Швейцарцы: зверство как знак качества

Огнестрельное оружие свело на нет рыцарей, но уже была новая сила, внушавшая европейцам страх — швейцарская наемная пехота. Ее строгая дисциплина, тактическая сплоченность и неотразимый удар квадратной колонны быстро показали, «кто тут хозяин». Это сейчас швейцарцы воспринимаются мирными, «белыми и пушистыми». А изначально они были воинственным горным народом. Жизнь общинами среди суровых гор воспитала в них боевые качества: мужество каждого бойца, крепкую спайку военного товарищества, склонность к убийствам и разбою.

Думая лишь о наживе, они перед каждой битвой приносили клятву, что будут грабить не раньше, чем закончат дело. Одной из причин их непрерывных побед был безумный ужас, который они внушали европейцам своей жестокостью. Дело в том, что Швейцарию населяло всего полмиллиона человек, а суровая природа очень скудно вознаграждала их тяжкий труд. Чтобы держать под ружьем 5% населения, требовалось огромное напряжение сил, немыслимое в течение длительного времени. Швейцарская стратегия уничтожения объясняется очень просто: мужчины, способные носить оружие, оставляли свои поля лишь на короткое время и были вынуждены как можно скорее и основательнее делать ту кровавую работу, на которую нанялись. Рассеять врага было мало, надо было отнять у него возможность снова собраться: верным средством для этого была только смерть. И наемникам строго запрещалось брать пленных, все попавшие в их руки уничтожались. Особенно славились своей кровавостью бернцы: после штурма города их нужно было сразу же из него вывести, ибо они убивали все, что движется. Макиавелли вывел свой принцип боя из швейцарской стратегии на уничтожение. Микроскопическая страна наводила страх на всех соседей.

Поражение они потерпели с той стороны, откуда не ждали: их военную мощь разложили деньги. Жадность породила безрассудную храбрость, готовую за плату на любой штурм, независимо от того, где и когда он производится. Рухнула дисциплина, так как наемники бунтовали, если плату задерживали, а это случалось в тогдашнем безденежье часто; если поход затягивался, они просто разбегались по домам. Наконец, споры за деньги (некоторые получали в 10 раз больше других) вносили разлад в собственные ряды. А европейцы стремились избавиться от них, создав свои войска, и побуждал их к этому не только упадок швейцарской военной доблести. Если швейцарцы продавались кому-нибудь (а покупателей они меняли ежегодно), то прочие не могли оставаться беззащитными. Появилась французская, немецкая, испанская пехота по примеру швейцарской. Они, служа всем, повсюду были учителями и сами рыли могилу своей монополии. Быстрее всего догоняли их немецкие ландскнехты, в 1522 г. в битве под Миланом разгромившие своих учителей. То было поражение не из-за какой-то случайности, храбрости или большой численности врага, а вследствие полного паралича ядра непобедимой силы швейцарцев: дисциплины.

Ландскнехты: война как бизнес

На рынок европейского наемничества снова вернулись германцы. «Слуги своей страны» тоже предпочитали сражаться за деньги под чужими знаменами. Если швейцарское наемничество было государственным (своих солдат продавал округ-кантон), то немецкое — частнопредпринимательским. Набираясь лишь на время войны, оно, по сути, было европейской формой бизнеса: монарх давал подряд на вербовку войска генералу, тот — полковникам, полковник — капитанам, набиравшим солдат. И на всех уровнях отношений определяющую роль играли Их Величество Деньги. Альтернативы наемному войску не было, оно вполне отвечало требованиям той эпохи. Обнищавшая Европа была полна «лишних» людей, для которых было только два пути: голод или война. Войн тоже было много, и солдат служил тому, кто платит, подчиняясь лишь своему прямому командиру (капитану), незнатному, не претендующему на трон, назначаемому самим королем, так что все были при своей выгоде.

Германское наемничество просуществовало 150 лет; спрос был постоянным, а предложение даже избыточным. Все ландскнехты имели один статус («солдат»), имели свою юстицию, иерархию, обычаи и даже фольклор. Они носили пеструю вызывающую одежду из награбленного, ибо были свободны от предписаний внешнего вида сословий. Костюм из бархата, парчи или шелка с широкими рукавами, штаны с гульфиком и массой разрезов, огромная шляпа со страусиными перьями намеренно шокировали окружающих, подчеркивая независимость наемников. Император Максимилиан сказал: «Их жизнь коротка и уныла, а великолепная одежда — одна из немногих радостей. Пусть носят». Под их влиянием изменилась и гражданская мода.

За армией тянулся огромный обоз. Для багажа полагалась 1 телега на 10 солдат, но были и богачи с большим уровнем комфорта: их частные повозки везли шатры, мебель, койки, продукты, жен, детей, слуг, которые готовили пищу, стирали, устраивали жилье, ухаживали за ними при ранении или болезни. Военный кодекс от 1530 г. позволял держать в штате полка 2—3 проституток, подчинявшихся непосредственно полковнику; за свои услуги они получали небольшое жалованье — 2 крейцера в сутки. Вообще, количество проституток стремились ограничить, решение тут принимал полковник. Огромная масса людей замедляла движение всей армии и разлагала дисциплину.

Бичом наемных армий были болезни, многие умирали, не дойдя до поля боя. Так, в 1524 г. 5000 швейцарцев выступили на помощь французам под Миланом, но в их рядах вспыхнула эпидемия, домой вернутся только 1200 солдат. Все дороги в районе Берна были забиты повозками, в которых лежали больные, умирающие и мертвые. Весной 1528 г. полностью вымер из-за чумы отряд бернских наемников (4000 человек), вместе с ними погибла большая часть французской армии, двигавшейся на Неаполь.

Тотальная война: выжженная Европа

Германская Тридцатилетняя война (1618—1648 г г.) захватила всю Европу от Испании до Польши, полностью изменив жизнь всех слоев населения. Раньше захватчик-феодал никого не разорял, ведь теперь это были его люди; даже в Столетней войне одной из самых страшных бед для пахаря были вытоптанные поля. А Тридцатилетняя война показала, что такое настоящие жертвы: была истреблена треть Германии, некоторые княжества потеряли 90% населения! Обе враждующие стороны, Католическая лига и Протестантская уния, в качестве военной силы использовали ландскнехтов, пеструю толпу из разорившихся крестьян, ремесленников, купцов, дворян. Одни шли в солдаты, чтобы прокормить семью, другие — мародерством нажить состояние, третьи — сделать военную карьеру, составляя вместе «свору отъявленных негодяев всех наций, всякий сброд с бабами и детьми, покинувший свои промыслы, чтобы следовать за войной».

Но ландскнехт не был разгильдяем, пьяницей и картежником, не умеющим воевать. Необходимое условие боеспособности — дисциплина, и ее нормы тогда были жестоки: капитаны следили за поведением солдат, дуэли и не разрешенный свыше грабеж населения карались виселицей (что не мешало политике «выжженной земли»). Мародерство, обирание убитых и грабеж живых было всегда, но только в эту войну оно стало образом жизни широких слоев населения. Кстати, слово «банда» (т. е. отряд ландскнехтов) появилось в Тридцатилетнюю войну, а «мародер» связано с именем одного из двух известных командиров той войны: генерала-немца (граф Иоганн Мероде) или полковника-шведа (Вернер фон Мероде); немецкое «брат-меродер» (Merodebruder) постепенно стало «мародером». Ими становились раненые, многодетные солдаты и прочие, для кого грабеж был единственным средством выжить. С этим пытались бороться: патрули ловили злодеев, «заковывали руки-ноги в железо, а то и жаловали их пеньковым воротником, вздергивая за разлюбезную шею». Судьба избежавшего виселицы мародера все равно была печальна: плетущихся в хвосте армии «опущенных» вояк брали в плен и приканчивали, ведь население относилось к ним еще хуже, потому что «они рыщут повсюду, тащат все, а чем не могут попользоваться, то портят». Мародеры жестоко обирали те земли, по которым проходили: «Никому неизвестно, сколько селений было ими с умыслом сожжено».

Но ненавидели всех ландскнехтов. Тридцатилетняя война была полна безмерных зверств по отношению к населению. Попытки крестьян отстоять с оружием в руках свой кров только разъяряли вояк, и они изуверски убивали всех подряд. Жестокость вызывала жестокость, над пленными крестьяне издевались не менее изощренно. Это были 30 лет ничем не объяснимого бессмысленного погрома, уничтожения и мучительства без цели, «просто так»! Ландскнехты осознавали свою силу, и это развязывало им руки. Зачастую их действия оправдывались командованием, официально называясь «фуражировкой». Горожанам приходилось не лучше: в селах небольшие отряды, а в городах целые полки разъяренных тяготами войны наемников вымещали свою злобу на жителях.

Это была война католиков и протестантов якобы из-за веры, однако религиозного фанатизма в ней не было и следа. Католик Максимилиан, воюя с протестантскими князьями Германии, держал в своей армии протестантских капелланов и даже платил им жалованье. Католики Габсбурги воевали с католической Францией силами протестантских ландскнехтов. Карл V, не имея денег, в качестве платы дал своим наемникам разграбить Рим — резиденцию Папы, и его ландскнехты-католики охотно разорили Вечный город. Наемник сражался не за веру и вспоминал о Боге лишь для оправдания своих гнусных деяний: «С Богом идем в набег, грабить, разорять, убивать, повергать, нападать, поджигать, в плен брать!» Он (логично!) воевал за того, кто больше платит; часто менял и сторону фронта, и свое вероисповедание. Такова была его мораль: ни национальность, ни боевое братство никак не влияли на то, чью сторону он примет в той или иной ситуации. А попавших в плен вражеская армия сразу же ставила в свои ряды. Конечно, формально был некий «кодекс чести» (соблюдать присягу, не перебегать к противнику), но о нем помнили, пока это было выгодно: бизнес есть бизнес.

Война католиков против протестантов постепенно свелась к их войне против мирных жителей, став чудовищной карательной экспедицией, жестокой расправой с населением, физическим и психическим террором. Эта война сломала психику западноевропейцев: в людях пробудили зверя, ужасы войны, насилие воспринималось ими как обыденное явление. С одной стороны, характерной чертой психологии масс стала жестокость, с другой стороны — не рассуждающая покорность. Избыточность, полная бессмысленность зверств сокрушили все нормы прежнего мышления рядового немца. Теперь он научился бояться не наказания за что-то, не загробного суда, а бояться ВООБЩЕ, бояться силы и унижаться перед ней. Это была гигантская психологическая катастрофа. Так что эти западноевропейские так называемые «религиозные войны» были попросту зверским походом диких безбожников друг против друга, близким к поголовному истреблению их стран. Но тут была открыта Америка, и вся эта агрессия, весь их «хромосомный набор» выплеснулся на другие континенты, истребив т