, сдаться не могла.
Разных габаритов, возрастов, цветов
Компании гуляли под множество шумов,
Самый из них главный – плещет океан:
О парапет долбился мощный великан.
Голова женщины на Малеконе
В изгибы парапета волны бьют сильней,
И в этих уголках не место для людей:
Дождь соленых капель в воздухе висит,
И вокруг пространство он собой мокрит.
Народ тут дружелюбный: никто не пристает,
Попросит прикурить и терпеливо ждет,
Когда вдруг зажигалка под ветром оживет:
От своего окурка предлагать – не прет.
Я-то не курящий, а Димон дымит,
И вторую пачку за сутки норовит
Он уже закончить иль употребить:
Вредную привычку ему не победить.
В улочках, конечно, всякий есть народ,
Один нарисовался и в кафе зовет,
Окунет нас быстро в местный колорит,
– Там танцуют сальсу, – так вещает гид.
Паренек вертлявый, какой-то заводной,
Может быть, обкуренный или тип такой,
Высокий, худощавый, по всему метис,
Глазки пьяно бегают. Ты проспись, артист.
Интуитивно чувствуем, не надо нам идти,
С этим зазывалой совсем не по пути,
Не знаем мы традиций. Местный колорит,
Бесспорно, привлекает, но жутко не манит.
Так мы прогулялись, в бар еще зашли,
Он уже в отеле, в номер по пути,
Бар «Три обезьяны», и бармен сидит,
Фигурки трех приматов при входе. Веселит!
Бармен то мой ровесник – сорок девять лет,
|
|
|
Четверо детей, как кормить без бед?
Младшая дошкольница, как Лизочка моя,
Димон переводил, не нужно словаря.
Отель построен в 1926 году
Дима
Дима – оператор про «Дом» давно снимал,
С Нагиевым он в «Окнах» когда-то пребывал,
И в «Что хочет женщина» участье принимал,
Кухню он ТВ изнутри узнал.
Иногда в кошмарах видится «Дом-2»:
Как рыбка за стеклом, летит туда-сюда,
И от такого сна вдруг прошибает пот,
Проснувшись, понимает, съемку не ведет.
Было тяжело в аквариуме жить,
Да еще и с камерой восемь лет походить,
Сильно утомил его этот марафон,
На вольные хлеба подался наш Димон.
На деньги депутатов снимает фильмы он,
Про параолимпийцев, концлагеря. Камон!
В Европу ездит часто: ищет материал,
Дома все монтирует и выдает товар.
Всегда был неформалом, служа и в МЧС,
Под шлем косичку прятал. Начкар бесился. Еs!
Жить скучно по шаблону. Свободы он хотел,
Развелся и женился, ребенка заимел.
Старшему 16, а младший – с ноготок,
Месяца четыре: не сросся родничок,
Дима утомился: еще грудной сынок,
Очень неспокойно. В Варадеро сбег.
Вот решил на Кубе со старшим отдохнуть,
Немного отдышаться и продолжить путь.
Экзотика
Куба – экзотика! Куба – Фидель!
Скажет, мечтая, в России мамзель,
По телику и песням знали мы ее,
Образ романтичный. Далекий от всего.
– Остров зари багряной, – пел когда-то Кобзон,
Пахмутова старалась. Ну, а озвучивал он.
Более полувека минуло с той поры,
Про Кубу пел Магомаев, иные артисты страны.
Мало знали конкретно, как там народ живет,
Им хорошо с Фиделем? Когда коммунизм придет?
Братство с народом Кубы! Оно насаждалось в нас,
И наконец, мы узрели эту страну без прикрас.
Вид из окна отеля на крыши Старой Гаваны
Гавана – запустение, миражи домов,
Старый город – призрак из советских снов,
Самые приличные – здания отелей,
Словно, как заплаты от дыр и запустений.
Нет канализации и воды горячей,
Стирка одежонки – здорово, мучачос!
От машинки шланг на лестницу кидай,
И пенную субстанцию на улицу сливай.
Такая же история ждала и в Варадеро:
Шланги на дорогу отправляют смело,
Улица помоется, водичка испарится,
И такая выдумка в хозяйстве пригодится.
Утро мы встречали с пеньем петухов,
Птицу там содержат на крышах всех домов,
Курочек ведь проще, чем коров держать:
Яйца им хочется каждый день рожать.
Бедность и разруха, просто нищета,
Будто бы вчера бомбежка здесь была,
Вечером угрюмее, чем при свете дня,
Вот такая Куба! Гавана ты моя!
Отель
Отель когда-то три звезды достойно так носил,
|
|
|
Потом тихонько захирел и не хватило сил:
Одну звезду он потерял, посредственность явил,
Собой всеобщий пофигизм он явно отразил.
Старая Гавана вокруг вся загибается,
Островки отелей как-то сохраняются,
Где-то обрушения, заброшены дома,
Ни дверей, ни окон, будто бы война.
В номерах две комнаты, телевизор есть,
Довольно современный, каналов 26,
Только на испанском все каналы эти,
Заскучаешь быстро, глядя на рассвете.
В комнатах по лампочке тусклой, сберегающей,
Своей бледной тенью только раздражающей,
Находятся в плафонах под самым потолком,
За рифленым, толстым, матовым стеклом.
Хоть розеток много – радует одно,
Зарядим всю технику, как нам повезло,
Пробовал кровать немного я сместить,
Спинка отвалилась, пришлось все возвратить.
Спинка от кровати крепится к стене,
Очень ненадежно, как и все везде,
Даже не пытались дрелью просверлить,
А хотели просто гвоздиком прибить.
Полотенца серые: плохо их стирали,
Пахнут они затхлостью, высохли едва ли,
А из лейки душа три жалкие струи,
Сколько я не ждал – холодные они.
В холле отеля. Гавана
Толком не помыться, душ так не принять,
Хочется с дороги себя побаловать,
Встать под очень теплую, упругую струю,
Смыть с себя усталость, пот я не могу.
И напор-то вялый, ведь восьмой этаж,
Как взбесил меня весь этот антураж!
Я зачем, скажите, тратил столько сил,
Чтоб такой мне сервис кто-то подносил.
Мы не представляли, что будет так убого,
Бедно, наплевательски, безнадежного плохо,
А на все претензии нам один ответ:
Только по-английски понимаем. Щет!
Под окном кондишен примостился старый,
Щели напрямую с видами Гаваны,
Кто-то пенопласт попробовал толкать,
Комаров тем самым немного напугать.
Повезло нам очень: никто не залетел,
И часа я три спокойно прохрапел,
Только странный звук в окошко долетает,
На заре особенно он четко проступает
В Гаване на рассвете петухи поют,
Редкие машины на улицах ревут,
Жигули-пятерки там и тут снуют,
У кафе и баров еще клиентов ждут.
В отеле по соседству, там, где три звезды,
Горячая вода, и бассейн внутри:
На уровне шестого где-то этажа
Люди загорают, купаются едва.
Там остановилась Настя из Москвы,
С ней мы по Гаваны улочкам прошли,
Вместе с Исмаилом: он наш верный гид,
Рассказал о том, что этот град хранит.
Хуан Фанхио, пятикратный чемпион мира «Формулы 1», похищенный сторонниками «Движения 26 июля» 23 февраля 1958 года из номера 810 в отеле «Линкольн».
В этом номере организован музей. Мебель первой половины ХХ века, старинный телефон, фотографии в альбоме и на стенах помогают окунуться в атмосферу, предшествующую активным боевым действиям за независимость повстанцев под руководством Фиделя Кастро.
Так начиналась революция на Кубе. На стене отеля в 80-х годах установлена памятная доска в честь данного события, у дверей номера табличка, рассказывающая о похищении чемпиона.
Памятная табличка у номера, где произошло похищение
Похищение
Жили и не знали: не нашелся гид,
Наш восьмой этаж на Кубе знаменит,
Номер по соседству, табличка там висит,
Какую же историю отель в себе хранит?
В конце пятидесятых отеля был расцвет,
И Хуан Фанхио здесь жил, не зная бед,
Был он пятикратный мира чемпион,
Для «Формулы 1» очень значим он.
На «Гран-при Гаваны» гонщик прикатил,
В день советской армии дверь на стук открыл,
Парни незнакомые с собою повели,
В машину затолкали, куда-то увезли.
Полиция искала, не могла найти,
Выкуп не просили. Господи, прости,
Выпущен «Маэстро» через 28 дней,
Ничего полиции не сказал, поверь.
По радио сторонники Фиделя объявили,
Что это в знак протеста они так поступили,
Мир должен был узнать, что Куба восстает,
Диктатора Батисту сокрушит народ.
Гонка омрачилась множеством смертей,
Случилась катастрофа, Хуан же всех живей,
После похищения был даже убежден:
Всевышний повлиял, и судьбе поклон.
В номере потом устроили музей,
Восемьсот десятый дорог Кубе всей,
Чемпион в Гавану позже приезжал,
С Кастро говорил, о прошлом вспоминал.
Завтрак
Завтрак на террасе. Девятый-то этаж,
В целом, все неплохо. Удивляюсь, аж!
Ветер по утрам сдувает со стола
Салфеточки из хлопка. Пастельные тона.
При встающем солнце прохладно заседать,
Если вам с восьми приспичило жевать,
Ну, а коли, часик сможешь потерпеть,
То тогда в тепле есть шансик посидеть.
Купол Капитолия совсем невдалеке,
Он в рассветной дымке чистенький вполне,
На лазури неба белизной сверкает,
Словно, как игрушка. Серость разбавляет.
На башне Ла-Фуэрса фигурка отсветила,
Это символ города из бронзы Гиралдилла,
Муженька с похода она не дождалась,
И зачахла с горя, во флюгер превратясь.
На бутылках с ромом символ отражен,
Ты на этикетке рассмотри, где он.
Ну, а чайник с кофе далеко стоит,
Обслуга не торопится туристов напоить,
Трудно им, наверно, воду кипятить,
Или же решили на кофе «наварить».
Общая неспелость фруктов, овощей,
Может, специально, чтоб не было вещей,
Связанных с проблемами наших животов,
Лучше недоспелость: понятно и без слов.
Овощи не будут слегка мариновать,
Как когда-то в армии, на стол их подавать,
А я бы маринованных арбузов пожевал,
Только вот на Кубе никто о том не знал.
Еще и малосольных огурчиков хочу:
После бурной ночи не пойду к врачу,
А рассол сегодня был бы в самый раз,
Черный чай отсутствует. Кофе про запас.
Терраса для завтрака
Бульвар Прадо
Бульвар Прадо
В столетье восемнадцатом заложен сей бульвар,
Конечно, изменения с тех пор претерпевал,
Львами обзавелся, еще красивей стал,
Чисто на бульваре, плиткой он блистал.
В начале самом Прадо памятник Зенеа
Сидит поэт задумчиво, даже не краснея,
Руку он одну на камень положил,
И на Малекон взгляд свой устремил.
Поэт за независимость Кубы выступал,
За что и поплатился: жизнью рисковал.
А в конце бульвара есть красивый бюст
Героя и мужчины. Это – де ла Крус.
Большой театр Гаваны мимо мы пройдем,
Скульптурой полюбуемся, что стоит на нем,
Ну, а за театром сразу Капитолий,
Рядом не хватает пальм или магнолий.
Бюст Мануэля де ла Круз
Главный театр Гаваны
Памятник Хосе Марти в Центральном парке Гаваны
У Капитолия. Гавана
Папа Хэм
Центральный парк Гаваны мимо проходили,
Дошли до Капитолия, влево отвинтили,
В парке, как живой, стоит Хосе Марти,
Сто двенадцать лет уже. Съезди, посмотри.
Мимо «Флоридиты» вел экскурсовод,
На улочке Обиспо каждый в бар зайдет,
Там в годах тридцатых папа Хэм кутил,
Сладкие коктейли потягивал, шутил.
«Старик и море» повесть писатель создавал,
К отелю «Mundos Ambos» из бара он шагал,
Там он жил годами, надеюсь, не скучал,
С кубинками дружил, ром употреблял.
В баре есть скульптура – Хемингуэй сидит,
В углу у барной стойки улыбчиво глядит,
Каждый может запросто к легенде подойти,
И домой на память фото увезти.
В отель, где жил Эрнест скоро мы пришли,
Автограф там писателя в рамочке нашли,
Сяду на диванчик руку протяну
К автографу писателя. К истории прильну.
В пригород Гаваны, где Хэма дом-музей,
Тоже мне хотелось добраться поскорей,
Например, у Чехова в Таганроге был,
И у дома классика вечерком бродил.
До жилища Хэма так и не доехал,
И в воспоминаниях явная прореха,
Конечно, в интернете можно посмотреть,
Только впечатлений своих мне не иметь.
Значит, фотографии осталось поглядеть,
По улочке писателя со всеми пролететь,
Мало изменений за восемьдесят лет,
Не забудь, Эрнест, шляпу иль берет.
Бар «Флоридита», где любил бывать Хемингуэй
В отеле «Mundos Ambos»
Памятник Франциско де ла Альбеару
Памятники
Военный инженер построил акведук,
С тех пор он для Гаваны самый лучший друг!
Давнюю проблему с блеском он решил:
Наконец-то город водою напоил.
Франциско Альбеару памятник поставили,
Из белого он мрамора. На века прославили.
У музея одного памятник приткнулся,
Сказали, Боливар. Я даже улыбнулся,
Герой Венесуэлы, что он здесь забыл?
Без верного коня в бронзе кто отлил?
Рядом есть музей имени Симона,
Называют «Касса». Достойно ли поклона?
В сквере Санчо Панса на осле сидит,
Объемную фигуру животное влачит,
Воссозданы детали все до мелочей,
И комичен образ ослика, скорей.
У памятника Симону Боливару
На кафедральной площади Антонио Гадес,
К колонне прислонился. Вызвал интерес.
Постановщик танцев, исполнитель он,
Добился почитания. В деле – чемпион!
У стен монастыря памятник красуется,
С бронзовым отливом во фраке он рисуется,
Из темного металла, патиной покрыт,
Стоит у тротуара, взгляд к себе манит.
Скрипку за деку прочно держит он,
Футляр от нее к колоколу прислонен,
На голове цилиндр глянцем отдает,
Он довольно помятый, но народ клюет,
Только вот перчатки скульптуру выдают:
Нет налета бронзы на мягкой коже тут.
Пугает этот памятник женщин и детей:
Делает движения в их сторону скорей.
От резкого движения раздается визг,
Никто не ожидает, что фигура – риск.
Есть еще поблизости чудик городской,
Широко шагает с длинной бородой,
Если же за бороду эту потереть,
То, наверно, счастье будешь ты иметь.
Местный сумасшедший удачу принесет,
Это точно памятник. Он тебя спасет.
С городским сумасшедшим
Проповедник Серра с мальчиком вдвоем:
По площади Франсиско Ассизского идем.
Индейцев к земледелию приобщал монах,
Нас грешных осеняет он крестом в руках.
И на той же площади скульптура «Разговор»,
Условные фигуры, фантазии простор,
Франция в знак дружбы Кубе подарила,
Всего лет пять назад открытие и было.
Яркая кубинка ко мне там приставала,
Супругу не стеснялась: животик щекотала,
Так ей захотелось со мною фото вдруг,
Ведь потом мечтала взять за это кук.
Фонтан со львами на площади Святого Франциска Ассизского,
который увидел Маяковский, выходя из терминала в город
По следам Маяковского
Когда-то по Гаване наш поэт шагал,
Трибуном революции его народ назвал,
Очень впечатлился: «Блэк энд Уайт» создал
Или, как всегда, ритмично написал.
Минуло уж без малого девяносто лет,
Малекон все тот же, только Вилли нет,
Вилли чистил обувь белым господам,
Поэт ему сочувствовал: старик не по годам.
Худой и лысый труженик щеткою махал,
Работал ежедневно, по шесть часов и спал,
Грустно, беспросветно жизнь его текла,
Но Маяковский видел, что зрел протест. Ура!
Все четко разграничено на Кубе до сих пор,
У туристов – куки, у кубинцев – сор.
Правда, есть кокосы на пальмах, что растут,
Виски, ром, сигары – все на экспорт тут.
И памятник Масео гордо все стоит,
Герой-освободитель с коня на нас глядит,
Высокий постамент узришь издалека,
И поэт отметил осанку седока.
На Кубе понимаешь значение стиха:
«Черное и белое» взято не с потолка.
Мамятник Масео на Малеконе
Чистельщик обуви в Гаване
Отель с монахами
Монахи-францисканцы – Гаваны колорит,
Даже есть в отеле, что нас к себе манит,
У входа, что на улице, брат-монах стоит,
С Библией в руках, молчание хранит.
В «Лос Фрайлесе» монахи и в фойе сидят,
В капюшоны спрятались, в пол глаза глядят,
Рядом на скамейке с ними примостись,
Если осмелеешь, к одежде прикоснись,
Мебель деревянная внушает аскетизм,
Смотрится красиво, не как анахронизм.
С потолка свисают длинные лианы,
Можно посидеть и расслабить станы.
Все демократично: в туалет сходи,
Бесплатно для туристов. Это ты учти,
Жил когда-то в доме капитан, маркиз,
Хорошо устроился, хоть и не дантист.
Номера, что кельи: скромно очень здесь,
Но для отдыхающих блага все же есть,
Пусть не будет окон, зато кондиционер,
Платят за экзотику, за ретро- интерьер.
Еще бы хабит тоже давали поносить,
Серый иль коричневый, чтоб определить,
К цвету глаз подходит: тот не тот прикид,
Если захотите. Лично мне претит.
Плаза Вьеха
Старую площадь мимо не пройти,
Перекрестье улиц: лучше не найти,
Несколько столетий здесь кипела жизнь,
К двадцатому же веку иная живопись.
Центр переместился в новые места,
Площадь сохранилась – уют и тишина,
Различные эпохи по соседству тут:
Классицизм, барокко и модерн вас ждут.
И на плаза Вьеха памятник стоит,
На петухе-красавце женщина сидит,
Дама без одежды с вилкою в руке,
С отсутствием волос совсем на голове.
Что задумал автор, выдав, сей шедевр?
Пригласить в кафешку был его маневр?
Или символ года решил так утвердить?
Может, саму Кубу хотел отобразить?
Или он подумал про войну полов?
Как же усмирять ретивых петухов?
Если не по нраву, сразу вилкой в бок,
Где на кухне копья или молоток?
Восседает женщина, как на скакуне,
Чувствует уверенность, будто бы в седле,
Каблуками туфель пришпорит на раз-два,
Ей-то удовольствие, а мужичку хана.
А по центру площади увидите фонтан,
Он с эмблемой города, не действует, братан!
Забором огорожен, стоит, как истукан,
Хоть бы чахлой струйкой устроили канкан.
Аня и младшие школьники Гаваны
на уроке физкультуры
У фонтана
В одном из зданий школа, дети гомонят,
Класс на площадь вышел: физ-ра у тех ребят,
Встали в две шеренги, наклоны выдают,
И руками машут. Интересно тут!
Детки небольшие, начальное звено,
Упражненья делают. Туристы? Все равно.
Школьники привыкли, что всегда народ
По площади слоняется: так из года в год.
Пионеры в галстуках куда-то подались,
Дружненько по парам они разобрались,
Красная материя вьется на ветру,
Свое детство вспомнил сразу поутру.
У церкви Эль-Темплете. Площадь де Армас
Плаза-де-Армас
Есть такая площадь Плаза-де-Армас,
Памятник Сеспедесу там стоит сейчас,
Усиленно боролся с испанцами герой,
Стал отцом для нации адвокат простой.
Возглавил он восстание, армию создал,
Манифест составил, лозунг людям дал,
Борьба за независимость или просто смерть,
Десять лет без малого длилась круговерть.
Писал он Конституцию, был первый Президент
Кубы суверенной, но попался в плен,
Испанцы церемониться не думали с врагом,
Мужчину расстреляли февральским теплым днем.
В честь него назвали один из орденов,
Вручается на Кубе. Амиго, будь готов!
Брежнев, Уго Чавес, Жоржи Амаду
Орден получили за мир и за борьбу.
У памятника самого книги продают,
Раздолье букинистам. Туристы тут снуют,
Книжек на испанском более всего,
Смотришь на обложки. Удивило что?
В мягком переплете издание стоит,
С фото черно-белого Ильич на нас глядит,
В кепочке с прищуром хитро смотрит он,
Его здесь биографий печатали вагон.
Есть вождя собрание в двенадцати томах,
Может быть, и больше: не видел впопыхах,
Наверное, на Кубе Ленина читают,
Коль его труды на полки выставляют.
Памятник Сеспедесу
Букинисты
Во втором собрании разрознены тома,
Можно покупать их по одному тогда.
Матовых суперобложек брикет,
Римские цифры и шрифт - красный цвет.
Полки самодельные пять и шесть рядов,
Могут и упасть под натиском ветров,
Кустики, деревья от невзгод спасают,
Ну, а в дождь хозяева книги накрывают.
Площадь по периметру зданья окружили,
Материал – ракушечник. В колониальном стиле.
Там музей Гаваны, часовня и отель,
Красивые строения. Ты уж мне поверь!
Литературу всякую можешь прикупить,
Только книжку старую проблема вывозить,
На всю литературу старше тридцати
Есть запрет на вывоз. Господи, прости!
Книга – достояние, это раритет,
Если и полвека ей в помине нет,
Вроде и похвально: так книги берегут,
Но, пардон, вопросы у меня встают.
Для кого тогда книги продают?
Видно для своих? Где они снуют?
Местные жители теряются в толпе,
Море из туристов. Покупатель где?
Там же предлагают наборы из монет,
Обычно их десяток. Только ценных нет,
Одну хоть с Че Геварой удастся отыскать,
Просто неприлично большего желать.
Один из губернаторов как-то приказал,
Чтоб цокот лошадей жену не раздражал,
Брусчатку у дворца деревом накрыть,
Чего же даму сердца по пустякам будить.
По сей день традицию эту соблюдают,
При износе дерева доски заменяют,
Цвета благородного плахи достигают,
Темный мне паркет так напоминают.
Старую площадь Гаваны посетите,
Век средневековья явно ощутите,
Колонны на фасадах – такая лепота,
Эти впечатления с вами навсегда!
Мы и пушки
Пушки
Пушечки чугунные, вместо загражденья,
Вкопаны в брусчатку надежно: без сомненья,
Дулом пушки вниз, а казенник вверх,
Грозное когда-то оружие. Вот смех!
Можно опереться, даже приобнять,
Чтобы фото близким дома показать,
Высотой те столбики метра полтора,
Сесть не получается: приличная длина.
На улицах скамеек вовсе не сыскать,
Рядышком с кубинкой на порог сидать?
Вот в фойе отелей можно отдохнуть,
На диван присесть и продолжить путь.
Только пешеходам пройти здесь позволяют,
Машинам окончательно путь перекрывают.
Как же быть туристам приличного размера,
Тем, кто пообъемней папы, для примера?
Накопилось в крепости всякого старья,
За века последние – горы чугуна,
Пустить на переплавку – просто потерять,
Ну, а вместо столбиков – древность сохранять.
На лафетах пушки кое-где лежат,
На залив направлены, бухту сторожат.
Разного калибра под любой снаряд,
Болванки, от которых тут же и стоят.
Таксы
На перекрестье улиц тележка примостилась,
А на ней в машинке две таксы уместилось,
Очень элегантны: в очках и при часах,
Только безразличие полное в глазах.
На песике жилетка и модненький кепон,
В маленькую клетку, чудненький фасон,
Подруга в светлой шляпке с бантом голубым,
Аню потянуло к собачкам, как к родным.
Стремление ребенка нужно уважать,
И за фото с таксами можно кук отдать,
На память нам остался собак приличный вид,
Еще и флегматичность в их в глазах сквозит.
Выставки оружия
Выставки оружия в Гаване не редки
В городе самом, на выезде. Смотри.
Технику, зачем в металлолом сдавать,
Ведь ее народу можно показать.
Пусть символизирует боевой настрой,
В целях воспитания использует соцстрой,
Страницы героической истории страны,
В разномастной технике они отражены.
С «Музеем революции» рядом СУ стоит,
Пушка самоходки молчание хранит,
Есть там и ракеты, что небо защищали,
Двигатель из сбитого «Локхида» достали.
А для яхты «Гранма» стеклянный павильон,
Символ для кубинцев. Тут хранится он,
Из Мексики на Кубу наш Фидель приплыл,
Соратников с собою тоже прихватил.
Здесь Карибский кризис мимо не прошел,
Дорогой независимой этот остров шел,
Конечно, из Союза технику везли,
До си<
|
|
|
