Т е э т е т. А что называешь так ты?

С о к р а т. Я называю так рассуждение, которое душа ведет сама с собою о том, что она наблюдает. Объясняю тебе это как человек, который сам ничего не знает. Я воображаю, что, мысля, она делает не что иное, как рассуждает, сама себя спрашивая и отвечая, утверждая и отрицая. Когда же она, медленнее или живее уловив что-то, определяет это и более не колеблется, - тогда мы считаем это ее мнением. Так что, по мне, иметь мнение - значит рассуждать, а мнение - это словесное выражение, но без участия голоса и обращенное не к кому-то другому, а к самому себе, молча. А тебе как кажется?

Т е э т е т. Так же.

С о к р а т. Значит, когда кто-то мнит одно вместо другого, он, видимо, утверждает про себя, что одно есть другое.

Т е э т е т. Как же иначе?

С о к р а т. Припомни, не говорил ли ты когда-нибудь про себя, что прекрасное скорее всего есть безобразное, а несправедливое - справедливое, или, самое главное, не принимался ли ты убеждать себя, что-де одно - это скорее всего другое? Или же совсем наоборот - даже и во сне ты не отваживался себе сказать, что нечетное на самом деле есть четное, или что-либо еще в этом роде?

Т е э т е т. Ты прав.

С о к р а т. А думаешь, кто-то другой, в здравом ли уме или в исступлении, отважится усердно твердить самому себе и себя убеждать, что бык непременно есть лошадь или что два - это единица!

Т е э т е т. Клянусь Зевсом, я этого не думаю.

С о к р а т. Тогда, если рассуждать про себя и значит мнить, то никто, рассуждая о двух вещах, составляя себе о них мнение и охватывая их душой, не скажет и не будет мнить, что одно есть другое. И тебе нужно оставить речь [о другом]. Ибо я снова повторяю, что никто не мнит, будто безобразное прекрасно или еще что-нибудь в этом роде.

Т е э т е т. Я оставляю это и одобряю то, что ты говоришь.

С о к р а т. Стало быть, имеющему мнение об обеих вещах невозможно мнить, что одно есть другое.

Т е э т е т. Видимо.

С о к р а т. Но ведь, имея мнение лишь об одном из двух, а о другом - нет, он и вовсе никогда не станет мнить, что одно есть другое.

Т е э т е т. Ты прав. Иначе он вынужден был бы коснуться и того, о чем он не имеет мнения.

С о к р а т. Следовательно, заблуждение невозможно ни для того, кто имеет мнение об обеих вещах, ни для того, кто имеет его об одной из двух. Поэтому если бы кто-то определил ложное мнение как мнение об ином, он ничего бы этим не сказал. Итак, ни в этом случае, ни в прежних наше мнение не оказывается ложным.

Т е э т е т. Похоже, что нет.

С о к р а т. И все же, Теэтет, если окажется, что не бывает ложного мнения, нам придется признать много нелепого.

Т е э т е т. Например?

С о к р а т. Я не скажу тебе, пока не попытаюсь рассмотреть это со всех сторон. Ведь мне было бы стыдно за нас, если бы, оказавшись в тупике, мы вынуждены были бы допустить то, о чем я говорю. Если же мы найдем выход и получим свободу, тогда мы сможем сказать, что другие находятся в сходном положении, и так избавиться от насмешек. Но если мы сами будем спотыкаться на каждом шагу, то, думаю я, нам придется, смирившись, довериться своему рассуждению - пусть оно кидает и вертит нас, словно пловцов, как ему вздумается. Итак, слушай, какой еще выход я нахожу для нас в наших поисках.

Т е э т е т. Говори же.

С о к р а т. Я не стал бы утверждать, что мы были правы, согласившись, будто невозможно кому-то известное представлять себе неизвестным и таким образом обмануться. Напротив, некоторым образом это возможно.

Т е э т е т. Не имеешь ли ты в виду того, что я и тогда еще подозревал, когда мы говорили, что бывает нечто в таком роде: я, зная Сократа, но видя издали другого, незнакомого мне человека, принимаю его за Сократа, которого я знаю. В таких вот случаях бывает то, о чем ты говоришь.

С о к р а т. Вот потому-то не отказаться ли нам от этого [предположения], поскольку оно заставляет нас не знать того, что мы знаем?

Т е э т е т. Ну что ж, давай откажемся.

С о к р а т. И давай будем исходить не из этого предположения, а из другого, и, может быть, нам улыбнется удача, а может быть, и наоборот. Однако мы очутились в таком положении, когда приходится прощупать наше рассуждение со всех сторон. Смотри же, дело ли я говорю. Может ли тот, кто прежде чего-то не знал, научиться этому впоследствии?

Т е э т е т. Конечно, может.

С о к р а т. А затем и другому и третьему?

Т е э т е т. Почему бы и нет?

С о к р а т. Так вот, чтобы понять меня, вообрази, что в наших душах есть восковая дощечка; у кого-то она побольше, у кого-то поменьше, у одного - из более чистого воска, у другого - из более грязного или у некоторых он более жесткий, а у других помягче, но есть у кого а и в меру.

Т е э т е т. Вообразил.

С о к р а т. Скажем теперь, что это дар матери Муз, Мнемосины, и, подкладывая его под наши ощущения и мысли, мы делаем в нем оттиск того, что хотим запомнить из виденного, слышанного или самими нами придуманного, как бы оставляя на нем отпечатки перстней. И то, что застывает в этом воске, мы помним и знаем, пока сохраняется изображение этого, когда же оно стирается или нет уже места для новых отпечатков, тогда мы забываем и больше уже не знаем.

Т е э т е т. Пусть так.

С о к р а т. Стало быть, знающий это и рассматривающий что-то из того, что он видит и слышит, может ли таким вот образом составить себе ложное мнение?

Т е э т е т. Каким же это?

С о к р а т. Принимая известное иной раз за известное, иной раз за неизвестное. Ведь прежде мы плохо сделали, признав это невозможным.

Т е э т е т. Как же ты это объясняешь теперь?

С о к р а т. По поводу этого надо дать следующее объяснение, определив, что невозможно: зная что-то и имея в душе соответствующий отпечаток, но не ощущая этого, принять это за нечто другое, что ты также знаешь и отпечаток чего имеешь, но что ты не ощущаешь; известное принять за то, чего не знаешь и отпечатка чего не имеешь; неизвестное принять за неизвестное; неизвестное принять за известное; ощущаемое принять за другое ощущаемое; ощущаемое принять, за что-то неощущаемое; неощущаемое принять за неощущаемое; неощущаемое принять за ощущаемое; известное и ощущаемое и имеющее соответствующий ощущению знак считать другим известным, ощущаемым и имеющим соответствующий ощущению знак; это еще более невозможно, чем все прежнее, - если только это бывает; известное и ощущаемое, имея правильный отпечаток, принять за [другое] известное, равно как известное и ощущаемое, при тех же условиях, принять за [другое] ощущаемое; неизвестное и неощущаемое принять за [другое] неизвестное и неощущаемое; неизвестное и неощущаемое принять за неизвестное; неизвестное и неощущаемое принять за неощущаемое. Все это отличается невозможностью в каждом таком случае иметь ложное мнение. Остаются только вот какие случаи, если где-то это бывает возможным.

Т е э т е т. Какие же? Разве что из них я пойму тебя скорее. Пока что я не поспеваю за тобой.

С о к р а т. Случаи, когда то, что знаешь, принимаешь за нечто другое из того, что знаешь и ощущаешь; либо неизвестное, но ощущаемое, или же и известное и ощущаемое за другое известное и ощущаемое.

Т е э т е т. Теперь я еще больше отстал от тебя.

С о к р а т, Тогда вот что выслушай еще раз. Зная Феодора и внутренне помня, каков он, и зная таким же образом Теэтета, разве не могу я иной раз видеть вас самих, а иногда и нет, иной раз прикасаться к вам, а когда-то - нет, либо слышать или же ощущать другим каким-нибудь чувством, а иной раз не иметь от вас никакого ощущения, однако при этом помнить и ничуть не хуже вас про себя знать?

Т е э т е т. Разумеется.

С о к р а т. Итак, из того, что я хочу объяснить, прежде всего усвой, что можно не ощущать известного, равно как и ощущать.

Т е э т е т. Верно.

С о к р а т. Стало быть, и неизвестное часто можно не ощущать, но часто - только ощущать.

Т е э т е т. Возможно и это.

С о к р а т. Смотри же, не станет ли теперь понятнее. Сократ знаком и с Феодором, и с Теэтетом, но не видит ни одного из них и не получает другого какого-либо от них ощущения. При этом он никогда не мог бы внутренне себе представить, что Теэтет - это Феодор. Дело я говорю или нет?

Т е э т е т. Ты прав.

С о к р а т. Итак, это было первое из того, о чем я говорил.

Т е э т е т. Да, первое.

С о к р а т. Теперь второе: зная одного из вас, а другого - не зная и не ощущая ни того ни другого, я никогда не счел бы того, кого знаю, тем, кого не знаю.

Т е э т е т. Правильно.

С о к р а т. В-третьих, не зная и не ощущая ни одного из вас, я не счел бы одного из мне неизвестных за другого мне неизвестного. Проследи так же все остальное, как бы прослушав это заново, и ни в одном из этих случаев я никогда не составлю себе ложного мнения о тебе или о Феодоре, независимо от того, знаю или не знаю я обоих или одного знаю, а другого - нет. И так же с ощущениями, если только ты за мной поспеваешь.

Т е э т е т. Поспеваю.

С о к р а т. Итак, остается следующее: ложное мнение бывает в том случае, когда, зная и тебя, и Феодора, имея на той знакомой нам восковой дощечке как бы отпечатки ваших перстней, но недостаточно отчетливо видя вас обоих издали, я стараюсь придать каждому его знак в соответствии с моим зрительным ощущением и приспособить его к старому следу, чтобы таким образом получилось узнавание. И если мне это не удается, и, как, обуваясь, путают башмаки, так же и я зрительное ощущение от каждого из них прикладываю к чужому знаку или, как в зеркале, путаю правое и левое и ошибаюсь, тогда-то и получается заблуждение, а тем самым - ложное мнение.

Т е э т е т. Похоже на то, Сократ. Диву даюсь, как ты толкуешь свойство [ложного] мнения.

С о к р а т. И еще вот. Я знаю обоих, а одного из них вдобавок еще ощущаю, другого же - нет; в этом случае я провожу узнавание не в соответствии с ощущением, - об этом я говорил недавно, и тогда ты не понимал.

Т е э т е т. Да, тогда я не понимал.

С о к р а т. Я же говорил о том, что, зная и ощущая одного и проводя его узнавание в соответствии с получаемым от него ощущением, никто не примет его за кого-то из тех, кого он знает и ощущает и чье узнавание он тоже проводит в соответствии с ощущением. Так ли было?

Т е э т е т. Да.

С о к р а т. Оставался же тот случай, о котором мы толкуем теперь, говоря, что ложное мнение появляется тогда, когда, зная и видя обоих или ощущая их другим каким-либо ощущением, кто-то распределяет знаки обоих не в соответствии с ощущениями, но, как плохой стрелок, не попадает в цель и ошибается; это и называется, стало быть, ложным мнением.

Т е э т е т. Похоже на то.

С о к р а т. Итак, когда для одного из знаков ощущение налицо, а для другого - нет, знак же отсутствующего ощущения прилаживается к тому ощущению, которое присутствует, все это обманывает разум. Одним словом, по поводу неизвестного и никогда не ощущавшегося не может быть, видимо, ни обмана, ни ложного мнения, ежели только теперь мы рассуждаем здраво. Что же касается известного и ощущаемого, то в нем самом вращается и кружится мнение, становясь истинным или ложным: то, что прямо и непосредственно сопоставляет отпечатлеваемое и уже бывший отпечаток, - это истинное мнение, а криво и косвенно - ложное.

Т е э т е т. Ну разве это не прекрасное рассуждение, Сократ?

С о к р а т. Еще не то скажешь, когда услышишь следующее. Ведь иметь истинное мнение - прекрасно, а заблуждаться - постыдно.

Т е э т е т. А как же иначе?

С о к р а т. И вот что, как говорят, происходит отсюда. Если в чьей-то душе воск глубок, обилен, гладок и достаточно размят, то проникающее сюда через ощущения отпечатывается в этом, как говорил Гомер, сердце души, а «сердце» у Гомера не случайно звучит почти так же, как воск, и возникающие у таких людей знаки бывают чистыми, довольно глубокими и тем самым долговечными. Как раз эти люди лучше всего поддаются обучению, и у них же наилучшая память, они не смешивают знаки ощущений и всегда имеют истинное мнение. Ведь отпечатки их четки, свободно расположены, и они быстро распределяют их соответственно существующему (так это называют), и этих людей зовут мудрецами. Или тебе это не по душе?

Т е э т е т. Чрезвычайно по душе.

С о к р а т. Когда же это сердце, которое воспел наш премудрый поэт, космато или когда оно грязно и не из чистого воска и либо слишком рыхло, либо твердо, то у кого оно рыхлое, те хоть и понятливы, но оказываются забывчивыми, те же, у кого твердое, - наоборот; у кого же воск негладкий, шершаво-каменистый, смешанный с землей и навозом, у тех получаются неясные отпечатки. Неясны они и у тех, у кого жесткие восковые дощечки, ибо в них нет глубины, и у тех, у кого они чересчур мягки, ибо отпечатки, растекаясь, становятся неразборчивыми. Если же ко всему тому у кого-то еще и маленькая душонка, то, тесно наползая один на другой, они становятся еще того неразборчивее. Все эти люди бывают склонны к ложному мнению. Ибо когда они что-то видят, слышат или обдумывают, они, медлительные, не в силах к каждому быстро отнести ему соответствующее и, распределяя неправильно, по большей части и видят, и слышат, и мыслят превратно. Про таких говорят, что они заблуждаются относительно существующего, и называют их неучами.

Т е э т е т. Ты прав, как никто, Сократ.

С о к р а т. Итак, скажем ли мы, что у нас бывают ложные мнения?

Т е э т е т. Решительно.

С о к р а т. А истинные тоже?

Т е э т е т. И истинные.

С о к р а т. Итак, будем считать, что мы пришли к достаточно твердому соглашению и у нас, безусловно, бывают оба этих мнения?

Т е э т е т. В высшей степени так.

С о к р а т. Пожалуй, страшно, Теэтет, и поистине неприятно быть праздным болтуном.

Т е э т е т. Как так? К чему ты это сказал?

С о к р а т. Досадуя на свою тупость и порядочную болтливость. Ну как еще это можно назвать, когда кто-то и так и этак растягивает свои рассуждения и по лености не может ни принять хоть одно, ни от него отказаться?

Т е э т е т. Да, но тебе-то на что досадовать?

С о к р а т. Я не только досадую, но и боюсь, что не сумею отчитаться, если кто-то спросит меня: «Сократ, ты нашел, что ложное мнение возникает не от взаимодействия ощущений и не в мыслях самих по себе, но от соприкосновения ощущения с мыслью?» Полагаю, я с самодовольным видом подтвержу это, как некое прекрасное открытие, сделанное нами.

Т е э т е т. Мне, по крайней мере, кажется, Сократ, что ничего постыдного в только что изложенном нет.

С о к р а т. «Значит, ты утверждаешь, - скажет он, - что человека, которого мы только мыслим, но не видим, мы никогда не сочтем лошадью, которую в свою очередь мы тоже не видим и не осязаем, и никак иначе не ощущаем, а только мыслим?» Я думаю, мне придется согласиться.

Т е э т е т. И правильно сделаешь.

С о к р а т. «Что же, - скажет он, - одиннадцать, которое всего только кем-то мыслится, никогда нельзя будет счесть за двенадцать, которое тоже лишь мыслится?» Давай-ка отвечай!

Т е э т е т. Но я отвечу, что, когда видишь или осязаешь, можно принять одиннадцать за двенадцать, но мысленно такое представление об этих числах невозможно.

С о к р а т. Что же? Думаешь, если кто-то будет рассматривать про себя пять и семь, - не воображать себе пять и семь человек или что-то еще в этом роде, но рассматривать сами числа пять и семь, которые, как мы говорили, суть знаки, запечатленные на дощечке из воска, и по поводу которых нельзя составить себе ложного представления, - так вот, спрашивая себя, сколько же это будет вместе, какой-то человек, подумавши, скажет, что одиннадцать, а какой-то - что двенадцать? Или все и подумают и скажут, что двенадцать?

Т е э т е т. Клянусь Зевсом, нет! Многие скажут, что одиннадцать. Если же кто-то будет рассматривать большие числа, то и ошибка будет больше. Ведь ты, я думаю, скорее говоришь о всяком числе.

С о к р а т. Ты правильно думаешь. И заметь, тогда происходит вот что: те самые оттиснутые в воске двенадцать принимаются за одиннадцать.

Т е э т е т. Пожалуй, так.

С о к р а т. Итак, не возвращаемся ли мы к прежнему рассуждению? Ведь испытывающий нечто известное принимает это за другое, также известное, а это, как мы говорили, невозможно; так мы и вынуждены были признать, что ложного мнения не бывает, чтобы не заставлять одного и того же человека одновременно и знать и не знать одно и то же.

Т е э т е т. Ты совершенно прав.

С о к р а т. Итак, нужно объявить, что ложное мнение - это нечто иное, нежели отход мысли от ощущения. Иначе мы никогда не заблуждались бы в области мысли как таковой. А так получается, что либо не бывает ложного мнения, либо можно не знать известного. Что из этого ты выбираешь?

Т е э т е т. Трудный выбор ты предлагаешь, Сократ.

С о к р а т. Однако боюсь, наше рассуждение не до пускает ни того ни другого. Впрочем, надо дерзать до конца: что, если нам отбросить стыд?

Т е э т е т. Каким образом?

С о к р а т. Пожелав ответить, что такое есть знание.

Т е э т е т. Что же в этом бесстыдного?

С о к р а т. Тебе, как видно, и невдомек, что с самого начала наше рассуждение было поиском знания; ведь мы не знали, - что это такое.

Т е э т е т. Нет, я понимаю.

С о к р а т. А по-твоему, это не бесстыдство, не зная знания, объяснять, что значит «знать»? Дело в том, Теэтет, что мы давно уже нарушаем чистоту рассуждения. Уже тысячу раз мы повторили: «познаём» и «не познаём», «знаем» или «не знаем», как будто бы понимая друг друга, а меж тем, что такое знание, мы так еще и не узнали. Если хочешь, то и теперь, в этот самый миг, мы опять употребляем слова «не знать» и «понимать», как будто бы уместно ими пользоваться, когда именно знания-то мы и лишены.

Т е э т е т. Но каким образом ты будешь рассуждать, Сократ, избегая этих слов?

С о к р а т. Никаким, пока я - это я. Если бы я был завзятым спорщиком или если бы такой муж здесь присутствовал, то и он приказал бы нам избегать этого и упрекнул бы меня за мои речи. Но поскольку мы люди маленькие, то хочешь, я возьму на себя смелость сказать, что такое «знать»? Мне кажется, какая-то польза в этом была бы.

Т е э т е т. Ради Зевса, отважься. Даже если ты и не воздержишься от тех слов, то все равно получишь полное прощение.

С о к р а т. Итак, слыхал ли ты, как теперь толкуют это самое «знать»?

Т е э т е т. Может быть, и слыхал, однако сейчас не припоминаю.

С о к р а т. Говорят, что это значит «обладать знанием».

Т е э т е т. Верно.

С о к р а т. Значит, мы не много изменим, если скажем «приобретать знание»?

Т е э т е т. А чем, по-твоему, второе отличается от первого?

С о к р а т. Возможно, ничем. Однако выслушай, что мне здесь представляется, и проверь вместе со мной.

Т е э т е т. Если только смогу.

С о к р а т. Мне кажется все же, что «обладание» и «приобретение» - не одно и то же. Например, если кто-то, купив плащ и будучи его владельцем, не носит его, то мы не сказали бы, что он им обладает, но сказали бы, что он его приобрел.

Т е э т е т. Верно.

С о к р а т. Смотри же, может ли приобретший знание не иметь его? Например, если кто-нибудь, наловив диких птиц, голубей или других, стал бы кормить их дома, содержа в голубятне, ведь в известном смысле можно было бы сказать, что он всегда ими обладает, поскольку он их приобрел. Не так ли?

Т е э т е т. Да.

С о к р а т. В другом же смысле он не обладает ни одной [из пойманных] птиц, но лишь властен когда угодно подойти, поймать любую, подержать и снова от пустить, поскольку в домашней ограде он сделал их ручными. И он может делать так столько раз, сколько ему вздумается.

Т е э т е т. Это так.

С о к р а т. Опять-таки, как прежде мы водрузили в душе неведомо какое восковое сооружение, так и теперь давай еще раз построим в каждой душе нечто вроде голубятни для всевозможных птиц, где одни будут жить стаями отдельно от других, другие же либо небольшими стайками, либо поодиночке, летая среди остальных как придется.

Т е э т е т. Считай, что построили. И что же дальше?

С о к р а т. Следует сказать, что, пока мы дети, эта клетка бывает пустой - ведь под птицами я разумею знания, тот же, кто приобрел знание, запирает его в эту ограду, и мы скажем, что он выучил или нашел предмет, к которому относилось это знание, и что в этом-то знание и состоит.

Т е э т е т. Пусть будет так.

С о к р а т. Впоследствии, когда вздумается, он опять ловит знание и, поймавши, держит, а потом снова отпускает, - смотри сам, какими это нужно назвать словами: теми же, что и раньше, когда он приобретал [знание], или другими. И вот откуда ты яснее постигнешь, что я имею в виду. Ведь арифметику ты относишь к искусствам?

Т е э т е т. Да.

С о к р а т. Предположи, что арифметика - это охота за всевозможными знаниями четного и нечетного.

Т е э т е т. Предположил.

С о к р а т. С помощью своего искусства тот, кто его передает, думаю я, и сам держит прирученными знания чисел, и обучает им других.

Т е э т е т. Да.

С о к р а т. И передающего [знания] мы называем учителем, принимающего их - учеником, а содержащего приобретенные [знания] в своей голубятне - знатоком?

Т е э т е т. Именно так.

С о к р а т. Обрати же внимание на то, что из этого следует. Не тот ли знаток арифметики, кто знает все числа? Ведь в душе у него присутствуют знания всех чисел.

Т е э т е т. Ну и что?

С о к р а т. Значит, в любое время он может либо про с себя пересчитывать эти числа, либо сосчитать какие-то внешние предметы, поскольку они имеют число?

Т е э т е т. А как же иначе?

С о к р а т. И мы предположим, что считать - это не что иное, как смотреть, какое число может получиться?

Т е э т е т. Так

С о к р а т. Значит, кто исследует то, что знает, кажется как бы незнающим, а мы уже договорились, что он знает все числа. Тебе случалось слышать о подобных несообразностях?

Т е э т е т. О, да.

С о к р а т. В нашем сравнении с приобретением и охотой за голубями мы говорили, что охота была двоякая: до приобретения с целью приобрести и после приобретения, чтобы взять в руки и подержать то, что давно уже приобретено. Не так ли и знаток имеет те знания и знает то, что он давно уже изучил, и может снова изучить то же самое, вновь схватывая и удерживая в руках знание каждой вещи, которое он давно приобрел, но не имел в своем разуме наготове?

Т е э т е т. Правильно.

С о к р а т. Только что я тебя спрашивал, каким выражением нужно воспользоваться, говоря о тех случаях, когда знаток арифметики, собираясь считать, а знаток грамматики - читать, вновь стал бы узнавать от себя, знающего, то, что он знает?

Т е э т е т. Но это нелепо, Сократ.

С о к р а т. Но можем ли мы сказать, что он читает или считает неизвестное, если признаем, что он знает все буквы и любое число?

Т е э т е т. Да и это бестолково.

С о к р а т. Не хочешь ли ты, чтобы мы сказали, что нам дела нет до того, куда заблагорассудится кому потащить слова «знать» и «учиться», коль скоро мы определили, что одно дело - приобретать знания, а другое - ими обладать? И не утверждаем ли мы, что невозможно, чтобы кто-то не приобрел того, что он приобрел, так что никогда уже не может получиться, что кто-то не знает того, что он знает, ложное же мнение, напротив, составить себе об этом возможно. Дело в том, что можно и не иметь какого-то знания и, охотясь за порхающими вокруг знаниями, по ошибке принять одно за другое. Так например, можно принять одиннадцать за двенадцать, поймав у себя самого знание одиннадцати вместо двенадцати, как дикого голубя вместо ручного.

Т е э т е т. Твои слова не лишены смысла.

С о к р а т. Когда ты схватываешь то, что собирался схватить, тогда ты не ошибаешься и имеешь мнение о существующем, так? Значит, бывает истинное мнение с и ложное и ничто из того, на что мы досадовали прежде, не становится нам поперек дороги. Пожалуй, ты со мной согласишься. Или как ты поступишь?

Т е э т е т. Соглашусь.

С о к р а т. Ну что ж, от одного мы избавились: от незнания известного. Ведь приобретенное остается приобретенным, заблуждаемся мы или нет. Однако более страшным кажется мне другое.

Т е э т е т. Что же?

С о к р а т. Возникновение ложного мнения от подмены знаний.

Т е э т е т. Как это?

С о к р а т. Прежде всего так, что имеющий знание о чем-то не ведает этого не по неведению, а из-за своего знания. Затем бывает, что одно представляется другим, а другое - первым. И разве не получится страшная бессмыслица, когда при наличии знания душе ничего не известно и все неведомо? Ничто не мешает заключить на этом основании, что при неведении можно знать, а при слепоте - видеть, коль скоро знание заставляет кого-то не знать.

Т е э т е т. Но может быть, нехорошо, Сократ, что только знания представляли мы себе в виде птиц, - нужно было и незнания пустить летать вместе с ними в душе, и тогда охотящийся схватывал бы то знание, то незнание одного и того же; ложное представлял бы себе с помощью незнания, а с помощью знания - истинное.

С о к р а т. Ну как не похвалить тебя, Теэтет! Однако посмотри еще раз, что ты сказал, и пусть будет так, как ты говоришь: схвативший незнание будет, по-твоему, мнить ложно. Не так ли?

Т е э т е т. Да.

С о к р а т. Он, конечно, не будет считать, что он ложно мнит.

Т е э т е т. Как это?

С о к р а т. Наоборот, он будет считать, что его мнение истинно, и как знаток будет распоряжаться тем, в чем он заблуждается.

Т е э т е т. Именно так.

С о к р а т. Стало быть, он будет считать, что поймал и имеет знание, а не незнание.

Т е э т е т. Ясно.

С о к р а т. Итак, после долгого пути мы вернулись в прежний тупик. И тот наш изобличитель скажет со смехом: «Почтеннейшие, разве тот, кто знает и то и другое, и знание и незнание, - разве он примет одно известное за другое, также известное? Или не знающий ни того ни другого разве представит себе одно неизвестное вместо другого? Или зная одно, но не зная другого, разве примет он известное за неизвестное? Или неизвестное он сочтет за известное? Или вы опять мне скажете, что бывают в свою очередь знания знаний и незнаний, которые он приобрел и содержит в каких-то там смехотворных голубятнях или восковых слепках и знает их с тех пор, как приобрел, даже если и не имеет их наготове в душе? И таким образом вы неизбежно будете тысячу раз возвращаться к одному и тому же, не делая ни шагу вперед». Что же мы ответим на это, Теэтет?

Т е э т е т. Но клянусь Зевсом, Сократ, я не знаю, что сказать.

С о к р а т. Разве не справедливо, дитя мое, упрекает он нас в этой речи, указывая, что неправильно исследовать ложное мнение раньше, чем знание, отложив это последнее в сторону? А ведь нельзя познать первое, пока еще недостаточно понятно, что же есть знание.

Т е э т е т. Сейчас, Сократ, необходимо согласиться с твоими словами.

С о к р а т. Итак, пусть кто-то еще раз сначала спросит: что есть знание? Ведь мы пока не отказываемся от этого вопроса?

Т е э т е т. Вовсе нет, если только ты не отказываешься.

С о к р а т. Скажи, как нам лучше всего отвечать, чтобы меньше противоречить самим себе?

Т е э т е т. Как мы прежде пытались, Сократ. Ничего другого я не вижу.

С о к р а т. А как это было?

Т е э т е т. Сказать, что знание - это истинное мнение. По крайней мере, истинное мнение безошибочно, и то, что с ним связано, бывает прекрасным и благим.

С о к р а т. Переводя кого-нибудь вброд, Теэтет, проводник говорит: «Река сама покажет». Так и здесь если мы продолжим исследование, то само искомое по ходу дела откроет нам возникающие препятствия, если же мы будем стоять на месте, мы ничего не узнаем.

Т е э т е т. Ты прав. Давай посмотрим дальше.

С о к р а т. Итак, это не требует долгого рассмотрения, поскольку есть целое искусство, которое указывает тебе, что знание вовсе не есть истинное мнение.

Т е э т е т. Как? И что же это за искусство?

С о к р а т. Искусство величайших мудрецов, которых называют риторами и знатоками законов. Дело в том, что они своим искусством не поучают, но, убеждая, внушают то мнение, которое им угодно. Или ты почитаешь их такими великими учителями, что не успеет утечь вся вода, как они досконально изложат всю истину тем, кто не присутствовал в то время, когда кого-то грабили или еще как-то притесняли?

Т е э т е т. Я вовсе этого не думаю; но они убеждают.

С о к р а т. А убеждать - не значит ли это, по-твоему, внушить мнение?

Т е э т е т. Как же иначе?

С о к р а т. Разве не бывает, что судьи, убежденные, что знать что-либо можно, только если ты видел это сам, иначе же - нет, в то же время судят об этом по слуху, получив истинное мнение, но без знания? При этом с убеждение их правильно, если они справедливо судят.

Т е э т е т. Разумеется.

С о к р а т. По крайней мере, мой милый, если бы истинное мнение и знание были одним и тем же, то без знания даже самый проницательный судья не вынес бы правильного решения. На самом же деле, видимо, это разные вещи.

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: