 |
Необычный парень. Стопроцентный музыкант
|
|
|
|
Таким Виктор Цой запомнился его друзьям и знакомым. 20 лет назад они пересеклись по жизни и пошли по ней маршем, кто куда. На определенном отрезке времени каждый из них был по-своему вовлечен в игру под названием КИНО. Александр ДОЛГОВ и NADINE попросили Артемия Троицкого, Алексея Вишню, Наиля Кадырова, Игоря Гудкова и Андрея Усова вспомнить подробности их знакомства с Цоем.
Игорь «Панкер» (он же «Монозуб») Гудков: Вся наша компания варилась вокруг Свиньи. Был такой человек – Андрей Панов. В то время я переехал с Гражданки в Купчино. Мне было скучно. Совершенно случайно познакомился: мы менялись пластинками на толкучке, куда люди, любившие музыку, тогда и стекались. Туда стекся Свин, стекся я. Он не был Свиньей, я не был Монозубом, не было никакого Цоя. Нам было лет по семнадцать. Мы со Свиньей одногодки, 1960 года рождения. В 17 лет я ничего не делал. Я доказал своим родителям, что не хочу учиться в институте. Мне всегда говорили, что это очень стыдно и неприлично. Я петербуржец в 9-м колене. Мой прадед служил статским советником во дворце Его Императорского Величества. Но не дворянским род был. И все с высшим образованием. И вот первый в роду человек заявляет: «Я не хочу учиться». Это была полная мотивировка того, что я не мог себе найти профессию. Стоял вопрос об армии, который решался посредством работы грузчиком во всяких военных учреждениях, которые давали отмазы – бронь так называемую.
И вот, я познакомился со Свиньей на толкучке. Мы выяснили, что живем рядом. Примерно одну и ту же музыку любим. Тогда, конечно, панк-рока не было никакого. Спектр был широкий. Например, Свинья очень любил KISS, OSIBISA, CHICAGO. А я любил GENESIS, арт-рок в основном. Мы были прогрессивной молодежью. И у Свиньи можно было собираться. Редкий случай, когда мама была не против. Как возник там Цой? Через Пашкова. Максим Пашков жил там рядом. Потом он учился со Свиньей в Театральном институте, его окончил. У них была группа ПАЛАТА №6.
|
|
|
«FUZZ»: A чем занимается сейчас Пашков?
Игорь: Я не знаю. Он был очень талантливый музыкант. Потом пил сильно… Он окончил Театральный институт, в отличие от Свиньи. Он несколько раз собирал свою группу. В ПАЛАТЕ №6 играли как раз его песни. Цой не писал своих песен. И поскольку нам любая группа была интересна… Цой долгое время от нас скрывал песни, не показывал. Свинья там вовсю уже играл на гитаре. Свинья был признанным у нас лидером. Цой жил возле Парка Победы, Свинья на пр. Космонавтов… Панк-рок зарождался в Купчино, это точно. Рыба там тоже жил. Потом они сделали группу ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ.
Тогда трудно было себе представить день, когда мы все не собирались вместе. Компания могла быть разной. Например, я, Цой и Пиночет. На следующий день Свинья, Пиночет и Рыбин. Потом Свинья, Рыбин, Цой. Иногда все вместе.
«FUZZ»: Для вас было новостью то, что Цой с Рыбиным назвались ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ?
Игорь: Нет, не было. Это вызывало смех. Когда открылся Рок-клуб, у нас были по субботам собрания, поскольку организация была политизированная. Все члены клуба должны были приходить. И это было здорово, потому что в пятницу мы все где-то напивались. А в субботу собирались в Большом зале: все единомышленники, все делающие музыку, разную, но совершенно точно не ту, которая звучит из телевизора, из радио. И вот там происходила перекличка. Мы с Пашей Крусановым – такой писатель нынче очень модный – организовали группу АБЗАЦ. Естественно, с нас начиналась перекличка: «АБЗАЦ!» Вставал Паша Крусанов, имея явно помятый вид, и говорил: «Я! АБЗАЦ здесь» – «Прекрасно». Потом доходили до: «ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ!» – «Отсутствуют». Все это вызывало радостный смех. Когда первый раз прозвучало «ГАРИН И ЕГО ГИПЕРБОЛОИДЫ», это было смешно. Офигенное название. Я очень жалел, когда они его сменили на КИНО, потому что мне казалось, что прежнее название – просто супер. Оно было абсолютно необычное.
|
|
|
«FUZZ»: Что пили?
Игорь: Сухое вино. Водку пили, но очень мало. Вообще пили все. Было же время дефицита тотального. И тотальной нехватки денег. Это было пьянство на уровне времяпрепровождения. Потом уже у людей начались проблемы. Бутылка вина, поиск денег на вино, поход в гости… Тогда же время текло мед-лен-но. Сейчас каждый день концерты, каждый день европейская звезда. А тогда мы знали, что сегодня у нас, например, 15 апреля, и что через месяц, 15 мая, концерт, в котором будут участвовать АКВАРИУМ, РОССИЯНЕ, еще кто-то. И все. Представляешь, как было жить этот месяц? Я первым познакомился с Майком через Гребенщикова. И я притащил его сразу же к Рыбину. Гребенщиков не был в нашей компании. Цой уже потом появился у Гребенщикова, когда наша компания развалилась.
«FUZZ»: Ваша компания знала о БГ?
Игорь: Конечно. Я попал совершенно случайно на концерт в ЛИСИ, где учился мой друг близкий. Он сказал мне, что там будет играть группа. Ну, я поперся. Это был, наверно, год 1979-й. И они там играли в очень странном составе: Майк, Гребенщиков, Сева Гаккель, Файнштейн на басу, Губерман на барабанах. И, поскольку это был новогодний вечер, играли западные рок-н-роллы. Они меня поразили тем, что были все накрашены, у Майка был ошейник с блестками. И они сыграли там песню «Блюз летающих тарелок». Она меня прибила полностью. А в конце Гребенщиков сказал: «Если кто-то хочет купить нашу запись, он может после концерта подойти и поговорить». Шаг был очень смелый – сказать такое в зал. Это же было незаконное частное предпринимательство. Но поскольку концерт был очень хороший, и народ веселился, он это сказал. Я тут же подошел, сказал: «Я хочу купить, очень надо». Он тут же мне дал свой телефон домашний. Я сразу же позвонил, на следующий день. Он мне продал альбом «Все братья – сестры», и мы стали общаться. Он выяснил, что мы слушаем панк. Очень удивился, что у нас есть панковские пластинки. У нас были SEX PISTOLS, THE STRANGLERS. А у него был THE CLASH. И мы стали меняться. А потом произошел фестиваль в Тбилиси и концерт в Гори. Позвонил Гребенщиков и говорит: «Мы приехали с офигительного концерта, и мы его записали. Хочешь запись?» Уже не за деньги. Я сказал: «Конечно, хочу». Мы встретились на стрелке Васильевского острова, он мне дал пленку, я приехал к Свинье. И мы услышали эти песни – «Марину» и прочее. Мы офигели: это был просто Игги Поп! Гребенщиков от нас получил пластинку Игги Попа, PUBLIC IMAGE Лайдона. А потом Гребенщиков говорит: «Ты помнишь альбом „Все братья – сестры“? Там Майк такой. Он альбом записал». Дал мне телефон Майка, я позвонил, приехал, получил альбом, мы стали с ним выпивать тут же, поехали к Рыбе, выпивали дня три, очень друг другу понравились и полюбили друг друга навсегда.
|
|
|
События не развивались никак. Мы просто слушали западную музыку и очень мало советской в виде АКВАРИУМА. Притом ведь АКВАРИУМ не был популярной группой, у нас правили бал совсем другие – ЗЕРКАЛО, РОССИЯНЕ, ОРНАМЕНТ, которые играли пафосный рок. А в АКВАРИУМЕ были ребята такие же, как мы, только постарше. И мы со Свиньей сделали группу. Я поехал и взял в прокате барабанную установку, гитару и бас «Урал», привез все к Свинье и сказал: «Давайте играть». А ГИПЕРБОЛОИДЫ шли своим путем. Они поняли, что не надо заморачиваться с аппаратурой. У них замечательный был состав: Цой играл на гитаре, Рыбин на гитаре и Валиев, такой здоровый-здоровый, был у них перкуссионистом и пел вторым голосом. И когда они пели у Паши Крусанова в квартире – это был момент, когда уже Цой показывал свои песни. Они очень нравились: «Когда-то ты был битником», «Мои друзья всегда идут по жизни маршем»…
Цой долго не хотел вступать в Рок-клуб. Концертов не было. Не было репетиционных точек, играли чудовищно. Пока мы плотно общались, репетиционная точка была у всех дома – у Рыбина, у Свиньи. Была группа ПЕПЕЛ, которой все завидовали, потому что у нее была репетиционная точка в каком-то ЖЭКе. Потом Цой с Рыбиным стали ездить в Москву. Это все породил Троицкий.
«FUZZ»: Момент, когда ГИПЕРБОЛОИД сменился КИНО, и Цой с Рыбиным разошлись…
|
|
|
Игорь: А в тот момент мы уже не общались плотно. У них началась своя история. Появился Каспарян. Мы продолжали общаться в общих компаниях. Ситуация «быть вместе все время» перестала быть нужной. Поскольку мы были членами ленинградского Рок-клуба, то посещали одни и те же концерты, тусовались в одних и тех же местах, но уже не было такого, чтобы мы приходили друг к другу в гости. И я со Свиньей уже не общался. Раньше был период становления всех, совместно, а потом все занялись своими делами. Моя жизнь складывалась замечательно – разве что я не смог стать музыкантом, чего очень хотел. И я же, получилось так, играл в группе КИНО на первом концерте в Рок-клубе – на саксофоне. Это называлось «Танец саксофона» на песне «Когда-то ты был битником». Это было шоу. Я вылезал из зала прямо на сцену и дудел в саксофон, разучив одну ноту, дико фальшивил. Там был такой аппарат, что это было неважно, ничего не было слышно, концерт был провальный, группа никому не понравилась.
«FUZZ»: Не понравилась?
Игорь: Да. Наш город часто отторгает то, что очень популярно. И сейчас тоже. Группа КИНО была очень популярна в Москве, и абсолютно равнодушно относились к ней в Рок-клубе. ТЕЛЕВИЗОР, например, считался намного круче. Факт.
Наша компания распалась по причине того, что Свин решил стать настоящим панком. И стал приводить в нашу компанию гопников. Он сказал, что мы все вшивая интеллигенция, что наши родители неправильные, мы никакие не панки, а космополиты, прозападники, а настоящие панки – из рабочих семей. И он стал их приводить. В определенный момент я понял, что окружен гопниками и ублюдками, которые могут украсть, сесть в тюрьму, кто-то из них сидел за изнасилование… Я сказал Свинье: «Мне это не нравится. Не вижу смысла с такими людьми общаться». Он сказал: «Ну, не нравится и не нравится». И я ушел общаться к Майку.
А Майк – это совершенно другая история. И Майк на меня очень сильно повлиял. И тогда я захотел устроиться звукооператором куда-нибудь. Сначала устроился в Большой театр кукол на то место, где работал Майк звукооператором. Там писался АКВАРИУМ, я участвовал в нескольких сессиях. Они записали там «Акустику». Я там играл на бонгах в трех песнях, и у меня эти треки сохранились. Они зарублены были Борей, потому что музыкантом я был не очень хорошим – надо было заниматься. А я больше хотел тусоваться. И мне не давалось всё легко, как остальным. Цой – он кореец, в нем больше упорства… Он же очень плохо пел – в результате стал петь, не был виртуозным игроком на гитаре – в результате ритм-гитаристом стал хорошим. А я так, по верхам. Майк: «У нас нет барабанщика». Я: «О, я буду!» Я был в некотором роде мажором – спекулировал пластинками, джинсами, у меня деньги водились. Купил себе барабанную установку. И ко мне приехали на первую репетицию Майк и Илья Куликов, ныне покойный. Мы стали играть, потом сели выпивать, и Майк сказал: «Не, Панкер, давай ты не будешь барабанщиком, потому что не получается из тебя барабанщик, давай ты будешь нашим звукооператором». Я сразу согласился. Номинально нечего звукооперировать-то. Просто надо же было кем-то быть. А потом я устроился с большими проблемами при помощи своего отчима в Театральный институт. Там был записан альбом Майка «LV», альбом СЕКРЕТА «Ты и я» – магнитофонный, который нигде не вышел, «Нервная ночь» Кинчева… А также туда все время приходил Гребенщиков и писал с Курехиным всякие свои авангардные бредни. Очень они меня смешили этим.
|
|
|
Потом я попал в Рок-клуб, и из Рок-клуба меня забрал Михайлов в клуб «Фонограф». Это был клуб во Дворце молодежи при обкоме комсомола. Там работали я и Слава Задерий. Михайлов начальник, мы подчиненные. Слава крашеный, в значках, мы были отвратительными типами. Но нас любили, мы делали концерты. Первый раз там выступили КАЛИНОВ МОСТ, ЗВУКИ МУ, НАУТИЛУС, ЧАЙФ… Тогда я еще был директором ОБЪЕКТА НАСМЕШЕК, а до этого еще очень плотно с СЕКРЕТОМ работал, я их вытащил на рок-клубовский фестиваль, где они стали лауреатами, а потом они ушли на профессиональную сцену, а меня с собой не взяли. Это было параллельно с Рок-клубом. Рок-клуб был организацией, где денег не платили. Михайлов являлся президентом Ленинградского Рок-клуба и начальником клуба «Фонограф» в ЛДМ. И мы все это увязывали. В ЛДМ благодаря нам прошел фестиваль семидневный…
Я занялся видео – прокаты, салоны. Потом мы открыли с Пиночетом магазин в Рок-клубе, очень неудачный был опыт – кризис, пятое-десятое. А потом я пошел в «Бомбу-Питер» к Олегу Грабко, там проработал три года в качестве продюсера. И уже понял, что не хочется мне идти работать ни в таможню, ни в Москву, меня звали… Деньги не главное, как-то всю свою жизнь я работал с людьми, которые мне были приятны. Если начальник – то Николай Михайлов. Не было какого-то чиноподчинения у меня. А сейчас у нас с Антоном Соей свой продюсерский центр «РММ», в который входят группы КУКРЫНИКСЫ, МУЛЬТFИЛЬМЫ и Михаил Башаков.
«FUZZ»: Когда Цой взлетел уже до стадионов, как вы, его старые друзья, восприняли это, какими глазами вы на него смотрели?
Игорь: Никак не смотрели. Потому что его стадионов никто не заметил. Стадионы-то он не в Питере собирал. У него в Питере был один раз концерт в СКК, я не был там. Единственное что – машина у него появилась. Машина – среди нас это был аргумент. Для меня как космический корабль, такая непонятная вещь. На которой он, кстати, и убрался в результате. Лучше бы ее не было, этой машины. Странно, я никогда не думал, что он будет привязан к вождению так сильно.
Лично мне нравились альбомы «Группа крови» и «Звезда по имени солнце». Я помню, как он впервые сыграл «Звезду по имени солнце» у Кинчева на квартире. Мы приехали после концерта памяти Башлачева к Кинчеву и пили брутально очень. Там был Цой как раз, и он Кинчеву сыграл «Звезду», а Кинчев ему сыграл какую-то тоже песню, которая стала потом крутой. Но «Звезда» понравилась сразу – этот ход, тогда она была как реггей. И песни-то сильные были… Я же говорю, не было уже такого общения – у него группа была своя, он с ними общался. Он погиб в тот момент, когда твердо решил переезжать в Москву, насколько я знаю.
Наиль Кадыров: До армии я воспитывался на нормальной музыке: THE BEATLES, THE ROLLING STONES… И этот детский сад, который творился у нас, никогда не интересовал меня. Потом, когда я пришел из армии, выяснилось, что какие-то движения произошли положительные в Питере. А мой приятель армейский был в курсе и начал таскать меня на концерты, в частности, на Десятилетие АКВАРИУМА. Это был Вадик Шебашов, сейчас известный писатель. Он издает книжки под псевдонимом Борис Карлов. Десятилетие АКВАРИУМА проходило в общежитии кораблестроительного института, по-моему. И один человек мне все время говорил: «Это Майк, Майк!» Ну, я подошел, мы познакомились… И это знакомство переросло в дружбу до самой смерти. Так получилось, что меня семья Науменко усыновила и считала своим сынком. Почти десять лет, до самой его смерти, я постоянно у них бывал, минимум два-три раза в неделю.
Кстати, творчество Майка я очень долго не воспринимал. Мы часто сидели, все обсуждали, никогда не слушали русскоязычную музыку. Он же был человек энциклопедических знаний. У него была огромная коллекция западной музыки. Это сейчас все легко – зашел в любой магазин, все есть. А тогда было все сложнее, надо было это искать. Какая-то часть пластинок попадала к Майку от Кости «Зверя», добрейшего человека, его друга. Вадик Шебашов каждую неделю вывешивал на стенке листочек бумаги – хит-парад, 10 наименований, самое лучшее из того, что на этой неделе у него слушается. Туда входили наши группы и англоязычные. А до этого меня сводили на концерт ЗООПАРКА, там был ужасный звук, никто не умел играть, в общем, бардак. И я как-то раз пришел к Вадику и, увидев ЗООПАРК на каком-то месте, написал рядом неприличное слово. А на следующий день пришел Майк, увидел это и обиделся… Но это все шуточки. А потом он меня начал приглашать играть в ЗООПАРК. Я несколько лет отказывался, а потом и согласился. Когда мы были знакомы лет пять, я уже разобрался, что это такое – его песни. Я считаю, что Майк – единственный автор, в котором нет ни капли совка: ни в музыке, ни в текстах. А с Цоем… Есть такой персонаж, Паша Краев. И у него дома, на улице Композиторов проходило очень много квартирных концертов. Я думаю, это был 1983 год. Тогда уже начали говорить, что есть такой проект КИНО, Цой и Рыба. И меня как-то затащили на их квартирник. И я сразу понял, что это – заведомо обреченный на успех проект. Это было слышно. На тот момент, насколько мне известно, Цой очень много играл квартирных концертов, ездил в Москву. У Паши часто выступал. Я был там раз пять, наверно. В квартиру помещалось порядка сорока человек. Был такой человек Юра Балакирев, а у него два брата по кличке Большие, борцы. И они надевали красные повязки и собирали со всех плату за вход. Стандартная цена была два рубля. А поскольку они Большие, то все им деньги отдавали, в пререкания не вступали. Много сиживали там. Обычно как: до концерта немного выпивания, после концерт, потом основная масса расходилась, мы сидели на кухне, о чем-то болтали, выпивали. К сожалению, это бич – алкоголизм. Все встречи обязательно заканчивались выпиванием. Разговаривали, в основном, о новинках западной музыки. То есть никто не воспринимал друг друга, упаси господи, как гения. Просто дружбаны. Что в мире происходит, какая группа выпустила очередной альбом, он хороший или не хороший – вот об этом говорили.
«FUZZ»: А на этих квартирниках были какие-то элементы фанатизма, поклонения?
Наиль: Нет, никакого. Автографы, может быть, брали по пьянке. Это же все были люди одного возраста, чуть больше 20 лет. И в то время это был все-таки локальный успех. Потом началось это безумие.
На квартирниках сначала Цой с Рыбой были, потом они как-то разошлись, и уже туда приезжал Цой один, и я там что-то поигрывал с ним. Сейчас чтобы на концерт загнать людей, нужны огромные траты и головные боли, поскольку иначе народ не придет. А тогда – на каком-нибудь ДК повесят бумажку: такого-то числа такой-то концерт. И больше ничего не надо. Один увидит, позвонит десятерым, те десять тоже позвонят. И всё: концерт состоялся при большом скоплении народа. Тогда работала реклама телефонная.
«FUZZ»: В книге воспоминаний о Цое написано, что вы ему аккомпанировали…
Наиль: Да, он меня просил. Он меня и в КИНО приглашал, но я не пошел.
«FUZZ»: Почему?
Наиль: Ну, так сложились обстоятельства.
«FUZZ»: На каком этапе это было?
Наиль: Когда они расстались с Лешей Рыбиным, и он хотел уже делать группу электрическую.
«FUZZ»: А какие у него требования были к аккомпанирующему музыканту?
Наиль: Мы с ним поиграли один раз, и он мне сразу сказал: «Давай играть». А я же с Майком играл в основном, и тут Цой: «Ну что, поиграешь?»
«FUZZ»: Вы сказали, что было сразу понятно, что КИНО обречено на у спех…
Наиль: Это было слышно по песням. «Если хочешь популярности, сочиняй такие песни, чтобы любой пацан в подворотне мог их сыграть» – это его формула. Может быть, я не теми словами сказал, но смысл таков. Было понятно, что эти песни ложатся на уши сразу.
«FUZZ»: Какие у вас гитары были тогда?
Наиль: Разные. У Цоя была двенадцатиструнка, там были оставлены сдвоенные только первая и вторая струны, остальные сняты. Как бы восьмиструнка получилась. У Майка была мастеровая гитара – по-моему, ее делал Юра Ильченко. Тогда фабрика им. Луначарского выпускала гитары не очень-то хорошие, поэтому было значительно лучше заказать у какого-то мастера. Но это в зависимости от наличия денег. Есть деньги – можно заказать за триста рублей, нет денег – можно и за девяносто. У меня, по-моему, была рублей за сто пятьдесят.
«FUZZ»: Вы ни в каких записях КИНО не участвовали?
Наиль: Под официальным названием КИНО – нет. У меня есть двойной CD квартирников, официально выпущенных. Там я играл. Музыкант Цой был хороший, его многие недооценивают. Он просто не лез в такие вещи, как соло-гитара. И правильно делал. Это слышно на квартирниках. У него какая была функция? Гармоническая и ритмическая. Он очень хорошо справлялся с ритм-гитарой. Я его помню абсолютно спокойным человеком, рассудительным, знающим, что он делает. Он не был спонтанным, нет – очень здравомыслящий, трудолюбивый, работяга. Но я его не очень близко знал. Посидели, поиграли, повыпивали… Они в гору пошли очень лихо. И там уже сразу – не подступись. Но я считаю, что заслуженно совершенно пошли. Если бы они играли до сих пор, для меня совершенно очевидно, что он бы выступал один. Был бы какой-то аккомпанирующий состав, на одну пластинку приглашал бы одних, на другую, вероятно, уже других. Там любого человека в группе сменить – ничего не изменится, на мой взгляд.
«FUZZ»: А как Майк отнесся ко взлету Цоя?
Наиль: Майк был настоящим питерским человеком, а зависть в питерцах если и есть, то она глубоко сидит. Майк очень сильно радовался. Более того, в свое время много помогал. На каждом углу трещал: «О! КИНО, Витя Цой, это круто! Вот послушайте». Такой бесплатный рекламный агент был. Позже они встречались, но редко, дай бог, раз в год. Бешеный успех, бешеные гонорары – они же людей, в общем-то, не меняют, но они меняют круг общения. Цой попал уже в другой круг общения… А раньше они у Майка ночевали на кухне. Майк же для них божеством был, когда они были молодые. Он был авторитет, гуру. Он им мозги вправлял, к музыке приучал.
Тогда у нас была группа ПОЧТА, она мне очень нравилась. Мы еще квартирники вместе играли: ПОЧТА и Цой. В 1985 году у нас сложился электрический состав, худо-бедно что-то играли, а потом главный лидер, лучший друг мой Сережа Васильев умер. На сороковой день после смерти Цоя… С Дюшей много играли. Потом с тем же Лешей Рыбиным выпустили две пластинки. Сейчас думаем, может, по осени еще пластиночку записать. «Пять лет с VERMICELLI ORCHESTRA». Во все коллективы, где я играл, меня приглашали, я ни в один коллектив никогда не просился. Я или шел, или не шел. А поскольку у меня жизненный принцип «чем дома сидеть, лучше где-нибудь поиграть», поэтому достаточно много коллективов. Последнее время я играю с РАЗНЫМИ ЛЮДЬМИ. Все отлично, у каждого свой путь. У кого-то больший успех, у кого-то меньший. Это очень часто по не зависящим от музыканта причинам происходит. И это нормально, везде так. Я считаю, что «45» – лучший альбом КИНО. Он самый плохой по исполнению, по записи, но по атмосфере и набору песен мне кажется самым лучшим. И их не надо переписывать, делать лучше. Это как документ того времени. Лучшие по набору песни – без пафоса, без героизма раздражающего. Беззаботные, милые, приятные, мелодичные песни.
Алексей Вишня: В самом начале своей деятельности КИНО выглядело как бард-группа из двух человек. Тогда-то мы и познакомились в студии Андрея Тропилло, где я функционировал в качестве «пионера», воспитанника Дома юного техника на Охте. Ребята были старше всего на пару лет, и мы быстро нашли общий язык. Непреодолимая мощь Тропилловского авторитета сильно мешала Цою спокойно себя чувствовать в творческом процессе, песен у него было очень много, а времени на студии не хватало. В один прекрасный день я предложил Виктору сделать запись в домашней студии, это было в конце лета 1983 года. До следующей сессии звукозаписи у Тропилло оставался целый год, а услышать звучание новых песен очень хотелось. Так мы за пару дней и записали материал, которому я дал шуточное название «46». Всем – и Марьяне, и Юрику, и Виктору – очень понравился результат. Только для них и для их друзей я сделал порядка 30 копий. Конечно, эту рабочую запись нельзя было позиционировать как альбом, но что вышло – то вышло. Спустя заветный учебный год эти песни были переписаны заново у Тропилло и вышли на альбоме «Начальник Камчатки» уже с участием Гурьянова, Губермана, Бутмана. Вместе с альбомом «46» я начал распространять свои первые опыты под названием «Яншива Шела – последний альбом», и стало ясно, что у Рок-клуба появилась вторая студия, точнее, филиал студии «Антроп». Путем передачи неиспользуемой техники мне во временное пользование Андрей Владимирович увеличил «рабочую скорость ленты» вдвое. Летом 1985 года я работал в три смены. Утром МИФЫ, днем КИНО, вечером АКУСТИЧЕСКАЯ КОМИССИЯ (Слава Егоров и Сева Гаккель), а ночью посиделки с АЛИСОЙ, отдыхавшей у меня в процессе работы над «Энергией». В таком бешеном режиме был записан альбом «Это не любовь». Аппаратура была та же самая, что использовалась Тропилло в работе над альбомами «Электричество» и «Акустика» АКВАРИУМА. Качество выросло заметно, но Виктору больше всего нравилось комфортно записываться в домашних условиях, в тапочках и футболке. Я пытался создавать ребятам максимально хорошее настроение. Всё записалось за пару недель, приглашенный в группу басист Саша Титов за один день сыграл бас-гитару на все песни, и альбом был практически готов. Удалось привлечь в песне «Саша» Севу Гаккеля, случайно задержавшегося после записи АКУСТИЧЕСКОЙ КОМИССИИ. «Это не любовь» вышел раньше, чем уже записанный, но еще не сведенный альбом «Ночь», и Цой пребывал в наипрекраснейшем расположении духа – ибо вышел здоровский альбом нормального качества и вот-вот, со дня на день сведется «Ночь». Этот период жизни и творчества Виктора я хотел бы оставить в памяти навсегда, потому что именно таким я любил Цоя – бесшабашного и милого, готового в любой момент схватить гитару и запеть.
Прошел год, я переехал в отдельную квартиру и построил там новую студию. Выход релизов не прекращался, постоянно кто-то записывался, и физическая мощность студии стала прогибаться. Начались конфликты, АЛИСА нередко пересекалась с КИНО по времени, я становился «крайним», отдавая Кинчеву свою любовь и предпочтение. С КИНО становилось трудно общаться. Про Цоя стали снимать документальные фильмы, мы с горем пополам пытались что-то записывать, но путного ничего не получалось. Сделали треки к двум фильмам, записали «Братскую любовь», «Разреши мне проводить тебя домой» и еще несколько песен, скомпилированных впоследствии в LP «Неизвестные песни Виктора Цоя». Неимоверный бум в среде питерских рок-музыкантов вызвал приезд в Россию начинающей певицы из Лос-Анджелеса Джоанны Стингрей. У Рок-клуба появился более или менее приличный концертный аппарат, а музыканты получили великолепные инструменты. Джоанна написала английские слова к песням Курехина, БГ и Цоя, записала их в Америке. Песня «Перемен» в Джоанниной редакции называлась «Pretty Man». У КИНО появилась кассетная портастудия «Yamaha» и они начали работу над альбомом «Группа крови».
Ранней весной 1988 года я краем уха где-то услышал, что у КИНО лежит несведенный альбом, и стал уговаривать Каспаряна убедить Цоя совершить у меня его окончательное сведение. Цой поддался на уговоры. Я был счастлив, потому что чувствовал, что это будет альбом года. На кассете поканально были записаны барабаны с басом, гитара Каспаряна, гитара Цоя и голос. Все партии были идеально выверены, сыграны музыкантами дома, ко мне же попала немного шумящая запись, которая через эквалайзеры и компрессоры, да с ревербератором от Джоанны «SPX-90» звучала великолепно уже сама по себе! На этот «бутерброд» Юра наигрывал вторую партию гитары, а Виктор накладывал голос double-track. Так, в один проход это сводилось на тридцать восьмую скорость. Естественно, качество звука было беспрецедентным, ибо такого ревербератора даже у Тропилло еще не было. Неудивительно, что альбом получил прекрасные отзывы.
На этом наши творческие пути с Виктором навсегда разошлись, следующий альбом они писали уже в Москве, затем во Франции, а я потерял интерес к домашней студийной работе и потихоньку сам стал выступать со своими песнями, записал альбом «Танцы на битом стекле» и занялся другими делами.
Могу сказать абсолютно точно, что судьба благосклонно свела меня с человеком совершенно иной «операционной системы». Он говорил, думал по-другому, часто действовал неадекватно, мог привести в ярость, сначала намеренно злил, а потом обижался… С ним было невозможно разговаривать, невозможно, задав вопрос, получить внятный ответ. Этой же болезнью в равной степени заболели все, кто оставался с ним до конца.
Последний раз я прикоснулся к Виктору в приветственном рукопожатии перед концертом КИНО в СКК. Я сказал ему, что выступаю со своими песенками, пригласил в гости послушать. «Да, надо будет… Заеду как-нибудь» – сказал Цой, но я почувствовал, что он не приедет. «Как же… звезда! Больше я его не увижу» – подумал я. Так и случилось.
Сразу после смерти Виктора я сел в студию ЛДМ и записал альбом-реквием «Иллюзии», в которых стилизовал звук гитар под Каспаряна в «Группе крови». Весь альбом был пронизан духом вечности. Однако и его судьба оказалась фатальной. Это был десятитысячный тираж пластинок, который был полностью уничтожен – его залило горячей водой во время тушения пожара на этаже сверху. Чудом уцелел оригинал, который хранился у друга. Я больше никогда не записывался в студиях, работал на разных компьютерах в разных условиях, и до сих пор не изменяю этой технологии… Делаю ремиксы, танцевальные аранжировки. Но живого общения и работы с рок-музыкантами не веду. Дружу с группами ИВАН КУПАЛА, ППК. Это самые продвинутые компьютерные группы на сегодняшний день, и я счастлив, что опять нахожусь среди Богом избранных.
Артемий Троицкий: Я познакомился с Цоем, естественно, посредством Свина, который меня серьезно обаял где-то осенью 1980 года. Свин был такой панковской мамой-курицей большого количества всевозможных цыплят под названиями АВТОМАТИЧЕСКИЕ УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ, ПАЛАТА №6, ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ и прочее – я уже не помню всех названий. Примерно 20—25 персонажей, в числе которых были и совсем не музыканты – скажем, Юфа, прославившийся как Женя Юфит, режиссер-некрореалист; Пиночет, который до сих пор является менеджером и продюсером каких-то групп… И все они плавно перетекали из одной формации в другую, записывались в разных составах под очень забавными названиями. У меня до сих пор лежит дома одна абсолютно историческая катушка, одна из самых ценных из имеющихся у меня. Практически музейная вещь, где Свин скомпилировал все имевшиеся на то время, к концу 1980 года, записи вот этого питерского прото-панка. Я пригласил Свина в Москву с концертами, не имея ни малейшего представления о том, кто с ним приедет. Насколько я понимаю, компании набирались им абсолютно спонтанно. Все примерно в одинаковой степени умели или не умели играть, все были одинаковыми друзьями, хулиганами и вообще куражными ребятами. И в первую же свою «серьезную» московскую гастроль – а дал тогда Свин в нашем городе, я так думаю, 3 концерта, это были квартирники, один концерт был в каком-то Красном уголке на Кутузовском проспекте – так вот, в первую же эту гастроль Свин привез с собой Цоя и Рыбу. Цой аккомпанировал Свину на ритм-гитаре, Рыба, по-моему, тоже. И тогда же, поскольку на самом деле в их компании царила полная анархия, а анархия – это в высшей степени демократия, Свин, хотя был звездой всей этой компании, охотно предоставлял слово всем остальным. Все остальные тоже пели свои песни. Рыба пел «Не хочу быть лауреатом, не хочу в „Астории“ жить…», а Цой тогда же спел свои первые две песни. Одна теперь уже совсем забытая и, кажется, вообще не существует ее записи. Песня называлась то ли «Ваня», то ли «Вася»: «Вася любит диско, диско и сосиски…». А вторая песня уже вошла в историю нашего рока – «Мои друзья всегда идут по жизни маршем». И Рыба, и Цой мне очень понравились. Они, конечно, были совсем не похожи на Свина, юноши были более скромные. Хотя и не менее пьяные. И авторский почерк у них был совсем иным. У Свина это был просто беспредельный панковый импровиз – фактически то, что он играл, был не панк, а какая-то полунойзовая психоделическая припанкованная музыка. Это ближе было к тому, что играли PUBLIC IMAGE в то время. Я помню песню под названием, кажется, «Время вперед», первая строчка там была: «По Невскому шлялись наркомы, блевали что-то там такое алкаши, валялись в канавах пьяные гады, висели плакаты: „Даешь анаши!“». Эта песня украсила бы репертуар PUBLIC IMAGE не хуже какого-нибудь «Альбатроса». То, что играл Рыба – это был такой минималистичный классический панк. То, что играл Цой – это были панковские по духу, но уже тогда вполне попсовые по форме песни. С четкой мелодией, с четкой структурой «куплет-припев-куплет-припев». И они были очень свежи и очень интересны. И тогда же я рассказал про Цоя Боре Гребенщикову, потому что я тогда у Гребенщикова жил на Алтайской улице.
Да, я совсем забыл. Еще до московских гастролей я познакомился со всей этой компанией на дне рождения Свина, который проходил в ресторане «Трюм». И вот там я впервые услышал Цоя. Борьку я звал на этот день рождения, но, по-моему, он просто застремался туда идти. А после этого вернулся я на Алтайскую улицу и рассказываю ему, какие там были замечательные ребята. Я помню, что единственный персонаж, рассказ о котором Борю как-то зацепил – а рассказы мои, естественно, сопровождались описанием музыки и цитатами из песен – это был Цой. Свин явно вызывал у Бори чувство легкого ужаса. Это был не его герой. Рыба, наверное, был для него слишком очевиден. А вот когда я спел ему: «Мои друзья всегда идут по жизни маршем, и остановки только у пивных ларьков…» – вот тут у Бори что-то такое в глазах загорелось. И уже после этого – через месяц, два, три или четыре – произошла известная встреча Гребенщикова с Цоем в электричке. Встреча, к которой он до некоторой степени был уже подготовлен. Вот так все было с самого начала. В то время группа Цоя и Рыбы называлась не то ПАЛАТА №6, не то ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ. Название КИНО возникло значительно позже. Я думаю, где-то уже летом-осенью 1981 года. Выступали они вдвоем. Я, Сережа Рыженко, Саша Липницкий, Алексей Дидуров их по очереди зазывали в Москву. В Москве они имели очень большой успех. В принципе, они повторили ту же историю, которая двумя годами раньше произошла с АКВАРИУМОМ и Майком. Питер в то время был городом, где целиком и полностью доминировала компания «РОССИЯНЕ, МИФЫ, Рекшан». И в 1979 году к Гребенщикову, в 1980-м к Майку, в 1981-м к Цою в Питере не относились серьезно. А в Москве их почему-то сразу полюбили. И они мгновенно стали культовыми группами. И потом каким-то образом, задним числом их успех как-то перетек в Питер.
Все остальное, я думаю, все знают. Вообще, абсолютно понятное и точное описание тех лет содержится в книге Рыбы «КИНО с самого начала».
«FUZZ»: 12 лет прошло со смерти Цоя, который канонизирован. Уходили-то многие, но в безвестность, а этот человек навсегда остался героем. Феномен: эта группа и этот вокалист до сих пор на слуху, их крутит радио, выходят повторные тиражи пластинок. И как долго это может продолжаться?
Артемий: Не совсем согласен. Я считаю, что ни Башлачев, ни Майк, ни Янка в безвестность не ушли.
«FUZZ»: Имеется в виду все-таки массовость. И ясно, что коммерция – то, что было андеграундом, так им и осталось.
Артемий: Нет, дело в том, что, в отличие от некоторых других покойных героев рок-н-ролла, Цой стал абсолютно массовым персонажем еще при жизни. Даже Майк, популярность которого была значительно выше, чем у Башлачева или Янки, никогда не был стадионным артистом. Он до конца своих дней оставался клубным артистом. Цой вырос в стадионную фигуру еще за несколько лет до своей смерти. Но это, разумеется, не главная причина. Я думаю, что главных причин несколько. Первая причина, самая серьезная, в том, что Виктор Цой был фантастически талантливым songwriter’oм. Он писал прекрасные песни, которые не становятся старше, которые абсолютно самостоятельны в музыкальном отношении. Интересно, что у Цоя фактически даже не было последователей. Есть масса групп в Москве, в Питере, Сибири и так далее, которые явным образом выползли из АКВАРИУМА. Несколько меньше групп, на которых очень сильно подействовали Майк и ЗООПАРК. Если же говорить о влиянии Цоя, то оно, с одной стороны, повсеместно, но, с другой стороны, нигде не прослеживается явно. Нет групп, о которых можно сказать: «Они копируют Цоя, явно под Цоя работают» и пр. Я недавно услышал даже какие-то группы, явно вдохновленные и буквой, и духом, и голосом Башлачева. В Москве есть очень симпатичная панк-группа, называется СОЛОМЕННЫЕ ЕНОТЫ. Я их послушал – это просто сильно адаптированный и, к тому же, в электричестве, Башлачев. Но есть еще много таких групп… А то, что делал Цой, очень просто, но как-то неповторимо. И с этим связана вторая важная причина, ибо неповторим<
|
|
|
