Исторические условия появления «Домостроя»

«Домострой» – памятник русской нравоучительной литературы – появился во времена Ивана Грозного в Новгороде. Историки приписывают его перу Сильвестра, духовника царя, оказавшего большое влияние на него в благотворный период его деятельности.

Эта книга воспитала очень много поколений россиян. Отголоски ее наставлений чувствуются в нашем поведении и сегодня. «Домострой» имел огромное влияние на умы русских мыслителей. Чтобы понять нашу национальную специфику, обязательно надо заглянуть в эту мудрую книгу, познакомиться с этим великолепным памятником нашей истории, нашей культуры, нашей мысли. Тем более, что в отечественных учебниках эта книга несправедливо обойдена вниманием.

Среди причин этого можно назвать недоброжелательство к нам других народов, которые описывали Россию и русских весьма критически. Русским приписывали пороки и слабости, которые можно встретить у любого народа. Эти россказни воспитывали недоверие и неприязнь к русским. А мы, лишенные в XX веке собственной истории и философии, вынуждены были изучать науку в западноевропейском варианте, смотреть на себя чужими глазами. Вот и сложилось превратное представление о русских и «Домострое». Будто пьянство, разврат, мздоимство, леность – наши национальные черты, а любовь к жене и детям обязательно проявляется в побоях.

Чем объяснить такое недоброжелательство? Этим вопросом мучались и Ю. Крижанич в XVII веке, и И. Т. Посошков – в XVIII, и В. О. Ключевский – в XIX. Болезненно переживали клевету на русских и славянофилы. А. С. Хомяков писал: «Недоброжелательство к нам других народов, очевидно, основывается на двух причинах: на глубоком сознании различия во всех началах духовного и общественного развития России и Западной Европы и на невольной досаде перед этою самостоятельной силою, которая потребовала и взяла все права равенства в обществе европейских народов, отказать нам в этом праве они не могут, но и смириться с тем – тоже»^[86].

Еще одна причина – внутренняя. На «Домострой» бросила тень критика домостроевщины. «Домострой» и домостроевщина не одно и то же. Домостроевщина как сумма признаков определенной культуры была открыта в фактах русской жизни в XIX веке. В народнической публицистике этот термин стал употребляться для обозначения мерзостей социальной действительности. «Домострой» регламентировал быт XV–XVI веков. За три века жизнь сильно изменилась, но мерки позднего средневековья были перенесены в XIX век. Точнее сказать, факты позднего средневековья попытались оценить с точки зрения века XIX. «Домострой» – это свод правил, наставлений, как себя вести в быту. Он вобрал в себя плоды народной мудрости, практические правила, нормы поведения. Для русского же человека всегда было определенной чертой поведения – неприятие всех форм нормализации (вопреки естественному закону), его своевольство, «все назло». В.В. Колесов полагает, что если основным признаком домостроевщины считать суровый регламент, то такая домостроевщина неприемлема и сейчас[87].

Классическая литература XIX века тоже подхватила образ «Домостроя» с плеткой в руках отца и жестокостью хозяина. Это еще более способствовало углублению пропасти между «Домостроем» как литературным памятником и его толкованиями, мифами, созданными общественным сознанием. Представление о «Домострое» далеко отошло от самого памятника. Да, в «Домострое» есть и суровость воспитания, и принижение женщины, и жесткость хозяина. Но не следует забывать, что это памятник средневековой литературы. Время тогда было жестокое. Поэтому быт представлен в книге в соответствии с той эпохой. Не стоит делать акцент именно на этом. Гораздо больше в «Домострое» есть такого, на что следует обратить внимание, что не устарело и с позиций сегодняшнего дня, что проливает свет на особенности национального характера, что представляет собой вечные ценности. Сосредоточимся на этом. Попытаемся составить собственное мнение об этой книге, а не судить о ней по чужим толкованиям.

С родившимся в XIX веке мифом о том, что «Домострой» есть «сборник инструкций по истязанию всех подчиненных в патриархальной семье, и особенно женщин», не согласен и Д. Платонов^[88]. Телесные наказания не соответствуют духу книги, они – лишь крайняя форма воспитания. Но прежде всего муж жену должен «любовию наказывати» (наставлять), они должны «жити в любви и чистосердии». «Домострой» просто плохо прочитан.

«Домострой» – типичный для средневековья памятник нраво-учительной литературы. Повествовательный элемент в нем подчинен назидательным целям поучения. Каждое положение в нем аргументируется либо ссылками на Священное Писание, либо на изречения народной мудрости – пословицы. Последнее отличает «Домострой» от других средневековых источников. Это не просто «Экономия». Она проникнута стремлением к утверждению нравственного идеала. Христианская мораль распространяется на бытовые подробности жизни Дома – одно-временно и государства, и города, и имения, и семьи. Она ставит ограничения возможностям человека, подчиняет общепринятым нормам жизни. Первый исследователь «Домостроя» И. П. Сахаров характеризовал его как «обрядник всего, что делать и как жить».

На заре своего бытия Древняя Русь предпочла путь святости пути культуры. «Святость представляет идеал должной, духовно одобряемой жизни…» Это «квинтэссенция тех духовных черт и особенностей практического поведения, которые видятся как идеальные массовому сознанию определенной эпохи», это те черты, которые близки национальному характеру и представляются должными[89]. Начиная с Петра, Русь отдала предпочтение пути культуры. Однако в допетровскую эпоху сложился архетип духовной жизни, ставший идеалом для всех последующих поколений. «Домострой» есть памятник времен святой Руси, в котором можно увидеть идеал и потребительской культуры.

Г. Федотов выделяет два типа русской святости, которые сначала нераздельно существовали в Сергии Радонежском, но потом разошлись: тип Нила Сорского, главы «нестяжателей», и тип Иосифа Волоцкого, возглавившего церковно-политическое течение, которое получило название по его имени –«иосифляне»[90].

Православный церковный деятель Нил Сорский (ок. 1433–1508) проповедовал идеи мистического аскетизма, направленного не на истощение плоти, а на духовный подвиг. Почва подвигов – мысль и сердце, а не тело; цель подвигов – внутреннее совершенствование, совершенствование души. Поэтому излишнее истощение тела может лишь воспрепятствовать нравственному самосовершенствованию, так как слабое тело не в силах вынести бремя подвига. Источником нравственного подвига является авторитет «Божественного Писания». Нил Сорский – противник всякой «внешности», поэтому он не только против чрезмерного поста, но и против всяческих излишеств в быту. Ссылаясь на Евангелие, он писал: «Очисти келью твою и скудость вещей научит тя воздержанию. Возлюби нищету и нестяжание и смирение»[91]. Бедность для него идеал не только личной жизни, но и идеал церковный. Пышное убранство церквей, дорогие сосуды и одежды он считал излишним; чем жертвовать церкви, лучше раздать нищим. На соборе 1503 года он выступил против землевладельческих прав монастырей, что, по его мнению, было причиной нравственной деградации монашества.

Нил Сорский – организатор так называемого «скитского житья», существовавшего кое-где на Востоке, но не известного до него на Руси. В своих сочинениях он имеет в виду монахов, главной задачей которых являются духовно-нравственные наставления и советы. До мира ему нет дела, ибо там все обманчиво и им не стоит дорожить. «Мир, – говорит он, – ласкает нас сладкими вещами, после которых бывает горько. Блага мира только кажутся благами, а внутри исполнены зла. Те, которые искали в мире наслаждения, все потеряли: богатство, честь, слава - все минет, все опадет, как цвет. Того Бог возлюбил, кого изъял от мира» (то есть в иночество)[92]. Поэтому миссию монастырей он видел в реализации их как религиозно-нравственных центров, источников духовного «слова».

Пост у Нила есть только воздержание и умеренность, чтобы тело не потеряло работоспособности. Обоснование этого вывода напоминает рассуждения Аристотеля о «золотой середине». Всякий богоугодный человек может вкушать всякую хорошую пищу, но только с воздержанием. «Лучше, – говорит он, – с разумом пить вино, чем пить глупо воду. Если человек замечает, что та или другая пища, утучняя его тело, возбуждает в нем дурные наклонности, воспитывает в нем сластолюбие, он должен удаляться от нее, а если тело требует поддержки, то он должен принимать всякую пищу и питье как целебное средство. Безмерный пост и пресыщение равным образом предосудительны…» Но «безмерный пост и безмерное воздержание приносят еще более вреда, чем ядение до сытости»[93].

Заглядывая в человеческую душу, Нил насчитывает восемь дурных помыслов, которые надо пресекать в зародыше: «чревообъядение, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость». Если помысел овладевает душою, такое состояние он называет «пленением», а если человек совершенно и надолго отдается ему – это «страсть». С этими состояниями нужно вести внутреннюю борьбу. Подвиг, по Нилу Сорскому, есть «умное делание», означающее борьбу с дурными помыслами. Победа над ними приводит к высочайшему, блаженному состоянию души и приближает к божеству. «Умная молитва» не только очищает тело, душу и ум человека, но и является высшей целью самосовершенствования, выше всех добродетелей. Внешняя же религиозная обрядовость, искусственные приемы монашеского аскетизма (умерщвление плоти) второстепенны, уводят от истинного пути.

Известный русский историк Н. И. Костомаров пишет, что нелюбовь Нила к роскоши была столь велика, что после смерти его составилось предание: когда царь хотел построить в его пустыни каменную церковь, то преподобный явился во сне и не приказал строить каменной церкви, а велел воздвигнуть деревянную.

Такая позиция означала пренебрежение мирским и противоречила позиции Иосифа Волоцкого (1439/1440–1515) с его хозяйственностью, практицизмом, личной волей, одобрением телесной и бытовой красоты. Монашескую жизнь он рассматривал как особого рода социальное служение. Монастырь, считал он, есть центр всей окрестной жизни, проводник справедливости и милосердия. Его богатства, его села и земли должны быть средством для благотворительности. Во время голода продукты раздавались голодающим, а для сирот устраивался приют. Социальное служение монастырей требовало средств и потому Иосиф Волоцкий выступал против Нила Сорского и «нестяжа-телей», за сохранение монастырского землевладения. На первый план он выдвигал не внутреннее духовное совершенствование личности, а социальную миссию религии и церкви как организующего начала человеческого общежития. Отсюда – идея необходимости сосредоточения богатств в монастырях для благотворительности, а также аскетическая строгость монашеского общежития и обязанность трудиться. Отдавая приоритет внешнему порядку, строгому выполнению монастырского устава, Иосиф Волоцкий много внимания уделял строительству храмов, церковному убранству, писанию икон. «Прежде о телесном благообразии и благочинии попечемся, потом же и о внутреннем хранении», – утверждал он [94].

Если идеи Нила Сорского и его последователей Вассиана Патрикеева, Артемия Троицкого, Максима Грека, Матвея Башкина, князя А. Курбского предполагали большую личную свободу, терпимость, самостоятельное мышление, то «иосифлян», напротив, отличала непримиримость к инакомыслию, всякого рода ересям. Ожесточенная борьба против «нестяжателей» развернулась игуменом Волоколамского монастыря Даниилом, ставшим с 1522 года митрополитом Московским. Он возглавил «иосифлян» после смерти Иосифа Волоцкого. На соборе 1525 года был осужден за неточности переводов (а фактически – за обличение внешнего направления благочестия) Максим Грек; собор 1531 года признал еретиком Вассиана Патрикеева; в 1553–1554 годах уже при митрополите Макарии в заточении оказалось много «заволжских старцев-нестяжателей», в том числе Артемий Троицкий. Скиты опустели. Победило направление внешнего, обрядоверческого благочестия. Сторонники «умной» молитвы, внутреннего самосовершенствования, духовной свободы, независимости церкви от светской власти потерпели поражение. «Иосифлянство» превратилось в официальную идеологию русской православной церкви (среди иосифлянских публицистов – старец Филофей, архиепископ Феодосий).

В это время и появляется «Домострой».