Роль варягов в образовании государства у восточных славян.

Русь: варяги или славяне?

Прежде чем приступить к рассмотрению происхождения и первоначального значения слова “Русь”, необходимо договориться об отделении этого вопроса от проблемы происхождения Древнерусского государства, Киевской Руси.

Действительно, в древнейших отечественных источниках, прежде всего в “Повести временных лет”, названия славянских племен, вошедших в состав Древнерусского государства, довольно четко отделяется от Руси:“идоша [из контекста следует: представители чюди, словен, мери, веси, кривичей] за море к варягом к руси. Сице бо ся звахутьи варязи русь, яко се друзии зъвутся свие друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си”;“И рече Олег: “Исшийте парусы паволочиты руси, а словеном кропиньныя”, и бысть тако. И повеси щит свой въ вратех, показуа победу, и поиде от Царяграда. И воспяша русь парусы паволочиты, а словене кропиньны, и раздра а ветр: и реша словени: “Имеемся своим толстинам, не даны суть словенам пре паволочиты””. (Курсив мой. - И.Д.)

Приведенные примеры кажутся достаточно красноречивыми. Летописец не просто различает, но противопоставляет русь славянам, прямо отождествляя ее с варягами.Не менее последовательно различают русь и славян арабоязычные авторы.

Казалось бы, все данные источников сходятся, и можно совершенно обоснованно делать вывод о скандинавском происхождении летописной руси. Однако обращение к иным текстам “Повести временных лет” внезапно вносит неразрешимое противоречие в наметившуюся строгую дизъюнкцию. Вспомним, что сразу за уже приводившимся текстом, в котором русь стоит в одном ряду с “урманами, анъглянами и гътами”, следует:“Реша р_у_с_ь, чюдь, словени и кривичи и вси: “земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет. Да поидете княжит и володети нами” И изъбрашася 3 братья с роды своими, п_о_я_ш_а п_о с_о_б_е в_с_ю р_у_с_ь, и придоша”. (Курсив и разрядка мои. - И.Д.)

В этом тексте русь оказывается совсем в ином логическом ряду - вместе с теми кто призывал варягов: чюдью, словенами, кривичами и весью. Правда, уже в следующей фразе оказывается, что Рюрик, Трувор и Синеус пришли в новгородскую землю, “пояша по собе всю русь”. Это, кстати, точно соответствует утверждению Константина Багрянородного о том, что в полюдье “архонты” выходят из Киева “со всеми росами”. Круг замкнулся: судя по всему русь вновь оказывается пришлой. Хотя в последнем случае речь вряд ли может идти о каком-то этносе.

Тем не менее существуют и другие фрагменты начального русскоязычного летописания, в которых славяне не противопоставляются, а, напротив о_т_о_ж_д_е_с_т_в_л_я_ю_т_с_я с русью.

Вероятно, действительно, вопрос об этимологии слова “Русь” не следует смешивать с проблемой закрепления этого имени за определенной территорией - она должна рассматриваться самостоятельно. Пока же остановимся подробнее на происхождении самого интересующего нас термина.

Итак, мы имеем довольно своеобразную ситуацию, связанную с именами первых “русских” князей - как новгородских, так и киевских. И те, и другие оказываются “не своими”. Это с неизбежностью ставит вопрос:

 

Почему первые князья Древней Руси были иноземцами?

Вопрос этот любопытен, как в частном плане (“неужели мы такие отсталые, что даже сами государства создать не могли?”), так и в общем (“насколько вообще закономерно присутствие иноплеменников в составе ранних государственных структур?”). Стоит, однако, обратиться к истории других народов Европы и Азии, как все встает на свои места. Болгарское царство, Франция, герцогство Нормандия, Бретань, Ломбардия, королевство Англия, Сульджукский султанат - вот далеко не полный перечень государств, чьи названия восходят к этнонимам завоевателей, которые встали во главе их (булгары, франки, норманны, лангобарды, бритты, англы, тюрки-сельджуки).

Привлечение материалов, связанных с историей тех или иных стран и народов, ясно показывает: иноземные правители ранних государственных объединений - скорее закономерность, нежели исключение. Во главе подавляющего большинства зарождавшихся военно-политических союзов стояли представители других этносов. Причем зачастую племенное имя “постороннего” правителя становилось названием самого молодого государства. И в этом ряду Древняя Русь не стоит особняком.

Чем, однако, была вызвана такая “любовь” молодых государств к правителям-иностранцам (кстати, пришедшим подчас из стран, не имевших своей государственности)?

Ответ на этот вопрос, судя по всему, кроется в некоторых особенностях социальной психологии. Необходимость призвания иноплеменника в качестве главы государства - насущная необходимость, возникающая прежде всего в условиях межплеменного общения, доросшего до осознания общих интересов. При решении сложных вопросов, затрагивавших интересы всего сообщества в целом, “вечевой” порядок был чреват серьезными межплеменными конфликтами. Многое зависело от того, представитель какого племени станет руководить “народным” собранием. При этом, чем больше становилось подобное объединение, чем большее число субъектов оно включало, тем взрывоопаснее была обстановка. В таких ситуациях, видимо, предпочитали обращаться за помощью к иноплеменникам, решения которых в меньшей степени определялись интересами того или другого племени, а следовательно, были в равной степени удобны (или неудобны) всем субъектам такого союза. Приглашенные правители играли роль своеобразного третейского судьи, снимая межэтническую напряженность в новом союзе. Тем самым они как бы защищали членов этого союза от самих себя, не давая им принимать решения, которые могли бы привести к непоправимым - для существования самого сообщества - последствиям.

Роль варягов в образовании государства у восточных славян.

В таком контексте проще решается и вопрос о роли “варяжского элемента” в ранней истории Древнерусского государства. Даже те специалисты, которых традиционно причисляют к ярым “норманистам” признают, что“в процессе создания русского государства скандинавы выполнили функцию не основателей или завоевателей, а роль более скромную: одного из исторических факторов”.В то же время В.И Сергеевич высказал и несколько иную точку зрения, согласно которой призвание варяжских конунгов“имело решительные последствия для всей Руссой земли: оно положило начало особой породе людей, которые в силу своего происхождения от призванного князя считались способными к отправлению высшей судебной и правительственной деятельности”.

Чрезвычайно интересен вывод, к которому еще полвека назад пришел В.В. Мавродин.

“Анализ скандинавских вещественных памятников, обнаруженных в Восточной Европе и датируемых концом IX-X вв., приводит нас к выводу о том, что характер взаимоотношений норманнов со славянским и финским населением Восточной Европы того времени резко меняется по сравнению с началом и серединой IX в. И дело не только в том, что складывается другой великий торговый путь Восточной Европы, связывающий Север и Юг, Запад и Восток, путь “из варяг в греки”, более поздний в сношениях Западной Европы со странами Востока, нежели Волжский, датируемый серединой или началом второй половины IX в.Меняется сама роль норманнов на Руси. Это уже не разбойники, ищущие славы и добычи, воины-насильники, купцы-грабители. Норманны на Руси конца IX-X вв. выступают в роли купцов,...так как теперь в Гардарик ездили не грабить,...а торговать. Торговать фибулами и мечами, в последнем случае в прямом и переносном смысле, когда варяг предлагал в качестве товара свой боевой “франкийский” меч, а в придачу к нему свою воинскую доблесть, свой опыт мирового воина-бродяги, свою ярость берсекера, свою преданность тому, кто больше платит.

В конце IX-X вв. норманны на Руси выступают в качестве “варягов”-купцов, торгующих с Востоком, Западом и Константинополем (Миклагард) и снабжающих товарами иноземного происхождения все страны Востока, Юга и Запада и прежде всего самую Гардарик. Они выступают в роли воинов-наемников - “варягов”... Отдельные скандинавские ярлы оказываются более удачливыми и ухитряются захватить в свои руки власть в некоторых городах Руси, как это произошло с варягами Рогволдом..., осевшим в Полоцке.., а быть может, и в Турове (варяг Туры по преданию), и в Пскове (где сидели, видимо, варяги, так как Ольга, родом псковитянка, носит скандинавское имя Helga), и в других местах.

Большая же часть норманнских викингов выступала в роли наемных воинов-дружинников русских племенных князьков или русского кагана, вместе с другими княжескими дружинниками или вместе же с другими княжескими “мужами”, выполняя различные поручения в качестве “гостей”-купцов и “слов” (послов) князя, как это отметили Бертинские анналы.

От былого грабительства варягов на Руси не осталось и следа, хотя они и не раз пытались захватить власть, и, пользуясь силой, утвердить на Руси свою династию, вернее, сделать своих конунгов правителями на Руси.

Но в данном случае речь шла уже не о “насилиях” находников-варягов “из-за моря”, совершающих грабительские налет..., а о попытках их использовать в своих целях нарождающуюся русскую государственность, одним из винтиков которой были они сами, норманнские наемные дружины. Речь шла уже об удачных или неудачных авантюрах инкорпорированных русской государственностью дружинных организаций варягов, находящихся на службе у русских князей и каганов, а не об установлении власти “заморских” варягов, пытающихся стать повелителями славянских и финских земель и превратить их в объект грабежа и эксплуатации.

Варяги еще играли некую, и подчас очень большую, иногда решающую роль, но уже в качестве одного из элементов древнерусского общества. Они были составным, и далеко не главным элементом тех классово-господствующих сил древнерусского общества, которые складывали и создавали русское государство. Они были, так сказать, “одними из”, а не единственными... В этой привычной им, социально родственной, среде норманны охотно и быстро растворялись. Женясь на русских, эти скандинавские воины бесповоротно садились на русскую почву и русифицировались часто уже во втором поколении.

Но пока древнерусская государственность была слаба, пока существовало собственно несколько крупных государственных политических образований, множество слабых племенных княжений и море родов и общин во главе со “старейшинами”, пока не было единой русской державы, до тех пор норманнские искатели славы и наживы на отдельных этапах становились силой, способной навязать древнерусскому обществу свою власть”.

Эти достаточно корректные выводы вызвали в свое время жесткую критику. По словам С.А. Покровского, В.В. Мавродин “после долгих исканий очутился у разбитого корыта норманистской теории”. Этот упрек справедлив постольку, поскольку справедливо “норманизмом” называть любое признание присутствия скандинавских князей, воинов и купцов в Восточной Европе. Однако, как уже указывалось, вопрос о роли “варяжского элемента” в ранней истории Древнерусского государства решался чаще всего в рамках собственно исторической науки. Между тем, практически к такому же, как и В.В. Мавродин, выводу за несколько лет до него пришел фактический глава официальной советской историографии Б.Д. Греков:

“Если быть очень осторожным и не доверять деталям, сообщаемым летописью, то все же можно сделать из известных нам фактов вывод о том, что варяжские викинги, - допустим, даже и призванные на помощь одной из борющихся сторон, - из приглашенных превратились в хозяев и частью истребили местных князей и местную знать, частью слились с местной знатью в один господствующий класс. Но сколачивание аляповатого по форме и огромного по территории Киевского государства началось с момента объединения земель вокруг Киева и, в частности, с включения Новгорода под власть князя, сделавшего Киев центром своих владений. Если верить летописной традиции, то именно северные князья заняли Киев, который с этого времени и делается “матерью городов русских”, центром Киевского государства”.

Эта же мысль была дословно повторена в четвертом издании “Киевской Руси” (М.-Л., 1944. С. 258-259). Однако уже в публикации 1979 г. то же место звучит совсем по-другому, а именно:

“Если быть очень осторожным и не доверять деталям, сообщаемым летописью, то все же можно сделать из дошедших до нас легендарных преданий гипотетический вывод о том, что варяжские викинги, допустим, были даже призваны на помощь одной из борющихся сторон в качестве вспомогательного отряда. Но ведь это совсем не говорит об образовании ими государства. Варяги, очутившиеся в мощной славянской среде, удивительно быстро ославянились, и русская общественно-политическая жизнь пошла своим чередом без признаков влияний извне.

В истории Руси Рюрик не делает никакой грани. Гранью, и весьма существенной, является объединение Новгорода и Киева, т.е. Славии и Кявии в одно большое государство”.

Как видим, за пять лет в научных представлениях могут произойти очень большие сдвиги, особенно, если для этого появилась подходящая политико-идеологическая основа... Нельзя забывать, что последнее прижизненное издание “Киевской Руси” вышло в самый разгар борьбы с безродным космополитизмом и низкопоклонством перед Западом. Кстати в первом посмертном издании классического труда Б.Д. Грекова (М., 1953 г. С. 445) “призвание варяжских викингов” уже названо “случайным явлением”, а последняя из процитированных выше фраз завершается словами: “без всякого участия варягов”. Естественно, подобные “уточнения” были вызваны вовсе не изменением объема или содержания “известных нам фактов”. Напротив, они им противоречили. Тем не менее именно последние формулировки на несколько десятилетий вперед определили “магистральные пути” изучения “варяжского вопроса” в советской историографии. Завершенную форму “антинорманистские” построения получили в работах Б.А. Рыбакова, который писал:

"Историческая роль варягов на Руси была ничтожна. Появившись как "находники", пришельцы, привлеченные блеском богатой, уже далеко прославившейся Киевской Руси, они отдельными наездами грабили северные окраины, но к сердцу Руси смогли пробраться только однажды [захват Киева варяжским конунгом Олегом]. О культурной роли варягов нечего и говорит. Договор [с греками], заключенный от имени Олега и содержащий около десятка скандинавских имен олеговых бояр, написан не на шведском, а на славянском языке. Никакого отношения к созданию государства, к строительству городов, к прокладыванию торговых путей варяги не имели. Ни ускорить, ни существенно задержать исторический процесс на Руси они не могли".

Однако в советской исторической науке была и иная точка зрения. В последние годы она становится все более популярной. Ее развивал в ряде публикаций и выступлений В.Т. Пашуто. Отдавая должное “антинорманизму”, он в то же время отмечал:

“Источники сохранили нам немало свидетельств о выходцах из стран Северной Европы и их деятельности на Руси сперва в качестве враждебных “находников”, а затем как наемников – князей, воинов, купцов, дипломатов, сыгравших в общем положительную роль в строительстве славянской знатью огромного многоязычного Древнерусского государства”.

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: