 |
М.Горький. «Старуха Изергиль».
|
|
|
|
Кинул взор вперед себя на ширь степи гордый смельчак Данко, - кинул он радостный взор на свободную землю и засмеялся гордо. А потом упал и – умер.
Люди же, радостные и полные надежд, не заметили смерти его и не видали, что еще пылает рядом с трупом Данко его смелое сердце. Только один осторожный человек заметил это и, боясь чего-то, наступил на гордое сердце ногой…»
М.Горький. «Старуха Изергиль».
Действующие:
ПЕРВЫЙ.
УБОРЩИК.
Абсолютно пустое пространство. В центре стоит внушительных размеров постамент, на котором водружена статуя обнаженного мужчины лет тридцати. Мужчина одной рукой стыдливо прикрывает определенное место, в другой руке, высоко поднятой над головой, у него на открытой ладони покоится стеклянное сердце, в котором вспыхивает красная лампочка.
На постаменте спит, свернувшись калачиком, Первый.
Справа или слева от статуи высится абрис помпезных дверей, собственно, это даже не двери, а проем в некое другое пространство. В эти «двери» входит Уборщик с воображаемым ведром и воображаемой шваброй. Начинает усердно мыть пол. Через некоторое время останавливает свою работу и смотрит на воображаемые часы на своем запястье.
УБОРЩИК. М-м-м… Пусть еще целых четыре минуты дрыхнет, как су… рок! Рок – пам-пам-па-па, рок-пам-пам! Утренний сон такой бодрящий, освежающий, заряжающий и потому самый нужный. Бедный, бедный наш Первый! Он столько недосыпал за свою жизнь! Столько недосыпал за нас что, право, не жалко подарить ему эти несколько минут приятного забытья. (Снова начинает мыть пол.) Сегодня у нас какой день недели? Понедельник. Значит, начинаются трудовые будни, поэтому не стоит слишком стараться, все равно скоро все изгадят своими грязными ногами. Моешь-моешь, драишь-драишь… (Внезапно бросает работу, напрягается, вслушивается.) Не может быть?! Это невероятно!!! (Напряженно прислушивается.) Да? Нет? Показалось! Слуховая галлюцинация! (Снова принимается за работу, но продолжает прислушиваться.) Определенно показалось. (Уносит воображаемые ведро и швабру в двери, тут же возвращается и подходит к спящему Первому.) Ну, что ж, пора будить… (Подходит к спящему и ласково прикасается к его плечу.) Дзынь-дзынь-дзынь! (Ласково, с нежностью.) Солнышко мое, деточка… Встава-а-а-й! Будильничек прозвенел! Кому-то на службочку пора…
|
|
|
ПЕРВЫЙ. (Перекатываясь на другой бок.) Ну, ма! Отста…
УБОРЩИК. Вставай, вставай, золотко мое… Птички проснулись, на веточки сели, песенки пропели! Кошечки умылись, детки в платья нарядились!
ПЕРВЫЙ. Ну, ма! Ну, еще одну минут…
УБОРЩИК. Никаких минуточек! Шалопай! Сейчас же просыпайся! Не то позову бабая – он тебя защекочет! (Щекочет Первого «козой».) Я бабай рогатый, на пакости богатый! Кто не встает, тот мне под рог попадет! Вставай!
ПЕРВЫЙ (Садится с закрытыми глазами.) Встал! Я уже вста-а… (Засыпает.)
УБОРЩИК. Ах ты, обманщик! Ну, я тебя сейчас разбужу!
Уборщик идет к воображаемому радио, включает его и крутит воображаемую ручку настройки.
УБОРЩИК. (Свистом изображает радиопомехи, затем говорит по возможности женским голосом.) И тогда в своей пламенной речи наш Первый в частности сказал… (Крутит ручку. Другим голосом диктора радио.) Слава нашему Первому! Слава его деяниям! Слава нашему Учителю – Великому Данко! (Крутит ручку. Другим голосом.) Итак, начинаем утреннюю зарядку. Приготовились! Поставили ноги на ширину плеч. Молодцы! Одну руку поднимите вверх, представляя, что в ней горячее сердце. Другую опустите вниз, представляя, что и в ней вы держите пылающее сердце… Вытягиваем вперед и вверх то одну руку, то другую и раз... и два… и раз… и два! Наращиваем темп! Раз-два, раз-два!
|
|
|
ПЕРВЫЙ. Хватит! Я проснулся! Выключи!
УБОРЩИК. (Выключает воображаемое радио.) С добрым утром, господин Первый!
ПЕРВЫЙ. Ладно, ладно… С добрым. Надеюсь. Кофе, пожалуйста!
УБОРЩИК. Чей кофе?
ПЕРВЫЙ. Наш, разумеется, отечественный!
УБОРЩИК. Другого и не держим.
Уборщик в ыходит в двери, и тут же вновь заходит с воображаемым подносом. Подходит к Первому, снимает с подноса воображаемую чашечку.
УБОРЩИК. Прошу, Первый, ваш кофе!
ПЕРВЫЙ. (Берет воображаемую чашечку, щурится от удовольствия.) Ух.. Ах… Крепок! Ах, аромат!
УБОРЩИК. Аромат – да!
ПЕРВЫЙ. Этот аромат навевает столько воспоминаний и эмоций… Помню…Впрочем, это, хи-хи, слишком личное… Спасибо, отличный кофе! Превосходный. Изумительный!
УБОРЩИК. Так наш, поди, отечественный. Да и другого все равно нет.
ПЕРВЫЙ. А нам разве нужен ДРУГОЙ?
УБОРЩИК. Не нужен! (Пауза.) И его все равно нет.
ПЕРВЫЙ. М-м… Ну, а если бы лично я вас…попросил?
УБОРЩИК. Даже лично для вас – нет!
ПЕРВЫЙ. Вот как? Почему?
УБОРЩИК. Вы же сами лично призывали нас напрочь отказаться от импортного кофе и употреблять только наш отечественный!
ПЕРВЫЙ. Правильно. Ну и что?
УБОРЩИК. Ну и вот.
ПЕРВЫЙ. (Добродушно смеется.) Я доволен! Еще чашечку, пожалуйста… Ах, аромат!
УБОРЩИК. (Наливает воображаемый кофе в воображаемую чашечку.) Аромат – да! Аромат, то, что надо!
ПЕРВЫЙ. Он, действительно, навевает… Я, как сейчас помню, э-э… Это была одна из моих самых правильных речей. Лучшая. Наиболее, я бы отметил, совершенная, грамотная и убедительная во всех отношениях. Это была моя первая речь к моему великому народу.
УБОРЩИК. Мы учили ее наизусть… Когда я сегодня мыл пол, то в какую-то минуту мне показалось…
ПЕРВЫЙ. (Прохаживается.) Я даже думаю, что моя речь была близка к идеалу!
УБОРЩИК. Это все отметили! Так вот, мне показалось в какую-то минуту…
ПЕРВЫЙ. (Делает щадящие гимнастические упражнения.) О! Это была чистейшая импровизация, блестящая, прошу заметить импровизация! Когда я узнал, что мой великий народ предпочитает своему отечественному кофе, - кофе с иностранным клеймом, то…
УБОРЩИК. Не махайте так руками, чашку разобьете!
ПЕРВЫЙ. Бросьте! Наши не бьются! Не перебивайте! На чем я остановился в своих воспоминаниях?
|
|
|
УБОРЩИК. Что наш великий народ предпочитает ихний кофе, а не наш, который у нас все равно не растет. Я, конечно, понимаю, что мне все это только могло показаться…
ПЕРВЫЙ. Что вы там бормочите? (Распаляясь от собственных воспоминаний.) Я тогда сказал, уязвленный этим постыдным фактом до глубины души, я сказал: «Наш Великий Учитель Данко, так я сказал, зажег перед нашими невидящими глазами свет своего мудрого сердца, свет разума и любви! Мы прозрели! И что мы увидели? Правильно! Путь! Дорогу через враждебный мир, который нам тогда еще предстояло завоевать! До импортного кофе нам тогда было, спрашиваю я?!
УБОРЩИК. Мыслимое ли дело!
ПЕРВЫЙ. Именно! Немыслимое!
УБОРЩИК. Слышу – вроде, как где-то жужжит…
ПЕРВЫЙ. Так неужели, сказал я в заключительно части своей речи, неужели для того, чтобы как можно быстрее идти по этому, освещенному ярким сердцем пути к совершенству в этом несовершенном мире, нам с вами необходимо нагружать свои спины возами импортного кофе, который согнет их непомерной тяжестью и заставит медленнее идти к намеченной цели!? Так я сказал! А наш кофе – ароматный, благоухающий, приятный и навевающий мирные картины этого дорого мира – вот он – везде и всюду. И он – НАШ! И не важно, что он не растет у нас – если все вместе мы захотим, чтобы он был – кофе БУДЕТ! Да что какой-то кофе?! У нас будет все – трактора, микроволновки, роликовые коньки, паста зубная и ореховая, кренделя, кружева, ноутбуки, светофоры и презервативы, шариковые ручки и дороги, по которым будут сновать туда-сюда наши отечественные автомобили! Разве это не то, что мы все хотим? Разве не для этого отдал свое сердце наш Великий Учитель? Так я сказал.
УБОРЩИК. Восхищаюсь. У вас, Первый, поразительная память… Ну, жужжит себе и жужжит… Я сразу и не обратил внимания…
ПЕРВЫЙ. Да что память! А какова сила воздействия? После этой моей речи мы напрочь отказались от импортного кофе… (Добродушно смеется.) И не только…
УБОЩИК. Еще налить?
ПЕРВЫЙ. Не откажусь! Его можно пить бесконечно. Еще одно преимущество нашего кофе перед любым другим.
|
|
|
УБОРЩИК. (Наливает в воображаемую чашечку воображаемый кофе из воображаемого кофейника.) Пожалуйста, Первый!
ПЕРВЫЙ. Благодарю… Да, с той самой памятной речи все и началось. Теперь у нас, слава Богу, все отечественное.
УБОРЩИК. Да. Теперь, слава вам, все. Так я и говорю, что сразу не обратил внимание на это жужжание…
ПЕРВЫЙ. Ну, аромат! С ума сойти!
УБОРЩИК. Аромат… Да! Думаю, показалось…Откуда здесь, ни с того ни с сего, объявиться мухе? Я как представил себе, что это жужжит живая муха, то…
ПЕРВЫЙ. Стоп! Муха? Ты сказал «муха»?
УБОРЩИК. Да, я так и сказал. Му-ха.
ПЕРВЫЙ. Ой…Повтори!
УБОРЩИК. Му-ха!
ПЕРВЫЙ. Ой-ёй-ёй! И что?
УБОРЩИК. Что «что»?
ПЕРВЫЙ. Муха! Муха-то что?
УБОРЩИК. А… Слышу, вроде жужжит.
ПЕРВЫЙ. Погоди, черт! Кто жужжит?!
УБОРЩИК. Да муха же!
ПЕРВЫЙ. Ой-ё! Где она жужжит?
УБОРЩИК. Да здесь.
ПЕРВЫЙ. Ты спятил? Откуда здесь взяться мухе?!
УБОРЩИК. Вот и я точно также подумал! Откуда здесь взяться мухе!
ПЕРВЫЙ. Фу…
УБОРЩИК. Но ведь жужжала.
ПЕРВЫЙ. Повтори!
УБОРЩИК. Жужжала!
ПЕРВЫЙ. Ты вообще-то отдаешь себе отчет, что говоришь?
УБОРЩИК. Отдаю. Я точно слышал, что она жужжала. Вот этак…жз-жз-жз… Это я потом подумал, что мне показалось. Слуховая галлюцинация. Но сначала она точно жужжала.
ПЕРВЫЙ. Так жужжала или нет?!
УБОРЩИК. Жужжала. Но я решил, что ослышался.
Большая пауза.
ПЕРВЫЙ. Так! Все! Довольно! Бред какой-то! Ты вот что… Ты… Да ты бессовестный человек! Вот ты что! Я только проснулся, еще не вкусил кофе, а мне такое!
УБОРЩИК. Прошу простить меня, Первый. Я ведь только высказал предположение, основанное на еще никем не проверенном факте.
ПЕРВЫЙ. Рот закрой! Факт! Я сейчас с ума сойду! Ты этого хочешь? Чтобы ваш Первый угодил на больничную койку?
УБОРЩИК. О! Никогда!
ПЕРВЫЙ. Тогда ни слова больше об этом! Голова кругом… Бессовестный какой, а! Негодяй! Просто, негодяй! Все, все, все… Надо отвлечься. За работу! За работу! Кто у нас на прием?
УБОРЩИК. Как всегда – премьер-министр.
ПЕРВЫЙ. Так просите, просите! Бездельники!
Уборщик откланивается и пулей выскакивает в двери. Через секунду возвращается, прижимает к себе воображаемый портфель.
УБОРЩИК. С добрейшим утром, господин Первый!
ПЕРВЫЙ. А порошу, прошу, мой дорогой министр… Рад вас видеть в бодрости и здравии. Кофе? Коньяк? Кресло?
Уборщик кладет воображаемый портфель на воображаемый стол, садится в воображаемое кресло, наливает воображаемый кофе, в него добавляет воображаемый коньяк из воображаемой бутылки.
УБОРЩИК. Благодарю вас… Ах, какой чудесный кофе… Аромат просто прелесть, такой богатый букет…
|
|
|
ПЕРВЫЙ. Аромат – да!
УБОРЩИК. (Разглядывает воображаемую этикетку на воображаемой бутылке.) О, у вас, как, впрочем и всегда, лучший коньяк, господин Первый.
ПЕРВЫЙ. Наш. Отечественный. Есть чем гордиться.
УБОРЩИК. Безусловно, господин Первый.
ПЕРВЫЙ. Из лучшего сорта винограда. «Неугасимый», так я его назвал. Чувствуете, зовет?
УБОРЩИК. Кто зо… А, конечно! Чувствую! Что-то незыблемое!
ПЕРВЫЙ. Удачное название, не правда ли?
УБОРЩИК. Совершенно согласен с вами, господин Первый!
Непродолжительное, но очень напряженное молчание.
ПЕРВЫЙ. Вы ничего не слышали сейчас, мой дорогой министр?
УБОРЩИК. Я? (Отчаянно прислушивается.) Ну… М-м? Как будто бы…Э-э…
ПЕРВЫЙ. Так-так-так! Что «как будто бы»? А?
УБОРЩИК. Так… ничего. (Пауза.) Ничего.
ПЕРВЫЙ. Ничего? Ни шороха, ни треска… ни жужжания?
УБОРЩИК. Ничего.
Непродолжительное, но очень напряженное молчание.
ПЕРВЫЙ. Ну и?
УБОРЩИК. Э…А! Конечно! (Хватает свой воображаемый портфель, достает воображаемые бумаги, заглядывает в них.) В стране все благополучно! Досрочно сдан в эксплуатацию завод-гигант по производству… (Заглядывает в воображаемую бумажку.) Так неразборчиво! По производству… э-э…
ПЕРВЫЙ. Надеюсь, завод собран из всего нашего, отечественного?
УБОРЩИК. До последнего винтика, господин Первый!
ПЕРВЫЙ. Вы меня порадовали. Значит, все у нас хорошо? Все у нас замечательно?
УБОРЩИК. Да, господин Первый. Благодаря вашим усилиям, благодаря вашей неусыпной бдительности, благодаря вашей руке, которая всегда на пульсе времени, благодаря вашей дальновидности и бди.. бдити… бдите…
ПЕРВЫЙ. (Холодно.) Вы свободны, мой дорогой министр.
УБОРЩИК. (Собирает воображаемые бумажки в воображаемый портфель.) Всего наилучшего, господин Первый!
ПЕРВЫЙ. Кофейную чашечку вы хотите унести в качестве сувенира?
УБОРЩИК. О! Прошу простить меня, господин Первый! Не понимаю, как это могло случиться…
ПЕРВЫЙ. Нет, нет, это вы простите меня, мой дорогой министр, это я неудачно пошутил. Люблю пошутить, но не всегда к месту. Всего доброго.
Уборщик, раскланиваясь, быстро удаляется. Первый некоторое время один.
ПЕРВЫЙ. Поразительный циник. Подхалим. Карьерист. Испортил настроение, вылакал весь коньяк. (Напряженно прислушивается. Трясет головой, как бы отгоняя от себя какие-то мысли.) Да, сволочь просто! Научился паре банальных фраз. Вашей дальновидности! Вашей бдительности! Вот хорек!
Входит Уборщик. Застывает в дверях. Первый немедленно к нему приближается.
ПЕРВЫЙ. Как вы меня расстроили своей неуемной фантазией! Мухи у него, понимаешь ли, жужжат! Теперь у меня чувство неловкости перед нашим премьер-министром. Напомните, чтобы я отправил его в отпуск. Надолго. Пусть отдохнет. А то он уже некоторые слова выговорить не может, так утомился. Все! На сегодня все приемы закончены!
УБОРЩИК. Вот и славно. А то наследят. Работай не работай, ноги никто не вытирает, так и норовят наследить тут и в приемной особенно. Зря я вот что ли мокрую тряпочку у входа оставил? Та все мимо нее прут и прут!
ПЕРВЫЙ. Да не ворчи ты! Сердце что-то заныло… Ноет, скулит, как голодный котенок.
УБОРЩИК. К перемене погоды.
ПЕРВЫЙ. И почему это у всех такая тяга к переменам? Даже у природы. И всегда это болью сопровождается. Разумеется моей. И настроение поганое. У нас валерьянка в аптечке есть?
УБОРЩИК. У нас все есть, господин Первый. Вам накапать?
ПЕРВЫЙ. Да. Тридцать капель. Ноет и ноет. Тук-тук. Тук-тук. Бьется, переживает. За вас.
В это время Уборщик достает из воображаемого шкафчика воображаемый пузырек и отсчитывает в воображаемый стаканчик тридцать капель. Разбавляет капли воображаемой водой из воображаемого графина и подает Первому. Первый садится на пьедестал. Пьет.
ПЕРВЫЙ. Бр-р! Мерзость! Нет, нет! Нельзя поддаваться минутному настроению! (Решительно встает, делает несколько физических упражнений.) За работу! Секретаршу! Срочно!
Уборщик моментально выбегает в ближайшие двери и сразу же возвращается, усердно виляя бедрами и поджимая губы. В руках у него воображаемый блокнот и воображаемая ручка. Кивает Первому, выражая этим и приветствие и готовность к работе.
ПЕРВЫЙ. Итак… Прошлый раз мы, кажется, остановились на тридцать третьей главе моих воспоминаний о нашем Великом Учителе Данко? Не так ли, моя милая?
УБОРЩИК. Совершенно верно, мой господин Первый.
ПЕРВЫЙ. Однако, вы как всегда не слишком разговорчивы… Но в этом есть особая прелесть, моя прелесть. Ага! Вы чуть-чуть покраснели! Ага! Но… Увы. Сначала дела. Итак. Глава тридцать четвертая.
Уборщик строчит воображаемой ручкой в воображаемый блокнот. Изредка «стреляет» глазами на Первого.
ПЕРВЫЙ. (Прохаживается в творческом возбуждении.) Дремучий лес обступил нас со всех сторон. Тьма, между тем, сгустилась такая, что мы не видели собственных рук, протянутых друг к другу. Люди стали роптать и среди самых слабых послышались возгласы отчаянного недовольства. Я и Данко… Э-э… В скобках! Тогда еще просто Данко, мой скромный, ничем не примечательный единомышленник. Скобочки закрываются. Я и Данко собрались на экстренное совещание. «О, друг мой», воскликнул он обращаясь ко мне, - «Что сделаю я для людей?». (Апарт.) Хороший вопрос… И тут великое озарение снизошло на меня. Сердце мое вдруг стало увеличиваться в размерах, разорвало мне грудь…
УБОРЩИК. О! Какой ужас!
ПЕРВЫЙ. …и вспыхнуло, осветив наше убежище! «Вот выход!» - воскликнул я. Данко непонимающе устремил на меня свои воспаленные глаза. О, если бы я смог подняться тогда, то сам бы повел свой народ по пути к правде и совершенству, который в тот же миг ясно открылся мне. Но я тяжело болел в то время, температурил и принимал процедуры. И тогда я сказал: «Мое сердце пылает, словно солнце в небесах и в его свете я отчетливо вижу выход из этих зловонных болот душевной безграмотности и непроходимого леса… Черт! Как это? Это не записывайте! Минутку… Оставьте пустое местечко, я после найду нужное сравнение нашей повсеместной тупоумости. Продолжаю. «Пусть же и твое сердце, Данко, точно также вспыхнет от жалости и любви к своему народу и укажет тебе дорогу истины и спасения!». Данко наклонился к моей растерзанной груди и поцеловал мое сердце своими потрес… Нет, это зачеркните! И поцеловал меня своими холодными губами! И огонь, сжигающий мою грудь, огонь моего знания, стал перемещаться в его сердце и оно тоже вспыхнуло. И я сказал ему: «Первым иди, Данко! Видишь, я не могу, у меня температура!». Мы вместе разорвали ему грудь, и он вынул свое пылающее сердце. Тьма испуганно шарахнулось в стороны. И высоко над головой поднял Данко свое пылающее сердце и указал людям правильный путь, о котором мы вместе с ним мечтали, коротая бессонные ночи. И он повел и все пошли за ним. И я скромно шел среди всех. И когда он вывел нас из дремучего леса нашего сознания, из тьмы, спас от несчастий, бед и лишений, то упал и умер, ибо весь жар, весь огонь своего огромного сердца отдал на служение людям. И я первым подошел к его остывающему телу и первым назвал его – Нашим Великим Учителем. Ибо его пример… Нет! Ибо только так и следует жить, отдавая людям всего себя, только так надо любить свой народ, чтобы сердце превратилось в пламя, в вечное пламя любви… (Смахивает слезинку.) Фу! На сегодня достаточно, моя прелесть. Ваши пальчики устали!
УБОРЩИК. Что вы, что вы! Я еще могу, я…
ПЕРВЫЙ. (Плотоядно.) Да, да, вы уста-а-а-али…
УБОРЩИК. (Жеманно.) Я так смущена. Вы мой повелитель…
ПЕРВЫЙ. Тонко помечено. Я – повелитель.
УБОРЩИК. Я не смею даже глаз поднять…
ПЕРВЫЙ. А вы смелее, моя прелесть, смелее. Ну, приподнимите ваши чудные глазки чуть-чуть. И вы увидите перед собой не только повелителя, но и мужчину.
УБОРЩИК. (Метнув взгляд.) О!
ПЕРВЫЙ. Галантного мужчину. Тонко чувствующего мужчину и щедрого мужчину. Какой ресторан вы предпочитаете в это время дня? Ах, да! У нас нет других ресторанов, у нас только свои – отечественные. Зато какие!
УБОРЩИК. Что вы, у меня прорва работы, господин Первый.
ПЕРВЫЙ. Да вы сидите, сидите… Какие ноги!
УБОРЩИК. Вы очень любезны.
ПЕРВЫЙ. Могли бы носить юбку и покороче.
УБОРЩИК. (Метнув взгляд.) Дома я вообще хожу без!
ПЕРВЫЙ. Тогда пригласите меня к себе!
УБОРЩИК. А это удобно?
ПЕРВЫЙ. Еще как удобно! Мы вместе будем ходить без… Это будет восхитительно!
УБОРЩИК. Вы такой проказник, господин Первый.
Уборщик включает воображаемый проигрыватель.
УБОРЩИК. Немного музыки?
ПЕРВЫЙ. Много, много музыки! Пусть ее будет очень много!
Танцуют под воображаемую музыку.
УБОРЩИК. О, вы сильно прижимаетесь ко мне…
ПЕРВЫЙ. Но как же не прижать к груди, к груди, которая столько выстрадала и в котором все еще бьется жгучее сердце, такой очаровательный цветок, как вы, моя прелесть?
УБОРЩИК. Вы так говорите! Не покориться вашим словам – это чудовищно! Покоряюсь!
Уборщик выключает воображаемый проигрыватель, наливает вино из воображаемой бутылки в воображаемые фужеры.
УБОРЩИК. Идите же ко мне, мой развратитель. Я ваш покорный цветок и я увяну без ваших объя…
ПЕРВЫЙ. (Громко.) Тихо!!!
Оба замирают. Прислушиваются.
ПЕРВЫЙ. Жужжит?
УБОРЩИК. Кажется, да.
ПЕРВЫЙ. Так. А сейчас?
УБОРЩИК. А сейчас… нет!
Некоторое время оба бродят по залу. Всматриваются. Вслушиваются. Хлопают в ладоши. Первый делается очень серьезным.
ПЕРВЫЙ. Какой ужасный день! Кошмарный! Надо отбросить все домыслы и фантазии и верить только фактам. Иначе сойдешь с ума… Мало ли что может жужжать! Давление меняется, а в ушах жужжит. Погода скверная. Вы согласны со мной?
УБОРЩИК. Да. Давление меняется, и оттого в ушах возникают посторонние шумы. Я читала.
ПЕРВЫЙ. Давление штука опасная. Пригласи-ка, мой цветочек, ко мне моего личного доктора. Твой садовник не сорвет сегодня и лепесточка. Не до этого.
УБОРЩИК. Сию секунду, мой господин Первый!
Уборщик убегает в тихой панике. Тот час же возвращается. Деловая походка, в руках воображаемый саквояж.
ПЕРВЫЙ. Наконец-то, профессор!
УБОРЩИК. К вашим услугам. Какие жалобы?
ПЕРВЫЙ. Шум в ушах.
УБОРЩИК. Шум водопада, самолета, падающей бомбы, шум реки, ручейка, унитаза? Какой характер шума?
ПЕРВЫЙ. Шум летящей мухи. Очень навязчивый шум, профессор. Насквозь продирает.
УБОРЩИК. Часто повторяется?
ПЕРВЫЙ. Периодически. И очень навязчиво. От этого рождаются навязчивые и неприличные мысли, профессор. Грустные мысли.
УБОРЩИК. Так, так… Понимаю… (Достает из саквояжа воображаемые приборы, измеряет давление, смотрит на воображаемую шкалу.) Тю-тю… Скверно. Вегетативно-сосудистая дистония. Ярко причем выраженная. Но вы не волнуйтесь, господин Первый. Некоторое расстройство нервной системы… Вы слишком много работаете и если будете и дальше переутомляться, то в этом случае заболевание будет прогрессировать, а мои советы окажутся бездейственными. А они следующие.
ПЕРВЫЙ. Погодите! Так это не… муха?
УБОРЩИК. Какая муха?
ПЕРВЫЙ. Которая жужжит?!
УБОРЩИК. Помилуйте! Кто где жужжит?
ПЕРВЫЙ. Да в ухе же!
УБОРЩИК. В ухе?
Пауза.
УБОРЩИК. В ухе? Шум?
ПЕРВЫЙ. Да!!! И очень навязчивый!
УБОРЩИК. Помилуйте, какая муха? Откуда здесь взяться какой-то мухе? Это все от переутомления.
ПЕРВЫЙ. Отлегло… Вы истинный профессионал, профессор. Я вас награжу.
УБОРЩИК. Награды суетность, господин Первый. Все-таки выслушайте мои советы. Крепкий сон. Раз. Здоровая пища, соки. Два. Режим и никаких дел в течении двух-трех недель. Три. Отдых и отдых.
ПЕРВЫЙ. Вы, профессор, простите… Вы диверсант?
УБОРЩИК. Я?!
ПЕРВЫЙ. Вы понимаете, что вы мне советуете? Что вы мне с о в е т у е т е?! Да представляете ли вы себе хоть на мгновение, что произойдет с моим Великим народом, если я хоть на один день… хоть на час, оставлю, как вы мне советуете мои дела?! Вы даже мысленно не можете представить себе масштабы той незамедлительной катастрофы, если я хоть на одну минуту последую вашему совету! А я это представляю довольно отчетливо и ужасаюсь! И в частности ужасаюсь вашей судьбе…
УБОРЩИК. Простите меня, господин Первый! Но долг… Врачебная клятва… Я был вынужден…
ПЕРВЫЙ. Ну-ну-ну… Что ж, я верю в вашу искренность. Но все-таки у меня есть крохотный червячок сомнения… Поэтому давайте поговорим откровенно, как… э-э-э… двое старых, закадычных, добрых друзей.
УБОРЩИК. Польщен, господин Первый.
ПЕРВЫЙ. (Приобнимает Уборщика.) Понимаешь, старина, ведь, увы, только я один знаю, что на самом деле надо моему Великому, но темноватому во всех отношениях народу. Только я один и знаю, дружище!
УБОРЩИК. Да. Я понимаю.
ПЕРВЫЙ. Ну-ну, смелее! Свободнее! Добавьте что-нибудь демократичное, дружеское, например, братан, корефан, дуся, наконец. Демократичнее.
УБОРЩИК. Да. Я понимаю. Мон ами. (Пауза.) Мин херц. (Пауза.) Трудно мне…
ПЕРВЫЙ. Ну… ничего, ничего. Только теплее, отечественнее. Вот вы, мой старый друг, знаете, что именно надо нашему Великому народу? А?
УБОРЩИК. Что вы! Откуда мне? Я всего лишь скромный медицинский работник и политико-экономические проблемы для меня… темный лес.
ПЕРВЫЙ. Вот, дружище! Именно! Темный лес. И не ошибусь, если намекну, что и для других лес не менее темный, как и для вас. И только я один ясно вижу дорогу, которую указал мне Великий Учитель и велел вести по ней всех сквозь эту темную непроходимость, которую вы метко окрестили лесом. Очень точный эпитет, образный. Признайтесь своему старому корешку, вы стихи пишите?
УБОРЩИК. (Скромно.) Гекзаметром.
ПЕРВЫЙ. Подумать только! Надеюсь, вы член союза?
УБОРЩИК. (Еще более скромно.) Член.
ПЕРВЫЙ. Сколько таланта в одном человеке!
УБОРЩИК. Спасибо, дуся.
Пауза.
УБОРЩИК. Извините.
ПЕРВЫЙ. Нет! Правильно! Демократии не может быть только с одной стороны. С моей. И с вашей она тоже должна быть. Итак, вот вы, талантливейший человек, поэт, профессор, мой близкий друг – лечите наш народ не только посредством лекарств, но и метки словом. Но… не можете сказать, что надо нашему народу? Так?
УБОРЩИК. Честно говоря – нет. Не знаю.
ПЕРВЫЙ. (Добродушно смеется.) То-то и оно… Стоять во главе Великого государства – это, знаете ли, хлопотное дельце. Надо отказаться от самого себя и всецело отдаться думам о народе, жить вместе с ним, мучится его чаяниями и заботами, дышать с ним одним и тем же воздухом и есть один и тот же хлеб. Разумеется, наш, отечественный. При этом надо обладать силой, способной поднять народные массы на путь прогресса и совершенства. Только тогда с уверенностью можно ответить на мой вопрос – что народу надо. Я на этот вопрос ответил. Я дал своему народу все, что он хотел. Мой народ имеет все. В моем пространстве вы наравне с Богом. Хотите кофе?
УБОРЩИК. Благодарю… Для меня вы… открыли глаза на…
ПЕРВЫЙ. А вы мне советуете, старина, отдохнуть пару недель… Кстати, вот тут у меня все время что-то покалывает…
УБОРЩИК. Пустяки. Вы живой человек, оттого и покалывает.
ПЕРВЫЙ. Золотые слова. Спасибо. Я, действительно, живой и я страдаю. Да-да! Откроюсь вам… Ведь мы же с вами два старинных друга, напоминаю. Это может со стороны показаться, что я, ваш Первый, такой же бронзовый, как и наш Учитель. Нет, мой друг, я – живой. И сердце мое болит. Скажите мне, мой друг, вам больно смотреть на одинокую старушку, бредущую по скользкой дороге за хлебом?
УБОРЩИК. О, да, конечно! Больно и грустно.
ПЕРВЫЙ. Больно и грустно. Забыл спросить, как у вас со слухом?
УБОРЩИК. Ну, как сказать, нормально.
ПЕРВЫЙ. Вы сейчас ничего подозрительного не слышали? Например, жужжания, напоминающего полет голодной мухи?
УБОРЩИК. Мухи? Что вы! А, понимаю, у вас снова возник этот навязчивый шум в ушах?
ПЕРВЫЙ. Кажется, да. Но не будем отвлекаться. На чем я остановился в своих размышлениях?
УБОРЩИК. Вы сказали: «Больно и грустно».
ПЕРВЫЙ. Нет, это вы сказали. А я лишь скромно повторил. А теперь помножьте эту боль и грусть, навевающие одной старушкой, на тысячи старушек! Ибо когда я вижу одну старушку – я вижу всех! Да что там старушки! А старички? А дети? А наши матери, наши мамы? И это все в моем сердце! Вполне естественно, что оно пылает. Болит и пылает. Да, старина, я скоро сгорю. Но сгорю осознанно, во имя великой цели – дать своему народу, то, что он заслужил.
УБОРЩИК. Я преклоняюсь перед вами… Вы! Вы!
ПЕРВЫЙ. Успокойтесь, мой друг, это вполне обыденные для меня вещи. Это мой крест. Моя карма. Судьба. Но пока горит мое сердце, как сердце нашего Великого Учителя – будет так! И… спасибо вам, профессор, за добрые слова, которые, я чувствую, вы хотели бы сказать сейчас в мой адрес. Право, не стоит. Выслушать приятно, но нескромно. Не портите меня, дружище. И до скорой встречи, не смею вас больше утомлять.
УБОРЩИК. (Уходя.) Великий, великий… Сама скромность в своем величии. Истина! Какой урок!
Первый один. Ходит вокруг статуи кругами.
ПЕРВЫЙ. Но самое удивительное, что я не солгал ни единым словом… Мое сердце в самом деле пылает. Пусть в переносном смысле, пусть для красоты слога, но оно именно пылает! (Прислушивается.) Опять?! Это уже слишком! (Прислушивается.) Гробовая тишина. Возможно, я на самом деле переутомился. (Скромно.) Но что тут поделать? Надо трудиться – вот истина успеха.
Входит Уборщик.
УБОРЩИК. Ваша жена, господин Первый.
ПЕРВЫЙ. Как не вов… сколько раз нужно повторять – она имеет право входить без доклада! Не хватало мне тут склок и подозрений.
УБОРЩИК. Виноват!
ПЕРВЫЙ. Просите, просите!
УБОРЩИК. Обед подавать на двоих?
ПЕРВЫЙ. Боже сохрани! Не стоит ее к этому приучать.
УБОРЩИК. Слушаюсь.
ПЕРВЫЙ. Да, в каком она настроении?
УБОРЩИК. На мой взгляд, она немного не в духе. Она крушит мебель в приемной.
ПЕРВЫЙ. Хорошо, что мебель наша, отечественная. Да просите же!
Уборщик выходит и тотчас возвращается. Шаг быстрый, гнев в глазах.
ПЕРВЫЙ. Моя зайка… Ты чем-то недовольна? Мой котеночек чем-то рассержен? Я угадал? (Получает удар в плечо от Уборщика.) Угадал. Но ты, как всегда, где-то преувеличиваешь, моя птичка … (Получает еще удар.) Нет, кажется, все серьезнее. Моя малютка, ты же знаешь, твой котик, зайчик, птичик очень-очень занят… (Несколько ударов.) Я виноват, рыбка моя! Признаю. Мне нет оправдания в твоих глазах. Ты же знаешь, как я люблю и обожаю тебя, мой малыш, но я не могу, не могу, не могу, не могу разорваться, чтобы одновременно быть с тобой и за пультом управления нашей страной. Подумай, моя ласточка, что скажет наш Великий народ о нас с тобой? Обо мне и, особенно, о тебе! (Уборщик останавливается и внимает словам Первого.) С одной стороны они скажут все, как всегда. Слава мне, слава тебе и так далее. Это официально. А на своих кухнях? Именно там, среди запахов жаренного лука и ароматного кофе, я и ты, моя крошка, можем потерять свой авторитет навсегда! Мне гораздо важнее кухонное мнение моего народа, чем официальное. Ведь именно с кухонных, ни к чему не обязывающих разговоров, и начинаются все революции. Птичка!
УБОРЩИК. (Сквозь страшные рыдания.) Ты… ты… меня не лю…
ПЕРВЫЙ. Поверь, больше всего на свете!
УБОРЩИК. Ты изувечил мою молодость… Но это слишком банально! Ты пытаешься уничтожить и обескровить мою зрелость! А это уже преступление! И я… И я…
ПЕРВЫЙ. И ты?
УБОРЩИК. Развод!
ПЕРВЫЙ. Ты решила подать на развод?!
УБОРЩИК. Да! То есть, нет! Но, если ты так ставишь вопрос, то да!
ПЕРВЫЙ. Что ж… это твое право. Я понимаю, ты не эгоистка. Ты – женщина. И этим все сказано. Тебе, конечно, глубоко все равно, какая на сегодня атмосфера в нашей Великой стране. Но, видишь ли, я человек долга, а уж потом мужчина. И этим все сказано. Позор я переживу!
Первый подходит к воображаемому столу и выдвигает воображаемый ящик, достает из ящика что-то воображаемое и кладет на воображаемый стол.
УБОРЩИК. Зачем ты достал револьвер? Боже! С кем я делила эти долгие годы свое ложе? С кем я собиралась встретить свою старость? С этим вот чело… с этим вот трусом! Загубленная жизнь! Зачем ты достал револьвер?
ПЕРВЫЙ. Самый родной, самый близкий мне человек и на тебе! Полное взаимо-непонимание!
УБОРЩИК. А ты когда-нибудь понимал меня?
ПЕРВЫЙ. Я – да! (Показывает на воображаемый стол.) Вот бумага и ручка, дорогая. Мы можем, не откладывая, написать наши заявления в суд.
УБОРЩИК. Бумага? Куда ты спрятал револьвер? Я все поняла! Не выйдет! Я не стану писать никаких заявлений! Я лучше уеду к мамочке! Прощай!
ПЕРВЫЙ. Запомни, я буду скучать без тебя. Маме привет! Да, лапуля, вот тебе моя кредитная карточка, купи себе что-нибудь отечественное, машину, шубку или что-нибудь из ювелирки.
УБОРЩИК. Ты… хитрый! (Забирает воображаемую кредитную карточку.) Все равно, я в обиде!
Уборщик уходит. Через некоторое время появляется и стоит в полной растерянности. Первый, напротив, в хорошем настроении, что-то напевает.
ПЕРВЫЙ. Что вы там стоите в прострации? Где обед? Подавайте! Я, надеюсь, вы не накрыли на двоих? Потому что моя жена уже плотно пообедала мной. Ей постоянно хочется меня проглотить. И ничего не поделать – характер. Вылитая теща. Эти две хищницы единственные во всей стране люди, которым глубоко плевать, что я гроблюсь здесь с утра до ночи. Кстати, пока она здесь была, ничего не жужжало!
Во время монолога Первого Уборщик выходит за двери и сразу же возвращается, толкая перед собой воображаемую тележку с едой.
ПЕРВЫЙ. Что у нас сегодня на первое? Первое Первому! Каламбурчик! (Приподнимает у воображаемой супницы воображаемую крышку.) Фрикадельки! Как они похожи на воздушные шарики, плывущие в янтарном небе бульона…
Внезапно Первый и Уборщик надолго застывают. Затем медленно поворачиваются друг к другу и долго еще молчат.
ПЕРВЫЙ. Ну?
УБОРЩИК. Жужжит.
ПЕРВЫЙ. Я – слышу. Я спрашиваю, кто?
УБОРЩИК. Муха.
ПЕРВЫЙ. У вас тоже этот навязчивый шум в ушах? Это переходит все границы! Какая муха? Где она?
УБОРЩИК. Кружит над вашей головой, господин Первый.
ПЕРВЫЙ. Мне плохо. Вы что, её в и д и т е?!
УБОРЩИК. Да. Большая такая и зеленая. Навозная.
ПЕРВЫЙ. Вы вообще понимаете то, о чем сейчас говорите?
УБОРЩИК. Понимаю. Мне ее очень хорошо видно.
ПЕРВЫЙ. Кого?
УБОРЩИК. Муху.
ПЕРВЫЙ. НЕМОЖЕТБЫТЬЗДЕСЬНИКАКОЙМУХИ!!!
УБОРЩИК. Убедитесь сами. Вам для этого достаточно поднять голову.
ПЕРВЫЙ. Где?! Ничего нет! И никто не жужжит!
УБОРЩИК. Правильно, не жужжит. Потому что она села.
ПЕРВЫЙ. Как это села? Куда это села?
УБОРЩИК. Как бы это сказать… Она примостилась на пылающем сердце Великого Учителя.
ПЕРВЫЙ. Что она сделала?
УБОРЩИК. Примос… Пристрои… Приюти… Одним словом, там.
ПЕРВЫЙ. Вот, все кружится. Это сон. Дайте мне вашу руку…. Подведите меня к этой… ну, сами знаете…
Уборщик подводит Первого к статуе. Оба смотрят неотрывно на пылающее сердце в руке статуи.
УБОРЩИК. Теперь вы ее видите, господин Первый?
ПЕРВЫЙ. И совсем она не похожа на навозную. Обыкновенная муха.
УБОРЩИК. Ну, как же обыкновенная-то?! Вы видите, у нее брюшко с зеленым отливом?
ПЕРВЫЙ. Вижу. Ну и что?
УБОРЩИК. Так, значит, навозная. Просто маленький экземпляр.
ПЕРВЫЙ. У навозной брюшко с синим отливом. Это ребенок знает.
УБОРЩИК. Согласен. Но есть и с зеленым. У обыкновенных брюшки невыразительные, серые. Наша симпатичнее.
ПЕРВЫЙ. Ага, умывается, глянь-ко! Лапками туды-сюды…
УБОРЩИК. Точно, чистится… копалась в навозе, а теперь вот чистится. Большая такая куча навоза в огороде. Целая, наверное, грядка для огурцов. От такой грядки жар так и прет. Тепло там огурчикам…. И мушке нашей тепло…
Поворачиваются лицом друг к другу. Большая пауза.
ПЕРВЫЙ. (Шепотом.) Ты что такое городишь тут?!
УБОРЩИК. Ой, мамочки мои… Ведь этак… если имеется навозная муха, значит, обязательно где-то есть навоз, а следовательно есть и… и… и… (С непередаваемым ужасом.) Значит, если эта муха не плод нашего воображения, то она… она… реа…
ПЕРВЫЙ. А кто вам сказал, что это не плод? Плод! Может быть, вы собираетесь доказать мне обратное?
УБОРЩИК. Ну так вот же она!
ПЕРВЫЙ. Безумец! Кто вам поверит? Это так смешно, что у меня заранее колики в животе возникли. Ведь для того, чтобы доказать ее истинное существование, вам придется, не больше не меньше, как разрушить до основания всю нашу государственную систему и на ее обломках создать новую, в которой муха была бы реальностью, а наш Великий народ и вообще все наше отечественное – плодом воображения. Щенок! Следовательно, перед нами что?
УБОРЩИК. Плод.
ПЕРВЫЙ. Я искренне рад за вас.
УБОРЩИК. И я рад. Приятно выбраться из трясины заблуждений.
ПЕРВЫЙ. Умница. Послушайте, вот совершенно внезапно меня осенила блестящая идея. А не объявить ли нам трехдневный праздник? Вот так просто, ни с того, ни с сего, взять и обрадовать наш Великий народ. Приятные предпраздничные хлопоты. А? Парад, карнавал, фейерверки! На каждой площади по оркестру и по массовику затейнику. А?
УБОРЩИК. За
|
|
|
