 |
Глава третья. Огонь небесной чаши
|
|
|
|
Исступленное улюлюканье, вопли боли и ужаса, стоны умирающих, топот сотен ног, стук оружия, визг женщин, плач детей – все это смешалось в дикую какофонию.
Трупы убитых и тела раненых завалили улицы. Размалеванные краской воины перебирались через эти жуткие препятствия, пиная ногами мертвых, приканчивая копьями еще живых.
Они врывались в дома, громя все внутри, поджигая мебель и дорогие циновки, разбивая бесценные статуи. Горожан, пытавшихся спастись в дальних комнатах, запирали там, а в окна забрасывали горящие факелы.
Никто в Толле не оказал северным кочевникам сопротивления. Город был захвачен врасплох, разграблен, подожжен.
Дым пожарищ стелился у подножия пирамид. А сверху, из портиков храма, бесстрастно взирали жрецы. Их пышные головные уборы сверкали на солнце.
Наконец с высокой пирамиды главного храма пронзительно заревели морские раковины.
Подвывая и приплясывая, победители стали остриями копий сгонять окровавленных мужчин и рыдающих полураздетых женщин на площадь.
Бывшие рабы и их недавние господа, избитые и жалкие, все с веревками на шеях, задыхаясь от дыма, смотрели вверх.
По замыслу Великого Жреца, сейчас перед ними должна была в сиянии солнца предстать Шочикетсаль назвав истинного виновника всех несчастий Толлы. Змея Людей еще до ухода к варварам подготовил ей речь.
Змея Людей приказал жрецам привести Мотылька.
Испуганные жрецы пали ниц. Его дочь исчезла в разгар набега варваров. Может быть, она рискнула спуститься по крутому откосу пирамиды. Возможно, она разбилась или дикари приняли ее за обычную горожанку, что еще хуже.
Змея Людей в бешенстве приказал распластать на камне двух жрецов, охранявших Мотылька, и сам после долгого перерыва с наслаждением погрузил им под ребра нож из обсидиана, вырвав их неверные сердца.
|
|
|
Это были первые жертвоприношения, которые должны были вернуть Толле прощение богов и былое процветание.
Но пока что руины города дымились в толпа горожан ждала внизу приговора или искупления.
И тогда речь произнес сам Змея Людей:
– Горе людям Толлы, горе? Лжебоги усыпили их, чтобы не было сопротивления набегу, и теперь, справедливо побежденные, люди должны вернуться к истинным богам. Милость богов будет тем щедрее, чем скорее пленные, переданные жрецам великодушными победителями, будут принесены в жертву по давнему закону предков.
Стон прошел по толпе. Никто не знал, поднимется ли он с веревкой на шее по ступенькам пирамиды или дождется милости богов.
– Смерть ЛжеТопельцину, обманувшему и людей Толлы, и доверчивую девушку Шочикетсаль, – хриплым голосом кричал Великий Жрец. – Жертвенный камень – Кетсалькоатлю. Пусть будет уничтожен и он сам, и все его мерзкие изображения, святотатственно выбитые на камне. На штурм дворца владыки, на штурм вместе с победителями!
Вовремя предупрежденные обитатели дворца владыки успели укрыться за крепкими запорами.
Мотылек была дочерью своего народа. Нежная преданность, доставшаяся ей от матери, вдовы нукера – военачальника, – приглянувшейся жрецу, и не терпящий препятствий бешеный нрав отца всегда противоборствовали в ней. После гибели Топельцина Мотылек, безутешная в горе и безмерная в гордыне, отреклась от радостей жизни, решив стать жрицей. И вдруг все переменилось:
Топельцин вернулся, но отверг ее.
Когда она металась по площадке, смотря с вершины пирамиды на звезды и зловещую черную сельву, противоречивые начала попеременно брали в ней верх. Но к восходу солнца любовь все же восторжествовала над ненавистью.
«Во что бы то ни стало предупредить Топельцина!» – решила она.
|
|
|
Однако жрецы-стражи неотступно следили за ней.
Прошли томительные дни и столь же томительные ночи, в течение которых Мотылек не знала сна. Не спали и бдительные стражи. И только когда первые отряды дикарей ворвались в город, стражи отвлеклись видом начавшейся бойни. Мотылек бросилась к откосу пирамиды, но жрец вцепился в нее. Тогда девушка ринулась вниз вместе с ним. Они катились по крутой гладкой стене. Жрец оказался внизу, и это спасло жизнь Мотыльку.
Придя в себя, она вскочила, перепачканная кровью погибшего жреца, и побежала к дворцовой двери.
В первом же зале она наткнулась на величественного Гремучего Змея, спешившего узнать, что за шум снаружи. Мотылек сказала ему о набеге. Старый вождь снял со стены боевой топор и, ударив в звонкое блюдо, дал сигнал тревоги.
Появились шестеро его сыновей и заперли двери дворца на все засовы.
Гремучий Змей с сыновьями, все с боевыми топорами, и рыжебородый бог-великан с Карой Яр стояли наготове, прислушиваясь к воплям дикарей, завершавших погром.
– Топельцин, – говорила Мотылек, упав к ногам Инко Тихого, – пусть примет Мотылек смерть от рук бога, в котором усомнилась, предав его. Но она всего лишь земная женщина, разум которой затмила отвергнутая любовь. Она не могла примириться в своей гордыне с тем, что богиня Эра счастливее ее.
– Несчастное дитя Земли, – поднял ее Инко Тихий. – Не измерить ответственности того, кто идет с Миссией Разума к младшим братьям, совсем не зная их.
Мотылек не поняла марианина. Она лишь любовалась его лицом, лицом своего возлюбленного, которому снова грозила смертельная опасность.
Штурм дворца начался ударами тарана в дверь. Хитрый жрец подсказал варварам воспользоваться недоделанной каменной стелой с изображением Кетсалькоатля.
Сотни ловких и сильных рук держали веревки, на которых раскачивалась каменная громада, при каждом взмахе круша дверь.
– Ужель мариане станут убивать себе подобных? – в ужасе спросила брата Ива Тихая.
Инко Тихий отрицательно покачал головой.
– Я буду подле тебя, – шепнула подошедшая Эра Луа.
– Я предупреждал, – мрачно изрек, отходя от них, Нот Кри. – Надобно, чтобы гнев людей был обращен на им подобных. Должно дать им понять, что мы, пришельцы, существа не только высшего умственного развития, но и иного животного вида.
|
|
|
– Едва ли штурмующие поймут это, – заметила Эра Луа.
Инко Тихий молчал, с глубокой жалостью смотря на снова распростершуюся у его ног земную девушку. Ясно, что он допустил на Земле роковую ошибку. Но какую?
Дверь наконец рухнула. Дикари ринулись во дворец, но первые из них пали от боевых топоров Гремучего Змея и его сыновей.
Ива вскрикнула и схватила брата за руку, чтобы оттащить от места схватки.
О Топельцин! – зашептала Мотылек, вставая – Ведь тебе известна тайна подземного хода. Бежим!
И Мотылек испытующе смотрела на Кетсалькоатля. Если он покажет сейчас тайный ход, то он – Топельцин! Но Кетсалькоатль печально покачал головой:
– Пришелец со звезды Мар не может знать того, что знал погибший возлюбленный Мотылька.
– Так ты не Топельцин? – отшатнулась Мотылек.
… Первым из защитников замертво рухнул на пол старый вождь Гремучий Змей. Десятки размалеванных воинов с устрашающим воинственным кличем потрясали в воздухе топорами.
Шесть сыновей Гремучего Змея крушили противников, среди которых узнавали своих же бывших воинов, присоединившихся к врагам.
Вступила в бой и Кара Яр.
Холодная и расчетливая, она вышла вперед, ничем не защищенная, стройная, хрупкая. В руках ее был парализующий пистолет.
Один за другим ворвавшиеся воины падали на пол. Гиго Гант стал вышвыривать бесчувственные тела за дверь. Они не сразу придут в себя, их посчитают за убитых.
Просвистевшее копье вонзилось в плечо Гиго Ганту. Он с яростью выдернул его, обливаясь кровью. Эра Луа бросилась к нему оказать первую помощь.
Кара Яр сдерживала рвущуюся в проем двери толпу, поражая лучом оказавшихся в первом ряду.
Скоро пол был усеян недвижными телами. Кроме парализованных варваров, здесь же лежали и павшие рядом с отцом все шесть сыновей Гремучего Змея.
– Кто бы ни был тот, кого назвали Кетсалькоатлем, а несчастная Мотылек своим Топельцином, пусть он вместе с друзьями идет следом за мной. Я покажу тайный ход – путь к спасению, – звала Мотылек.
|
|
|
Инко Тихий предложил отступать. Мариане двинулись по комнатам дворца.
Кара Яр шла последней, отражая натиск осмелевших варваров. Они, прячась один за другого, успели заметить, что невидимое копье белокожей женщины не пробивает насквозь. И защититься можно телом павшего ранее, как щитом
Прикрываясь бесчувственными соратниками, они на корточках, подобные диковинным животным, двигались следом за пришельцами.
Подземный ход вел в сельву из внутреннего дворика. Но он имел ответвление, известное не только Мотыльку, но и Змее Людей. Лукавый жрец, который сам недавно пользовался этим ходом, рассчитал, что дочь непременно поведет сюда пришельца, и устроил там засаду.
Первыми к тайному ходу подошли Инко Тихий и Мотылек.
– Надо обладать безмерной силой, чтобы отвалить этот камень, – сказала она, указывая на плиту с великолепной резьбой.
Ива Тихая беспомощно взглянула на Гиго Ганта с окровавленным плечом. Только он мог бы справиться с этим.
Открыть плиту взялся Кетсалькоатль. Он сразу разгадал рычажное устройство с противовесами. Плиту нужно было не поднять, а вдавить внутрь, после чего она легко уходила в сторону, открывая проем. Нот Кри помогал ему.
Снова Мотылек усомнилась, не Топельцин ли все-таки это? Оказывается, он знает тайну плиты!
Когда мариане стали один за другим спрыгивать вниз, они обнаружили засаду.
Змея Людей метнулся из тьмы и привычным ударом вонзил обсидиановый нож в грудь Мотылька.
– Все-таки ты Топельцин! – прошептала Мотылек, улыбнувшись последний раз в жизни.
Инко Тихий подхватил ее, когда жрец направил свой второй удар в его старый шрам под сердцем. Но чья-то рука отвела нож.
– Кетсалькоатля – только Пьяной Блохе! – крикнул стоявший рядом со жрецом человек. Он замахнулся на Инко Тихого боевым мечом, но не обрушивал его.
Ива схватила брата за руку и повлекла его в глубину хода, куда уже скрылся Нот Кри. Эра Луа помогала шатающемуся Гиго Ганту бежать за ними.
Кара Яр хотела сразить парализующим лучом Чичкалана, но, взглянув ему в глаза, все поняла и тоже исчезла в темноте. Змея Людей, страшась оружия белой женщины, прятался за спину Чичкалана и, коля его острием ножа, кричал:
– Вперед! В погоню!
Но Чичкалан медлил.
Сверху в тайный ход спрыгивали подоспевшие варвары, штурмовавшие дворец. Среди них были и те, кто пришел в себя после парализующего действия пистолета Кары Яр. Заметив их, жрец закричал:
– Лжебоги не умеют убивать? Они беспомощны!
А Чичкалан орал:
– Пьяной Блохе не страшны невидимые копья. Только трезвые падают от них. Вперед, за мной!
|
|
|
Крича это, Чичкалан загораживал собой ход, освещая путь факелом не только себе, но и беглецам.
Наконец впереди показалось светлое пятно выхода. Факел Чичкалана стал ненужным, и он бросил его назад, прямо под ноги жрецу. Тот взвыл от боли.
Мариане выбежали в сельву. Но куда идти дальше? Где найти корабль?
– Пусть белокожие обманщики только попробуют бежать на заходящее солнце. Пьяная Блоха тотчас догонит их! – доносился из-под земли угрожающий голос Чичкалана.
Инко Тихий понял скрытый смысл его слов и, увидев в сельве тропку, идущую как раз на заход солнца, выбрал ее.
Только мариане, тренированные в беге без дыхания в родной пустыне, могли так быстро бежать среди сплетения корней и лиан.
Преследователи отстали, не понимая, откуда у пришельцев столько сил. Некоторые подумывали: не боги ли все-таки они?
Тропа вывела прямо на поляну с кораблем «Поиск».
– Скорее на корабль! – кричал Нот Кри. – Ни одного мгновения не задерживаться больше на этой планете дикости и безумия. На Мар! На Мар!
– Нет, – отрезал Инко Тихий. – Наша Миссия еще не закончена. Мы только узнали, как не следовало ее выполнять.
– Здесь, на опушке, я уложу всех, – предложила Кара Яр.
– Нет, – возразил Инко Тихий. – Нужно, чтобы сначала они услышали нечто важное для себя.
Нот Кри пожал плечами и стал взбираться по наружной лесенке к входному люку.
Все двинулись за ним.
Когда последней взбиралась Кара Яр, на поляну выбежали дикари. Просвистевшее копье отскочило от металлической обшивки корабля.
– Это Огненная Чаша! – кричал Чичкалан. – Пьяная Блоха не раз бывал в ней. Если Змея Людей пойдет следом. Пьяная Блоха покажет ему тайный ход в Огненную Чашу, который не закрывается изнутри.
Инко Тихий появился в иллюминаторе:
– Пусть опомнятся люди Земли! Кого они хотят уничтожить и чего этим достигнуть? Вернуть жрецам право убивать на жертвенных камнях людей? Держать всех остальных в страхе и невежестве? Изгнать с Земли тех, кто стремился открыть им знание и справедливость? Хотят ли они, чтобы безумие переходило из поколения в поколение и даже далекие потомки по-прежнему убивали бы друг друга ради наживы, из гнева, из расчета, чтобы навязать свою волю более слабым, покорить их? Пришельцы призваны были открыть глаза своим братьям по разуму. Они вынуждены лететь, но они вернутся. Они вернутся!
Град копий, направленных в иллюминатор, был ответом на слова разума.
– Захватить их живьем, распластать на жертвенных камнях! – в исступлении вопил жрец Змея Людей.
– Сюда, сюда, – звал его Чичкалан. – В Огненную Чашу! Они не умеют убивать. Все они будут в руках Змеи Людей.
Вместе с жрецом он находился за опорными лапами корабля, как раз под дюзами двигателей, откуда вылетали раскаленные газы. Змея Людей полез в указанное ему, покрытое копотью жерло «тайного хода».
Чичкалан ловко вскочил на нижнюю ступеньку лесенки и повис на ней.
Ни Инко Тихий, ни раненый Гиго Гант, севший за пульт управления, не знали, что происходит у дюз, иначе они никогда не включили бы двигатели.
Раздался гром без дождя, черные тучи не в небе, а по лужайке поползли на сельву, к великому ужасу оставшихся.
Огненный столб уперся в землю, где только что стоял Змея Людей, и начал расти, поднимая на себе Огненную Чашу, на которой, беспомощно болтая ногами, висела человеческая фигурка.
– Это боги! – в ужасе закричали упавшие ниц дикари.
– И они обещали вернуться, – отозвались другие.
|
|
|
