И СНОВА БОЙ, И СНОВА «АИСТЫ»

После трёхдневной отвратительной нелётной погоды вышедшее из-за туч знойное солнце вновь дало «добро» на боевые операции. Днём решили «прогуляться по Кандагарке». Послед­ние разведсводки сообщали о передвижениях «духов», маскирующихся под гражданское на­селение, вдоль этой единственной магистрали Кабул—Кандагар.

Распознавать бандитов было трудно, пото­му что они постоянно прикрывались женщи­нами и детьми, а оружие прятали под днищами автомобилей. Досмотры, когда месторасполо­жение тайника неизвестно, отнимали много времени и оборачивались холостыми пролета­ми.

Возвращаясь домой после второго пустого вылета, минут за пятнадцать до подлета к аэро­дрому, увидели стремительно приближающего­ся по курсу велосипедиста. «Дух» ехал в ту же сторону, и поэтому был спиной к экипажу. Ве­дущий борт, шедший на высоте около трёх мет-ров, снизился до полутора. На приказ остано­виться велосипедист не отреагировал, — вер­ный признак того, что это не мирный поселя­нин, а ломающий «дурочку» бандит, привыкший играть со смертью.

— Надо восстановить летные навыки, — усмехнулся тогда командир.

Виктор не спускал глаз с приближающей­ся фигуры противника. Привычный к верто­лётному шуму «дух» продолжал крутить пе­дали по правой стороне дороги, не обращая внимания на усиливающийся звук. Оставши­еся сто метров молниеносно сократились. Ис­чезнувший под бортом велосипедист дал о себе знать легким стуком головы о переднюю стойку шасси. Вертолёт круто завалился впра­во, а затем — влево с лёгким набором высо­ты, чтобы увидеть результат.

— Ювелир, однако, — проговорил по связи лётчик с заднего ведомого борта.

Удар передней стойкой шасси по голове ве­лосипедиста был настолько беспощадно точен, что тот, всадником без головы, продолжал по инерции движение еще метров пятнадцать, и лишь после этого завалился. Борта, идущие в кильватере, болтая хвостами, поаплодировали лётному мастерству командира.

Повезло, как всегда, в третьем вылете. Вой­дя в зону досмотра у подножия гор, увидели, как по правому борту ярко заискрила «свар­ка» — зенитная горная установка, стрельба ко­торой подобна искрящей молнии и заметна в любое время суток на несколько километров.

— «Сварка» справа, — произнес командир ведущей пары. — «Двадцатьчетвёрки» — в
круг! Высадку группы делаем по солнцу.

Высадивший десантников у подножия горы вертолёт тут-же сменил место приземления. Группа, рассыпавшись веером, начала проди­раться к вершине, откуда по ним только что «от­работала» зенитная установка. Обложив кольцом вершину, спецназовцы прилипли к валунам. Но стояла звенящая тишина, и лишь вдалеке слы­шался шум вертолетных двигателей.

— Витёк, а «духи»-то где? — спросил кто-то. — Или у нас галлюцинации?

— Сам не пойму, — процедил Виктор. — А ну-ка, давайте прощупаем горизонт трассе­рами по моей команде.

В точку, где предположительно могли за­сесть бандиты, кучно ушли десятки пуль. И вдруг яростный голос проорал:

—Вылезай, сука, вылезай, тебе говорю! Му­жики, все ко мне!

Все бросились на крик. Шурик, стоя на ко­ленях и заглядывая в большую нору, тащил кого-то оттуда руками. Автомат лежал рядом.

— Ну, что встали как вкопанные? — про­хрипел он. — Тащите эту скотину за ноги, по-­
могайте мне. Видите, зарылся, как крот.

Несколько человек, засунув руки в широкое отверстие, выволокли оттуда... десятилетнего мальчишку. Его смертельно обречённый вид вол­чонка с крепкими оскаленными клычками гово­рил, что сдаваться он не намерен. Пришлось треснуть его прикладом. От удара мальчишка обмяк, после чего удалось вытащить его из норы. И здесь все увидели, что его ноги скованы цепя­ми, уходящими в глубь косого колодца.

— Двое остаются с ним, — скомандовал Виктор, — остальные россыпью за мной. Что-то здесь не то.

Когда группа поднялась к самой вершине горы, то обнаружила выходящие из двухметро­вой пещеры на поверхность рельсы. На них сто­яла вагонетка с прикрепленной зенитной гор­ной установкой. На месте зенитчика сидел, за­валившись на бок, огромный «дух», конвуль-сирующий в предсмертной судороге. Его при­кованные цепями к пушке руки и ноги мелко дергались. В правой руке был крепко зажат ритуальный ятаган. Из перерезанного горла хлестала кровь.

— Да-а-а... — произнес кто-то. — Это «аист». Как он тут оказался? Мы же их расхлестали в другом месте.

— Что делать будем, Виктор?

— Что, что... Его с собой не возьмешь. И времени нет. Подрываем. А у мальчишки раз-­
биваем цепи и берём с собой. Сдадим афган­цам, в ХАД, пусть расскажет, где у них новое
гнездо.

Мальчишка, визжащий тонко, как зверёк, из­виваясь, пытался перекусить себе вену. При­шлось опять успокоить его несколькими уда­рами и волоком дотащить до вертолета. На бор­ту крепко связали его тросом, наглухо прикре­пив к полу.

На следующее утро афганские контрразведчики-хадовцы подтвердили: остатки разгром­ленной банды «Чёрных аистов», сменив место дислокации, рассыпавшись на несколько мало­численных отрядов, решили до конца вести «священную войну» — джихад.

— Значит, надо расширять окопную сеть в городке, чтобы усилить личную защиту, — сде-­
лало вывод командование «Скобы» после получения информации.

По городку вихрилась песчаная позёмка. Её смерчевые столбики плясали везде, норовя зас­кочить в любую открытую форточку, запоро­шить глаза, уши, набиться во все складки одеж­ды и карманы. При такой погоде личный со­став обычно отсиживался в своих комнатах, наглухо запечатав окна и двери. Сейчас же все, злясь на разгул стихии, прикрыв руками уши и прищурив глаза, облепили домик руководите­ля полетов. Народ внимательно вслушивался в звучащий радиообмен.

Первый пилот: — Вас понял. Остаток ты­сяча двести. Сейчас идём на точку.

Второй пилот: — Спокойно. Просмотри пло­щадку для высадки.

Первый пилот: —Не пойму что-то... Обо­роты упали.

Второй пилот: — САРП?..

Первый пилот: — САРП включил, всё равно обороты упали... Не знаю. Хвост посмотри.

Второй пилот: — Тебя вижу. Хвост нор­мально.

Первый пилот: — Отлично. Всё тогда.

Второй пилот: — Четыре девяносто. Вы­полняйте разворот. Четыре девяносто, по­внимательней, там идёт высадка.

Третий пилот: —Бородатые кругом. По мне огонь открывают... Отсюда, отсюда, отсю­да... А вот теперь справа, теперь справа... Где высаживались.

Первый пилот: — Санька, ты взлетел?

Второй пилот: — Взлетел.

Первый пилот: — Понял.

Третий пилот: — Большая группа, пятьсот метров, бородатые здесь бегают.

Второй пилот: —Прикройтесь огнём по кругу и полностью блокируйте площадочку... по заходу правая сторона.

Третий пилот первому: — Не мечись, в цен­тре осторожно.

Женский голос аварийного автомата: — Борт «двенадцать восемьдесят семь», по­жар! Борт «двенадцать восемьдесят семь», пожар!

Первый пилот: — Прыгай, прыгай, говорю! Прыга-а-а-й!!!

Второй пилот: — Прыгай...

Третий пилот: — Остаток сто.

Второй пилот: — Упал он. Упал, упал...

Третий пилот: — Парашюта не видно... Ва­дим, прыгай. Прыгай, Вадим.

Второй пилот: —Ну, где они могут быть?

Третий пилот: — Парашютов не видно нигде.

Второй пилот: — Просто прыгнули, просто прыгнули они. Парашют не раскрылся, до зем­ли метров семьдесят, максимум... Парашют не раскрывается... Просто...

К «двадцатьчетвёрке» яркой струей прикле­илась искристая «сварка». Подбитая машина за­горелась сразу. Пальба с обеих сторон прекра­тилась. «Духи», вылупив глаза, разинув рты и воткнув пальцы в небо, общим гвалтом торопи­ли «вертушку» взорваться. Спецназ, облепив ва­луны, душой и мыслями погибал вместе с лёт­чиками.

Они видели, как первым отделился от вер­толёта второй пилот, через полсекунды — ко­мандир. Парашюты у обоих вытянулись в жгу­ты и, тряся кончиками, не собирались раскры­ваться. Ребятам не хватило высоты — метров двадцать. Их пронзительный крик оборвался одновременно.

Пустая «двадцатьчетвёрка», вихляясь в воз­духе, как непристойная женщина, еще несколь­ко секунд, перевернулась лопастями вниз и, рубанув ими землю, взорвалась.

Десантники, озверев и поливая простран­ство перед собой жесточайшей руганью и гра-дом пуль, пошли по каменному откосу психи­ческой атакой: клином, «свиньёй». На всякий случай «духи» отскочили от рассвирепевших русских. Те, идя, как на параде, не нагибаясь, искали сбитых вертолётчиков. Завернув най­денных погибших пилотов в их нераскрывши­еся парашюты, десантники таким же порядком вернулись к вертолётам. Бережно подали по­гибших на борт, запрыгнули сами и ушли без единой царапины.

У КАЖДОГО СВОИ «ТЮЛЬПАНЫ»

Уже неизвестно, какой по счету по-осеннему холодной ночью пару «восьмёрок» «Скобы» подняли работать «тюльпанами»-труповозами. От предстоящего болело сердце.

На «Чайке» у Бати Блаженко произошло не­счастье — привычное, очередное. По плану группа разведчиков должна была вернуться через сутки, но связь с нею оказалась потеря­на. Ушедших трое суток назад на разведвыход спецназовцев нашли только сегодня, и то бла­годаря оплаченному сообщению одного из ме­стных доносчиков.

Судьба группы прояснилась в четыре утра, когда к блокпосту, часто и долго кланяясь, раз­махивая чалмой, приблизился старый, не в меру улыбчивый дехканин. Он вёл за собой одетого в «духовскую» одежду совершенно седого и, на первый взгляд, сошедшего с ума десантника. В отличие от улыбчивого старика, боец пугливо озирался, вздрагивал и ёжился от любого слу­чайного движения руки.

Полчаса потребовалось, чтобы старик объ­яснил случившееся. Он нашёл этого парня еще вчера засветло в одном из предполагаемых за­садных мест, высоко в горах у ручья. У дехка­нина там было небольшое маковое поле, куда он приходил дважды в неделю для прополки. Мак убрали, и старик хотел подготовить поле к зиме. Когда он подошел к роднику, то увидел странно застывшую сидящую фигуру солдата, в полумет­ре от лица которого сидела кобра с раздутым ка­пюшоном.

Старик прогнал змею и привёл в чувство парня, который вспомнил, зачем пришел сюда. А вспомнив, бросился к месту, где находилась группа. Не поспевающий за ним старик нашёл его минут пять спустя в густых каменистых за­рослях. Представшая взору картина потрясала своей жестокостью.

Десантники, уложенные кругом, голова к го­лове, вернее сказать, тем местом, где должна быть голова, со связанными руками — ладонь одно­го в ладони другого, как в мужском рукопожа­тии, — представляли собой нечто вроде боль­шой, цветущей кровью ромашки. У ног каждого лежала его голова, разбитая всмятку со встав­ленными в рот мужскими достоинствами. «Ду­хи» не отличались особой изобретательностью.

Как могло случиться, что так быстро убили девятерых человек, успев даже вывернуть им карманы, навсегда осталось загадкой. Но Про­мыслом русского Бога мудрый афганский змий спас одному из десантников жизнь.

Через четыре часа Аркаша на двух БТРах вывез своих людей на «Чайку», предваритель­но каждого завернув в плащ-палатку. Вечером «Скобе» предстояло доставить их в Кабул, зах­ватив в Бараки еще троих «двухсотых».

Взлетев с «Чайки» с грузом «двести», со­стоящим из этих девяти человек, одетых во всё чистое, два борта ходко пошли на Бараки, про­званные на армейском просторечье «язвой на теле Востока». Там дислоцировалась часть, яв­лявшаяся одним из ответвлений «Чайки». Ба­раки служили воротами, через которые шли из Пакистана все дьявольские грузы, на пере­хват которых выходили и эти девять сибиря­ков.

В Бараки приземлились в час ночи. Все сво­бодные от дел десантники собрались на решет­чатой небольшой взлетной полосе, чтобы про­водить своих друзей. Так как ведущий борт был уже занят девятью «ноль-двадцать первыми», то тяжелораненых — «двухсотых» — Виктор с ребятами принимали на второй вертолет.

Попрощались, выпили, поцеловались, и пара вырулила на взлет. Вдруг выключенные бортовые огни (взлетали в полной темноте) зажглись снова.

— Что? — спросил Виктор.

— Сам не понимаю, — ответил командир. — Кабул не даёт «добро» на взлёт. Введён литер
«А» на воздушное пространство по нашему курсу. Теперь, пока какой-нибудь чинуша не
пройдет над нами выше десяти тысяч, мы будем ждать.

— Долго? — спросил Виктор.

— Никто не знает, нам ведь не сообщают время взлёта.

А в лобовое стекло вертолёта уже стучали баракинцы:

— Что стоим, мужики?! — орали они. В голосах пока сквозило удивление. Командир от­-
катил блистер и выключил двигатель.

— Кабул не дает взлёт, — прокричал он, —
придётся подождать.

— Как подождать?! — закипели ме стные. — С ума сошли?!! Раненых же надо немедленно
доставить в кабульский госпиталь!

Подбежавший баракинский комбат потребо­вал откатить люк. Навалившись на командира вертолёта, он, еле сдерживая себя, прокричал:

— Там их уже БТРы ждут на полосе, чтобы доставить на операцию. У них счёт идет на ми­нуты.

— Ну, не могу я, — бессильно отбивался ко­мандир вертолёта.

Попытавшегося вмешаться, чтобы объяс­нить положение, Виктора комбат грубо трес­нул кулаком в грудь:

— Заткнись!

А в открытый блистер уже орали взбешен­ные десантники:

— Вам что, этот борт с «козлом» на десяти тысячах мешать будет? Вы же выше четырёх
не идете.

— Не даёт нам Кабул «добро», — попы­тался еще раз миролюбиво объяснить ситу­
ацию вертолетчик, но получил такой удар по лицу, что голова дернулась и ударилась о
бронеплиту за спиной и по вертолёту про­шёл гул.

Открывший было рот, чтобы вступиться, Виктор тут же получил короткую затрещину, после которой еще три дня объяснялся толь­ко на пальцах. Рассвирепевший комбат, стоя на коленях перед одним из раненых, у кото­рого изо рта тонкой струйкой сочилась кровь, зловеще произнёс:

— Будь спокоен! Или они немедленно взлетят на Кабул с вами, или без вас — на
воздух!

Тут уже не выдержал правый пилот, тыча пальцем на командира вертолёта:

— Вы-же, идиоты, его нокаутировали! Как он сейчас поведёт борт? Ты, что ли, за «ручку»
сядешь, придурок?!

Комбат, уже и сам поняв, что перебрал, на­чал приходить в себя:

— Запросите Кабул, я сам поговорю.

Через двадцать минут из Кабула сообщили, что литер «А» снимается. Борт баракинскую зону прошёл.

При подходе к Кабулу один «двухсотый» умер. Видимо, литер «А» отобрал у него вре­мя, необходимое, чтобы успеть на операцион­ный стол. При резком снижении умер второй: из-за перепада давления у него изо рта струёй хлынула кровь, которую не удалось остановить. Но по-другому сесть было нельзя. А по дороге в госпиталь скончался третий, на сорок минут переживший друзей. Но литер, шедший на Кан­дагар, такие мелочи не интересовали.

Утром всё было плохо: жуткий холод, не­смотря на солнце, пробирал до костей; зауныв­ный и протяжный голос муллы с ближайшего минарета навевал смертельную тоску У Вик­тора заплыл правый глаз и вдобавок невыно­симо болела челюсть, так что нельзя было раз­говаривать и приходилось учиться объяснять­ся на пальцах.

Хмурый командир вертолёта хоть и мог раз­говаривать, но, похоже, мало что понимал. Стремясь поправить положение, бортач пред­ложил выпить и закусить. До третьего стакана дело не дошло. На стоянке с ненавистным на­званием «литерная» началась какая-то стран­ная парадно-траурная возня. Командир пальцем попросил «правака» — правого лётчика — вы­яснить, что происходит и не сдвинут ли нас в другое место, и, глупо кивая стукнутой голо­вой, попросил сделать это поскорее.

— И так стоим тут, как «три тополя на Плющихе».

Вернувшийся минут через пятнадцать пилот сказал, что приказано сдернуть в любое другое место и замереть.

— Что, опять съёмки? — съязвил кто-то.

— Ага. Телезвезда войны снимает очеред­ной боевой сериал. Сейчас свезут человек сто бачат, они будут палить за кадром в воздух, жечь подбитую технику, а он с микрофоном и в но­вых джинсах станет вещать по Союзу в двадцать один ноль-ноль о том, что враг снова раз­бит и победа — за нами, — продолжали стро­ить догадки сидевшие в вертолёте.

— Нет, на этот раз съёмки с почётной от­правкой, — сказал летчик. — Нам дали десять минут, чтобы убраться с глаз долой.

На аэродроме снимали почётную отправку погибшего журналиста. Кучкой стояли верхи армии, провожавшие неизвестного «Скобе» человека. Для погибшего представителя второй древнейшей профессии был заказан отдельный борт с салоном вместимостью на триста чело­век, где поставили один-единственный гроб. Этот «тюльпан» шел с конкретным адресом.

К сожалению, такой чести не удостаивались ежедневные «ноль-двадцать первые». Бывало, что их, развозя по Союзу, доставляли не по тем адресам. Потом парня из Новосибирска иска­ли в Пскове, курянина — на Урале... А обезу­мевшие от горя родители, найдя своих убитых детей через две-три недели, привозили домой и хоронили, не смея ничего сказать о месте их гибели. На кладбищенских плитах указывались только имя-фамилия, даты рождения и смерти... Всё.

ОТПУСКНИКИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ

Забрав из Кабула отпускников, на «Скобу» воз­вращались сытые и ленивые. Трезвым был только правый летчик, как самый здоровый и отлупленный меньше всех в ночной баракинс-кой транспортировке «двухсотых».

Когда при тусклом салонном освещении за сооруженным наспех из ящиков с боеприпаса­ми столом подняли третий тост, вертолет кач­нуло, будто лодку в сильнейший шторм. И од­новременно над головой пронесся звук, похо­жий на сильный продолжительный выдох ги­ганта.

Все, находившиеся в салоне, повалились сначала вправо, а затем, вперемешку с веща­ми, — влево. Дверца, ведущая в салон, оглу­шительно хлопнула, как пистолетный выст­рел. Бесконтрольно болтавшийся еще не­сколько секунд вертолет с трудом выровнял положение.

— О-о-го! — произнес кто-то.

Мгновенно протрезвев и выгребаясь из об­щего завала, отпускники с экипажем стали на­перебой строить догадки.

— А «правак» — молодец, удержал борт, — к Виктору вдруг вернулся дар речи.

Отпускник Дед, наконец усевшийся на си­денье и продолжающий держать во рту не при­куренную папиросу, изрек:

— Уже второй раз со мной такая ерунда. Это НЛО из Пакистана гадят нам таким обра-­
зом. Похоже, к нам заходят борта с выключенными огнями, без опознавательных знаков.
Видимо, американские Ф-15, у них мощная Радиолокация: они хорошо нас видят и старают-­
ся так сближаться с нами, что при проходе чиркают по нам воздушной волной, как лез-­
вием. Мне кабульские ребята на командном пункте говорили, что в последние три месяца
стали часто наблюдать на своих радарах эти неопознанные засветки. Они заходят из Паки-­
стана или из Ирана и туда же уходят.

— Ага! Ребята из НАТО крылышки точут, сожрать нас хочут, — в Викторе проснулся поэт-
юморист.

На вновь собранный стол водрузили поча­тую бутылку водки, из которой в этой суматохе не вытекло ни капли. Распорядитель пира хранил её пуще зеницы ока, лёжа вверх тормашка­ми под ящиками.

— Так, — возбужденно заерзал командир, —
«праваку» благодарность за наши спасённые шкуры, а тому, кто водку русскую сберёг, хода­тайствуем на орден.

За то и выпили.

В девять утра было объявлено построение всего личного состава. Обычно на такие по­строения выползали все, даже с посторонней помощью. Уж больно веский был аргумент, хотя погода стояла не просто нелётная, а даже и не ходячая. Низкие рваные облака, сырые и тяжё­лые, цеплялись за головы собравшихся.

— «...А я в Россию, домой, хочу, — всхлип­нул какой-то «артист», — я так давно не видел
маму».

Пока ожидали командира, прилетевший ночью отпускник рассказал анекдот-быль. Собравшаяся вокруг него куча народа смея­лась так, что вызвала беспокойство местного «энкавэдэшника» — постоянно пьяного, внешне отзывчивого, щупленького старшего лейтенанта.

Отпускник поведал реальный случай, кото­рый смело можно было назвать анекдотом вой­ны номер один.

К его жене в дом постучались представите­ли военкомата с документом на руках, подтвер­ждающим, что муж, то есть он, награждён ор­деном Красной Звезды. Посмертно. И всё-бы ничего, и герой наш в данную минуту был дей­ствительно без признаков жизни. Но, если так можно выразиться, не до самого конца без при­знаков... Мертвецки пьяный, он валялся в сво­ём гараже, поскольку имел на то полное право — находился в долгожданном боевом отпуске. Как говорится, награда нашла героя.

* * *

— Равняйсь! Смирно!

Начальник штаба огласил приказ команди­ра части. Затем сам командир зачитал фами­лии людей, имеющих заслуженное право за прошедший месяц быть представленными к высоким правительственным наградам. Такая практика награждения, берущая свое начало еще в славной Российской Императорской Армии, существовала во всех боевых отрядах в Афганистане, и получить незаслуженную награду было невозможно, ибо каждый знал о каждом всё.

Но в некоторых частях, близких к главному отделу кадров как к последней инстанции, выносящей окончательный вердикт о награжде­нии, для особо «нуждающихся» существовала шкала для получения государственных знаков боевого отличия — от четырёхсот до тысячи чеков Внешторга, в зависимости от достоин­ства награды. Порой можно было «сделать» себе орден, не выходя за КПП — контрольно-пропускной пункт. В гарнизонах, подобных «Скобе», за награды платили кровью и потом, ранениями, а зачастую — и жизнью. Таким ор­деноносцам — слава!

 

 

ТРИЗНА

Вы пали за Русь! Вы умерли за Отчизну! Русский народ за вас отомстит И справит кровавую тризну.

«На сопках Маньчжурии»

Плывшие второй день со стороны Индийско­го океана набухшие от влаги клочковатые тучи сумрачно заглядывали в каждое окно. Сосед Виктора, Шурик, тоскливо перебирающий стру­ны гитары, лежащей у него на животе, бубнил уже в десятый раз:

— И летать уже обрыдло, а не летать ещё хуже.

—Вот сейчас и полетим, — Виктор припод­нялся. Из приоткрытой двери торчала голова посыльного.

— Товарищ капитан! Вылет.

— Накаркал, — быстро одеваясь, бурчал Виктор.

Четвёрка бортов с поисковой группой, об­лизывая скалы, неслась в сторону Бараки. Надо было забрать одного «двухсотого» с высокогор­ной заставы.

Шли очень осторожно, видимость была не более трехсот метров. По лобовому стеклу вер­толёта ползла плотная лужа, дворники не успевали справляться. На подходе к цели види­мость заметно улучшилась.

Точка находилась на высоте три с полови­ной тысячи метров. Площадка была настолько мала, что посадить ювелирно можно было толь­ко один борт, что и сделал Колька-ас, прилип­нув к скале сразу тремя стойками шасси. Ос­тальные борта терпеливо ожидали, встав в круг. «Двадцатьчетвёрки» зорко простреливали ме­стность, создавая надежную защиту.

Навстречу спрыгнувшему с вертолёта Викто­ру бежало какое-то лохматое, грязное чудо в воло­чащейся по земле офицерской шинели без погон.

— Ты кто? — оторопел Виктор. — Кого за­бирать?

— Вы его в Кабул или на «Чайку»? — воп­росом на вопрос ответило подбежавшее чудо.

— По такой погоде только на «Чайку», на Кабул — ночью.

— Тогда погоди еще минут десять, сейчас закончу операцию. Я здесь вроде как медсестра,— чудо наконец представилось.

Кто она такая и как сюда попала, было со­вершенно непонятно, но на войне удивляться не приходится. Потрясало не то, что она вооб­ще оказалась на этой забытой всеми точке, а то, как медсестра делала операцию.

Парню с заставы, насчитывающей всего семь человек бойцов с лейтенантом и этой дев­чонкой, во время ночного боя пуля попала в живот, разорвав желудок. И эта самоотвержен­ная медсестра зашила его, имея в руках риту­альный «духовский» кинжал, анашу, совершен­но неизвестно откуда попавшие сюда две бу­тылки минеральной воды, иголку с нитками и фляжку со спиртом. Спирт с анашой заменяли наркоз.

Завершив операцию и перебинтовав ране­ного застиранными бинтами, медсестра дала команду, и солдата на грубо сколоченных дос­ках аккуратно перенесли на «восьмёрку».

Со всех бортов на площадку сбросили весь имевшийся запас продуктов, медикаментов и боеприпасов. Это всё, что могли сделать в тот момент вертолётчики для бойцов заброшенной в горах маленькой заставы.

Ночью того парня переправить на Кабул не удалось. Из-за плохой погоды ни один борт ни из Кабула, ни со «Скобы» взлететь не смог. Не­смотря на то что анестезиолог «Чайки» Игорь, насколько мог, очистил рану, состояние ране­ного ухудшалось.

На рассвете развиднелось, и четвёрка «Ско­бы» унеслась с ним в Кабул. Все тридцать пять минут полетного времени вертолёты кача­лись, как маятники, на высоте пятидесяти метров, чтобы не попасть под пулеметный обстрел «духов».

Но, ворвавшись в Кабул с юга, при выходе из ущелья левым разворотом, пилоты не успе­ли ускользнуть от очередной «духовской» улов­ки-капкана, и ведущая «восьмерка» со всего маху треснулась мордой об огромный воздуш­ный змий.

Невинная, на первый взгляд, ребячья забава на самом деле являлась новым тщательно спла­нированным бандитами приемом борьбы с на­шими воздушными средствами. Ребятишки, со­вмещая детское развлечение с ощутимой фи­нансовой выгодой, конструировали этих лета­ющих паразитов и терпеливо ждали на крышах своих дувалов зеркального солнечного луча от наблюдателя. Тот, находясь в таком месте, что­бы слышать издалека звук подходящих бортов, в нужный момент зеркалом давал команду ре­бятишкам на подъем змия.

Вертолёты, выскакивающие из ущелья в го­род, не сразу могли выбрать нужный курс по­лета, а так как путь до госпиталя над Кабулом около семи минут, то нужно было обладать не­заурядным лётным мастерством, чтобы своевременно уходить от внезапно взлетающих многометровых чудовищ. На руку «духам» была и устойчивая роза ветров.

И хотя воздушные змии серьезной опаснос­ти не представляли, всё-таки нервы выматыва­ли изрядно. Приходилось постоянно менять курс и высоту полёта. Сегодняшнее разбитое лобовое стекло советского вертолёта дало воз­можность неизвестному мальчишке положить в карман тысячу афгани — существенные деньги при их нищете.

После выгрузки раненого на госпитальной аэродромной площадке днем отоспались, а вечером провернули удачную сделку с началь­ником продсклада — жуликоватым прапор­щиком-азербайджанцем. Душой войдя в тя­желое положение далекого гарнизона, снаб­женец выдал всё — яйца, сгущёнку, колбасу — оптом, правда, с одним условием: десять про­центов продуктов остались ему в знак благо­дарности:

— Дарагой, сам панимаишь, кушать все хатят, да?! — пожав на прощанье липкой ладо­нью руку Виктора, лебезил он.

В наушниках пилота прозвучала команда:

— Борт «пятнадцать шестьдесят четыре», вылет разрешаю!

Вырулившая на взлётную площадку пара «Скобы» замерла в очереди. За спиной согре­вали душу полтонны продуктов. Сердца томи­ло сладкое предвкушение благодарности од­нополчан. Наблюдая за разбегом Ан-12, пос­ле которого предстояло взлетать экипажу «Скобы», бортовой народ позволил себе на­спех перекусить забытыми на вкус деликате­сами.

Вдруг в кабине стало светло, как днем, от яркой вспышки посредине летного поля, а че­рез секунду пахнуло жаром и докатился звук оглушительного взрыва. Взлетающий Ан-12, едва оторвавшись от земли, разорвался в воз­духе и, перевернувшись на спину, пропахал около трёхсот метров, полыхая, как факел, и разлетаясь на десятки кусков. Потом замер на последней своей стоянке, прихватив на тот свет экипаж с семьюдесятью шестью пасса­жирами.

Со всех концов полосы к самолету кинулись люди для спасения живых. Но живых не было. Самолет за несколько минут сгорел дотла, ос­тавив воронку прожженной земли глубиной в пять метров.

— А ведь могла быть очередь нашего выле­та, — угрюмо произнес борттехник.

Причину гибели того борта следствию ус­тановить так и не удалось. Как и во многих по­добных случаях. Их списала война.

На «Скобе» сегодня намечался праздник, запланированный ещё несколько дней назад. Получка — всегда маленькое торжество, хоть на войне, хоть в мирной жизни. В это время все становятся добрее, дружелюбнее. В голове зреют планы, в зависимости от ожидаемой сум­мы и личных запросов. Но столь долгождан­ный праздник сорвался, впрочем, не в первый раз. Самое уважаемое в этот день лицо час­ти — начфин — валялся в своей комнате, не дотянув до кровати двух метров, нос к носу с преданной дворнягой. У пьяницы-финансиста в такие дни было единственное любимое мес­то — угол комнаты у собачьей кормушки.

Этот парень был сослан на войну за беспробудное пьянство во время службы в Уральском военном округе. Надежда жены излечить его войной как последней инстанцией не оправда­лась. Мужик умнее не стал. Это была нередкая горькая быль войны.

Во втором часу ночи Виктора из общей ко­манды, где проходили «чёрные поминки», вла­стно поманила природа. В кромешном мраке не виднелось ни единой звездочки, кроме угрожа-ющего серпа луны, мерцающего светом чужой веры. Спотыкаясь и бормоча, он через несколь­ко неуклюжих шагов уткнулся лбом в плечо со­трапезника по мрачной тризне. Вова Третисов, «нелетающий» пилот, который, в свою очередь, уперся лбом в какой-то столб, образуя собой живой контрфорс, что есть сил справлял есте­ственную малую надобность и мучительно це­дил сквозь зубы:

— С-с-стри... с-стриляйти! Вон они, гады! Всех и-их пир-р-ри-и-стри-ляйтиии!!!

Виктор только удовлетворённо мычал, чув­ствуя плечо однополчанина и слыша это:

— С-с-стриляйти-и-и!

С последними звуками малой «боевой опе­рации», вероятно, иссякли последние Вовкины силы, и он вполне закономерно приземлился, соскочив с опоры и шмякнувшись носом в пе­сок. Виктор чудом устоял на ногах, хотя здоро­во треснулся лбом о надежную конструкцию местной линии электропередачи. Это его слег­ка отрезвило.

— Ну, пошли, бедолага, пошли,— наивно предложил Третисову «трезвый» Виктор.

Однако из доброго совета, конечно, ничего не вышло. Тогда он взвалил товарища на плечо и бережно поволок к его обиталищу. Носки ботинок утомленного однополчанина волоклись по песку, прочерчивая две строго параллельные ли­нии...

Вовкина жена, больная тяжелейшим нер­вным расстройством, вместе с ребёнком уже не­сколько лет лежала в закрытом НИИ. Влади­мир был им единственной жизненной опорой, больше — ни родни, ни свойственников. И тут его по издёвке судьбы отправили на войну од­ним росчерком пера. Начальник кадрового от­дела дивизии прекрасно знал, что этого делать нельзя ни по каким человеческим законам. Но факт тяжелейшей семейной ситуации был не убедителен для верхов.

На «Скобе» о ситуации Третисова отцы-командиры знали и в боевые вылеты не пус­кали ни под каким видом. С первого дня его прибытия на базу они, насколько могли, бе­регли Вовку ради больной семьи, беззащит­ной перед жестокой судьбой. Мужик страш­но переживал свое исключительное положе­ние. Для поддержания боевого духа и лет­ных навыков ему иногда поручали дежурные облеты вокруг аэродрома в относительно бе­зопасной зоне. Все на базе относились к нему, как к большому ребёнку, который тре­бует защиты и понимания. И сегодня он напился, заливая спиртом свою и общую для ребят кручину. Вся эскадрилья перепилась от братского горя. Из солидарности с Бати­ной «Чайкой».

Тризна была в среду, а в минувшее Воскре­сенье трое Батиных подчиненных на БТРе дол­жны были проскочить до вертолетчиков и об­ратно для решения штатных вопросов. Такое задание было обычным и частым, не грозило нештатными ситуациями в спокойной двадца­тикилометровой зоне.

— Утром выскочим, пару-тройку часов по­будем на «Скобе» и к пятнадцати ноль-ноль домой, — планировали мужики.

Батя назначил командиром группы двадца­типятилетнего капитана Сергея, с ним отпра­вил сержанта и рядового водителя-пулеметчи­ка. Троица русских спозаранку после Батиного «добро» густо запылила в сторону «Скобы» по заезженной грунтовке.

Сергей, сидя у носового пулемета машины, цепко следил по всей «зеленке», крутя головой на триста шестьдесят градусов. Девятнадцати­летний пулеметчик в любую секунду был го­тов к команде капитана, чтобы наступить обе­ими ногами на гашетку. Выгоревшие холмы предгорья, звенящее солнце и рёв движков были для них повседневной здорово поднадо­евшей обстановкой.

На полпути после форсирования большого арыка на довольно крутом подъёме двигатель внезапно заглох. Машина по инерции дёрнулась было вперед, но с утратой поступательной мощи принялась медленно съезжать по склону и тут же была зажата тормозами. Выглянувший на свет чумазый Толька честно высказал двигате­лю всё, что он о нём думал. Хитроумная желез­ка думала, видимо, что-то о своём, металличес­ком, и пренебрежительно молчала в ответ.

— Во вляпались! Ну, ни ближе, ни дальше...

Сергей приказал сержанту подняться на холм для прикрытия на время ремонта движка, а сам с водителем загремел капотом и ключами. Ми­нут через двадцать стало ясно, что это надолго.

— Часа три проторчим, — натужно ругаясь, бурчал из-под машины, как из колодца, води­тель.—Ведь не хотел же на этом рыдване ехать. Битый он весь, перебитый. Одних подрывов на нём за полгода штук десять.

— Ладно, не кисни, есть еще время, — одёр­нул водителя Сергей.

Он прикидывал по карте, стоя на башне ма­шины, куда быстрее добраться своим ходом, если через два часа машина не будет восстановлена. На «Скобу» вроде бы чуть ближе, но опаснее: придется идти через густую «зелён­ку». К себе на «Чайку» спокойнее, но дальше: дорога холмами вверх-вниз...

При этом он пытался рассмотреть на вер­шине сержанта, которому через каждые десять минут было приказано давать знать о себе уда­ром запасного магазина по стволу, мол — всё в порядке. Сержанта не было видно.

«Может, на время не посмотрел? А может, за грохотом нашего железа я не расслышал сиг­нала?» — старался мысленно успокоить себя и заодно оправдать подчиненного Сергей. Но в сердце уже прокралась тревога...

— Слушай, я проверю, что с Петром. Ты вы­лезай и прикрой, — бросил капитан.

Водитель с лицом цвета внутренностей вы­хлопной трубы молча развернул пулемет по на­правлению к вершине холма.

Петра капитан увидел сразу. Сержант сидел в странной позе, спиной к нему, низко накло­нившись вперед и чуть раскачиваясь. Позвав вполголоса сержанта, капитан уловил характер­ный шорох камней и тут же понял: засада!

В этот момент Пётр вяло повалился на спи­ну. Из обоих глаз торчали рукоятки специальных ритуальных кинжалов, горло было стяну­то тонкой петлёй, уши отрезаны, лицо неимо­верно вздулось.

Сергей мгновенно рухнул на землю и зазмеился за ближайший валун. Но было поздно. Трое «духов» облепили его со спины и мгно­венно растянули. Двое — в разные стороны руки, а один обхватил обе ноги, насмерть при­жав их к себе. Тут-же выросший как из-под земли четвертый душман всем весом сиганул ему обеими пятками на позвоночник. От режу­щей боли молнией полыхнуло в глазах и нутре. С потерей сознания мгновенно наступила глу­хая ночь.

Всего же бородатых было около десяти че­ловек. Полуголого капитана со скрученными намертво руками и ногами, на которых от на­пряжения вены вздулись до черноты, «духи», попарно и часто сменяя друг друга, волоком тащили по каменистой тропе к своему логову. Примерно через сорок минут его с разодран­ной кожей, чёрной от крови, перемешанной с землёй, пылью, песком, доволокли до дувала, затащили во двор и пинками свалили в прохлад­ный трехметровой глубины погреб под навесом.

От озноба капитан вскоре очнулся и мучи­тельно застонал. Всем напряжением сил, пре-терпевая адскую боль, он попытался опреде­лить свое местонахождение. Извиваясь ящери­цей, насколько позволяли путы, он прощупы­вал саднящим лицом окружающее простран­ство. Натолкнулся на что-то мягкое. Повозив лбом и щекой по найденному предмету, Сергей понял: чей-то труп. Изогнувшись кольцом, он перебросил тело в сторону. Таким образом на­щупал ещё один труп. Лизнув языком находку, он по свежей крови определил, что погибшие были прикончены недавно. До мучительно<

⇐ Предыдущая123

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: