История литературы русского народа

И. П. Карпов

Триединство русской словесности
(К методологии системного изучения
словесности русского народа)

§ 1. Трёхсоставность русского языка

Словесность: два корневых смысла этого слова («слово»
и «весть») содержат в себе указание на неразрывную связь формы (слова как ряда букв/звуков) и содержания: само слово и есть весть.

К тому же, во-первых, весть от кого-то исходящую, во-вторых, к кому-то обращённую, в третьих, что-то содержащую. Самая важная весть Бога человеку Евангелие благая весть.

Слово «словесность» указывает нам и на то, что в основе русской словесности слово (а не просто буква, как в значении слова «литература»). В пределах православной традиции это слово, изначально идущее от Бога. Отсюда ответственность человека за использование слова и понимание того, что данное Богом слово в конечном итоге к Богу и обращено.
Человек своим словом тоже несёт человеку какую-то весть.

Это опять же по смыслу, условно отделяемому от формы,
а форма слова у русских русское слово (язык, речь) в его различных речениях. Русский язык, постепенно выделяющийся из общеславянского, развивался в своём трёхсоставном историческом бытии как слово духовное (церковнославянское речение), как слово мирское (общеупотребительное, употребительное в быту, господствующее в мирской устной словесности) и слово светское (литературное речение, литературный язык).

* * *

В многовековых спорах о русском литературном языке,
о церковнославянской основе этого языка (А. И. Соболевский, А. А. Шахматов. Б. М. Ляпунов, Л. В. Щерба, Н. И. Толстой
и др.) или о сложном взаимодействии церковнославянских книжных и разговорных восточнославянских элементах в составе древнерусских памятников (М. В. Ломоносов, А. Х. Востоков, Ф. И. Буслаев, М. А. Максимович, И. И. Срезневский и др.) обращает на себя внимание то и дело впрямую или косвенно провозглашаемая идея единого русского языка, существующая в близких друг другу «наречиях».

«Когда русский народ обратился к христианству, он нашёл уже все книги, необходимые для богослужения… на наречии, отличающемся от его народного наречия очень немногим. Книги эти послужили основанием письменности русской: она пошла по пути, указанному ими, удерживая постоянно в близком сродстве язык свой с языком народа» (И. И. Срезневский) (Срезневский 1884: 32).

Не три языка (церковнославянский, разговорный, литературный), а единый язык в его трёхсоставности − такая точка зрения позволяет преодолеть разноголосицу во взглядах как на историю и природу литературного языка, так и на историю и состав русской словесности.

«Главная причина приверженности к церковно-славянскому языку заключается в том, что богослужение − традиционно; божественная природа культа способствует неизменности того священного языка, на котором впервые были написаны (или переведены) богослужебные книги. Разговорный язык
и созданный на его основе литературный язык, наоборот, меняются со временем и, кроме того, склонны заимствовать слова из других языков, создавать новые слова для новых понятий
и изменять исходные значения древних слов» (Г. Коробьин,
Н. Михайлова) (Коробьин, Михайлова 1999: 10).

В историях русского литературного языка советской эпохи наблюдается отсутствие какой-либо концептуальности. Характерный пример − хрестоматия, составленная А. Н. Кожиным. В первом разделе «Литературный язык Киевской Руси» выделяются деловая письменность, светская литература и церковнославянская письменность. В следующем разделе «Литературный язык Московской Руси» − деловая письменность, публицистика, историко-повествовательная литература, художественная литература, книжно-риторическая письменность, филологические сочинения. То есть в литературе Московской Руси уже не было ни светской, ни церковнославянской литератур. Житие Стефана Пермского отнесено к книжно-риторической письменности,
а труды Максима Грека – к филологическим сочинениям.
Далее развитие литературного языка разделено на первую треть века, середину, вторую половину века и по именам писателей (История русского литературного языка 1989).

Эта неразбериха восходит к решению более общего вопроса: что есть русский язык? Если русский язык − это «язык русской нации, средство межнационального общения народов СССР», если «начало сложения национального Р. я. относится к 17 в., завершение – к 1-м десятилетиям 19 в.», если современный русский литературный язык начинается с А. С. Пушкина (Русский язык 1979: 267), тогда что же существовало до 17 века – какой народ (нация, этнос), какой язык?

§ 2. Три ветви русской словесности

14 марта 1811 года Александр Семёнович Шишков при открытии Беседы любителей русского слова выступил с Речью, в которой говорил о великом даре, полученном человеком
от Бога, − даре слова. Высказал он и созревшую к тому времени в обществе мысль о «трёх родах» русской словесности.

Позволю себе большую цитату, так как только в самое последнее время произведения А. С. Шишкова начинают переиздаваться, причём оставаясь недоступными широкому читателю (небольшие тиражей, довольно высокая цена книг).

«Словесность нашу можно разделить на три рода. Одна из них (духовная словесность. − И. К.) давно процветает, и сколько древностью своею, столько же изяществом и высотою всякое новейших языков витийство превосходит. Но оная посвящена была одним духовным умствованиям и размышлениям. Отсюда нынешнее наше наречие или слог получил и может еще более получить недосягаемую другими языками высоту и крепость.

Вторая словесность (мирская. − И. К.) наша состоит в народном языке − не столь высоком, как священный язык, однако весьма приятном, и который часто в простоте своей сокрывает самое сладкое для сердца и чувств красноречие.

Оба сии роды словесности, весьма различные между собою, требуют немалого в них упражнения, дабы напоиться духом их
и научиться чувствовать красоты оных; ибо без того могут
они быть подобны драгоценному камню, который до тех пор не привлекает к себе взоров, покуда искусная рука художника не снимет с него покрывающую блеск его корку.

Возьмем сии две словесности, т. е. священные книги и народные стихотворения (выделено нами. − И. К.) на других языках и сравним их с нашими. Мы увидим, как далеко они
от нас отстают.

Третья словесность наша (светская. − И. К.), составляющая те роды сочинений, которых мы не имели, процветает не более одного века. Мы взяли ее от чужих народов, но, заимствуя от них хорошее, может быть, слишком рабственно им подражали, и, гоняясь за образом мыслей и свойствами языков их, много отклонили себя от собственных своих понятий» (Шишков 2011: 378−379).

Обратим внимание на то, что А. С. Шишков не отделяет словесность от языка. Под «третьей словесностью», «нашей» подразумевается художественная словесность XVIII века (подражательная, часто переводная), в борьбе за чистоту языка которой А. С. Шишков отдал много сил.

Следующее понимание трехсоставности русской словесности родилось несколько лет назад, без подсказки А. С. Шишкова, и является как бы конспективным изложением нашего понимания проблемы единства и внутреннего разнообразия русской словесности.

§ 3. Триединство русской словесности

Трёхсоставность русского слова и субъектно-объектная троичность вести, несомой этим словом, соответствует трем частям русской словесности.

Первая духовная словесность, по Божьему вдохновению созданная и к душе человеческой обращённая: от Библии
и молитв, от «Слова о Законе и Благодати» митрополита Илариона до слов, проповедей, духовной публицистики современных пастырей. Цель её воцерковление, одухотворение читателя: жизнь в духе, душевное спасение. Основная черта её бытования традиционность в пределах духовной ритуальности, устояние духовного опыта, сохранение священного молитвенного языка (церковнославянского). Основное содержание духовной словесности Божественные заповеди роду людскому, обращение человека к Богу, Святой Троице, Иисусу Христу, Божией Матери, апостолам и всем святым.

Вторая мирская словесность, миром (народом) созданная
и к миру (народу) обращённая (устное народное творчество = фольклор). Цель её передача от поколения к поколению жизненного опыта народа. Основная черта бытования этой словесности тоже традиционность, но в пределах синкретической ритуальности (единство слова и жизненной ситуации), с усвоением нравственных норм и стереотипов поведения, сохранение традиционных, из глубины веков идущих языковых форм (собственно народного языка). Предмет мирской словесности мир, человек как часть целого, как выразитель деяний и нравственных норм этого мира.

Третья тоже мирская (по отношению к духовной словесности), но создаваемая отдельными авторами светская словесность: от «Повести временных лет» и «Слова о полку Игореве» до современной лирики и романных жанров. Эта словесность обращена к свету (определённому кругу образованных читателей). Цель её передача читателю индивидуального восприятия жизни автором: жизнь личности, её охрана и преуспевание в среде других личностей. Основная черта её бытования изменчивость, ориентация на современность, постоянное совершенствование литературного языка. Эта часть русской словесности в силу своей изменчивости и ориентации на современность наиболее подвержена влиянию времени. Так, в период своего зарождения она выражает господствующие в обществе христианские идеи, но, начиная с XVIII века, часть её подпадает под влияние сначала масонской идеологии, далее идеологии революционно-демократической, коммунистической, атеистической, сегодня либерально-демократической с её «вечными» (прозападно-индивидуалистскими) ценностями.

Начиная с письменной эпохи, все три части русской словесности сложно взаимодействуют, порой с преобладанием одной из них и её преимущественным влиянием на другие.

«“Слово о полку Игореве”, “Слово Даниила Заточника”, отрывки исторических сказаний в летописях, “Слово о погибели Русской земли” и тому подобные произведения показывают, что в начальные века русской жизни, кроме церковно-учительной книжности, существовала и развивалась светская литература, достигнувшая в Южной Руси значительного расцвета. Если бы “Слово о полку Игореве” было одиночным для своей эпохи, то оно было бы, конечно, исторической несообразностью» (Никольский 1902: 10).

В последние два-три века на первое место выдвинулась мирская светская словесность что обычно и называется
литературой, что и преподаётся в школах и вузах, в основном это так называемая классическая литература (XIX век, «критический реализм»), советская литература (XX век, «социалистический реализм») и современная литература (конец XX начало XXI века, с неустоявшимся названием).

* * *

Трёхсоставность русского языка и русской словесности − идея, как мы видели, давняя, но только в последнее время она разрабатывается лингвистами и литературоведами, принимающими идею внутреннего единства как языка, так и словесности, а значит − единство нашей духовной жизни.

«Рискну сказать, что церковнославянский язык священный язык Православной Руси остаётся живым не только для всех чад Церкви, но и для тех, кто знает и любит русскую религиозную поэзию»; «Именно в поэзии русский и славянский органически сочетаются как один великий язык (курсив мой. − И. К.).
Я глубоко убеждён, что не следует противопоставлять живой великорусский язык, на котором мы все говорим, священному славянскому, звучащему в храме, ибо не стоит разделять жизнь и молитву, они должны органически сочетаться.
Русский язык вырос и окреп на благодатной почве церковнославянского, об этом убедительно свидетельствует вся наша классическая литература.

Русская поэзия стала блюстительницей славянского, начиная с Ломоносова и Державина. Именно поэзия унаследовала и бережно хранит великое лексическое и духовное богатство Часослова, Псалтири и Евангелия. Таким образом, культурная преемственность в поэзии осуществляется через хранение духовной традиции» (Никитин 2002).

Все три части русской словесности существовали изначально, одновременно (с появлением письменности, а мирская словесность и ранее), они сложно взаимодействовали в процессе развития и русского языка и русской словесности.

Возьмём в качестве примера только духовную словесность, несколько веков уже изгоняемую из «литературы».

Вспомним: совсем недавно на Руси принято православие,
и вот уже в середине XI века митрополит Иларион пишет «Слово о Законе и Благодати», дьяк Григорий переводит Евангелие для новгородского посадника Остромира (Остромирово Евангелие) (10561057), митрополит Георгий пишет первое русское полемическое сочинение против латинской веры «Стязанье с латиною» (10621077). Духовная словесность и духовная публицистика из века в век утверждали православную веру
в полемике с талмудическим иудаизмом и постоянной католической экспансией, далее в борьбе с ересями. Утверждением веры и борьбой за её чистоту проникнута вся истории русского православного народа.

На заре политического и нравственного возрождения
в XIV веке три звезды воссияли над Россией: митрополит Алексий, Сергий Радонежский и святитель Стефан, каждый
в своей сфере деятельности способствуя распространению и укреплению Православия.

В середине следующего XV века погибнет Византия (1453), Русь примет судьбоносное решение, отказавшись от Флорентийской унии, осознав себя единственной хранительницей православия Третьим Римом.

В XVI веке создают свои духовные и духовно-публицистические произведения преподобные Нил Сорский и Иосиф Волоцкий (см.: Иосиф Волоцкий 2011), святитель Макарий составляет «Великие (Макариевские) Четьи Минеи», впервые собрав воедино всю имеющуюся на Руси церковную литературу, а также по его указаниям была составлена «Сводная кормчая книга», объединяющая почти весь известный в Русской Церкви канонический материал, и «Никоновская летопись», и «Степенная книга». Наконец, выходит в свет «Апостол» первая печатная книга на Руси.

Всё это существует одновременно с сочинениями Максима Грека, митрополита Даниила, перепиской кн. А. Курбского
и Ивана Грозного.

Реформы Петра I, поддержанные церковными деятелями Малороссии, прошедшими курс богословия по иезуитским образцам (Феофан Прокопович), приводят к секуляризации церкви, к умалению её роли в обществе, в том числе и просветительской. Но появляется старец Паисий Величковский (17221794), который со своими учениками переводит «Добротолюбие».

«Интересно сравнить, писал Георгий Флоровский. Феофан Прокопович был весь в ожиданиях и в новизне, в будущем,
в прогрессе. И старец Паисий, он весь в прошлом, в преданиях, в предании. Но именно он был пророком и предтечей... Возврат к истокам был открытием новых путей, был обретением новых кругозоров…» (Флоровский 1983: 127).

Одновременно со старцем Паисием творит замечательный русский писатель Тихон Задонский (17241782) («Сокровище духовное, от мира собираемое», 1770; «Об истинном христианстве», 1776).

Если взять конец XVIII века, то также можно отметить два противоположных явления жизнь и светское творчество
А. Н. Радищева и духовный подвиг митрополита Ростовского Арсения (Мациевича), священномученика. И тот и другой были жестоко наказаны Екатериной II, но один за своё промасонское «Путешествие из Петербурга в Москву», а второй за защиту православия и призыв восстановить Патриаршество. Первый был, в конце концов, возвращён из ссылки, вернулся
к государственной деятельности и бесславно умер, второй принял смерть в Ревельском каземате (см.: Святая Русь 2009. 1: 137).

Чем была бы светская литература того же XVIII века и далее XIX без этой духовной ветви нашей словесности, без подвижнической деятельности верных сынов Православной Церкви?

Многие святители принимали активное участие в культурной жизни России, несли слово Божье посредством общения, многие обладали даром образного слова.

Трудно представить русскую словесность XIX века без святителя Игнатия Брянчанинова (18071867), его духовного труда «Отечник». Святителя знали и ценили митрополит Филарет (Дроздов), Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский. Ему посвятил свой рассказ «Инженеры-бессребреники» Н. С. Лесков. Примечательно, что святитель Игнатий, осуждая пассивных, скучающих,
от скуки творящих зло героев светской литературы, сам в 1847 году создал для широкого читателя повесть о библейском праведном Иосифе. «Желаем <…>, написал он в предисловии, чтоб многие из последователей Печорина обратились в последователей Иосифа: желаем этого для блага общего, для блага частного, для блага истинного и вечного» (Игнатий 2013: 350). Святитель Игнатий в 1858–1861 годы был епископом Кавказским и Черноморским, освятил целебные источники Пятигорска, Ессентуков, Кисловодска, Железноводска. И это в местах, так любимых и воспеваемых многими светскими поэтами, писателями, которые, однако, обошли молчанием духовное служение и творчество Святителя.

Духовная публицистика и поэзия лиц духовного звания XIXXX веков неотъемлемая часть русской словесности, представители которой часто являются авторами исследований и творчества светских писателей.

В смутный рубеж XIXXX веков на всю Россию звучало предостерегающее слово митрополита Иоанна Кронштадтского, обличающего «толстовство» Л. Н. Толстого, других еретиков и сектантов (Иоанн Кронштадтский 2004).

В опять же смутное время конца XX столетия с пламенным словом о православной вере и русской культуре обратился
к современникам Высокопреосвященнейший Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский (Иоанн Снычев 1996).

В XX веке с яркими филологическими трудами выступили представители Русской Православной Церкви Заграницей архиепископ Иоанн (Шаховской): «Пророческий дух в русской поэзии (Лирика Алексея Толстого)», «Революция Толстого», «Достоевский», «О поэзии» (Иоанн Шаховской 1992); митрополит Антоний (Храповицкий): «Ключ к творениям Достоевского» (Антоний Храповицкий 1986); митрополит Анастасий (Грибановский): «Нравственный облик Пушкина», «Беседы с собственным сердцем» (Анастасий Грибановский 1999, 1998).

Чтобы понять и плодотворно исследовать русскую словесность в её трёхсоставности, нужно занять позицию не культуры («Как в плоскости культуры отличить церковь от кабака?»
о. Павел Флоренский) (Флоренский 2004), позицию не литературы (позиция нашего литературоведения, раздробляющую единую словесность, отрывающую её и от исторического процесса, и от трагедий религиозной и идейной борьбы), но позицию жизнедеятельности народа. Процесс жизнедеятельности связан с процессом вербализации, т. е. сопровождением жизни словом.

Когда мы идём на работу и мать (жена, бабушка, тёща) провожает нас молитвой и пожеланием ангела-хранителя в путь; когда современный студент, одетый по последней «западной» моде, говорит своему товарищу (после экзамена): «Ну что, твоя душенька довольна?»; даже когда один выпивоха говорит другому: «Я вообще тебя не понимаю: у тебя половину слов пустопорожних»; когда простая крестьянка восклицает: «Вот такая нынче осень очей очарованье», совсем не думая или не помня, кого она цитирует, тогда сама жизнь убеждает нас в том, что в каждом мгновении нашем может быть слово и духовное,
и обыденное, и светское (авторское, литературное).

Литература

Анастасий (Грибановский), митр. Беседы с собственным сердцем (Размышления и заметки). Джорданвилл, 1989.

Анастасий (Грибановский), митр. Пушкин в его отношении к религии и Православной Цервки. Мюнхен, 1999.

Антоний (Храповицкий), митр. Сборник избранных сочинений. Монреаль, 1986.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Особенная судьба народа русского. М., 2013.

Иоанн (Кронштадтский), митр. Христианская философия: Избранные работы. М., 2004.

Иоанн (Снычев), митр. Самодержавие духа: Очерки русского самосознания. СПб., 1996.

Иоанн (Шаховской), архиепископ. Избранное. Петрозаводск, 1992.

Иосиф Волоцкий, препод. Просветитель / предисл. митр. Иоанна (Снычева); отв. ред., авт. послесл. О. А. Платонов. М., 2011.

История русского литературного языка: хрестоматия / сост. А. Н. Кожин. 2-е изд., испр. и доп. М., 1989.

Коробьин Г., Михайлова Н. Исправление богослужебных книг. Исторический обзор за период с XV до начала XX века // Богослужебный язык русской церкви: История. Попытки реформации. Издание Сретенского монастыря, 1999.

Никитин В. А. Духовная традиция и культурная преемственность (Благая весть в русской поэзии) / Рождественские чтения 2002 года [Электронные ресурс]. URL: http://oroik.netda.ru/chten_02/nikitin02.htm (дата обращения: 12.12.2010).

Никольский Н. К. Ближайшие задачи изучения древнерусской книжности. СПб., 1902. (Цит. по: Гудзий Н. К. История древней русской литературы. 7-е изд., испр. и доп. М., 1966.)

Русский язык: Энциклопедия / гл. ред. Ф. П. Филин. М., 1979.

Святая Русь. Большая энциклопедия русского народа. Русское православие. В 3 т. М., 2009.

Срезневский И. И. Мысли об истории русского языка и других славянских наречий. СПб., 1884.

Феофан Затворник, святитель. Добротолюбие. М., 2012.

Флоренский П. А. Собр. соч. Философия культа: Опыт православной антроподицеи. М., 2004.

Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. 3-е изд. с предисл. прот. И. Мейендорфа и указателем имен. Париж, 1983.

Шишков А. С. Огонь любви к Отечеству / сост., коммент., послесл.
В. В. Семенцова; предисл. А. Ю. Минакова; отв. ред. О. А. Платонов. М., 2011.

 

 

Глава 3. История литературы русского народа

 

 

История литературы русского народа

Теория энтогенеза Л. Н. Гумилёва, принятая многими специалистами, побуждает к размышлению и литературоведа, пытающегося понять целый комплекс проблем от онтологической сущности литературно-художественного произведения до закономерностей литературного процесса.

«История русской литературы» так называется область гуманитарного знания, в которой представлено всё разнообразие творчества литературоведов. Уже в этих трёх словах кроется по крайней мере три проблемы, которые невозможно решить, исходя только из истории собственно литературы, без обращения к политической истории, исторической географии, психологии, этнологии.

В связи с теорией этногенеза Гумилёва и проблемой «истории русской литературы» я хочу предложить читателю некоторые размышления, которые строились бы по формуле: «если так, то так», т. е. если в теории Гумилёва так, то как может быть в литературоведении.

§ 1. История русской литерату́ры

1.1. Литература как отражение приспособления этноса
к природной и социальной среде

Под литературой в аспекте нашего литературоведческого интереса мы имеем в виду результаты литературно-художественного творчества, т. е. произведения, в которых отражение жизни и объективация авторских экзистенций происходят в словесно-образной форме.

Если мы принимаем идею Гумилёва о человеке как явлении биоценоза и то, что чувства человека являются «частью природы внутри человеческих тел» (Гумилёв 2004: 335), тогда литературно-художественное произведение мы можем рассматривать как 1) объективированную в слове форму приспособления человека к природной и 2) социальной среде, как 3) выражение культурной традиции, 4) стереотипа поведения и 5) общественного императива.

1.1.1. Следуя такому пониманию литературно-художественного произведения, мы будем рассматривать изображённую природу не просто как «систему пейзажных образов», но как органическую связь человека с малой родиной, т. е. вмещающим и кормящим ландшафтом, как то, что определяет важнейшую национальную черту русского народа его расселение преимущественно по берегам рек; река вместе с полем и лесом составляют его природное бытие (яркий пример стихотворение «Тригорское» Н. М. Языкова) (Языков 1982: 91).

Туда, туда, друзья мои!

На скат горы, на брег зелёный,

Где дремлют Сороти студёной

Гостеприимные струи;

Где под кустарником тенистым

Дугою выдалась она

По глади вогнутого дна,

Песком усыпанной сребристым.

Одежду прочь! перед челом

Протянем руки удалые

И бух! блистательным дождём

Взлетают брызги водяные.

Какая сильная волна!

Какая свежесть и прохлада!

Как сладострастна, как нежна

Меня обнявшая наяда!

1.1.2. Тема труда, постоянная для фольклора: «Ну да как же мне, мать, / Ну да как же мне, мать, / Землю пахать, / Землю пахать?» (Киреевский 1983: 39), позволит нам не забывать, что именно через труд человек связан со своей землёй, и поставить этот вопрос по отношению ко многим явлениям литературы: что делают основные персонажи дворянской литературы XIX века? Почему тема труда стала актуальной для русской литературы советского периода? Как откликнулась «деревенская проза» (19601980) на вмешательство техносферы во взаимоотношения человека и природы? И главное! эта проблема: «человек его труд его природная среда обитания» войдёт в наш способ мышления и будет постоянно выводить нас за узкие рамки литературы к реальной жизни, которая нашла отражение в литературе.

1.1.3. Тогда и сам человек основной предмет изображения
в литературе будет понят нами более глубоко, в его гармонии или дисгармонии с природной, социальной и семейной средой.

Как бы ни критиковал «свет» и «толпу» А. С. Пушкин, всё-таки в «Евгении Онегине» он отдал дань восхищения прелестям «светской жизни» (жизни наиболее богатой части дворянства).

Но уже М. Ю. Лермонтов, в условиях пассионарного спада, «загрустил» (вспомним работы В. О. Ключевского «Евгений Онегин и его предки» и «Грусть (Памяти М. Ю. Лермонтова)»)
и в угрюмой толпе современников чувствовал себя разрумяненным трагическим актером, «махающим мечом картонным» (Ключевский 1990. Т. IX; Ключевский 1991).

1.2. Литература как объективация экзистенций

Любое явление культуры можно рассматривать как форму приспособления человека к природной и социальной среде,
но нам важна специфика собственно литературно-художественного произведения.

1.2.1. В аспекте содержания эта специфика будет выражаться в том, что литературно-художественное произведение является объективацией всего экзистенциального содержания человека, но преимущественно 1) чувственного мировосприятия, 2) обыденных и 3) религиозных представлений.

1.2.2. В аспекте формы имманентную специфику литературно-художественного произведения мы можем определить через понятие «поэтическая реальность» (В. В. Фёдоров), т. е. посмотреть на литературно-художественное произведение как единство двух сфер «картину жизни» (внутренняя сфера)
и повествование (внешняя сфера). Взаимодействие этих двух сфер выражается в точке их соприкосновения, образуя явления, которые мы можем назвать знаками авторства.

Знак авторства содержательно-формальный элемент, своей повторяемостью и своеобразием указывающий на автора. Знаки авторства – ситуативные, нарративные, морфологические, семантические, синтаксические. Знаки авторства в своей функциональной взаимозависимости образуют тип авторства (см.: Карпов 2003).

1.2.3. Но живое литературно-художественное произведение отличается от мёртвого текста своей функциональностью,
т. е. бытованием в межличностном, социальном и межэтническом общении.

В этом аспекте две сферы поэтической реальности представляются явлениями одного уровня, а включенные во взаимодействие с уровнем бытования составят систему высшего порядка, которую мы можем назвать культурным событием.

* * *

Всеми принятое положение: литературно-художественное произведение только тогда осуществляет своё предназначение, когда становится явлением культуры, когда поглощается читателем. Фиксируется это осуществление самыми разными способами: не только в «простых» читателях и в читателях-«профессионалах» (критиках, литературоведах), но и посредством проникновения в способ мышления современников, в сферу их специфических, часто вовсе не литературных и не литературоведческих интересов. Пример последнего: обращение к литературным образам политиков (В. И. Ленин) (Ленин 1960), историков (В. О. Ключевский), мистиков («Роза Мира» Д. Л. Андреева); без обращения к примерам из литературы не обходится и Л. Н. Гумилёв.

1.3. Классификация литературы по потребностям
адресата

Такой функциональный подход к литературно-художественному произведению позволяет нам поставить проблему содержания понятия «литература», которое вбирало бы в себя основные виды литературного творчества, в пределах которого сохранялись бы, хотя и в разных пропорциях, элементы поэтические (образные) и логические, т. е. объективация субъекта речи в образе и суждении.

1.3.1. Мы можем провести классификацию литературы по доминантному признаку её потребителя, учитывая, какие основные потребности литература удовлетворяет, будь то век XI или век XXI: 1) духовные (религиозная литература, основной жанр молитва); 2) обыденно-эстетические (жанры: от народной песни до современного анекдота, от «Слова о полку Игореве» до современного романа); 3) интеллектуально-эстетические (критика, публицистика).

Конечно, данная классификация может быть уточнена, но построенная на её основе систематика должна исходить из литературы как системы, в которой составными частями будут выступать не мёртвые тексты, но произведения, кем-то для кого-то и для чего-то произведённые.

1.3.2. Необходимо учитывать и наш идеологический и эстетический произвол при отборе произведений для включения или невключения их в изучение литературы и шире в понятие «литература». При существующем курсе литературы и делении изучения литературы на периоды мы не только разрываем единую русскую литературу, но раздробляем своё научное содружество. У нас есть вполне самостоятельные области литературоведения с соответствующими научными «автонимами» фольклористы, медиевисты, стиховеды, теоретики, все остальные просто «историки литературы».

* * *

Вынесение за пределы литературы духовного пласта нашей словесности первое произвольное, идеологически заданное явление.

Переложение псалмов писателями XVIII века, пушкинские «Отцы пустынники и жены непорочны…» (молитва Ефрема Сирина), житие старца Зосимы в «Братьях Карамазовых» и весь этот огромный пласт русской литературы это никакие не «религиозные мотивы», всё это черпалось не из чего-то, что было в прошлом, всё это бралось из живой действительности. И как таковое оно должно изучаться.

Молитвы, церковные службы (всенощное бдение и литургия), жития святых всё это тоже русская словесность.

В этом случае традиция не только то, чему мы следуем, что заимствуем из прошлого, но то, что продолжает составлять нравственно-эстетическую и религиозную основу жизни народа.

Древнерусская литература включает все произведения XIXVII веков: слово «О Законе и Благодати» митрополита Илариона, «Житие Александра Невского», повести («светские» произведения) о хождении за три моря Афанасия Никитина (пусть оно называется хожением), о Флоре Скобееве, о Шемякином суде и т. д.

Для литературы XIXXX веков пастырское слово и даже выступления церковных пастырей по вопросам нашим, литературным, мы исключаем из изучения. Имею в виду произведения Иоанна Кронштадтского (Сергиева) («Моя жизнь во Христе», его речи против Льва Толстого) (Иоанн 2004), работы первоиерархов Русской Православной Церкви Заграницей митрополитов Антония (Храповицкого) о Достоевском (Антоний 1965, 1986)
и Анастасия (Грибановского) о Пушкине (и его «Беседы с собственным сердцем») (Анастасий 1996; 1998), а также архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Иоанн 1992) об А. Толстом, Ф. Достоевском, Л. Толстом. Тогда как и на рубеже XXXXI веков мы имеем дело с интересным явлением синтезом духовного и эстетического лирикой иеромонаха Романа (А. Матюшина) (См.: Барышникова 2006).

1.3.3. Критика и автокритика неотделимы от собственно художественной литературы в пространстве единого функционирования литературы.

Ещё Антиох Кантемир снабжал свои сатиры пояснениями, которые могут рассматриваться как ближайшая для литературы нового времени зачаточная синтетическая форма, к которой восходит и автокритика (характерные примеры: «Авторская исповедь» Н. В. Гоголя, «Лучше поздно, чем никогда»
И. А. Гончарова), и собственно критика, и наши литературоведческие комментарии.

Примечательный факт: на первую сатиру Кантемира «К уму своему» откликнулся стихотворной критикой «Творцу сатиры “К уму своему”» Феофан Прокопович, советуя автору «плюнуть» на угрозы «сильных глупцов», т. е. быть верным себе.

Таким образом, наша наука собрала огромный фактический материал, нуждающийся сейчас в эмпирическом обобщении и концептуальном изложении, что возможно только при пересмотре утвердившегося взгляда на литературу как разделённую на принятые периоды, на отделение фольклора
и древнерусской литературы от письменной литературе XVIIIXXI веков.

§ 2. История ру́сской литературы

2.1. История русской литературы как история литературы русского народа

2.1.1. История русской литературы как нам понять это указание на национальную принадлежность литературы? Будем ли мы адекватны содержанию этого словосочетания, если поймём его как литературу русского народа (русской народности, русского субэтноса, включённого в российский суперэтнос)?

По Л. Н. Гумилёву, начало русского этноса датируется пассионарным толчком XIII века, за которым последовала стадия подъёма, далее стадия высшего напряжения пассионарности (акматическая), далее снижение пассионарности, надлом.

«Надлом шёл весь XIX век, и всё ниже и ниже, и 30-е годы XX века с этой мясорубкой это низшая точка надлома» (Гумилёв 2007: 159).

Мы должны выбраться из кризиса и войти в период «золотой осени», что, однако, может принять какие-то неведомые доселе формы, учитывая информационно-технологический прогресс и всему миру навязываемую Западом глобализацию.

2.1.2. Киевская Русь эпоха общеславянская, конец жизни этноса, который зародился незадолго до начала нашей эры. Русский этнос оформляется в XIVXV веках: древние киевские славяне, точнее их остатки сливаются с крещеными татарами и литовцами и к XVI веку образуют централизованное государство Московскую Русь.

Если так, то русская литература это литература
от XIIIXIV веков до современности. А связь наша со славянами, которые дожили положенный им срок этногенеза в Киевской Руси и сами собой распались в междоусобицах, только подтолкнутые татаро-монголами, не этническая, а культурная. Такой взгляд всё более широко распространяется в современной медиевистике (см.: Демин 2000).

2.1.3. Связующим звеном старого и нового этносов стала традиция православная вера. Мусульманский мир разрушил Византию без сохранения традиций, поэтому «Бедуин забыл наезды / Для цветных шатров / И поёт, считая звезды, / Про дела отцов» (М. Ю. Лермонтов, «Спор»), т. е. поёт песни, а не совершает героических деяний, как его предки.

Если русская литература это литература русского народа, то это есть литература русского народа и тех инородцев, которые приняли главное, чем определяется принадлежность человека к тому или иному этносу религиозную традицию и поведенческий стереотип, как принял русский патриотизм, по словам
Л. Н. Гумилёва, «мулат» А. С. Пушкин.

Это следствие относительно начала русской литературы,
а теперь посмотрим с точки зрения этногенеза на нашу литературу последнего времени.

2.2. Сопротивление западной экспансии. Отрицательная комплиментарность

Только в политической истории существуют периоды мира и войны, а в этнической истории взаимодействие не прекращается: жизнь суперэтноса складывается из взаимодействия этносов, находящихся в разных фазах этногенеза, суперэтническая система держится на равновесии сил. Но как только один этнос ослабевает, он тут же различными путями поглощается другим этносом вплоть до полного уничтожения в результате завоевания и

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: