 |
Почему первоночало нельзя определить
|
|
|
|
Сократ. Помнишь, мой друг, как немного раньше мы одобрили и приняли положение, что первоначала, из которых состоит все прочее, необъяснимы, поскольку каждое из них само по себе частей не имеет, и неправильно было бы прилагать к нему слова "есть" или "это", как отличные от него и ему чуждые? Именно эта причина и делает их необъяснимыми и непознаваемыми.
Теэтет. Помню.
d Сократ. И есть ли здесь другая какая-нибудь причина, кроме той, что эти первоначала просты и неделимы? Я, по крайней мере, не вижу другой причины.
Теэтет. Кажется, другой и нет.
Сократ. Так не относится ли и слог к тому же виду, коль скоро он не имеет частей и есть единая идея?
Теэтет. Безусловно, относится.
Сократ. Значит, если слог есть совокупность букв и представляет собой нечто целое, буквы же – его части, то одинаково познаваемы и выразимы будут и слоги и буквы, коль скоро совокупность частей оказалась тождественной целому.
e Теэтет. Да, именно.
Сократ. Если же слог един и неделим, то одинаково неопределимы и непознаваемы будут слог и буква. Ибо одна и та же причина приведет к одинаковому результату.
Теэтет. Ничего не могу возразить.
Сократ. Следовательно, мы не согласились бы, если бы кто-нибудь утверждал, что слог познаваем и выразим, а буква – наоборот?
Теэтет. Нет, если мы будем верны нашему рассуждению.
206 Сократ. А с другой стороны? Не примешь ли ты скорее противоположное утверждение, правоту которого ты мог осознать, обучаясь грамоте?
Теэтет. Какое именно?
Сократ. Ведь, обучаясь, ты только и делал, что старался различить каждую букву самое по себе на взгляд и на слух, чтобы при чтении и письме тебя не затрудняло их расположение?
Теэтет. Ты говоришь сущую правду.
|
|
|
Сократ. А в совершенстве обучиться у кифариста разве не значило для тебя уметь следить за каждым звуком и определять, от какой струны он исходит? bА что звуки – буквы музыки, это всякий согласится повторить.
Теэтет. Не иначе.
Сократ. И если бы на основании постигнутых нами букв и слогов нужно было судить о прочих, то мы сказали бы, что род букв дает гораздо более ясное познание и более основательное, чем слоги, и позволяет достичь совершенства в любом виде учения. И если бы кто-то утверждал, что слог познаваем, а буква по своей природе непознаваема, то мы подумали бы, что он волей-неволей впадает в детство.
Теэтет. Несомненно.
c Сократ. Здесь, мне кажется, можно было бы привести и другие доказательства. Но как бы нам не забыть об исходном утверждении. Рассмотрим, что это, собственно, значит: объяснение вместе с истинным мнением оказывается совершенным знанием.
Теэтет. Это следует рассмотреть.
Сократ. Скажи, чтó можно было бы подразумевать под объяснением? Сдается мне, что речь идет об одном из трех.
Теэтет. Из каких же трех?
d Сократ. Первое, пожалуй, вот что: [объяснять – значит] выражать свою мысль звуками с помощью глаголов и имен, причем мнение как в зеркале или в воде отражается в потоке, изливающемся из уст. Или объяснение представляется тебе иначе?
Теэтет. Мне – так. По крайней мере, про действующего так мы говорим: он объясняет.
Сократ. Значит, всякий может это делать быстрее или медленнее – показывать, что он мнит по поводу каждой вещи, коль скоро он не глух и не нем от рождения. Таким образом, сколько людей ни имеет правильное eмнение, все они обнаруживают это посредством объяснения, и ни у кого еще правильное мнение не возникло помимо знания.
Теэтет. Ты прав.
Сократ. Не будем же легкомысленно осуждать того, кто предложил рассматривать знание так, как мы теперь это делаем, за то, что он будто бы ничего не сказал. Ведь может статься, он имел в виду совсем не это, но то, что на вопрос о каждой вещи можно дать ответ при помощи начал.
|
|
|
207 Теэтет. Что ты имеешь в виду, Сократ?
Сократ. Например, Гесиод говорит, что в повозке сто деревянных частей [58]. Я не в состоянии их назвать, да и ты, я думаю, тоже. Но достаточно и того, если на вопрос, что такое повозка, мы сможем назвать колеса, оси, кузов, поручни, ярмо.
Теэтет. Вполне достаточно.
b Сократ. А может быть, он нашел бы нас смешными, если бы на вопрос о твоем имени мы стали выговаривать его по складам и, хотя мы имеем о нем верное представление и произношение, сочли бы себя знатоками грамматики, располагающими грамматически точным объяснением имени Теэтета. Ведь нельзя говорить о чем-либо со знанием дела, прежде чем не определишь каждую вещь при помощи начал, имея при этом истинное мнение, как это было уже сказано раньше.
Теэтет. Да, это было сказано.
c Сократ. Так и о повозке мы имеем правильное мнение, но лишь тот, кто способен уяснить ее сущность с помощью ста частей, присоединивши [к мнению] и это умение, присоединяет к истинному мнению объяснение и вместо имеющего мнение становится искусным знатоком сущности повозки, определив целое с помощью начал.
Теэтет. И ты находишь это благом, Сократ?
Сократ. Только если и ты так находишь, мой друг, и если ты допускаешь, что описание каждой вещи с помощью начал [букв] и есть ее объяснение, а описание по слогам или еще бóльшими частями – отсутствие такового. Но подтверди это, чтобы мы вместе подвергли это рассмотрению.
Теэтет. Я охотно это допускаю.
Сократ. Считаешь ли ты кого-либо знатоком чего-то, если он одно и то же относит то к одному, то к другому или если об одном и том же он имеет то одно, то другое мнение?
Теэтет. Клянусь Зевсом, я – нет.
Сократ. А не припоминаешь ли ты, с чего ты и другие начинали изучение букв?
Теэтет. Ты имеешь в виду, что к одному и тому же слогу мы относили то одну, то другую букву или одну и ту же букву ставили то в подобающий, а то и в иной слог?
Сократ. Я имею в виду это.
Теэтет. Нет, клянусь Зевсом, я этого не забыл и не считаю знатоками тех, кто так поступает.
Сократ. Но что же? Если в одно и то же время кто-нибудь, письменно изображая имя "Теэтет" (Θεαίτητος), подумает, что следует написать тету (Θ) и эпсилон (ε), и так и напишет, а с другой стороны, принимаясь писать имя "Феодор" (Θεόδωρος), напишет тау (Т) и эпсилон (ε), подумав, что так и следует, скажем ли мы, что он знает первый слог ваших имен?
|
|
|
Теэтет. Но мы только что согласились, что поступающий так не знаток.
Сократ. А что мешает ему так же поступить со вторым и с третьим и с четвертым слогом?
Теэтет. Ничто.
Сократ. Значит, у него бывает правильное мнение в соединении с побуквенным описанием, когда он пишет имя Теэтет по порядку?
Теэтет. Ясно же.
Сократ. Значит, еще не будучи знатоком, он уже ь имеет правильное мнение, как мы говорим.
Теэтет. Да.
Сократ. И вместе с правильным мнением он имеет объяснение, поскольку он применял побуквенное описание, а этот путь мы и назвали объяснением.
Теэтет. Правда.
Сократ. Выходит, бывает правильное мнение с объяснением, которое нельзя назвать знанием.
Теэтет. Боюсь, что да.
Сократ. Как видно, мы обогатились еще одним сном, считая, что располагаем наиболее истинным объяснением знания. Или не будем винить себя раньше времени? cМожет быть, его нужно определять не так, а с помощью третьего способа: ведь мы говорили, что только один из трех способов имел в виду тот, кто определил знание как правильное мнение с объяснением.
Теэтет. Ты прав. Действительно, один способ еще остался. Первый был как бы изображением мысли в звуке, второй – недавно разобранный способ перехода от начал к целому, а что же третье? Как ты скажешь?
Сократ. Как сказали бы многие: [объяснять] – значит иметь какой-либо знак, по которому искомую вещь можно было бы отличить от всего остального.
Теэтет. Можешь ты мне дать пример [объяснения] какой-либо вещи?
d Сократ. Например, если угодно, о Солнце достаточно будет, по-моему, сказать, что оно самое яркое из всего, что движется в небе вокруг Земли.
Теэтет. Разумеется.
Сократ. Подумай же, ради чего это сказано. Не о том ли мы только что толковали, что, если подметить отличительный признак отдельной вещи – чем она отличается от прочих вещей, – тем самым, как говорят некоторые, можно найти объяснение этой вещи? А пока ты касаешься только общего, у тебя будет объяснение лишь того, что обще вещам.
|
|
|
e Теэтет. Понимаю. И мне кажется, что прекрасно назвать это объяснением.
Сократ. Кто соединяет с правильным мнением отличительный признак вещи, тот и окажется знатоком того, о чем он прежде имел лишь мнение.
Теэтет. Так мы и скажем.
Сократ. И вот теперь, когда я оказался уже совсем близко, словно перед картиной того, о чем я толковал, я не понимаю ни капли. А издали мне казалось, будто я рассуждал не без толку.
Теэтет. В чем же дело?
209 Сократ. Скажу, если смогу. Если я имею правильное мнение о тебе, то, присоединив к нему еще касающееся тебя объяснение, я узнаю тебя, если же нет – останусь с одним только мнением.
Теэтет. Да.
Сократ. Объяснение же было истолкованием твоего отличительного признака?
Теэтет. Так.
Сократ. Когда же я всего лишь имел мнение, я не схватывал мыслью ничего из того, чем ты отличаешься от других?
Теэтет. Видимо, нет.
Сократ. Значит, я мыслил что-то общее, что тебе присуще ничуть не больше, чем кому-то другому?
b Теэтет. Безусловно.
Сократ. Так скажи, ради Зевса, чем же больше в таком случае я имел мнение о тебе, нежели о ком-то другом? Предположи, что я мыслил, что существует вот этот Теэтет, который есть человек, с носом, глазами, ртом и прочими членами тела. Разве такая мысль заставила бы меня мыслить Теэтета скорее, чем Феодора или – по пословице – последнего из мисийцев [59]?
Теэтет. А как же быть?
c Сократ. Но если я мыслю не только имеющего нос и глаза, но курносого и с глазами навыкате, то больше ли я мыслю тебя, нежели себя самого и всех в таком же роде?
Теэтет. Ничуть.
Сократ. И не прежде, думаю я, составится у меня мнение о Теэтете, чем когда эта твоя курносость даст мне какой-то отличительный признак в сравнении с любой другой, какую я видел, курносостью, и так же обстоит со всеми остальными твоими членами: если я завтра тебя встречу, этот отличительный признак напомнит мне тебя и внушит мне правильное о тебе мнение.
Теэтет. Ты совершенно прав.
Сократ. Значит, правильное мнение о каждой вещи касается и отличительного признака?
Теэтет. Очевидно.
Сократ. Тогда что бы еще могло значить это присоединение объяснения к правильному мнению? Ведь крайне смешным оказывается наставление, предписывающее примыслить, чем что-то отличается от прочего.
Теэтет. Почему?
Сократ. Потому что оно наказывает нам составить себе правильное мнение [о вещах], – чем они отличаются от других вещей, в то время как мы уже имеем правильное мнение о них на основе отличия их от других, eИ сколько бы мы ни толкли подобным образом воду в ступе, это ничего не даст нам для этого наставления, которое справедливее назвать приказом слепого, ибо наказывать присоединить то, чем мы уже обладаем, чтобы постигнуть то, о чем мы имеем мнение, – это воистину ослепление.
|
|
|
Теэтет. Скажи, к чему же сводились эти твои вопросы?
Сократ. Если присоединить объяснение [к правильному мнению] означало бы знать, а не иметь мнение об отличительном признаке, то это было бы приятнейшим из всех положений о знании. Ведь узнать – значит, видимо, получить знание, не так ли?
Теэтет. Да.
Сократ. Значит, как видно, на вопрос, что есть знание, можно ответить, что это правильное мнение со знанием отличительного признака. Ведь присоединение объяснения заключалось именно в этом.
Теэтет. Похоже, что так.
Сократ. Вот уж простодушны мы были бы, если бы, исследуя знание, мы говорили, что это правильное мнение со знанием будь то отличительного признака, будь то чего другого. И выходит, Теэтет, что ни ощущение, ни правильное мнение, ни объяснение в связи с правильным мнением, пожалуй, не есть знание.
Теэтет. Видимо, нет.
Сократ. И мы все еще беременны знанием и мучимся им, милый друг, или уже все родили на свет?
Теэтет. Клянусь Зевсом, с твоей легкой руки я сказал больше, чем в себе носил.
Сократ. И все это наше повивальное искусство признает мертворожденным и недостойным воспитания?
Теэтет. Решительно все.
Заключение. Метод Сократа
c Сократ. Итак, если ты соберешься родить что-то другое, Теэтет, и это случится, то после сегодняшнего упражнения плоды твои будут лучше; если же ты окажешься пуст, то меньше будешь в тягость окружающим, будешь кротким и рассудительным и не станешь считать, что знаешь то, чего ты не знаешь. Ведь мое искусство умеет добиваться только этого, а больше ничего, да я и не знаю ничего из того, что знают прочие великие и удивительные мужи, сколько их есть и сколько их было. А повивальное это искусство я и моя мать получили в удел от бога, она – для женщин, я – для благородных юношей, для тех, кто прекрасен. dТеперь же я должен идти в царский портик по тому обвинению, что написал на меня Мелет [60]. Утром, Феодор, мы опять здесь встретимся.
Перевод Т.В.Васильевой.
В кн.: Платон. Собр. соч. в 4-х томах. Том 2. М.: "Мысль", 1993
ОГЛАВЛЕНИЕ
Примечания А.А.Тахо-Годи
"Теэтет" задуман Платоном как воспоминание о далеком, возможно тридцатилетней давности, разговоре (датировка диалога – примерно 369 г.) между старым уже Сократом, Феодором Киренским и юным Теэтетом накануне судебного процесса над Сократом.
Евклид, основатель мегарской школы, еще в юности был близок к Сократу и даже во время пограничных столкновений по ночам ходил его слушать из родного города в Афины. Он записал со слов Сократа, по горячим следам, разговор между Сократом, Феодором и Теэтетом, многократно его уточняя, восстановил полностью, и теперь, в дни Коринфской войны, ему представился случай вызвать к жизни давнишнюю беседу. Евклид только что повстречался с тяжелораненым и больным Теэтетом. теперь уже человеком зрелых лет, которого везли из Коринфа через Мегару в Афины. Евклид делится своими впечатлениями об этой встрече с Терпсионом, своим старым другом, присутствовавшим вместе с ним при кончине Сократа (Федон 59с). Нахлынувшие воспоминания и просьба Терпсиона показать рукопись беседы Сократа и Теэтета приводят друзей в дом Евклида, где по их просьбе слуга читает друзьям почти буквально сделанную в чисто диалогической форме запись.
Экспозиция "Теэтета" вся построена на живых и реальных ассоциациях. В ней нет ничего надуманного. Воспоминание о беседе тридцатилетней давности логически вполне оправданно. Встреча с Теэтетом всколыхнула в друзьях далекое прошлое. И совершенно естественно, что его никак нельзя было восстановить во всех подробностях только по памяти. Отсюда умелый прием Платона с чтением рукописи, некогда одобренной самим Сократом.
Из действующих лиц экспозиции Терпсион нигде, кроме как у Платона, не упоминается. О Евклиде пишет Диоген Лаэрций (II 106-112). Это тот самый глава мегарской школы, который после смерти Сократа пригласил в свой город многих последователей погибшего философа (в том числе Платона), опасавшихся мести тиранов. Евклид воспринял учение элеата Парменида, которое он довел до крайности, а школа Евклида получила название мегарской, эристической, позднее – диалектической ввиду применявшегося в ней вопросно-ответного метода.
Феодор Киренский – известный математик, знаток геометрии, астрономии, музыки, которого некогда слушал Платон (Диоген Лаэрций II 103) – участник еще двух диалогов, "Софиста" и "Политика".
Теэтет, сын Евфрония, – здесь еще совсем мальчик, удививший Сократа своими способностями и оправдавший впоследствии похвалы проницательного старика, став человеком не только ученым, но благородным и мужественным. Теэтет по традиции считается философом, астрономом и математиком, учеником Феодора Киренского и Сократа. Деятельность его протекала в Гераклее Понтийской после Пелопоннесской войны. Возможно, что, вернувшись в Афины, он преподавал математику в платоновской Академии, что заставило соединять его имя с Платоном, а также с пифагорейцами (58 В 1 Diels). Он первый сконструировал "пять твердых тел" (см.: Suidae lexicon... Θεαίτητος) и, видимо исходя из пифагорейской теории несоизмеримости диагонали и стороны квадрата, изучал иррациональные числа (см.: Sachs Ε. De Theaeteto Atheniensi Mathematico. Berlin, 1914. S. 10; Она же. Die fünf platonischen Körper. Berlin, 1917. S. 88-119).
Перевод Т.В.Васильевой заново сверен И.И.Маханьковым.
[1] Здесь, видимо, идет речь об одном из эпизодов многолетней Коринфской войны, когда в 369 г. афиняне, союзники Спарты, послали свои войска во главе с Ификратом на Истм против фиванцев.
[2] Эрин вблизи Элевсина – место, где, по преданию, Плутон похитил Кору (Павсаний I 38, 5).
[3] Кирена – город в Киренаике (Северная Африка), родина математика Феодора, философов-гедонистов Аристиппа и Анникерида, стоика Карнеада, поэта Каллимаха, географа Эратосфена.
[4] Указание на портик свидетельствует о том, что диалог происходил в палестре.
[5] Суниец – житель Суния, южной оконечности Аттики с храмом Афины.
[6] Речь идет о детской игре в мяч, когда, как указывает схолиаст к Платону, побежденного усаживали на осла. Видимо, об этой игре читаем у Гомера (Од. VIII 371-376):
Взяли тотчас они в руки пурпуровый мяч превосходный;
Был этот мяч изготовлен для них многоумным Полибом.
Мяч тот, откинувшись сильно, один под тенистые тучи
Быстро бросал, а другой, от земли подскочивши высоко,
Ловко ловил его прежде, чем почвы касался ногами.
Пер. В.В.Вересаева.
[7] Сократ, товарищ Теэтета, фигурирует у Платона в "Софисте" (218b) в качестве безмолвного персонажа. В "Политике" (257d) он вступает в разговор вместо утомившегося Теэтета. О. Апельт считает, что именно об этом Сократе упоминает Аристотель в "Метафизике", когда пишет: "И то сравнение живого существа [с медным кругом], которое обычно делал младший Сократ, неправильно: оно уводит от истины и заставляет считать возможным, чтобы человек был без частей тела, как круг без меди" (VII 11, 1036b 24-28).
[8] Сторона квадрата, [ площадь которого выражена продолговатым числом ], т.е. иррациональная сторона квадрата. Текст 147d – 148b y многих комментаторов вызывал разного рода сомнения, которые можно преодолеть, только если принять во внимание следующее главное обстоятельство. Как бы ни понимать употребляемые здесь Платоном термины, во всяком случае ясно одно: если разных знаний много, то это значит, что есть некое знание вообще; если в геометрии имеются квадраты и прямоугольники, то это возможно только потому, что есть некая четырехугольная фигура вообще, и если существуют разные типы чисел, то это значит, что есть число вообще. Числа и фигуры привлечены здесь для иллюстрации этой мысли Платона относительно знания. Впрочем, здесь, возможно, содержится намек на некий способ доказательства несоизмеримости отрезка длиной √ п (где n – неквадратное число) с единичным отрезком.
Термин δύναμις, который использует здесь Платон, имеет несколько математических значений: квадрата, квадратного корня, стороны квадрата, степени. Об употреблении этого термина Платоном см. книгу французского исследователя Ж.Суйе (Souilhé J. Étude sur le terme dynamis dans les dialogues de Platon. Paris, 1919).
[9] Сын повитухи – Сократ, сын Фенареты, как известно, называл свое искусство диалектики майевтикой, т.е. "повивальным искусством", которое помогает рождению правильного знания.
[10] Богиня-дева Артемида в греческой мифологии объединялась с Илифиями – божествами, помогавшими женщинам при родах, и сама носила имя Артемиды-Илифии (Геродот IV 34-35). См. также: Пир, прим. 76.
[11] О духовном рождении с помощью диалектики см.: Пир 208с – 210e.
[12] О каком боге здесь идет речь, не совсем ясно. Этот бог не может быть гением (Даймоном) Сократа (ср.: Апология Сократа, прим. 29, 34), ибо гений только накладывал запрет, но никогда не побуждал к действию. Правда, Сократ говорит в "Апологии" (21, 23) о своем исследовании человека как о служении богу, имея в виду Аполлона Дельфийского. В "Федоне" (85b) Сократ считает себя таким же служителем Аполлона, как и лебеди: ведь его "владыка наделил даром пророчества не хуже, чем лебедей", – и потому так спокойно расстается с жизнью.
[13] См.: Феаг. прим. 30; а также Лахет, преамбула и прим. 1.
[14] О чувственной основе знания учил Протагор. Однако в противоположность натурфилософам он отрицал возможность объективного познания из-за текучести чувственного мира (А 16 Diels). Ср.: Аристотель о досократиках в "Метафизике" (IV 5, 1009b 1-15).
[15] Положение Протагора (см.: Евтидем, прим. 32), исходящее из признания текучести материи (см. прим. 14), было связано с релятивизмом, который был свойствен гераклитовцам и раскритикован Платоном в "Кратиле" (44а-d).
[16] Хариты – дочери Зевса и Океаниды Евриномы, богини вечной юности и дружеского расположения. По Гесиоду (Теогония 907-911), их три сестры – Евфросина ("Благая радость"), Аглая ("Сияющая") и Талия ("Цветущая"). В комедии Аристофана "Облака" (773) Сократ также клянется Харитами.
[17] О Пармениде см. прим. 48, а также: Софист, прим. 19; ему и Протагору посвящены одноименные диалоги; О Протагоре см.: Евтидем, прим. 32; о Гераклите – Гиппий больший, прим. 21; об Эмпедокле – Менон, прим. 12; об Эпихарме – Горгий, прим. 58; см. также: Протагор, прим. 42; Федон, прим. 18. Все они признавали вечное становление материи в единстве составляющих ее разнородных элементов. К ним причисляет Сократ и Гомера, у которого Гера как будто отправляется в гости к своим родителям – Океану и Тефии, имевшим бесчисленное потомство Океанид и речных нимф (Ил. XIV 201, 302). Здесь (см. ниже в тексте) Океан и Тефия – символы воды, т.е. вечного движения и изменчивости.
[18] У Гомера Зевс похваляется, что боги не сумеют низринуть его с неба, даже если все до одного ухватятся за золотую цепь, подвешенную между небом и землей (Ил. VIII 18-22). Сам же Зевс может повлечь за собой этой цепью, обвязав ее вокруг Олимпа, землю и море, так что "весь мир на цепи той повиснет" (23-27). Согласно Сократу, золотая цепь – это Солнце, ибо оно устойчиво и вечно пребывает на своих неизменных путях. Недаром Гераклит писал (В 94 Diels): "Ибо Солнце не преступит положенной ему меры. В противном случае его настигнут Эринии, блюстительницы правды", т.е. Солнце движется по незыблемым законам, которые в лице Эриний бдительно следят за ним. Элий Аристид в речи "К Зевсу" (5, 1-5) философски толкует золотую цепь Зевса как "излияние" и эманацию в виде нисходящего от владыки мира сонма богов. Ф.Крейцер счел необходимым сделать ссылку на Гомера в §97 "Первооснов теологии" Прокла, где говорится, что "всякая причина, первоначальная для какого-нибудь ряда, уделяет данному ряду свое свойство". Крейцер полагает, что образ "ряда" (σειρά, что соответствует лат. catena, русск. – "цепь") перенесен в философию гомеровскими экзегетами. Отсюда можно сделать вывод, что Зевс, держащий в своих руках золотую цепь, уделяет ей ряд своих свойств. Говоря словами Прокла, то, чем является он первично, "этим самым данный ряд является ослабленно"; "он дает всему одну идею, согласно которой оно и упорядочено в один и тот же ряд". Таким образом, Зевс концентрирует в себе божественную силу, которая эманирует в его порождениях уже ослабленно, почему все боги и не в силах одолеть владыку мира. Зевс – идея, упорядочивающая нисходящий от него ряд богов. Доддс в своем издании "Первооснов теологии" Прокла (Proclus. The Elements of Theology / A Revised Text with Transi., Introd. and Comm. by E.R.Dodds. 2ed. Oxford, 1964) оставляет без внимания §97 и ссылается на Гомера в комментарии к §21, где выставляется тезис, что "всякий разряд, ведущий начало от монады, эманирует во множество, однородное с монадой, и множество каждого разряда возводится к одной монаде". У Прокла монада, представляющая собой начало, рождает множество. Поэтому один ряд и один разряд переходят от монады во множество. Доддс считает, что термин "ряд" пришел от Гомера через орфиков к неоплатоникам (op. cit., p. 208).
Некоторые современные толкователи Гомера видели в золотой цепи Зевса довольно прозаический образ монархического правления, где вся власть сосредоточена в руках одного человека (Buffiere F. Les mythes d'Homère et la pensée grecque. Paris, 1956, p. 349).
[19] Имеются в виду слова Ипполита (Еврипид. Ипполит 612): "Язык мой клялся, а сердце нет", отражающие, видимо, одно из распространенных софистических ухищрений самооправдания.
[20] Ср.: Аристотель в "Метафизике" (I 2, 982b 11-20) о созерцательном, а не действенном характере науки, "занимающейся рассмотрением первых начал и причин". На данное место из "Теэтета" ссылались неоплатоники, например Прокл и Олимпиодор в своих "Комментариях к "Алкивиаду I"" (см.: Initia philosophiae ас theologiae ex Platonici fontibus ducta, sive procli Diadochi et Olympiodori in Platonis Alcibiadem Comment / Ed. F.Creuzer. Vol. I-III. Francofurti a. M., 1820-1821). Толкуя слово θαυμάζει/ν ("удивляться"), Олимпиодор пишет (р. 24): "Это выражение употребляется для рассмотрения, так как начало всякой философии – удивление. Удивляясь, ведь мы идем от "чего" к "почему". Философствовать – значит отдавать себе отчет в причинах сущего, если только философия – это познание сущего или само сущее. В связи с этим богиня-вестница Ирида ["Радуга"], дочь Тавманта, ["Удивляющегося", см.: Гесиод. Теогония 265 сл., 780], есть символ философии", так как, продолжает Олимпиодор (р. 25), "она вопрошает о сущем". Противоположную позицию занимает Демокрит, который, как "и все другие философы", по словам Страбона, восхваляет "это свойство – не изумляться" (68 А 168 Diels). "Неудивление" Демокрита, по мнению Климента Александрийского, есть не что иное, как автаркия Гекатея, или психагогия Аполлодора Кизикийского, или акатаплексия Навсифана (В 4 Diels), т.е. оно указывает на невозмутимость человека перед лицом окружающего мира.
[21] Здесь Платон имеет в виду философов-сенсуалистов, которые признавали наличие только чувственных вещей. В "Софисте" (246а-с) Платон устами элейского гостя дает живописную характеристику двух противоположных направлений, одинаково чуждых самому Платону, – те, кто непосредственно выводит бытие из физических ощущений, и те, кто, как мегарцы, начисто отделяет идеи от тела. Именно к крайностям мегарской школы можно отнести слова Аристотеля о "неподвижных сущностях" (Метафизика XIV 4, 1091b 13) и об "обособленном существовании идей" (Метафизика XIII 4, 1078b 30 сл.).
[22] Платон выступает здесь против наивного сенсуализма с его приматом отдельного ощущения.
[23] См. прим. 14 и 17.
[24] Схолиаст так поясняет это место: на пятый день после рождения ребенка помощницы при родах, очистив руки, "бегают с младенцем вокруг очага, дают ему имя, а друзья, родственники и просто близкие посылают ему дары". См. также прим. 9.
[25] Известно сочинение Протагора под названием "Истина". Намек на это есть выше (152с), где говорится об истине, которую Протагор открывал только посвященным. Кинокефал (собакоголовый) – порода обезьян.
[26] Фукидид (I 6, 5) писал, что лакедемоняне первые в гимнастических состязаниях "выступали обнаженными в присутствии других", согласно же Элиану (Пестрые рассказы III 38), афиняне "первые ввели гимнастические состязания обнаженных и натертых маслом противников".
[27] Протагор, по словам Цицерона, высказал следующее положение: "О богах я не могу утверждать ни что они существуют, ни что их нет", за что он был изгнан, а книги его сожжены в народном собрании (А 23 Diels). Диоген из Эноанды пишет (там же), что Протагор стремился избежать прямолинейности атеиста Диагора, но по существу отрицал богов. Ср.: А 3, 12; В 4 Diels – одна и та же мысль Протагора, переданная разными источниками (Гесихий у схолиаста к "Государству" Платона. Секст Эмпирик, Диоген Лаэрций, Евсевий).
[28] Сократ противопоставляет философов-диалектиков спорщикам -софистам (см.: т. 3, Государство V 454). См.: Менон, прим. 9.
[29] См.: Апология Сократа, прим. 11.
[30] Платон не раз сравнивает спорщика-софиста с легковооруженным воином (пелтастом), пращником или кулачным бойцом (см.: Горгий 456de).
[31] Т.е. Теэтет.
[32] Скирон – разбойник, сбрасывавший путников со скалы в море, сам погиб от руки юного Тесея (см.: Федон, прим. 5).
[33] Антей – сын Земли и Посейдона, великан в Ливии, убивавший всякого чужеземца и сам задушенный Гераклом, который оторвал Антея от земли, откуда тот черпал силы (Аполлодор II 5, 11).
[34] Ирония Сократа. О Геракле см.: Лисид, прим. 7; о Тесее – Федон, прим. 5.
[35] Имеются в виду стихи Гомера: "Ведь потому-то так много врагов и набилося в дом к нам" (Од. XVI 121).
[36] Протагор ко времени беседы Сократа и Федона уже умер (410-405). Здесь имеется в виду внезапное появление тени умершего, как в афинском театре.
[37] См.: Апология Сократа, прим. 26.
[38] О неспособности философов заниматься общественными делами см.: Горгий 484с-е. В "Государстве" Платон пишет, что занимающиеся долго философией выходят "большею частью людьми странными, чтобы не сказать негоднейшими"; причем многие из философов "делаются бесполезными для общества" (VI 487cd).
[39] Водяные часы – клепсидра, по которым измеряли время в суде.
[40] Пословица, как отмечает схолиаст к "Теэтету", направлена против многознающего и опытного в делах.
[41] Цитата из Пиндара: fr. 292 Snell – Maehler.
[42] Рассказ о Фалесе, наблюдавшем звезды, есть у Диогена Лаэрция. О Фалесе как об астрономе сообщает Тимон в своих "Силлах". На статуе Фалеса в Милете есть надпись, свидетельствующая о том, что к нему относились как к старейшему из астрономов (см.: Диоген Лаэрций I 34).
[43] Признак благородного и воспитанного человека – умение изящно набросить плащ на правое плечо. Ср. у Аристофана (Птицы 1567-1573): эллинский бог Посейдон говорит варварскому богу Трибаллу: "Ты что ж на левое плечо накинул плащ? На правое направь его по правилам. Беда с тобой!.. Урод в послы богами избирается!.. Доселе я таких богов не видел неотесанных".
[44] Платон не раз говорит, что все происходящее от богов – благо. Ср., например, Государство X 613а.
[45] Сократ метафорически говорит о "постукивании", т.е. о проверке добротности глиняных сосудов. Ср.: Филеб 55 с: "Обстучим же все это потщательней, не дребезжит ли тут что-нибудь".
[46] И Гераклитовцы, и эфесцы – ученики и последователи Гераклита из Эфеса (см.: Гиппий больший, прим. 21).
[47] См. прим. 17.
[48] Мелисс (V в.) – ученик Парменида, элеат, автор сочинения "О природе, или О сущем" (А 4 Diels). Парменид (ок. 515 – ок. 544), глава элейской школы, учил о Едином как вечно сущем бытии, неподвижном, однородном, неделимом и законченном в себе (В 8 Diels), противопоставляя это бытие становлению и кажущейся текучести материи (А 22 Diels).
[49] Имеется в виду обращение Елены к Приаму (Ил. III 172):
Свекор мой милый, внушаешь ты мне и почтенье и ужас.
Пер. В.В.Вересаева.
[50] Сократ, по преданию, в ранней молодости слушал Парменида. Об этом у Платона – Софист 217 с; см. также: Парменид, преамбула. Однако поздняя античность сомневалась в этом. Макробий (указывая на вольности, которые допускал Платон) писал в своих "Сатурналиях" (I 1): "На самом деле Парменид настолько старше Сократа, что детство последнего едва захватило старость Парменида. И однако, они беседуют на темы очень трудные" (A.Th.Macrobii Saturnalia / Ed. I.Willis, I.Lipsiae, 1963).
[51] В деревянном коне, с помощью которого греки взяли Трою, были спрятаны воины, каждый из которых самостоятелен в своих чувствах, но все они вместе составляют единство идеи и воли (Од. VIII 492-520).
[52] Мнемосина ("Память") – мать Муз – именуется в "Теогонии" Гесиода "царицей" (54), "пышноволосой" (915), родившей Зевсу Муз, "в золотых диадемах ходящих" (916).
[53] Платон здесь нарочито употребляет гомеровское слово κέαρ вместо обычного классического καρδία ради созвучия со словом κηρός ("воск").
[54] У Гомера говорится о "косматом сердце" Пилемена (Ил. II 851) и о "косматом сердце" Патрокла (XVI 554). "Волосатое сердце" здесь употребляется синекдохически вместо "волосатая грудь". Собственно говоря, Гомер имеет в виду мощную волосатую грудь героя, как, например, в Ил. I 188 сл.:
...И яростный гнев охватил Ахиллеса.
Сердце в груди волосатой меж двух колебалось решений...
Пер. В.В.Вересаева.
Для Сократа же это метафора – невосприимчивое, жестокое сердце.
[55] Схолиаст к "Теэтету" пишет, что проводник через реку вброд на вопрос о том, какова глубина воды, отвечал: "Сама покажет".
[56] Имеются в виду гласные звуки.
[57] О различении букв см.: Кратил 424cd, их характеристику – 426с – 427с.
[58] Труды и дни 456:
Но ведь в телеге-то сотня частей.
[59] См.: Горгий, прим. 77; см. также комедиографов Магнета и Менандра.
[60] Сократ должен был предстать перед архонтом-басилевсом, к которому обычно поступали обвинения в бесчестии. О Мелете и его доносе на Сократа см.: Апология Сократа, прим. 1.
|
|
|
