 |
Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия
|
|
|
|
Томас Мор.
ПЕРВАЯ КНИГА
Томас Мор встречается с моряком Рафаилом, они говорят о разных странах, которые тот повидал, и нравах людей, в них обитающих.
[…]друг Мор, если сказать тебе по правде мое мнение, так,
по-моему, где только есть частная собственность, где все мерят на деньги,
там вряд ли когда-либо возможно правильное и успешное течение
государственных дел; иначе придется считать правильным то, что все лучшее
достается самым дурным, или удачным то, что все разделено очень немногим, да
и те получают отнюдь не достаточно, остальные же решительно бедствуют.
Поэтому я, с одной стороны, обсуждаю сам с собою мудрейшие и святейшие
учреждения утопийцев, у которых государство управляется при помощи столь
немногих законов, но так успешно, что и добродетель встречает надлежащую
оценку и, несмотря на равенство имущества, во всем замечается всеобщее
благоденствие. С другой стороны, наоборот, я сравниваю с ними столько других
наций, которые постоянно создают у себя порядок, но никогда ни одна из них
не достигает его; всякий называет там своей собственностью то, что ему
попало, каждый день издаются там многочисленные законы, но они бессильны
обеспечить достижение, или охрану, или отграничение от других того, что
каждый, в свою очередь, именует своей собственностью, а это легко доказывают
бесконечные и постоянно возникающие, а с другой стороны - никогда не
оканчивающиеся процессы. Так вот, повторяю, когда я сам с собою размышляю об
этом, я делаюсь более справедливым к Платону и менее удивляюсь его нежеланию
давать какие-либо законы тем народам, которые отвергали законы,
распределяющие все жизненные блага между всеми поровну. Этот мудрец легко
|
|
|
усмотрел, что один-единственный путь к благополучию общества заключается в
объявлении имущественного равенства, а вряд ли это когда-либо можно
выполнить там, где у каждого есть своя собственность. Именно, если каждый на
определенных законных основаниях старается присвоить себе сколько может, то,
каково бы ни было имущественное изобилие, все оно попадает немногим; а они,
разделив его между собою, оставляют прочим одну нужду, и обычно бывает так,
что одни вполне заслуживают жребия других: именно, первые хищны, бесчестны и
никуда не годны, а вторые, наоборот, люди скромные и простые и повседневным
трудом приносят больше пользы обществу, чем себе лично.
Поэтому я твердо убежден в том, что распределение средств равномерным и
справедливым способом и благополучие в ходе людских дел возможны только с
совершенным уничтожением частной собственности; но если она останется, то и
у наибольшей и наилучшей части человечества навсегда останется горькое и
неизбежное бремя скорбей. Я, правда, допускаю, что оно может быть до
известной степени облегчено, но категорически утверждаю, что его нельзя
совершенно уничтожить. Например, можно установить следующее: никто не должен
иметь земельной собственности выше известного предела; сумма денежного
имущества каждого может быть ограничена законами; могут быть изданы
известные законы, запрещающие королю чрезмерно проявлять свою власть, а
народу быть излишне своевольным; можно запретить приобретать должности
подкупом или продажей; прохождение этих должностей не должно сопровождаться
издержками, так как это представляет удобный случай к тому, чтобы потом
наверстать эти деньги путем обманов и грабежей, и возникает необходимость
назначать на эти должности людей богатых, тогда как люди умные выполнили бы
эти обязанности гораздо лучше. Подобные законы, повторяю, могут облегчить и
|
|
|
смягчить бедствия точно так же, как постоянные припарки обычно подкрепляют
тело безнадежно больного. Но пока у каждого есть личная собственность, нет
совершенно никакой надежды на выздоровление и возвращение организма в
хорошее состояние. Мало того, заботясь об исцелении одной ею части, ты
растравляешь рану в других. Таким образом, от лечения одного взаимно
рождается болезнь другого, раз никому нельзя ничего прибавить без отнятия у
другого.
- А мне кажется наоборот,- возражаю я,- никогда нельзя жить богато там,
где все общее. Каким образом может получиться изобилие продуктов, если
каждый будет уклоняться от работы, так как его не вынуждает к ней расчет на
личную прибыль, а, с другой стороны, твердая надежда на чужой труд дает
возможность лениться? А когда людей будет подстрекать недостаток в продуктах
и никакой закон не сможет охранять как личную собственность приобретенное
каждым, то не будут ли тогда люди по необходимости страдать от постоянных
кровопролитий и беспорядков? И это осуществится тем более, что исчезнет
всякое уважение и почтение к властям; я не могу даже представить, какое
место найдется для них у таких людей, между которыми "нет никакого
различия".
- Я не удивляюсь,- ответил Рафаил,- этому твоему мнению, так как ты
совершенно не можешь вообразить такого положения или представляешь его
ложно. А вот если бы ты побыл со мною в Утопии и сам посмотрел на их нравы и
законы, как это сделал я, который прожил там пять лет и никогда не уехал бы
оттуда, если бы не руководился желанием поведать об этом новом мире,- ты бы
вполне признал, что нигде в другом месте ты не видал народа с более
правильным устройством, чем там.
[…]
ВТОРАЯ КНИГА
БЕСЕДЫ, КОТОРУЮ ВЕЛ РАФАИЛ ГИТЛОДЕЙ,
О НАИЛУЧШЕМ СОСТОЯНИИ ГОСУДАРСТВА, В
ПЕРЕДАЧЕ ЛОНДОНСКОГО ГРАЖДАНИНА И
ВИКОНТА ТОМАСА МОРА
Остров утопийцев в средней своей части, где он всего шире, простирается
на двести миль, затем на значительном протяжении эта ширина немного
уменьшается, а в направлении к концам остров с обеих сторон мало-помалу
суживается. Если бы эти концы можно было обвести циркулем, то получилась бы
|
|
|
окружность в пятьсот миль. Они придают острову вид нарождающегося месяца.
Рога его разделены заливом, имеющим протяжение приблизительно в одиннадцать
миль. На всем этом огромном расстоянии вода, окруженная со всех сторон
землей, защищена от ветров наподобие большого озера, скорее стоячего, чем
бурного; а почти вся внутренняя часть этой страны служит гаванью,
рассылающей, к большой выгоде людей, по всем направлениям корабли. Вход в
залив очень опасен из-за мелей с одной стороны и утесов - с другой. Почти на
середине этого расстояния находится одна скала, которая выступает из воды,
вследствие чего она не может принести вреда. На ней выстроена башня, занятая
караулом. Остальные скалы скрыты под волнами и губительны. Проходы между
ними известны только утопийцам, и поэтому не зря устроено так, что всякий
иностранец может проникнуть в залив только с проводником от них. Впрочем, и
для самих утопийцев вход не лишен опасности без некоторых сигналов,
направляющих путь к берегу. Если перенести их в другие места, то легко можно
погубить -какой угодно по численности неприятельский флот. На другой стороне
острова гавани встречаются довольно часто. Но повсюду спуск на берег
настолько укреплен природою или искусством, что немногие защитники со
стороны суши могут отразить огромные войска.
Впрочем, как говорят предания и как показывает самый облик земли, эта
страна когда-то не была окружена морем. Но Утоп, чье победоносное имя носит
остров (раньше этого он назывался Абракса), сразу же при первом прибытии
после победы распорядился прорыть пятнадцать миль, на протяжении которых
страна прилегала к материку, и провел море вокруг земли; этот же Утоп довел
грубый и дикий народ до такой степени культуры и образованности, что теперь
они почти превосходят в этом отношении прочих смертных. Не желая, чтобы
упомянутая работа считалась позорной, Утоп привлек к ней не только жителей,
но, кроме того, и своих солдат. При распределении труда между таким
множеством людей он был закончен с невероятной быстротой. Этот успех изумил
|
|
|
и поразил ужасом соседей, которые вначале смеялись над бесполезностью
предприятия.
На острове пятьдесят четыре города, все обширные и великолепные; язык,
нравы, учреждения и законы у них совершенно одинаковые. Расположение их всех
также одинаково; одинакова повсюду и внешность, насколько это допускает
местность. Самые близкие из них отстоят друг от друга на двадцать четыре
мили. С другой стороны, ни один город не является настолько уединенным,
чтобы из него нельзя было добраться до другого пешком за один день.
Из каждого города три старых и опытных гражданина ежегодно собираются в
Амауроте для обсуждения общих дел острова. Город Амаурот считается первым и
главенствующим, так как, находясь в центре страны, он по своему расположению
удобен для представителей всех областей. Поля распределены между городами
так удачно, что каждый в отдельности не имеет ни с какой стороны менее
двадцати миль земли, а с одной стороны даже и значительно больше, именно с
той, где города дальше всего разъединены друг с другом. Ни у одного города
нет желания раздвинуть свои пределы, так как жители его считают себя скорее
земледельцами, чем господами этих владений.
В деревне на всех полях имеются удобно расположенные дома, снабженные
земледельческими орудиями.
В домах этих живут граждане, переселяющиеся туда по очереди. Ни одна
деревенская семья не имеет в своем составе менее сорока человек - мужчин и
женщин, кроме двух приписных рабов. Во главе всех стоят отец и мать
семейства, люди уважаемые и пожилые, а во главе каждых тридцати семейств -
один филарх. Из каждого семейства двадцать человек ежегодно переселяются
обратно в город; это те, что пробыли в деревне два года. Их место занимают
столько же новых из города, чтобы их обучали пробывшие в деревне год и
потому более опытные в сельском хозяйстве; эти приезжие на следующий год
должны учить других, чтобы в снабжении хлебом не произошло какой-либо
заминки, если все одинаково будут новичками и несведущими в земледелии. Хотя
этот способ обновления земледельцев является общепринятым, чтобы никому не
приходилось против воли слишком долго подряд вести суровую жизнь, однако
многие имеющие природную склонность к деревенской жизни, выпрашивают себе
большее число лет. Земледельцы обрабатывают землю, кормят скот, заготовляют
дрова и отвозят их в город каким удобно путем - по суше или по морю. Цыплят
они выращивают в беспредельном количестве, с изумительным уменьем. Они не
подкладывают под курицу яиц, но согревают большое количество их равномерной
|
|
|
теплотою и таким образом оживляют и выращивают. Едва лишь цыплята вылупятся
из скорлупы, как уже бегают за людьми, словно за матками, и признают их.
Лошадей они держат очень немногих, при этом только ретивых и исключительно
для упражнения молодежи в верховой езде. Весь труд по земледелию или
перевозке несут быки. Утопийцы признают, что они уступают лошадям в рыси,
но, с другой стороны, берут над ними верх выносливостью; кроме того, они не
считают быков подверженными многим болезням, и содержание их стоит меньших
затрат и расходов.
Зерно они сеют только ради хлеба, а вино пьют или виноградное, или
грушевое, или, наконец, иногда чистую воду, часто также отвар меда или
солодкового корня, которого у них немалое количество. Хотя они определяют (и
делают это весьма точно), сколько хлеба потребляет город и прилегающий к
нему округ, однако они и посевы делают, и скот выращивают в гораздо большем
количестве, чем это требуется для их нужд, имея в виду поделиться остатком с
соседями. Все, что им нужно и чего нет в деревне, все подобные предметы они
просят у города и получают от тамошних властей очень легко, без какого-либо
обмена. В город они сходятся каждый месяц на праздник. Когда настанет день
уборки урожая, то филархи земледельцев сообщают городским властям, какое
количество граждан надо им прислать; так как эта толпа работников является
вовремя к самому сроку, то они почти в один ясный день справляются со всей
уборкой.
О ГОРОДАХ И ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ОБ АМАУРОТЕ
Кто узнает хотя бы один город, тот узнает все города Утопии: до такой
степени сильно похожи все они друг на друга, поскольку этому не мешает
природа местности. Поэтому я изображу один какой-либо город (да и не очень
важно, какой именно). Но какой же другой предпочтительнее Амаурота? Ни один
город не представляется достойнее его, так как остальные уступают ему, как
местопребыванию сената; вместе с тем ни один город не знаком мне более его,
потому что я прожил в нем пять лет подряд.
Так вот Амаурот расположен на отлогом скате горы и по. форме
представляет почти квадрат. Именно, начинаясь несколько ниже вершины холма,
он простирается в ширину на две мили до реки Анидра, а вдоль берега ее длина
города несколько больше.
Анидр начинается в восьмидесяти милях выше Амаурота, из небольшого
родника; но, усиленный от притока других рек, в числе их двух даже средней
величины, он перед самым городом расширяется до полумили, а затем,
увеличившись еще более, он протекает шестьдесят миль и впадает в океан. На
всем этом протяжении между городом и морем и даже на несколько миль выше
города на быстрой реке каждые шесть часов чередуются прилив и отлив. Во
время прилива море оттесняет реку назад и заполняет все русло Анидра своими.
волнами на тридцать миль в длину. Тут и несколько дальше оно портит соленой
водой струи реки; затем она мало-помалу становится пресной, протекает по
городу неиспорченной и, будучи чистой и без примесей, почти у самого устья
догоняет, в свою очередь, сбывающую воду.
С противоположным берегом реки город соединен мостом не на деревянных
столбах и сваях, а на прекрасных каменных арках. Мост устроен с той стороны,
которая дальше всего отстоит от моря, так что корабли могут без вреда
проходить мимо всей этой части города. Есть там, кроме того, и другая река,
правда, небольшая, но очень тихая и привлекательная. Зарождаясь на той же
самой горе, на которой расположен город, она протекает по склонам посредине
его и соединяется с Анидром. Так как она начинается недалеко за городом, жи-
тели Амаурота соединили ее с ним, охватив укреплениями, чтобы в случае
какого-либо вражеского нашествия воду нельзя было ни перехватить, ни
отвести, ни испортить. Отсюда по кирпичным трубам вода стекает в различных
направлениях к нижним частям города. Там, где местность не позволяет
устроить этого, собирают в объемистые цистерны дождевую воду, приносящую
такую же пользу.
Город опоясан высокой и широкой стеной с частыми башнями и бойницами. С
трех сторон укрепления окружены сухим рвом, но широким, глубоким и заросшим
оградою из терновника; с четвертой стороны ров заменяет сама река.
Расположение площадей удобно как для проезда, так и для защиты от ветров.
Здания отнюдь не грязны. Длинный и непрерывный ряд их во всю улицу бросается
в глаза зрителю обращенными к нему фасадами. Эти фасады разделяет улица в
двадцать футов ширины. К задним частям домов на всем протяжении улицы
прилегает сад, широкий и отовсюду загороженный задами улиц. Нет ни одного
дома, у которого бы не было двух дверей: спереди - на улицу и сзади - в сад.
Двери двустворчатые, скоро открываются при легком нажиме и затем, затворяясь
сами, впускают кого угодно - до такой степени у утопийцев устранена частная
собственность. Даже самые дома они каждые десять лет меняют по жребию.
Сады они ценят высоко. Здесь имеются виноград, плоды, травы, цветы; все
содержится в таком блестящем виде и так возделано, что нигде не видал я
большего плодородия, большего изящества. В этом отношении усердие их
разжигается не только самым удовольствием, но и взаимным соревнованием улиц
об уходе каждой за своим садом. И, во всяком случае, нелегко можно найти в
целом городе что-либо более пригодное для пользы граждан или для
удовольствия. Поэтому основатель города ни о чем, по-видимому, не заботился
в такой степени, как об этих садах.
Именно, как говорят, весь этот план города уже с самого начала начертан
был Утопом. Но украшение и прочее убранство,- для чего, как он видел, не
хватит жизни одного человека,- он оставил добавить потомкам. Поэтому в их
летописях, которые они сохраняют в старательной и тщательной записи начиная
с взятия острова, за период времени в 1760 лет, сказано, что дома были
первоначально низкие, напоминавшие хижины и шалаши, делались без разбора из
всякого дерева, стены обмазывались глиной, крыши сводились кверху острием и
были соломенные. А теперь каждый дом бросается в глаза своей формой и имеет
три этажа. Стены построены снаружи из камня, песчаника или кирпича, а внутри
полые места засыпаны щебнем. Крыши выведены плоские и покрыты какойто
замазкой, ничего не стоящей, но такого состава, что она не поддается огню, а
по сопротивлению бурям превосходит свинец. Окна от ветров защищены стеклом,
которое там в очень большом ходу, а иногда также тонким полотном, смазанным
прозрачным маслом или янтарем, что представляет двойную выгоду: именно,
таким образом они пропускают больше света и менее доступны ветрам,
О ДОЛЖНОСТНЫХ ЛИЦАХ
Каждые тридцать семейств избирают себе ежегодно должностное лицо,
именуемое на их прежнем языке сифогрантом, а на новом - филархом. Во главе
десяти сифогрантов с их семействами стоит человек, называемый по-старинному
транибор, а ныне протофиларх.
Все сифогранты, числом двести, после клятвы, что они выберут того, кого
признают наиболее пригодным, тайным голосованием намечают князя, именно -
одного из тех четырех кандидатов, которых им предложил народ. Каждая
четвертая часть города избирает одного и рекомендует его сенату. Должность
князя несменяема в течение всей его жизни, если этому не помешает подозрение
в стремлении к тирании. Траниборов они избирают ежегодно, но не меняют их
зря. Все остальные должностные лица избираются только на год. Траниборы каж-
дые три дня, а иногда, если потребуют обстоятельства, и чаще, ходят на
совещания с князем. Они совещаются о делах общественных и своевременно
прекращают, если какие есть, частные споры, которых там чрезвычайно мало. Из
сифогрантов постоянно допускаются в сенат двое, и всякий день различные.
Имеется постановление, чтобы из дел, касающихся республики, ни одно не
приводилось в исполнение, если оно не подвергалось обсуждению в сенате за
три дня до принятия решения. Уголовным преступлением считается принимать ре-
шения по общественным делам помимо сената или народного собрания. Эта мера,
говорят, принята с тою целью, чтобы нелегко было переменить государственный
строй путем заговора князя с траниборами и угнетения народа тиранией.
Поэтому всякое дело, представляющее значительную важность, докладывается
собранию сифогрантов, которые сообщают его семействам своего отдела, а затем
совещаются между собою и свое решение сообщают сенату. Иногда дело
переносится на собрание всего острова. Сенат имеет сверх того и такой
обычай, что ни одно из предложений не подвергается обсуждению в тот день,
когда оно впервые внесено, но откладывается до следующего заседания сената,
чтобы никто не болтал зря первое, что ему взбредет на ум, ибо потом он будет
более думать о том, как подкрепить свое первое решение, а не о пользе
государства; извращенный и ложный стыд заставит его пожертвовать скорее
общественным благом, нежели мнением о себе, что якобы вначале он мало
позаботился о том, о чем ему надлежало позаботиться, а именно - говорить
лучше обдуманно, чем быстро.
О ЗАНЯТИИ РЕМЕСЛАМИ
У всех мужчин и женщин есть одно общее занятие - земледелие, от
которого никто не избавлен. Ему учатся все с детства, отчасти в школе путем
усвоения теории, отчасти же на ближайших к городу полях, куда детей выводят
как бы для игры, между тем как там они не только смотрят, но под предлогом
физического упражнения также и работают.
Кроме земледелия (которым, как я сказал, занимаются все), каждый
изучает какое-либо одно ремесло, как специальное. Это обыкновенно или пряжа
шерсти, или выделка льна, или ремесло каменщиков, или рабочих по металлу и
по дереву. Можно сказать, что, кроме перечисленных, нет никакого иного
занятия, которое имело бы у них значение, достойное упоминания. Что же
касается одежды, то, за исключением того, что внешность ее различается у лиц
того или другого пола, равно как у одиноких и состоящих в супружестве,
покрой ее остается одинаковым, неизменным и постоянным на все время, будучи
вполне пристойным для взора, удобным для телодвижений и приспособленным к
холоду и жаре. И вот эту одежду каждая семья приготовляет себе сама. Но из
других ремесел всякий изучает какое-либо, и притом не только мужчины, но
также и женщины. Впрочем, эти последние, как более слабые, имеют более
легкие занятия: они обычно обрабатывают шерсть и лен. Мужчинам поручаются
остальные ремесла, более трудные. По большей части каждый вырастает, учась
отцовскому ремеслу: к нему большинство питает склонность от природы. Но если
кто имеет влечение к другому занятию, то такого человека путем усыновления
переводят в какое-либо семейство, к ремеслу которого он питает любовь; при
этом не только отец этого лица, но и власти заботятся о том, чтобы передать
его солидному и благородному отцу семейства. Кроме того, если кто, изучив
одно ремесло, пожелает еще и другого, то получает на это позволение тем же
самым способом. Овладев обоими, он занимается которым хочет, если
государство не нуждается скорее в каком-либо одном.
Главное и почти исключительное занятие сифогрантов состоит в заботе и
наблюдении, чтобы никто не сидел праздно, а чтобы каждый усердно занимался
своим ремеслом, но не с раннего утра и до поздней ночи и не утомлялся
подобно скоту. Такой тяжелый труд превосходит даже долю рабов, но подобную
жизнь и ведут рабочие почти повсюду, кроме утопийцев. А они делят день на
двадцать четыре равных часа, причисляя сюда и ночь, и отводят для работы
только шесть: три до полудня, после чего идут обедать; затем, отдохнув после
обеда в течение двух послеполуденных часов, они опять продолжают работу в
течение трех часов и заканчивают ее ужином. Так как они считают первый час
начиная с полудня, то около восьми идут спать; сон требует восемь часов. Все
время, остающееся между часами работы, сна и принятия пищи, предоставляется
личному усмотрению каждого, но не для того, чтобы злоупотреблять им в
излишествах или лености, а чтобы на свободе от своего ремесла, по лучшему
уразумению, удачно применить эти часы на какое-либо другое занятие. Эти
промежутки большинство уделяет наукам. Они имеют обыкновение устраивать
ежедневно в предрассветные часы публичные лекции; участвовать в них обязаны
только те, кто специально отобран для занятий науками. Кроме них, как
мужчины, так и женщины всякого звания огромной толпой стекаются для слушания
подобных лекций, одни - одних, другие - других, сообразно с естественным
влечением каждого. Впрочем, если кто предпочтет посвятить это время своему
ремеслу,- а это случается со многими, у кого нет стремления к проникновению
в какую-либо науку,- то в этом никто ему не мешает; мало того, такое лицо
даже получает похвалу, как приносящее пользу государству.
После ужина они проводят один час в забавах: летом в садах, а зимой в
тех общих залах, где совместно кушают. Там они или занимаются музыкой, иди
отдыхают за разговорами. Что касается игры в кости и других нелепых и
гибельных забав подобного рода, то они даже не известны утопийцам. Впрочем,
у них имеются в ходу две игры, более или менее похожие на игру в шашки: одна
- это бой чисел, где одно число ловит другое; другая - в которой пороки в
боевом порядке борются с добродетелями. В этой игре в высшей степени умело
указуется и раздор пороков между собою, и согласие их в борьбе с
добродетелями, а также то, какие пороки каким добродетелям
противополагаются, с какими силами они оказывают открытое сопротивление, с
какими ухищрениями нападают искоса, с помощью чего добродетели ослабляют
силы пороков, какими искусствами уклоняются они от их нападений и, наконец,
каким способом та или другая сторона одерживает победу.
Но тут, во избежание дальнейших недоразумений, необходимо более
пристально рассмотреть один вопрос. Именно, если только шесть часов уходят
на работу, то отсюда можно, пожалуй, вывести предположение, что следствием
этого является известный недостаток в предметах первой необходимости. Но D
действительности этого отнюдь нет; мало того, такое количество времени не
только вполне достаточно для запаса всем необходимым для жизни и ее удобств,
но дает даже известный остаток. Это будет понятно и вам, если только вы
поглубже вдумаетесь, какая огромная часть населения у других народов живет
без дела: во-первых, почти все женщины - половина общей массы, а если где
женщины заняты работой, то там обычно взамен их храпят мужчины. Вдобавок к
этому, какую огромную и какую праздную толпу представляют священники и так
называемые чернецы! Прикинь сюда всех богачей, особенно владельцев поместий,
которых обычно именуют благородными и знатью; причисли к ним челядь, именно
- весь этот сброд ливрейных бездельников; присоедини, наконец, крепких и
сильных нищих, предающихся праздности под предлогом какой-либо болезни, и в
результате тебе придется признать, что число тех, чьим трудом создается все
то, чем пользуются смертные, гораздо меньше, чем ты думал. Поразмысли
теперь, сколь немногие из этих лиц заняты необходимыми ремеслами; именно,
раз мы все меряем на деньги, то неизбежно должны находить себе применение
многие занятия, совершенно пустые и излишние, служащие только роскоши и
похоти. Действительно, если бы эту самую толпу, которая теперь занята
работой, распределить по тем столь немногим ремеслам, сколь немного
требуется их для надлежащего удовлетворения потребностей природы, то при
таком обильном производстве, которое неизбежно должно отсюда возникнуть,
цены на труд, понятно, стали бы гораздо ниже того, что нужно рабочим для
поддержки своего существования. Но возьмем всех тех лиц, которые заняты
теперь бесполезными ремеслами, и вдобавок всю эту изнывающую от безделья и
праздности массу людей, каждый из которых потребляет столько продуктов,
производимых трудами других, сколько нужно их для двух изготовителей этпх
продуктов; так вот, повторяю, если всю совокупность этих лиц, поставить на
работу, и притом полезную, то можно легко заметить, как немного времени
нужно было бы для приготовления в достаточном количестве и даже с избытком
всего того, что требуют принципы пользы или удобства (прибавь также - и
удовольствия, но только настоящего и естественного).
Очевидность этого подтверждается в Утопии самой действительностью.
Именно, там в целом городе с прилегающим к нему округом из всех мужчин и
женщин, годных для работы по своему возрасту и силам, освобождение от нее
дается едва пятистам лицам. В числе их сифогранты, которые хотя имеют по
закону право не работать, однако не избавляют себя от труда, желая своим
примером побудить остальных охотнее браться за труд. Той же льготой
наслаждаются те, кому народ под влиянием рекомендации духовенства и по
тайному голосованию сифогрантов дарует навсегда это освобождение для
основательного прохождения наук. Если кто из этих лиц обманет возложенную на
него надежду, то его удаляют обратно к ремесленникам. И, наоборот, нередко
бывает, что какой-нибудь рабочий так усердно занимается науками в упомянутые
выше свободные часы и отличается таким большим прилежанием, что
освобождается от своего ремесла и продвигается в разряд ученых.
Из этого сословия ученых выбирают послов, духовенство, траниборов и,
наконец, самого главу государства, которого на старинном своем языке они
именуют барзаном, а на новом адемом. Так как почти вся прочая масса не
пребывает в праздности и занята небесполезными ремеслами, то легко можно
рассчитать, сколько хороших предметов создают они и в какое небольшое
количество часов.
К приведенным мною соображениям присоединяется еще то преимущество, что
большинство необходимых ремесел берет у них гораздо меньшее количество
труда, чем у других народов. Так, прежде всего постройка или ремонт зданий
требуют везде непрерывного труда очень многих лиц, потому что малобережливый
наследник допускает постепенное разрушение воздвигнутого отцом. Таким
образом, то, что можно было сохранить с минимальными издержками, преемник
должен восстановлять заново и с большими затратами. Мало того, часто человек
с избалованным вкусом пренебрегает домом, стоившим другому огромных
издержек, а когда этот дом, оставленный без ремонта, в короткое время
разваливается, то владелец строит себе в другом месте другой, с не меньшими
затратами. У утопийцев же, у которых все находится в порядке и государство
отличается благоустройством, очень редко приходится выбирать новый участок
для постройки домов; рабочие не только быстро исправляют уже имеющиеся
повреждения, но даже предупреждают еще только грозящие. Поэтому при малейшей
затрате труда здания сохраняются на очень долгое время, и работники этого
рода иногда с трудом находят себе предмет для занятий, если не считать того,
что они получают приказ временно рубить материал на дому и обтесывать и
полировать камни, чтобы, если случится какое задание, оно могло быстро
осуществиться.
Далее, обрати внимание на то, какое небольшое количество труда нужно
утопийцам для изготовления себе одежды. Во-первых, пока они находятся на
работе, они небрежно покрываются кожей или шкурами, которых может хватить на
семь лет. Когда они выходят на улицу, то надевают сверху длинный плащ,
прикрывающий упомянутую грубую одежду. Цвет этого плаща одинаков на всем
острове, и притом это естественный цвет шерсти. Поэтому сукна у них идет не
только гораздо меньше, чем где-либо в другом месте, но и изготовление его
требует гораздо меньше издержек. На обработку льна труда уходит еще меньше,
и потому этот материал имеет гораздо большее применение. Но в полотне они
принимают во внимание исключительно чистоту. Более тонкая выделка не имеет
никакой цены. В результате этого у них каждый довольствуется одним платьем,
и притом обычно на два года, в других же местах одному человеку не хватает
четырех или пяти верхних шерстяных одежд, да еще разноцветных, а вдобавок
требуется столько же шелковых рубашек, иным же неженкам мало и десяти. Для
утопийца нет никаких оснований претендовать на большее количество платья:
добившись его, он не получит большей защиты от холода, и его одежда не будет
ни на волос наряднее других.
Отсюда, так как все они заняты полезным делом и для выполнения его им
достаточно лишь небольшого количества труда, то в итоге у них получается
изобилие во всем. Вследствие этого огромной массе населения приходится
иногда отправляться за город для починки дорог, если они избиты. Очень часто
также, когда не встречается надобности ни в какой подобной работе,
государство объявляет меньшее количество рабочих часов. Власти отнюдь не
хотят принуждать граждан к излишним трудам. Учреждение этой повинности имеет
прежде всего только ту цель, чтобы обеспечить, насколько это возможно с
точки зрения общественных нужд, всем гражданам наибольшее количество времени
после телесного рабства для духовной свободы и образования. В этом, по их
мнению, заключается счастье жизни.
О ВЗАИМНОМ ОБЩЕНИИ
Однако, по моему мнению, пора уже изложить, как общаются отдельные
граждане друг с другом, каковы взаимоотношения у всего народа и как
распределяются у них все предметы. Так как город состоит из семейств, то эти
семейства в огромном большинстве случаев создаются родством. Женщины, придя
в надлежащий возраст и вступив в брак, переселяются в дом мужа. А дети
мужского пола и затем внуки остаются в семействе и повинуются старейшему из
родственников, если только его умственные способности не ослабели от
старости. Тогда его заменяет следующий по возрасту.
Во избежание чрезмерного малолюдства городов или их излишнего роста
принимается такая мера предосторожности: каждое семейство, число которых во
всяком городе, помимо его округа, состоит из шести тысяч, не должно
заключать в себе меньше десяти и более шестнадцати взрослых. Что касается
детей, то число их не подвергается никакому учету. Эти размеры легко
соблюдаются путем перечисления в менее людные семейства тех, кто является
излишним в очень больших. Если же переполнение города вообще перейдет надле-
жащие пределы, то утопийцы наверстывают безлюдье других своих городов. Ну, а
если народная масса увеличится более надлежащего на всем острове, то они
выбирают граждан из всякого города и устраивают по своим законам колонию на
ближайшем материке, где только у туземцев имеется излишек земли, и притом
свободной от обработки; при этом утопийцы призывают туземцев и спрашивают,
хотят ли те жить вместе с ними. В случае согласия утопийцы легко сливаются с
ними, используя свой уклад жизни и обычаи; и это служит ко благу того и
другого народа. Своими порядками утопийцы достигают того, что та земля,
которая казалась раньше одним скупой и скудной, является богатой для всех. В
случае отказа жить по их законам утопийцы отгоняют туземцев от тех пределов,
которые избирают себе сами. В случае сопротивления они вступают в войну.
Утопийцы признают вполне справедливой причиной для войны тот случай, когда
какой-либо народ, владея попусту и понапрасну такой территорией, которой не
пользуется сам, отказывает все же в пользовании и обладании ею другим, кото-
рые по закону природы должны питаться от нее. Если какойнибудь несчастный
случай уменьшает население собственных городов утопийцев до такой степени,
что его нельзя восстановить из других частей острова при сохранении
надлежащих размеров для каждого города (а это, говорят, было только дважды
за все время - от свирепой и жестокой чумы), то такой город восполняется
обратным переселением граждан из колонии. Утопийцы дают лучше погибнуть
колониям, чем ослабнуть какому-либо из островных городов.
Но возвращаюсь к совместной жизни граждан. Как я уже с
|
|
|
