 |
Что занимает в душе место ушедшей Надежды? 10 глава
|
|
|
|
Однако в час ночи он разозлился не на шутку. Заклинание, наложенное на перстень Нарциссы, указывало на то, что она рядом с Драко. И все. Ни места, ни состояния. Нужно подумать о совершенствовании этих чертовых заклятий. Хотя, для чего? Люциус вдруг подумал, что пользовался этим заклинанием последний раз во времена побега Блэка из Азкабана. После очередного отображения имени «Мариса Делоре» он тогда отбросил попытки. Надоело читать имя сестрицы. Сестрицы! И почему он сразу не подумал?
Миссис Делоре видела десятый сон, и на зов эльфа она появилась у камина растрепанная и встревоженная. Увидев Люциуса, перепугалась еще больше. Но выяснив, что ничего не случилось, и ее ненаглядный братец просто потерял семью, посоветовала ему больше отдыхать и пить успокаивающие настои. Двадцать капель за полчаса до отхода ко сну. Люциус попытался вбить в бестолковую голову сестрицы всю серьезность ситуации, на что та лишь зевнула и беззаботно сообщила, что на месте Драко и Нарциссы тоже бы не спешила возвращаться. Люциус выругался и прервал связь. Мерзавка! Почему же она так выводит его из себя?
В эту ночь он почти не спал. Короткий сон был беспокойным, и видения сменялись одно другим. Темный Лорд сообщал, что Люциус его разочаровал, поэтому он требует вернуть заклинание, потраченное на Драко. А Люциус в холодном поту пытался придумать, как это – вернуть. Разве заклинания можно вернуть? Это же не вещь! Пока он думал, Темного Лорда сменила Мариса, помешивающая красные угли в камине. Все бы ничего, но Люциус расположился аккурат над этими углями, привязанный к большому вертелу. Он пытался объяснить Марисе, что это ошибка, на что та беззаботно отвечала, что «ошибка волшебника может стоить ему жизни», причем сообщала голосом профессора Макгонагалл. А потом были Снейп, Руквуд, Белла.
|
|
|
В итоге Люциус подскочил на смятых простынях с бешено колотящимся сердцем. Лорда в комнате не было, Марисы с кочергой – тоже, да и сам камин успел погаснуть. Не наблюдалось и прочей компании.
Люциус вызвал эльфа и узнал новости о Нарциссе и Драко. Не вернулись.
Ложиться спать смысла не было, поэтому он выпил крепкий кофе и попытался читать. Но в голову лезли мысли о необходимости сменить защиту, об уязвимости волшебника вне дома и изменившихся приоритетах Лорда.
В собственном доме Люциус чувствовал себя одиноким, несчастным и жалким. Именно эти три состояния он не любил больше всего.
В шесть утра он спустился в одну из гостиных, расположенную в западном крыле.
Велел эльфам запереть все прочие двери, чтобы встретить вернувшихся родственников именно здесь. Хотя, подозревал, что подобные меры не понадобятся, потому что, по словам эльфов, Драко и Нарцисса независимо друг от друга пользовались преимущественно этой дверью. Конечно, они могли вернуться камином. Но почему-то он чувствовал, что они используют портключ. Эльфы сказали, что они пешком вышли за территорию. Значит – портключ. Здесь возникал вопрос: откуда? И второй вопрос: куда они направились. Если портключ – значит, место не снабжено каминной сетью. К магглам?
Потомок аристократического рода брезгливо поморщился. На глаза попалась трость, которую он оставил здесь вчера после прогулки. Люциус Малфой сидел в кресле и крутил эту самую трость. Два раза она вырвалась из рук и больно ударила по пальцам, но Люциус не останавливался. Сначала ожидал, что это принесет спокойствие. Да куда там! Спокойствие исчезло в неизвестном направлении, стоило ему узнать о выходке жены и сына. В семь пятнадцать его ожиданию пришел конец.
Сначала Люциус готовил обличительную речь. Тихим голосом, чтобы видеть отражение вины в их глазах, смилостивиться, чтобы поняли, что он их простил, что все здесь в его власти. Но стоило ему увидеть этих двух людей, как гнев вскипел с новой силой. И это его семья?!
|
|
|
Они входили в дом на цыпочках. Что за глупость! Будто их шаги могли быть услышаны в другой части дома. Но хуже всего было не это.
На его жене! На безупречной Нарциссе Малфой, манерами и блеском которой восхищались все достопочтенные волшебники, было надето… Люциус затруднялся подобрать эпитет к смятой тряпке. Однако вид сына был подстать. Мятая рубашка, и то, что магглы называют, шорты. И это его наследник?! Хвала Мерлину, что Лорда здесь нет. О каком величии может идти речь?!
Но самое плохое… их лица светились безграничным счастьем. Люциус вдруг понял, что давно не видел Нарциссу такой. А возможно, и никогда не видел.
Она увидела его первой. И удовлетворение от того, что с ее губ слетела улыбка, вытеснила злость от ее жеста, неосознанного и от этого сказавшего слишком много о прошедшем дне. Нарцисса быстро сжала запястье сына. За все семнадцать лет Люциус впервые видел, как его жена прикасается к сыну, когда этого не требует этикет. Драко посмотрел на нее и тут же, проследив за ее взглядом, – на Люциуса.
Оба замерли. В измятой маггловской одежде на фоне резной двери в старинный замок, в окружении предметов, которым не одна сотня лет, они смотрелись нелепо и чужеродно. А еще они смотрелись удивительно целостно.
– В том месте, где вы были, вымерли совы? – холодно осведомился Люциус.
– Доброе утро, Люциус, – Нарцисса пришла в себя первой.
– Доброе утро, отец, – Драко понадобилось на три секунды больше.
– Я задал вопрос.
– Сов там не было, – ответила Нарцисса, все так же не выпуская запястья сына. Словно сама не замечала.
– А что насчет каминов? – голос хозяина поместья был слаще сиропа.
– Каминов тоже не было, – откликнулся Драко.
– Это была маггловская часть, – негромко, но четко ответила Нарцисса.
– Я не ослышался? – едва слышно.
– Нет, Люциус.
– И что, позвольте спросить, моя жена и мой сын делали в маггловской части?
– Мы были на пляже, а потом стемнело, и мы решили переночевать там.
Нарцисса говорила тихо, но отчетливо.
|
|
|
– На пляже?
– В отеле.
– Вы покинули поместье без предупреждения, были неизвестно где, не подумав о последствиях. Думаю, я вправе ожидать большего благоразумия от своей жены. Да и ты, Драко, со вчерашнего дня совершеннолетний волшебник. А это не только возможность распоряжаться некоей долей состояния, но и необходимость отвечать за свои поступки. Ты должен понимать, что…
– Люциус, это…
– Нарцисса, ты разочаровала меня.
– Это моя вина! – нетерпеливо перебил Драко. – Я хотел…
– Я еще не закончил, – негромко откликнулся Люциус и снова повернулся к жене. – Твоя… легкомысленная выходка может иметь очень печальные последствия. Неужели ты не понимаешь? Это…
– Отец, я же сказал, что это моя вина. Я уговорил маму остаться там.
Люциус демонстративно медленно повернулся к сыну. Краем глаза увидел, как Нарцисса сжала запястье Драко, а тот попытался выдернуть руку.
– Ночь в маггловском отеле плохо влияет на мозговые процессы? Я сказал, что я еще не закончил.
– Но ведь это моя вина. Вот и беседуй со мной.
Люциус ненавидел неловкие ситуации. За всю его семейную жизнь Нарцисса позволяла поставить его в подобную ситуацию один или два раза. И вот сейчас они оба видели его растерянность и его слабость.
– Отлично, – улыбнулся Люциус. – Нарцисса, ты можешь идти. И будь добра: приведи себя надлежащий вид. Не исключено, что у нас будут гости.
Отговорку про гостей он придумал на ходу, чтобы как-то задеть ее за внешний вид. При этом даже не оглянулся на жену. Его пристальный взгляд не отрывался от глаз сына. Однако Нарцисса не сдвинулась с места. Он услышал ее по-прежнему негромкий голос:
– Люциус, у Драко был день рождения, – примирительно начала она. – Пусть он отдохнет, и мы поговорим об этом позже. Мы осознаем, что были неправы.
– Нарцисса, – Люциус повернулся к жене. – Иди к себе!
– Люциус…
И вся злость, копившая со времени вчерашнего завтрака, едва не сбила с ног, когда Люциус сквозь стиснутые зубы прошипел:
– Не делай ему хуже.
Нарцисса неуверенно сделала шаг назад, все еще сжимая запястье Драко, при этом в ее взгляде была… нет, не ненависть. Усталость и горечь.
|
|
|
Драко вывернул свою руку из пальцев Нарциссы и перехватил ее ладонь. Слегка дернул, Нарцисса тут же повернулась к нему. И Люциус точно со стороны наблюдал спектакль в одном действии. Драко одними губами прошептал: «Уходи». Она качнула головой. Он так же беззвучно попросил: «Пожалуйста».
И она уступила. Уступила мальчишке, дав понять, что слова самого Люциуса для нее ровным счетом ничего не значат. И это на глазах у сына.
Покачав головой она, сжала ладонь мальчика и пошла в сторону лестницы, ничего не сказала Люциусу.
А хозяин имения едва не затопал ногами от этого бреда. Злость на ситуацию и на этих безмозглых людей, которых он пытался защитить, заставила коротко без замаха хлестнуть сына по лицу.
Драко, кажется, этого не ожидал, потому что покачнулся и на миг коснулся пальцами щеки.
– Мальчишка! – выдавил Люциус, вкладывая в это слово все, что накопилось за эти дни.
И едва не задохнулся от ненависти, полыхнувшей в сером взгляде мальчика, так похожего на него.
* * *
Возможно, кто-то скажет, что жестокость жестока сама по себе. Но любая жестокость имеет цель и редко этой цели добивается, а, даже если добивается, результат редко приносит удовлетворение.
Когда Люциус Малфой покинул фехтовальный зал, отдав распоряжение сыну немедленно отбыть в лагерь, он старался убедить себя в том, что поступает правильно. Эльфы приведут мальчика в порядок, и остаток лета он проведет вдали от дома, вдали от Нарциссы. Люциус считал, что это позволит ему выиграть время, понять, чего ожидать от Лорда. При этом ему совсем не нужен был враждебный альянс в виде жены и сына. Пусть побудут вдали друг от друга. Слишком неожиданным стало их сближение после одного единственного дня, проведенного вместе. Люциус всегда считал, что для этого нужны годы или же сильная любовь. И если в любви Нарциссы он не сомневался, то Драко преподнес сюрприз. Люциус искренне считал, что его сын умеет любить лишь одного человека – Драко Малфоя.
Мужчина старался уверить себя в правильности содеянного. Но даже этот отчаянный шаг – наказание – не возымел действия. Люциус видел боль, злость, страх. Но не уважение и не послушание.
А еще, идя по знакомым коридорам, он вдруг почувствовал себя чертовски одиноким. Мужчина остановился перед портретом отца. Эдвин Малфой взирал с портрета с той же отчужденностью и холодностью, которую Люциус так хорошо помнил. Люциус почувствовал злость. Ему захотелось направить на портрет волшебную палочку и спалить его к Мерлину. Но он знал, что никогда этого не сделает, и поэтому злился еще больше. В отличие от Драко он до сих пор испытывал к отцу нечто, вбитое с детства. Нет, не любовь. Но уважение. Годы так и не стерли его. Сначала, сразу после смерти Эдвина, это забылось, отошло на второй план. А вот сейчас, стоя в полумраке коридора перед портретом, Люциус обнаружил, что чувства никуда не делись. Вот они.
|
|
|
– Что я делаю не так? – спросил он у портрета.
Тонкие губы Эдвина тронула усмешка.
– Все, – спокойно ответил он.
Люциус выругался.
– Все должно было быть по-иному. Драко должен был стать другим.
– Драко стал таким, каким сделал его ты.
– Я воспитал его так же, как ты меня.
– Нет, Люциус. Да и к тому же в твоем сыне слишком много от Нарциссы. И даже не это главное.
– А что же?
– Неужели не понимаешь? – Эдвин откровенно развлекался.
Люциус вновь подумал о том, что он – живой волшебник, а на стене – лишь портрет его умершего отца. В силах Люциуса разорвать этот чертов холст, сжечь его, а портрет глумится, потому что знает, что Люциус никогда так не поступит. Они оба это знают. И остается лишь злость и бессилие. А еще Люциус вдруг понял, что Эдвин всегда видел его насквозь, а он Драко – никогда. Почему? Но спрашивать у портрета не стал. Непочтительно развернулся и быстро пошел прочь.
– Ты просто предал своего сына, – негромкий голос Эдвина заставил остановиться.
Люциус быстро вернулся.
– Ты ничего не знаешь!
– Ты считаешь, что если вы все пробегаете по этому коридору, как будто за вами гонятся, то мы ничего не замечаем? На самом деле это даже смешно. Ни один из вас не говорил со мной все эти годы. А тут вдруг за две недели ты – третий, кто вспомнил о предке.
Эдвин издевательски рассмеялся.
– Кто были первыми?
– Моя дочь и твоя жена.
– Что они говорили?
– У портретов свои тайны.
– Ты совсем не изменился, – констатировал Люциус. – Тиран и интриган.
Эдвин вновь улыбнулся.
– Меняться могут лишь живые. Но ты неправ. Второй эпитет скорее к тебе.
– В чем я предал сына? Я действовал лишь для его блага.
– В глубине души ты сам знаешь ответ на этот вопрос, поэтому я не буду повторяться.
– Знаешь, пока ты был жив, я всегда боялся тебе это сказать. Смешно. Ты мертв уже восемнадцать лет, и я действительно ни разу не задерживался в этом коридоре. Но сегодня скажу: я тебя ненавижу.
Сказать оказалось просто. Люциус ожидал почувствовать облегчение, но его не было. Ожидал резких слов, но их тоже не последовало. Эдвин снова улыбнулся. Люциус не помнил, чтобы его отец улыбался так часто.
– Если бы ты ненавидел на самом деле, ты бы не признался мне в этом. Только не ты.
Люциус развернулся и пошел прочь. Он не задерживался в этом коридоре ни разу за восемнадцать лет. Не стоило делать этого и сегодня. Или стоило?
«Ты предал сына!»
– Да ни черта ты не знаешь, Эдвин Малфой!
Или же знаешь слишком много... Люциус вдруг подумал, что Эдвин – единственный человек, который знал о нем все. Еще его понимала Фрида. Не знала до конца, но понимала. И была способна любить. У Фреда наверняка есть ее портрет. Нет. Это уже изощренный мазохизм.
Люциус спустился в гостиную, побродил среди знакомых предметов. Через два часа подадут обед. Обед – это традиция. Это важно. В жизни должны быть традиции и определенность.
Однако острое чувство одиночества и неприкаянности в знакомом с детства доме заставили подойти к камину. Не думая, что он делает, Люциус зачерпнул пригоршню дымолетного порошка и назвал адрес.
Там могла ждать опасность, но потребность попасть туда была гораздо сильнее осторожности.
Люциус сделал шаг в комнату и отряхнул пепел с манжет. Камин по-прежнему работал в любое время суток. И это во времена необъявленной войны! Хотя чего еще можно было ждать от нее?
Люциус редко бывал в этом доме. Всего-то раз пять-шесть за всю жизнь. Он оглядел гостиную. Бежевые оттенки, дерево и шерсть. Здесь было уютно. Мужчина направился к большому дивану и сел. Хозяйке должны доложить о его прибытии. Ей и доложили – ожидание не продлилось и пяти минут.
Дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появилась Мариса Делоре.
Серый костюм свидетельствовал о том, что она куда-то уходит. Потому что для возвращения домой было слишком рано или поздно, это как посмотреть.
Серые глаза на миг расширились, и рука непроизвольно сжала дверной косяк:
– Люциус! Что стряслось?
Он сидел на мягком диване, глядя на нее снизу вверх, и не знал, что ответить. Если он расскажет о том, что сделал с Драко, то в серых глазах не появится ничего, кроме злости и презрения. И Люциус вдруг с удивлением понял, что сегодня этого не выдержит. Слишком много.
Поэтому в ответ на вопрос он просто пожал плечами.
– Нарцисса и Драко нашлись?
– Да.
– Где они были?
– Развлекались.
– Понятно, – протянула Мариса, пересекая комнату и садясь на противоположный конец большого дивана.
Ее тон свидетельствовал о том, что, на самом деле, ей ничего не понятно.
– Мой дом незащищен, – наконец произнесла она.
– Я заметил. Ты не должна быть такой легкомысленной.
– Мне не от кого прятаться.
Люциус усмехнулся.
– Я не задержусь у тебя. Я просто…
Что «просто», он так и не уточнил.
– Не волнуйся. Сюда редко кто наведывается без приглашения, а сегодня я никого не жду. К тому же могу пока перекрыть этот камин.
Мариса взмахом палочки закрыла доступ через камин, а заодно отправила куда-то эльфа. Проделав эти манипуляции, она наконец посмотрела на брата.
– Ты плохо выглядишь.
– Спасибо, – Люциус усмехнулся. – Не могу сказать этого о тебе.
– Ты ел? – Мариса проигнорировала его попытку пошутить.
Люциус вдруг понял, что после вчерашнего завтрака ничего не ел. Днем было как-то недосуг, а потом и вовсе был озабочен поисками семейства.
– Нет. Но мне не хочется.
Вернулся эльф, держа в руках какой-то предмет. Мариса распорядилась подать завтрак в гостиную и протянула предмет Люциусу.
– Это портключ в твое имение.
Люциус повертел в руках деревянную статуэтку. Это было изображение женщины с цветами. Статуэтка была маленькая и сделана неловко, словно второпях или же просто неумело. Но Люциус вдруг уловил сходство.
– Это же ты.
– Да.
– Кто это делал?
– Драко.
И, вертя в руках кусок дерева, Люциус Малфой вдруг понял, в чем состояло их с Эдвином основное различие. Его отец был тираном: жестким, своенравным, но он всегда участвовал в жизни сына, знал о нем практически все. А Люциус видел в Драко лишь атрибут будущего величия.
– Что еще умеет мой сын?
– То же, что и все. Немного рисует. Неплохо фехтует, но ты это и сам знаешь. А еще он просто славный мальчик.
– А он играет? – Люциус вдруг вспомнил, что Нарцисса потрясающе играла, хотя он давно не слышал.
– Преимущественно на нервах, но порой изображает что-то и на рояле.
Эльфы принесли завтрак. Люциус отстраненно наблюдал, как они расставляют подносы, наполняют чашки, а сам думал: «Почему он пришел в этот дом? Зачем?». И еще о том, почему пришел в него лишь теперь?
– Ты куда-то собиралась? Я нарушил твои планы.
Мариса лишь махнула рукой. И Люциус понял, что благодарен ей за то, что она не говорит фразы типа «ты такой редкий гость, что я готова забросить дела». Или же «законы гостеприимства требуют…», или «ты же мой брат, и я тебе рада». Особенно последнее. Ведь первые фразы – лишь вежливая ложь. А последняя – просто ложь. И Люциус не хотел слышать ее от Марисы, которая предпочитала правду.
– Я сегодня говорил с Эдвином.
Мариса закашлялась, поперхнувшись чаем. Несколько секунд махала ладонью перед лицом, а потом взглянула на брата.
– Нет-нет. С головой у меня все в порядке, – предвосхитил вопрос Люциус. – Я остановился у его портрета.
Мариса чуть усмехнулась.
– Он сказал, что ты тоже была у него.
– Да. Пока мы все носились с днем рождения Драко, я часто бывала в имении. И как-то тоже остановилась перед портретом.
– Зачем?
Мариса улыбнулась.
– Я несла свертки с подарочной бумагой, и они посыпались из рук. Эдвин сказал, что ничего иного и не ожидал от меня.
– Он сам обратился?
– Да. Думаю, ему там жутко скучно.
– Там целый коридор его родственников.
– Вот потому и скучно, – сморщила носик Мариса.
Люциус улыбнулся.
– Что хорошего сказал тебе наш предок?
– Хорошего? Ничего. А тебе?
– Я задал вопрос. «Что я делаю не так?»
– Он ответил?
– Он ответил: «Все».
– Эдвин всегда был критичен, насколько я могу судить по рассказам. Сама я его не очень помню.
Люциус очень хотел адресовать этот же вопрос ей, но понял, что слишком боится услышать ответ. Он посмотрел на Марису. Та крутила в руках чашку с чаем и смотрела на водоворот. Потом вдруг улыбнулась.
– Я тут подумала: забавно все-таки. Почти восемнадцать лет он висел, никто никогда не изъявлял желания с ним пообщаться, а тут сразу такой улов. Хотя, наверное, это грустно: прожить жизнь и не вызывать у потомков желания тебя увидеть.
– Ну уж тебе это не грозит. К твоему портрету будет выстраиваться очередь из желающих. Тебя любят, Мариса.
Она снова улыбнулась. На этот раз горько.
– Ты прав, Люциус: мне это не грозит. У меня ведь нет потомков.
– Я… не это имел в виду.
– Я знаю. А я это.
Наступила тишина. Люциус смотрел на мягкий ковер у ног, Мариса в свою чашку. Первой тишину нарушила именно она.
– Я тоже задала Эдвину вопрос…
Люциус приподнял бровь.
– Я спросила: доволен ли он тем, как живут его потомки?
– И что он ответил? – Люциус затаил дыхание.
– Сказал, что мы зря себя растрачиваем, и что если бы мы имели головы на плечах, то могли бы жить совсем иначе. И что мы никак не научимся отделять зерна от плевел.
– Интересно. А чего он ждал от нас? Что мы оставим след в истории?
Люциус усмехнулся.
– Думаю, скорее, что мы проживем жизнь правильно.
– А как правильно, Мариса?
– Не знаю. Без злости, без ненависти. Я не знаю, Люциус. Он не ответил.
Люциус вдруг подумал, что в этом основное различие его и Марисы. Прямо день поисков десяти отличий окружающих от себя. Только этих отличий, наверное, гораздо больше. И, тем не менее, он спросил Эдвина о себе, а Мариса спросила о самом Эдвине.
– Наверное, мир сошел с ума, если мы задаем умершим предкам философские вопросы, – усмехнулся Люциус.
– Наверное.
В комнате вновь наступила тишина.
Позже Мариса вышла отправить сообщение о том, что не сможет прибыть на открытие нового корпуса детского дома, строительство которого она инициировала. В объяснении она сослалась на внезапную болезнь. И, распорядившись перекрыть все камины в своем доме, она вдруг поняла, что это и есть болезнь. Болезнь ненависти-любви. Странной, искаженной, но ставшей частью их самих.
Вернувшись в гостиную, она подумала, что Люциус ушел. В комнате было слишком тихо. И лишь потом заметила, что он просто уснул. Мариса остановилась перед диваном, глядя на человека, который был ее братом. Во сне он походил на мальчика. Мальчика, которого она никогда не знала. А ведь могла узнать. Прядь светлых волос упала на лицо и, видимо, щекотала нос, потому что он беспрестанно морщился. Мариса протянула руку и убрала светлую прядку, прикоснувшись к нему, наверное, впервые за свои почти тридцать лет. Люциус чуть улыбнулся во сне. Мариса наколдовала плед и набросила на него. Она пропустила мероприятие, к которому готовилась не один месяц, и получила взамен комнату, где тишину нарушало лишь его сонное дыхание. Она ожидала почувствовать досаду, но досады не было.
Мариcа забралась с ногами в кресло и сжала в ладонях чашку с остывшим чаем. Ей было… спокойно.
Отчего-то это казалось правильным: видеть его в своем доме спящим и беззащитным. Из всех людей он пришел именно к ней. Почему?
Мариса не была уверена, что когда-нибудь узнает ответ на этот вопрос. Да и важны ли причины?
Минутки стекали по стеклу, внезапно начавшимся грибным дождиком. Мариса смотрела в большое окно и думала, что, наверное, еще не все потеряно. И ненависть-любовь – это тоже чувство, и с ним тоже можно жить.
Он пробудет в ее доме три с половиной часа, большую часть из которых будет видеть сны. Сны будут цветными и спокойными. Будто он еще совсем маленький мальчик, и ему не нужно искать ответы на сложные вопросы. Во сне будет радостно и светло.
А потом будет пробуждение и недоумение. Где он? Что с ним?
Он проснется в пустой гостиной дома Марисы Делоре, вспомнит, как оказался здесь и снова удивится.
А потом войдет Мариса, в ее руках будет на половину вскрытое письмо с фамильным гербом Малфоев. И истина заполнит эту комнату, как заполняет шум летнего дождя. И он поймет, что не хочет этой истины, что, если бы он был в силах, то изменил бы все. Поэтому он просто попросит Марису не читать письмо при нем. Она удивится, но выполнит просьбу. И перед тем как активировать портключ, он увидит проблеск понимания в серых глазах. Нет, Мариса поймет не его, а ситуацию в целом. И все же не откроет письмо. И Люциус захочет поблагодарить, но вдруг смутится, и просто скажет спасибо за завтрак и посоветует поставить защиту на дом, зная, что она все равно не послушает. Такая уж она была. Ему казалось, он знал все: о ней, о себе, о них двоих. Не знал Люциус Малфой лишь одного: этот визит станет косвенной причиной нападения авроров на ее дом спустя несколько месяцев. Авроры будут искать его, и не будут верить словам.
Но в тот день Люциус еще этого не знал. Он просто смотрел в серые глаза, понимая, что сказать уже нечего, и, решив для себя обязательно поговорить с ней, но чуть позже, когда все утрясется и встанет на свои места. У них были причины для ненависти и неприязни, но они, как никто, могли их преодолеть.
Короткий взмах рукой. Такой же взмах в ответ. Пристальный взгляд серых глаз. И надорванный конверт в тонких пальцах. Такой он видел свою сестру в последний раз.
* * *
– Я не представляю, что делать!
Нарцисса Малфой вышагивает по ковру в одной из гостиных имения Делоре.
Мариса наблюдает за подругой, забравшись с ногами на диван и обняв подушку.
– Мне нужно знать, что произошло. Что он сделал с Драко?
– Напиши, – негромко откликается Мариса.
– Писала сто раз! Драко отвечает так, будто ничего не произошло.
– А может, так и есть?
– Я говорила с эльфами, Мариса! Он не возвращался в свою комнату. Я прождала больше часа. Даже вещи в лагерь собирали эльфы, и его багаж уехал позже. Понимаешь? Драко… был весь в непонятных порезах. Это же… Я когда-нибудь убью Люциуса, – вдруг произносит она тихим голосом.
Мариса вздрагивает.
– Брось, ты же несерьезно.
– Если это будет продолжаться – серьезно.
Нарцисса вновь начинает ходить. Эта гостиная предназначена для дружеских чаепитий. Всю комнату устилает мягкий ковер, а в центре стоит деревянный столик, окруженный четырьмя диванами. Нарцисса ходит в этом замкнутом пространстве и напоминает Марисе зверя в клетке. Столик квадратный, и несмотря на то, что углы у него плавные, Марисе хочется зажмуриться каждый раз, когда Нарцисса проходит около одного из них. Подруга же вовсе не смотрит под ноги, просто чуть меняет траекторию, избегая столкновения.
– Нарцисса, то, что появилось у вас с Драко, никто не сможет отнять.
– Уверена?
– Конечно! Он ждал этого всю жизнь. Ты – не меньше. Произошло то, к чему вы так стремились. Вы самые близкие люди. Он написал мне трактат о вашей прогулке. Причем смысла в речи не было вообще – сплошные междометия. Он счастлив, как маленький ребенок.
– Надолго ли?
– Нам нужно выиграть время, – произносит Мариса.
Эта фраза звучит в их семье в последние несколько недель уже в сотый раз. А идей, как это сделать, по-прежнему нет.
Мариса в задумчивости теребит подушку. Вот уже много лет они делились с Нарциссой радостями и горестями, сомнениями и надеждами. Мариса настолько привыкла к участию Нарциссы в своей жизни, что уже не отделяла ее от себя. И вот сейчас она впервые что-то скрыла. Она скрыла визит Люциуса в ее дом. Почему? Признаться в нем означало предать Нарциссу. Не то, чтобы это было именно предательством, но так казалось. Предательство дружбы. Но почему-то Мариса не чувствовала себя виноватой за те три часа, которые Люциус провел в ее доме. Они казались… правильными. Что это было? Мариса не знала. Просто чувствовала, что поступила правильно. Чувствовала, даже когда злость на брата после письма Нарциссы заставляла сжимать кулаки. А ведь он поэтому и просил не распечатывать письмо. Догадывался, что в нем. Значит, ему было важно не видеть ее реакцию. И тогда ее остановил этот взгляд серых глаз. Не просящий – нет. Люциус никогда ее ни о чем не просил. В его взгляде была просто надежда на понимание.
– Нарцисса, если Драко говорит, что все в порядке, значит, все в порядке. Он – не ребенок. Он знает, что делает.
– Надеюсь.
Но даже на фоне этой неопределенности и нервозности, жизнь казалась ярче и светлее. В поместье Делоре два раза в неделю прилетали совы. Два раза в неделю по два письма. Одно – хозяйке поместья, втрое – ее гостье. Нарцисса никак не могла привыкнуть к этим письмам. Она переписывалась с сыном и раньше, но тогда письма были короткими, официальными. Сейчас они стали… разными. Даже почерк изменился. Раньше он был аккуратным и бездушным. А теперь, несмотря на общий рисунок письма, буквы порой уползали, строчки прерывались. Иногда это были короткие записки с рассказом о новостях, порой – длинные письма с вопросами и рассуждениями. И в них появились эмоции, юмор, ирония.
Сначала Нарцисса совсем по-детски старалась посмотреть, не получилось ли письмо Марисе более длинным. Но когда они начинали обсуждать, оказывалось, что письма практически одинаковые. Разве что над тетушкой Драко позволял себе подшучивать.
А потом и вовсе он стал присылать одно письмо на двоих. Иногда получалось смешно. Например:
«Мама, следующий абзац, пожалуйста, не читай».
Далее шел абзац с язвительными замечаниями на какой-либо вопрос Марисы из предыдущего письма.
Нарцисса чувствовала себя безгранично счастливой, когда вечером они садились в гостиной и вслух читали эти строчки. Или же по очереди, передавая друг другу пергамент. И ответ они писали тоже вместе. Обычно, по молчаливому согласию, писала Нарцисса. Ей нравилось выводить строчки своему сыну. Порой Драко присылал «зарисовки с места событий». Тогда Нарцисса делала наброски в ответ. Например, новую игрушку из коллекции Марисы или же вазу, купленную в антикварной лавке. Конечно, можно было послать колдографию, но в штрихах было больше жизни и эмоций. В них заключалось счастье.
|
|
|
