Часть IV. Ислам и европейское самосознание

В предыдущих главах я старался показать, в какой мере присутствие мусульман в Испании и Сицилии, многочисленные торговые контакты в этих и других районах отражались на распространении мусульманского способа производства. Отметим, что подобное проникновение не воспринималось европейцами как нечто чужеродное, угрожающее их истинной сущности. Даже в мусульманской Испании общая культура рассматривалась христианами-мосарабами как их собственная - в той же мере, как и мусульманская. Я показывал также, как растущее благосостояние и жизненная активность Западной Европы привели в XI веке к возникновению движения Крестовых походов. Несомненно, следствием той же повышенной жизненной активности явилось обращение европейской интеллигенции XII в. к изучению мусульманской науки и философии. Можно ли теперь, рассмотрев различные аспекты взаимоотношений между мусульманским миром и Западной Европой, сделать заключение об общем значении их для Европы?

Прежде чем попытаться разрешить этот важный вопрос, надо напомнить следующее. Как я уже говорил раньше, историка Ислама в средневековой Европе больше всего поражают два момента: духовная или религиозная глубина движения Крестовых походов и тот искаженный образ Ислама, который продолжает доминировать в европейском мышлении с XII в. почти по сей день. Остановимся теперь поподробнее на этом искаженном представлении.

Искаженный образ Ислама

Совершенно очевидно, что Крестовые походы вызвали среди европейских ученых рост интереса к Исламу как религии. Конечно, некоторые сведения об Исламе доходили и раньше - частично из византийских источников, частично благодаря контактам христиан и мусульман в Испании. Однако эти сведения неизбежно было смешано с неверными данными. Сарацин рассматривали как язычников, поклоняющихся Мухаммаду. Самого Мухаммада либо считали колдуном, либо даже дьяволом. Полагали, что мусульманская религия одобряет сексуальную свободу и распущенность.

Неудивительно, что первыми, проявившими подлинное понимание Ислама, были те, кого мы назвали в числе переводчиков. В начале XII в. Педро де Альфонсо, обращенный в христианство иудей, посвятил один из своих Диалогов полемике с Исламом. По точности информации об Исламе, это бесспорно выдающийся труд, однако он мало повлиял на формирование представлений о мусульманстве. Более важными оказались переводы, выполненные двумя учеными астрономами Робертом Кеттонским и Херманном Далматийским, который они предприняли по поручению Петра Достопочтенного около 1142 г. На базе этих переводов, главным образом на основе принадлежащей перу Роберта, латинской версии Корана, сам Петр Достопочтенный составил свод мусульманского вероучения (Summa totis haeresis Saracenorum) и опровержение его (Liber contra sectam sive haeresim Saracenorum). Эти два сочинения вместе с заказанными для Петра Достопочтенного переводами, известными как Толедский сборник, или Корпус Клюни, были первыми на латыни (не считая только что названного Диалога) научными трудами по Исламу. В Summa особенно заметно отсутствие тех грубых ошибок, которые до той поры были распространены в Европе, что показывает, каким важным шагом вперед она была. Вместе с тем именно это сочинение сыграло важную роль в создании представления об Исламе. В течение двух последующих веков к этому представлению был добавлен ряд деталей, но к тому моменту, когда Риколло де Монте-Кроче (ум. 1321 г.) написал свой Спор с сарацинами и Кораном, оно было сформулировано полностью.

Средневековое представление об Исламе отличается от современного непредвзятого учения в следующих четырех пунктах: а) мусульманская религия - ложь и сознательное искажение истины; б) это религия насилия и меча; в) это религия потворства своим страстям; г) Мухаммад - Антихрист.

Остановимся на каждом из этих четырех пунктов:

а) Ислам - ложь и сознательное искажение истины.
Библейская концепция Бога и человека настолько доминировала в представлениях средневековых европейцев о природе, что они просто не представляли себе возможности других взглядов. Соответственно во всех тех случаях, где мусульманское учение отличалось от христианского, оно считалось ложью. Общий ход мыслей на этот счет можно проиллюстрировать отрывком из Фомы Аквинского (Summa contra Gentiles, кн. 1, гл. 6), - а ведь Фома был одним из самых умеренных, равно как и одним из самых способных, мыслителей XIII в. После речей о том, сколь обидны и многочисленны знаки и свидетельства, подтверждающие и поддерживающие христианскую веру, Фома настаивает, что ничего подобного нельзя найти у тех, кто, подобно Мухаммаду, стал основоположником сект, как он это именует. Кроме плотских соблазнов Ислама он указывает на неубедительность свидетельств и аргументов, приводимых Мухаммадом, на смешении в Коране истинного с недостоверным и ложным, на отсутствие чудес, которые подтверждали бы претензии Мухаммада на пророческий сан. Его первые последователи описываются как люди не искушенные в Божественных делах… но bestiales, обитающие в пустыне - подразумевается, что они некритически воспринимали подобные претензии. Однако этих последователей оказалось так много, что Мухаммаду удалось военной силой принудить остальных обратиться в мусульманство. Вопреки заявлениям Мухаммада, что его приход предсказан в Библии, изыскания показывают, что он искажает все свидетельства Ветхого и Нового Заветов.

Фома Аквинский и большинство других авторов удовлетворялись заявлениями, что Мухаммад смешивает истину с ложью, однако некоторые шли дальше, заявляя, что если он и говорил когда-либо правду, он смешивал ее с ядом, искажая ее. Следовательно, истинные моменты сами по себе приравнивались к меду, добавляемому, только чтобы прикрыть яд.

Эта часть представлений об Исламе подразумевает существование некоего контрастного образа Христианства. Библия рассматривается как чистое, несфальсифицированное выражение божественной истины, облеченное в совершенную форму, действенное для всех времен и народов. Христианское вероучение считается обращенным к разуму людей зрелых, образованных и культурных, оно зиждется на исторических свидетельствах.

б) Ислам - как религия меча и насилия.
Как уже было отмечено, даже такие ученые как Фома Аквинский, полагали, что Мухаммад распространял свою религию с помощью военной силы. Непременным правилом религии сарацин считалось также стремление грабить, забирать в плен, убивать врагов их Бога и их пророка, преследовать и уничтожать их всячески Педро де Альфонсо. Один слишком рьяный апологет Крестовых походов, Гумберт Романский дошел даже до утверждения, что они так ревностны в своей религии, что, где бы они ни захватывали власть, безжалостно обезглавливают всех, не исповедующих их веры.

В этом отношении европейское представление об Исламе далеко от истины. На самом деле выбор между Исламом и мечом не ставился ни перед иудеями, ни перед христианами или представителями другой известной религии, он был применяет только для идолопоклонников и вообще был редко применяем за пределами Аравии. Военная активность мусульман, описаниями которой полны все исторические труды, вела лишь к политической экспансии, обращение же в Ислам производилось с помощью проповеди или общественного давления.

Представление об Исламе как о религии насилия также подразумевает контрастный образ христианства как религии мира, распространяемой убеждением. Удивительно, как люди, участвующие в Крестовых походах, могли допускать, что их собственная вера - религия мира, а вера их противников - религия насилия. Некоторые авторы, правда, понимали, что концепция религии мира была скорее идеалом, чем реальностью, но в качестве аргумента выдвигали довод, что несоответствие плохих христиан идеалу не является препятствием для самого христианства. Вероятно, этот парадокс может быть объяснен, если напомнить, что целью Крестовых походов было не насильственное обращение врагов в Христианство, а, как указывал позднее Фома Аквинский, предотвращение возможности неверным помешать христианской вере. Возможно, сюда входило и возвращение исконно христианских земель.

в) Ислам как религия потворства своим страстям.

В глазах средневековых европейцев Ислам был именно такой религией, особенно в вопросах пола. Многоженство занимало видное место в представлениях об Исламе. Часто считалось, что для мусульманина единственным ограничением количества жен служило его материальное положение. Авторы, которые не могли не знать, что число разрешенных Исламом жен не превышает четырех, тем не менее, говорят о семи или о десяти. Стихи Корана часто переводились неверно, чтобы внести предосудительный сексуальный оттенок там, где его заведомо не было. По меньшей мере, один автор отыскал в Коране стих, по его мнению, разрешающий блуд. Остальные, казалось, находили удовольствие в преувеличении деталей сексуальной жизни мусульман. Противоестественные, или скотские виды половых сношений между супругами якобы поощрялись и широко практиковались в Исламе. Полагали, что Коран даже позволяет мужеложство. Вершиной мусульманской половой распущенности некоторым представлялась кораническая картина рая. Особое внимание уделялось гуриям, этим чернооким девственницам, предназначенным для удовлетворения желаний праведников, - что считалось особенно скандальным. Строгой критике подвергалась супружеская жизнь самого Мухаммада, хотя зачастую эта критика основывалась на преувеличениях и ложных посылках. Отдельные детали этой средневековой картины основаны на фактах. Мусульманин может иметь четыре жены и сверх того наложниц. Он может развестись с женой не объясняя причин развода. Однако и браки, и разводы отнюдь не случайны, они тщательно регулируются правовыми процедурами. Прелюбодеяние состоящих в браке лиц наказывают, побивая виновного камнями (как в Библии), но вынесение приговора настолько осложнено предварительными условиями, что редко осуществляется. В кораническом раю действительно предусмотрены гурии, чистые супруги, но наивысшая радость там состоит в лицезрении Бога. Таким образом, средневековое представление о мусульманских нормах половой жизни в значительной мере карикатурно.
С точки зрения европейцев, мусульмане предавались своим страстям и в других отношениях. Красивая жизнь мусульманской Испании и Сицилии неизбежно представлялась средоточием пагубных соблазнов тем, кто не мог вкусить подобной роскоши. Коран якобы учил людей нарушать клятву, когда им это было угодно, и сулил людям рай не за добрые дела, а лишь за прочтение шахады (мусульманский символ веры). Считалось также, что вера в судьбу, распространенная среди мусульман, служит оправданием лености и бездеятельности. В этом отношении также представления об Исламе сочетали истину с ложью. Ислам выступает против монашеского образа жизни, и если безбрачие и встречалось среди мусульман, то в нем не видели никакой особенной доблести. Большинство прочих форм аскетизма, однако, одобрялось. Пост в месяц Рамадан является большим испытанием стойкости и до сих пор практикуется населением стран, где преобладает мусульманство.

Этот аспект представлений об Исламе подразумевал, что христиане не предаются своим страстям. Действительно, христианский идеал выражался в моногамном браке длиною в жизнь, что касается половой близости, то она, по общему мнению, даже в браке не считалась большой добродетелью - человеческие средства воспроизводства существуют для продолжения рода, а отнюдь не для наслаждения. Далее мы остановимся на этом подробнее.

г) Мухаммад как антихрист.
Некоторым европейским исследователям Ислама мало было заявления, что в Коране много лжи, а Мухаммад вовсе не пророк. Петр Достопочтенный принял идею некоторых византийских теологов, что Ислам - христианская ересь. Он утверждал, что Ислам еще хуже ереси и что мусульман следует приравнять к язычникам. Основой христианских воззрений по этому поводу служило следующее рассуждение: поскольку Мухаммад, не будучи пророком, все-таки основал новую религию, значит, он откровенно поощрял зло; следовательно, он является либо орудием, либо посланцем дьявола. Таким образом, Ислам оказывался абсолютно противоположным Христианству.

Контрастирующий образ Европы

Вот таковы четыре основных аспекта искаженного образа Ислама, сформировавшегося в Европе между XII и XIV вв., от которых неотделимы соответствующие аспекты контрастирующего образа католического Христианства. Поскольку жители Западной Европы думали о себе именно так, этот подразумеваемый образ можно назвать образом Западной Европы. Христианство считалось абсолютной религией, привлекавшей к себе людской разум. Это была мирная религия, обращавшая людей в свою веру убеждением, религия аскетизма, умерщвлявшая все плотские побуждения. Этот образ, возможно нигде не декларировался в таком виде, но он подспудно присутствовал в образе Ислама.

Возможность дать систематическое и рациональное представление о христианской вере была всесторонне продемонстрирована мыслителями XII - XIV вв.,в особенности Фомой Аквинским, хотя возможно, что своим современникам он не казался таким из ряда вон выходящим теологом, как нам. Интеллектуальная структура, разработанная Фомой Аквинским, завершала процесс, который протекал более ста лет. За это время арабская наука и философия дали Европе новую концепцию мира. Эта наука стимулировала существовавший и раньше интерес к практике, и из отвлеченных научных штудий выросла новая, более широкая космологическая и метафизическая система. Хотя теология не основывается прямо на космологии, человек долго не может терпеть разительное несоответствие между своей космологией и своими религиозными верованиями. Поэтому европейские теологи принялись приводить в соответствие христианскую доктрину и эту новую науку. Фома Аквинский, как и многие другие, воспринял все, чему учили арабы, особенно то, что сохраняло аристотелианские формы. Используя работы своих предшественников, он создал удивительно стройную систему взглядов, в которой гармонически сочетались философия и религиозная доктрина. Так, претензия христиан, что их вера взывает к человеческому разуму, была удовлетворена.
Следует подчеркнуть, что Фома Аквинский полностью сознавал значение существования Ислама у границ Христианства и содержащийся в этой ситуации вызов. Во второй главе Summa contra Gentiles он заявляет, что его целью было полностью выявить истину, проповедуемую католической верой. Он идет еще дальше, указывая, что если против иудеев и еретиков можно использовать доводы Библии, то в борьбе с мусульманами и язычниками нужно прибегать к научным доводам. Однако он считает, что научные доводы не могут доказать все христианские доктрины, хотя и способны продемонстрировать, например, существование и единство Бога. Что же касается тех христианских доктрин, которые превышают компетенцию научных доводов, таких, например, как догмат Троицы, то тут можно показать, что возражения против них не подтверждаются разумом. Таким образом, ясно, что цель труда - апологетическая защита христианской веры против возражений и критики, защита основанная на доводах натурфилософии без предположения, что противник принимает Библию. Следовательно, сама форма этого сочинения определена существованием Ислама как проблемы для Западной Европы. Христианство же представлено в нем как структура превосходящая не только Ислам, но и воззрения таких философов как Авиценна и Аверроэс.

Существенным представляется и то обстоятельство, что как философия томистов, так и более поздние европейские философские течения приписывают Аристотелю главенствующее положение. Классические науки никогда не умирали в Европе полностью - ведь латынь продолжала оставаться языком учености. В меньшей степени был известен греческий - в основном благодаря контактам с Византией. В XII в. были предприняты некоторые переводы Аристотеля и Платона непосредственно с греческого. Но наиболее влиятельной фигурой в философии того времени был Авиценна; новейшие исследования показывают, что роль его была еще более важной, чем до сих пор предполагалось, - возможно потому, что его учение было близко платоновскому направлению христианской философской мысли. XIII в. принес увеличение влияния Аристотеля, что в основном явилось следствием переводов сочинений Аверроэса, среди которых было несколько комментариев к сочинениям Аристотеля. Здесь мне хотелось бы отметить, что европейцев привлекали у Аристотеля не только специфические черты его философии, но также тот факт, что он принадлежал в какой-то смысле к собственно европейской традиции. Иными словами, предоставление Аристотелю главного места в философии и науке также следует рассматривать как один из аспектов стремления Европы противопоставить себя Исламу. Чисто негативный отход от Ислама - тем более, когда в арабской науке и философии было заимствовано так много, - был бы трудным без позитивного вклада. Таким позитивным вкладом было обращение к классическому (греческому и римскому) прошлому Европы.

Иллюстрацию одной из стадий процесса, в ходе которого Европа пыталась отгородиться от мусульманского мира и идентифицировать себя с классическим наследием дает Данте. Возможно, что некоторые основные концепции Божественной комедии почерпнуты в мусульманских источниках и что Данте сознавал, что Европа обязана арабским философам. Но примечательно, что в своем великом творении он проявляет относительное пренебрежение к Исламу, отличие от Ислама отмечено тем, что Мухаммад помещен в аду среди раскольников, но о нем говорится гораздо меньше чем об античном Улиссе. Вклад арабских философов удостоверяется присутствием Авиценны и Аверроэса в преддверии ада, но их там лишь двое, тогда как греков и римлян - добрая дюжина, и возглавляет семью философов Аристотель, учитель известый всем. Позитивная же часть сочинения вся пронизана отсылками к классике, и ведет Данте не кто иной, как Вергилий.

Следующую стадию этого процесса можно наблюдать уже во времена Ренессанса. Былое восхищение всем арабским сменилось отвращением. Итальянский ученый Пико делла Мирандола (1463-1494), который сам хорошо знал арабский, арамейский и древнееврейский, вначале одного из своих трудов говорит: Во имя неба, оставьте нам Пифагора, Платона и Аристотеля и забирайте своего Омара, своего Алкабитиуса, своего Абензоара, своего Абенрагеля!. В XIII - XIV вв. в университете в Саламанке (также как в Болонье, Оксфорде, Париже и Риме) существовала должность преподавателя арабского языка, но в 1532 г., когда ученый из Нидерландов поинтересовался в Саламанке преподаванием этого предмета, один известный испаней ответил ему: Какое тебе дело до этого варварского языка? Достаточно знать латынь и греческий. В молодости я был так же глуп, как и ты, и занимался арабским и древнееврейским, но я уже давно их забросил и всецело обратился к изучению греческого. Позволь и тебе пожелать того же.

Иное положение в мусульманском мире

Исходя из приведенных данных об искаженном образе Ислама, сложившемся в Европе и противопоставленном ему образе Христианства, базировавшемся на новой интеллектуальной основе, перейдем теперь к совершенно иной ситуации в мусульманском мире. Как я уже говорил исламоведа, обращающегося к средневековой истории Европы, прежде всего поражает мощь, размах движения Крестовых походов и то важное значение, которое приобретает в Европейской системе взглядов новое представление об Исламе. Этот неожиданный эффект вызывается прежде всего тем, что в мусульманском мире исследователь не встречается ни с чем похожим.

Если рассматривать Крестовые походы как серию войн между западным Христианством и мусульманским миром, естественно полагать, что они занимают одинаковое место в европейской и мусульманской истории, - но это далеко не так. Страны восточного Средиземноморья, которых на деле коснулись Крестовые походы, были в то время раздроблены между мелкими правителями, видевшими основную цель в том, чтобы удержать свое собственное положение и разбить своих местных соперников. У них не было причин объединяться против франков, а порой, некоторые из них заключали даже заключали с франками союзы против мусульман. Именно отсутствие единства среди мусульман позволило крестоносцам достигнуть определенных успехов. Основной мусульманской державой ко времени падения Иерусалима был Сельджукский султанат, под контролем которого находился Багдад и большинство восточномусульманских культурных центров. Но столицей султаната был Исфахан - город в шести неделях пути от театра военных действий. Естественно, что в Исфахане никто не беспокоился по поводу вторжения на сравнительно небольшой и такой далекой территории. Легко заметить, как мало значили Крестовые походы для великого мусульманского историка ибн Халдуна (ум. 1406). Единственным упоминанием о Крестовых походах в его пространном Введении в историю (Мукаддима) служат несколько абзацев о морском контроле над Средиземноморьем и две-три фразы о мечетях и священных зданиях в Иерусалиме. Словом, для большей части мусульманского мира Крестовые походы были ничуть не важнее, чем для Британии XIX в. стычки на северо-западной границе Индии, а на широкое общественное мнение они, возможно, оказали еще меньшее значение.

Неспособность понять эту разницу в значении Крестовых походов для Европы и мусульманского мира привела даже известных европейских историков к преувеличению влияния крестоносцев на жизнь мусульман. Например, утверждали, что крестоносцы привели к распаду Аббасидского халифата и отвлекли мусульман от должного сопротивления монголам.. Подобные утверждения весьма слабо обоснованы. Аббасиды практически не имели политической власти уже к 945 г., может быть воспрянув несколько после 1191 г., когда Салахаддин (Саладин), который как суннит признавал их, окончательно подавил Фатимидов в Каире. Что же касается сопротивления монголам, то ответственность ложится прежде всего на восточномусульманских правителей, которых Крестовые походы не затронули. Историки Европы говорят также о влиянии Крестовых походов на изменившееся отношение мусульман к христианам. Однако это представляется весьма сомнительным и могло происходить лишь временно и только в ограниченных областях, подвергшихся нашествию крестоносцев. Некоторые мусульманские вожди объявляли себя ведущими Джихад, т.е. ведущими священную войну, что, несомненно, увеличивало энтузиазм их сторонников. Но концепция Джихада была почтенного возраста и не находила широкого общественного отклика. У мусульман не возникло нового представления о Христианстве в результате Крестовых походов. В этом смысле они сохранили свой собственный образ Христианства, сформировавшийся во времена Мухаммада и поддерживавшей в них сознание собственного превосходства.

Значение встречи с Исламом для Европы

В ходе лекций, которые легли в основу данной книги, был кратко рассмотрен длительный исторический период, теперь остается сделать некоторые выводы о значении для Христианства этой встречи с Исламом.

Соприкосновение Западной Европы с мусульманской цивилизацией вызвало у европейцев многостороннее чувство собственной неполноценности. Мусульманская техника во многих отношениях превосходила европейскую, зажиточным мусульманам была доступна гораздо большая роскошь, но, вероятно, главное заключалось не в этом. Сначала непобедимость сарацин внушала страх, но затем норманские рыцари доказали, что равны им в военной доблести. Тем не менее, распространение власти мусульман устрашало. В начале XII в. европейцы полагали, что мир состоит из трех частей: Азии, Африки и Европы. Самая большая из них, Азия считалась почти целиком мусульманской, так же как и Африка, однако далеко не вся Европа была христианской. Таким образом получалось, что почти две трети мира принадлежит мусульманам. Всех христиан, вступивших в контакты с мусульманами, угнетала их непоколебимая уверенность в собственном превосходстве. Вообще чувства европейцев по отношению к мусульманам весьма напоминают чувства непривилегированных классов в крупном государстве. Подобно этим классам, европейцы обращались к религии как к средству утвердить свои позиции против господствующей группы, именно к тем двум ее формам, которые можно считать новыми разновидностями Христианства: к культу св. Иакова из Компостеллы и к Крестовым походам. Паломничество в Компостеллу и всеобщий энтузиазм, вызванный Крестовыми походами на Иерусалим, были сходными как близнецы, очагами народного религиозного движения.

Искажение образа Ислама было необходимо европейцам, чтобы компенсировать это чувство неполноценности. Один из основных вкладов в этот новый образ был внесен Петром Достопочтенным, заказавшим Толедский сборник и составившим одновременно с этим Свод мусульманских доктрин и Опровержение этих доктрин. Это произошло около середины XII в., когда освоение арабской науки и философии еще не продвинулось так далеко. Таким образом, европейская интеллектуальная зависимость от Ислама, возможно, мало связана с этим чувством неполноценности, хотя стоит напомнить, что два работавших для Петра Достопочтенного переводчика, Роберт Кеттонский и Херманн Далматийский, изучали астрономию, прежде чем он побудил их взяться за переводы. Следовательно, Петр Достопочтенный должен был сознавать, что новые знания исходят от сарацин, и, возможно, это подсознательно вызвало у него ощущение неполноценности по отношению к ним. Образ Ислама, созданный к тому времени христианскими учеными, позволил прочим христианам считать борьбу с мусульманами борьбой во имя света против тьмы. Мусульмане могли быть сильны - но теперь христиане были уверены в своем религиозном превосходстве.
Война света и тьмы - это звучит прекрасно, но теперь, после Фрейда люди понимают, что тьма, приписываемая врагам, это лишь проекция собственной тьмы, которую не желают признать. Так, искаженный образ Ислама следует рассматривать как проекцию как проекцию теневых сторон европейца. Преувеличенная сексуальность, приписываемая сарацинам, существовала и в Европе, но не соответствовала христианскому идеалу. Согласно христианским представлениям, сексуальность была плотской, а все плотское мешало душе, т. е. истинно человеку обрести вечную жизнь. По этим представлениям, монашеское целомудрие ставилось выше, чем жизнь в браке. Интересно было бы выяснить, не приходил ли на практике европеец, так восхвалявший на словах превосходство безбрачия, к сознанию того, развитие сексуальных возможностей открывает заманчивую перспективу?

Тот факт, что некоторые передовые личности подошли к пониманию того, как Ислам заместил в этих представлениях зло, содержащееся в самой Европе, свидетельствует о растущем самосознании европейского Христианства. Например, о Джоне Уайклифе, чья деятельность приходится на вторую половину XIV в., один современный ученый пишет:

Основные черты Ислама он считал столь же характерными для Западной церкви своего времени. Это не значит, что он был благосклонен к Исламу, совсем напротив. Отличительными чертами как Ислама, так и Западной церкви, по его мнению были гордыня, алчность, властолюбие и корыстолюбие, проповедь насилия и предпочтение слову Господню людского хитроумия. Эти отличительные черты были причиной разделения между самими христианами на Западе, они же положили границу между Западом и его окружением. (Souuthern, Western Views. P. 79).

Говоря о западной церкви в целом, Уайклиф даже употребляет выражение мы, Западные Магометы. Поскольку искаженный образ был так важен для жизни самой Европы, неудивительно, что он просуществовал века.

Если внимательно рассмотреть различные стороны средневекового противопоставления Христианства Исламу, становится ясно, что влияние Ислама на Западное Христианство было гораздо большим, чем это обычно представляют себе. Ислам не просто поделился с Западной Европой многими достижениями своей материальной культуры и техническими открытиями, он не только стимулировал развитие науки и философии в Европе, он подвел Европу к созданию нового представления о самой себе. Поскольку Европа выступала против Ислама, она приуменьшала сарацинское влияние и преувеличивала собственную зависимость от греческого и римского наследия. Зато теперь нам, сегодняшним жителям Западной Европы, которая близится к эпохе единого мира, важно исправить это искажение и признать полностью наш долг арабскому мусульманскому миру.