Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

старший научный сотрудник научно-исследовательского центра традиционной культуры ГНТУ «Кубанский казачий хор» (г. Краснодар)

ЛЕГЕНДЫ НЕКРАСОВСКИХ КАЗАКОВ (ПО МАТЕРИАЛАМ ЭТНОЛИНГВИСТИЧЕСКИХ ЭКСПЕДИЦИЙ ИСЭГИ ЮНЦ РАН 2010 Г.

Зудин А. И.,

Аспирант кафедры дореволюционной отечественной истории КубГУ,

Изучение устнопрозаического фольклора некрасовских казаков со времен Ф.В. Тумилевича не получило дальнейшего развития. Фундаментальные работы ростовского ученого, вышедшие к 60-м гг. ХХ в., являются на сегодняшний день единственным вкладом в эту область научного знания^[1]. В силу сложившихся обстоятельств идеологического порядка некоторые жанры устной прозы некрасовских казаков, прежде всего религиозного характера, выходили из орбиты исследовательского интереса Ф.В. Тумилевича, что являлось общей тенденцией для отечественной фольклористики того времени^[2]. К их числу относится жанр фольклорной легенды.

Цель данной статьи заключается в характеристике корпуса легендарных сюжетов, зафиксированных в общине некрасовцев, установлении их генезиса и выявлении параллелей с другими славянскими устными традициями.

В ходе этнолингвистических экспедиций ИСЭГИ ЮНЦ РАН 2010 г. в поселках Новокумский, Кумская Долина и Малосадовый Левокумского района Ставропольского края было записано более 90 легендарных нарративов от 16 респондентов, представителей некрасовской общины. Фиксация легенд в таком объеме — для современной славянской традиции явление уже достаточно редкое. Кроме того, легенды некрасовских казаков отличаются значительной вариативностью, что само по себе является замечательным для локальной монолитной группы.

При отборе и классификации материала мы исходили из традиционного понимания легенды как совокупности текстов, сформировавшихся под влиянием христианского вероучения и направленных на объяснение физического и духовно-нравственного устройства мира, его возникновения и развития. Отталкиваясь от существующих современных внутрижанровых классификаций фольклорной легенды^[3], мы выделили три основные группы: этиологические (объясняющие происхождение мира, природы, народов, животных, растений, а также некоторых элементов традиционной обрядности, календарных запретов и норм традиционного этикета), этические (о взаимоотношениях людей с Богом, святыми и об отношениях внутри социума) и эсхатологические (о «последних временах», Страшном суде и последующих судьбах человечества) легенды.

При этом следует согласиться с точкой зрения Е.Е. Левкиевской, согласно которой «реальный текст» не всегда совпадает с границами фольклорного жанра — понятия, зачастую применяемого к искусственно выделенному фрагменту текста^[4]. Это утверждение вполне применимо и к используемым в статье нарративам. Многие из них, обозначенные нами как легенды, скорее представляют собой «синкретическое явление» и не вполне вписываются в приведенные выше классификационные рамки. Помимо легендарных сюжетов они могут включать и другие типы текстов, как то: актуальные верования, запреты, обрядовые предписания, поверья, фрагменты духовных стихов, пересказы канонических библейских сюжетов. Сложности с определением жанровой принадлежности некоторых текстов возникают и в связи с тем, что они могут совмещать в себе признаки разных жанров. В качестве примера подобного межжанрового взаимодействия можно выделить т.н. легенды-предания, в которых в отличие от исторического предания акцент с исторической достоверности смещается в сторону чудесной событийности, и легенды-былички, где демонологический персонаж классической былички замещается христианским персонажем или чудесным явлением. К числу последних относятся и рассказы о посещении человеком того света^[5]. В дальнейшем эти наблюдения будут учтены при публикации полного корпуса некрасовских легенд, каждая из которых будет снабжена отдельным комментарием.

Легенды некрасовских казаков генетически связаны с восточнославянской традицией. Большинство сюжетов и мотивов имеют аналоги, ранее отмеченные в других региональных восточнославянских группах. Многие относятся к фонду общерусской и общеславянской классики. Некоторые из таких сюжетов, содержащие наиболее архаические мотивы, можно обнаружить лишь в сборниках дореволюционных материалов. В первую очередь это относится к мифологическим рассказам о мироустройстве, не связанным с библейским контекстом, согласно которым на краю света небо сходится с сушей и морем, где «бабы белье моют, скатывают и на край неба кладут» ^[6]. Идентичные мотивы ранее отмечались у украинцев Подолии и Полесья^[7], русских Тульской губернии^[8]. Согласно другому варианту, на краю света находятся ледяные двери, за которыми человека ждет неминуемая гибель^[9]. Отголоски древних общеславянских космогонических представлений содержатся и в сохранившихся в некрасовских легендах мотивах роста гор (камней) и их заклятия Богом^[10], по другой версии — апостолом^[11].

Соответствуют общеславянским представления некрасовских казаков о локализации и организации сакрального пространства. Представления о местонахождении ада и рая разнообразны, однако они соответствуют традиционному мировоззрению. Как рай, так и ад мыслятся на небе. Иногда с раем соотносится Иерусалим^[12], являющийся общехристианской святыней. От М.Е. Ялуплиной был записан наиболее архаичный вариант^[13], в котором рай и ад территориально не расчленены и границей между ними служит узенькая дорожка. Представления о рае отличаются большей абстрактностью, он воспринимается как местонахождение праведных душ. Иногда рай мыслится как церковь^[14] или как яблоневый сад^[15]. Картина ада в устных рассказах предстает более развернутой и складывается под влиянием церковной литературы, духовных стихов и лубочных картинок. С книжной традицией связан мотив огненной реки, являющейся границей между адом и раем, и огненного моста, ведущего через эту реку. При этом сама огненная река также понимается как ад^[16]. Судьей, определяющим посмертную участь души, выступает Михаил-архангел, переводящий через мост праведные души, а своеобразным исполнителем его воли — огненный бык (бык-третьяк), сбрасывающий в огненную реку грешников. Подобное описание ада входит в состав рассказов о посещении того света^[17]. Традиционно ад характеризуется как место вечной тьмы и вечных мук.

Представления о первых людях у некрасовцев связаны преимущественно с библейской историей. Однако был отмечен и фрагмент дуалистического мифа, включающий известные в славянской традиции мотивы творения человека из глины и неумелого подражания беса Богу^[18]: «Это спор был, это там написано, в Евангелии. Бог: “Я человека создам. Он будеть живой, побяжить”. А бес: “И я создам”. Бог с бесом разговаривають. Ну, етот сляпил, как говорится, человека. И етот сляпил такого же человека. Из глины етой. Вот “от земли взятый, в землю пойдеши”. Вот оно, как говорится. А Он яму, Бог, говорить: “Раз уж ты впярёд сляпил, скажи, няхай бяжить”. А он — сил-то нет. И так, и так. А Бог: “Гляди мой какой”. Взял, дунул — он у Няво побёг. Вот и человек дышит. А бес остался. “Я всё равно побядю”. ”Побядишь там, где Мене не будеть”» ^[19].

Рассказы об Адаме и Еве повторяют содержание соответствующего сюжета из Книги Бытия. Однако эти тексты не ограничиваются простым пересказом Библии, но получают типичное осмысление в фольклорном духе. Так, Адам и Ева могли избежать изгнания из рая, если бы раскаялись в своем грехе^[20]. В другом рассказе прародителем современного человечества выступает Ной, а точкой отсчета истории — Всемирный потоп: «Мы коления от Ноя, мы. Все вот. Наши все род. Все, кто живёть, все от Ноя. Ноево поколение мы…» ^[21] В очень редуцированной и интерпретированной в духе христианской этики форме предстает и общеславянская фольклорная версия эволюции человечества. Люди библейского времени мыслятся как благочестивые великаны-долгожители. Дальнейшие изменения человеческой природы: уменьшение роста и сокращение продолжительности жизни — связываются с постепенным вероотступничеством^[22].

К числу восточнославянской классики относятся и фольклорные версии библейских сюжетов о Каине и Авеле, Всемирном потопе, спасении Христа-младенца, крестных муках Спасителя, Воскресении Христовом.

С легендой о Каине и Авеле связано представление о пятнах на луне: «Стол там стоить, и они сидять. Спорють за приданое, кому больше достанется… Вы хорошо посмотрите, увидитя, как они сидять. Один с одной стороны, другой — с другой» ^[23]. Отмеченный у некрасовцев этиологический сюжет о предании тела Авеля земле восходит к книжному рассказу из Толковой Палеи^[24]. Каин совершает первые в истории человечества похороны по примеру воробьев, закапывавших мертвых птенцов: «Каин Авела убил. Ну а пятна — ето как его отражение. И ня знал, куда яво, не знал, как погребать в землю. И носить яво ды носить. А вон уже стал смярдить. “Ой, — говорит, — Господи, воняить!” Смотрить, а воробей открыл ямку и зарыл там сваво детеныша или там кого. И вон только наущился, что надо в землю погрябать, и стали людей-то погрябать» ^[25]. В книжной легенде похоронить Авеля Адама и Еву научили две горлицы: «…и повелением Божиим прилетеста две горлицы. И едина же се ею умре. Другая же ею ископавши яму и вложи в нее умершую и погребе. То видев Адам и Евва и погребоста Авеля и устависта си плачь»^[26]. По мнению И.Я. Порфирьева, источником данного апокрифического сюжета могла являться иудейская литература^[27].

Одной из наиболее разработанных в сюжетном плане следует признать легенду о Всемирном потопе, записанную в нескольких вариантах у некрасовских казаков. В основе ее лежит апокрифический рассказ, наиболее ранняя книжная версия которого датируется концом XIV в.^[28] Центральным мотивом этой легенды, отсутствующим в канонической Библии, является мотив дьявола в ковчеге. Встречаясь в фольклоре разных народов, он, однако, получил наибольшую разработку в восточнославянской традиции^[29]. Согласно книжной версии дьявол проникает в ковчег с женой Ноя вследствие произнесения его имени: «И тогда жена Ноя по наущению Дьявола не пошла в ковчег. Уже все собрались к Ною в ковчег, жена же Ноя не шла в ковчег. Ной же начал звать в ковчег: “Иди, окаянная, в ковчег, иди, обманщица!” Она же стояла, горюя о родных своих и ожидая слова дьявола. И сказал ей Ной: “Иди, дьявол, в ковчег!” Она же пошла в ковчег, и дьявол с нею же вошел в ковчег»^[30]. В некрасовском варианте дьявол проникает в ковчег сходным образом, вселившись в козу (согласно другому варианту — в осла (ише́ка)). Данный вариант является уникальным. Он, в свою очередь, включается в этнографический контекст и содержит мотивировку актуального верования: козья шкура как оберег от нечистой силы (даровника). «И вот он теперь… козу-то дьявол совсем боится» ^[31]. Видимое противоречие объясняется амбивалентностью образа козы, выступающей в народных представлениях «как ипостась нечистой силы и одновременно как оберег от нее»^[32].

Дальнейшие действия дьявола в ковчеге также получают отражение в нескольких вариантах сюжета: дьявол вселяется в крысу, которая прогрызает в ковчеге дыру^[33], в змею^[34], влетает в открытое окно ковчега и пытается его потопить^[35]. Спасителями ковчега выступают уж, заткнувший дыру и награжденный Богом оранжевыми отметинами^[36], змей^[37], рыба (таранка)^[38] или отроки, силой молитвы победившие дьявола^[39]. Ни один из этих вариантов не соответствует книжной легенде, где главными участниками коллизии выступают мышь и кошка^[40]. Некоторые являются уникальными: оппозиция «змея — рыба» не встречается в других славянских версиях, равно как и мотив спасения ковчега отроками. Эпизод, где главными участниками выступают мышь и уж, относится к общеславянской классике и, по мнению О.В. Беловой и В.Я. Петрухина, «несет в себе наибольший “мифологический” потенциал»^[41].

Обращает на себя внимание компилятивный вариант легенды о Потопе, записанный от М.З. Саничевой. Здесь сюжету о Потопе предшествует рассказ о странствующем Христе, который за гостеприимство вдовы решает спасти ее и ее дочерей, отведя в ковчег к Ною. Однако, нарушив запрет оборачиваться во время пути, вдова превратилась в каменный столп. Спасшиеся в ковчеге дочери вдовы вместе с сыновьями Ноя стали родоначальниками современного человечества. Подобные компилятивные тексты фиксировались ранее в зоне польско-литовско-белорусского пограничья и Угорской Руси. Чаще с сюжетом о Потопе объединялся рассказ о Лоте и его семье, спасшейся в ковчеге^[42]. Некрасовский сюжет о спасении вдовы является контаминацией ветхозаветного сюжета и популярного в народной среде мотива странствующего Господа.

Легенда о спасении Христа-младенца содержит этиологические сюжеты, распространенные в других восточнославянских зонах. В мотивах закапывания и откапывания Христа у некрасовцев фигурируют лошадь и свинья. Лошадь, съевшая (разгребавшая) сено, в котором был спрятан Христос-младенец, была проклята Богом, чем мотивируется запрет на употребление в пищу конины^[43]. По другой версии запрет распространяется только на употребление левой части лошади^[44]. Напротив, свинья, которая согласно некоторым вариантам легенды изначально была нечистым животным^[45], получает благословение от Господа, поскольку прикрыла сеном Христа, спрятав его от преследователей. Этим мотивируется обрядовое предписание разговляться свининой на Рождество (у всех респондентов) и Пасху^[46]. С этим сюжетом связаны представления о том, что Бог наделил свинью самым вкусным мясом и она не чувствует боли при убое^[47].

В событиях, связанных с распятием Христа, активное участие принимают воробьи. Данный сюжет также широко распространен у восточных славян. У некрасовцев они выступают пособниками евреев, приносившими гвозди для распятия^[48]. По другой версии воробьи издеваются над Христом, расклевывая Его раны^[49]. По этой причине воробьи были прокляты Богом и получили наименование жиды. Другим участником событий выступает муха, которая спасла Христа от гибели, прикрыв Его пупок: «И пупок-то, как гвоздём, не пригвоздили» ^[50]. Это событие осмысливается как одно из ключевых в истории, поскольку с ним связывается и спасение всего человечества: «Он не воскрес бы, и людей бы не было, дитё» ^[51]. Мотив мухи, спасшей Христа, известен также в Восточном Полесье^[52] и Архангельской области^[53].

Известен некрасовской традиции широко распространенный фольклорный сюжет о Воскресении Христовом. Фабула его разворачивается следующим образом. Христос воскресает, раздает еврейским детям крашеные яйца и отправляет их к родителям свидетельствовать о Его Воскресении, евреи на устроенном в честь распятия пиру не верят чуду, в подтверждение оживает приготовленная к пиру живность^[54]. В восточнославянской традиции данный сюжет имеет разнообразные вариации. С ним связана этиология обычая красить пасхальные яйца и пасхального приветствия «Христос воскресе!»^[55] Однако если в восточнославянских вариантах легенды в мотиве оживания участвуют как правило петух и рыба, то в некрасовском варианте эти животные не акцентированы.

Также у некрасовцев включены в библейский контекст легенды о происхождении нескольких растений, типологически близкие варианты которых известны другим восточнославянским группам^[56]. Зафиксировано два варианта этиологической легенды о табаке. В первом сюжет о табаке включен в состав легенды книжного (греческого) происхождения, попавшей в фольклорную среду, очевидно, из переводной литературы. Некрасовская легенда точно передает книжный сюжет, по которому после отсечения головы Иоанну Крестителю Иродову плясовицу постигла кара. Проезжая по замерзшему озеру, она проваливается под лед, в результате чего льдина отсекает ей голову, которая остается на поверхности, а тело уходит под воду^[57]. Табак вырастает из похороненной головы плясовицы^[58]. Другой вариант легенды представляет собой компиляцию двух сюжетов: библейского — об Иродиаде — и известного в старообрядческой среде — о происхождении табака из тела похороненной блудницы^[59].

Этиология растений находится в прямой связи с их качественными характеристиками. Табак как нечистое, греховное растение противопоставлен растениям, наделяемым апотропейными свойствами: васильку (возможно базилику) и тушканьим ушкам (возможно сильноопушенная разновидность горного шалфея, коровяк или чистец шерстистый (стахис византийский)). Василек произрастает из головы Иоанна Крестителя, тушканьи ушки приобретают внешнюю особенность — красные пятна на листьях — от крови Исуса Христа^[60].

Из небиблейских легенд, известных восточнославянской традиции, следует отметить этиологический сюжет о павлине и паве. Данная легенда содержит мотив превращения: муж с женой собираются к пасхальной службе. Жена успевает нарядить мужа, но не успевает сама. Оба превращаются в птиц: «он остался красивый, а она некрасивая осталась» ^[61]. Согласно другому варианту легенды, «она будто бы павлиниха павлина наряжала. Нарядила яво, а себе только головку украсила, и “Христос воскресе” запели, “Христос воскресе”, и она как не успела» ^[62].

Некоторые этиологические легенды обнаруживают параллелизм с сюжетами, отмеченными в южнославянской традиции или типичными для нее. Легенда об отделении воды от суши Христом, который продолжает упорядочивание мироустройства, аналогична легенде, отмеченной у болгар^[63]. В некрасовском варианте легенды помощниками Христа выступают апостолы Петр и Павел^[64]. Легенда о Млечном пути (у некрасовцев — Матвеева дорога) содержит мотив рассыпания соломы, также широко распространенный у южных славян, но отмеченный и в Полесье^[65]. Именование Млечного пути Матвеева дорога оригинально. Однако четкое объяснение происхождения такого названия у некрасовцев утрачено: «Ну, Матвей. Матвей, наверно, святой был. Он солому возил» ^[66]. Вероятно, оно связано с представлением о Млечном пути как дороге святых, также более характерным для южных славян^[67].

Необходимо поставить вопрос о времени возникновения этих параллелей: до ухода с Дона или в результате позднего этнокультурного взаимодействия. Контакты с южнославянским населением (болгарами) существовали у предков майносских некрасовцев, но ограничивались непродолжительным периодом их проживания в Подунавье на рубеже XVIII–XIX вв. В азиатской Турции некрасовцы преимущественно имели бытовые контакты с турками, греками и русскими-липованами. Если учитывать, что южнославянская традиция в целом относится к наиболее архаичным зонам, то можно сделать предположение о сохранении в некрасовской фольклорной традиции некогда общеславянских мотивов и сюжетов^[68]. Однако некоторые из них могли быть привнесены в некрасовскую устную традицию и благодаря внешнему влиянию. Например, легенда-предание об императоре Константине, отмеченная у болгар^[69], согласно которой турки изгнали греков с их земли и отобрали христианские святыни из-за непочтительного отношения тех (у некрасовцев — императора Константина^[70]) к вере. Возможно, ее появление было связано и с поздним влиянием церковнославянской книжности.

Эсхатологические легенды некрасовских казаков, которые завершают цикл рассказов фольклорной библейской истории, также соответствуют восточнославянской апокалипсической концепции и отличаются характерной для старообрядческой традиции разработанностью сюжетов. Обозначим эсхатологические мотивы, отмеченные в рассказах некрасовцев. В текстах о признаках конца света фиксируются следующие: мотивы железных птиц, железной паутины, восстания чад на родителей^[71], нарушения природных циклов (несвоевременные морозы и засуха), высыхание рек, бесплодие земли^[72]. События Страшного суда в некрасовских нарративах не излагаются в четкой последовательности. Так, мотив выгорания земли (в три колена^[73], в семь локтей^[74]) связывают как с началом, когда «мертвые позавидуют живым» ^[75], так и с концом Страшного суда^[76]. В других рассказах Страшный суд предваряет пришествие Ильи-пророка, который вступает в сражение с антихристом^[77]. Затем происходит восстание всех мертвых по трубному зову Михаила-архангела, и все человечество отправляется на восток
к месту суда^[78]. Далее происходит всеобщая молитва, после чего Христос отделяет праведников от грешников^[79], которые навечно остаются в аду.

Некрасовцам, как и некоторым другим старообрядческим группам, чуждо расхожее понятие «конец света»^[80]. Свет мыслится как широкая пространственная категория и в представлениях некрасовцев будет существовать вечно. С апокалипсисом связано представление об обновлении мира и человечества. Земля очищается огнем^[81], ее населяют праведники, которые наделяются бессмертием^[82] и дают начало новому человеческому роду: «Как с Адама нащалося» ^[83]. Поэтому для обозначения финальных событий земной истории респонденты употребляют понятия конец мира, последний конец. Представления некрасовцев об очищении земли и начале нового человеческого рода вполне соответствуют традиционному «народному представлению о цикличности как форме существования и развития бытия»^[84].

Значительную группу составляют легенды этического характера, в которых нашли отражение наиболее актуальные для народной среды категории христианской этики, как то: богатство — бедность, жадность — щедрость, грех — праведность, гордыня — милосердие. Данные категории составляют смысловой стержень сюжетов о христианских святых, странствующем Господе, праведниках и грешниках. Многие из них в некрасовской устной традиции представлены общерусскими классическими сюжетами. Это цикл легенд о cвятом Николе («Святой Никола и Касьян», «Святой Никола и вор» и др.), легенда о странствующем Господе, награждающем за гостеприимство бедняков и наказывающем за жадность богатых, легенда о праведном юноше, не знавшем молитв и благословленном Христом жить в неведении, легенды об Алексее человеке Божьем и Марии Египетской.

Особо следует рассмотреть ряд уникальных сюжетов, анализ которых, тем не менее, позволяет установить их генетическую связь с восточнославянской традицией. Большая часть из них относится к этиологическому корпусу.

Легенда о смешении языков. Обычно мотив смешения языков связывается с ветхозаветным сюжетом о строительстве Вавилонской башни. Однако в одном некрасовском нарративе данный мотив оказался включенным в сюжет из Деяний апостолов о схождении Святого Духа. Христос наделяет людей 70 языками: «На семьдесят языкох люди заговорили. Когда Он с собрания уходил, Исус Христос. Уже Он там своим умом всех определил своим языком» ^[85]. Здесь Исус Христос выступает в ипостаси Бога-отца, как творец миропорядка, что также характерно для народной славянской традиции.
Легенда о происхождении мусульманства^[86]. В этой легенде отразилось традиционное противопоставление своего и чужого. Мусульмане своеобразно исключаются из библейской родословной: «Будто тоже шёл, Моисей шёл, или кто шёл. И пузырь-то, пузырь… Ну, наверное от Бога был какой-то пузырь. Катился пузырь. И вон его как будто бы жезлом приколол етот пузырь, и они будто бы турки такие, мол, чупатые, лупатые. Мусульмане. И вот оттуда будто бы появилось мусульманство». Мотив происхождения из пузыря, возможно, является реминисценцией сюжета дуалистического мифа: Бог разрывает пузырь, в котором обретается черт (Сатанаил)^[87]. Отголосок данного мотива в некрасовской легенде (Бог / Моисей, бес / мусульмане (турки)) не является случайным и соответствует традиционным представлениям об иноверцах / инородцах как носителях демонической природы^[88].
Легенда о трех камнях, приплывших в Стамбул из «Папа-Рыму» ^[89]. Согласно этой легенде, из праздного любопытства людьми был расколот один из этих камней, из которого «чума пошла». Эпидемию удалось предотвратить, зарыв эти камни в землю.
По другому варианту этой легенды, записанному десятью годами ранее от того же респондента, из разбитого камня «вышли Чума и Мор»^[90]. Из контекста второго нарратива не совсем понятно, речь идет о происхождении болезни как таковой или о начавшейся эпидемии. Важно, однако, что в данном сюжете отразились общеславянские мифологические представления о камне как объекте, в который могут изгоняться и заключаться болезни или нечистая сила^[91].
Легенда о возникновении кадыка у мужчин^[92], относящаяся к разновидности антропологических легенд. Общеславянский мотив адамова яблока не был отмечен у некрасовцев. Происхождение данной мужской физической особенности связывается с ветхозаветным сюжетом об Аврааме и Исааке и объясняется как память о несостоявшемся жертвоприношении.
Легенда о происхождении вина^[93]. В ней отразились широко распространенные представления об инфернальной природе хмельных напитков. У некрасовцев изобретение вина связывается с ветхозаветным сюжетом о Содоме и Гоморре, а содомский грех (в качестве такого выступает инцест) осмысливается как следствие опьянения. По представлениям некрасовцев, употребление вина должно быть строго регламентировано и приурочено только к праздничным событиям. Данное предписание получает мотивировку в церковных книгах и новозаветном сюжете «Чудо в Кане Галилейской».
Легенда о Петровском посте, объясняющая происхождение обычая^[94]. В ней апостолы Петр и Павел предстают в качестве рыбаков, продающих улов рыбы. Плохая торговля в летнее время вынуждает их обратиться к Богу. По их просьбе Бог устанавливает пост.
Легенда-предание о святом павлине^[95]. Согласно этой легенде некогда казачки накануне Пасхи носили воду с лимана для заполнения резервуаров. В одном из них объявился павлин, который, поднявшись в небо, облетел кругом казачий поселок и скрылся в небесах. Это событие осмысливается как божественное знамение^[96]. С легендой связано поверье о том, что купающегося павлина можно увидеть на лимане утром накануне Пасхи^[97], в ночь на Чистый четверг^[98]. По другой версии это поверье также связывается с легендой о павлине и паве, опоздавших к пасхальной службе.
Качеством святости наделяется и рыба. Мотивировка такого представления содержится в ряде легендарных нарративов: «Бог-то ездил по морям-то. Он яё святил. Вот она и святая» ^[99]; «Потому что Бог рыбащил» ^[100]. Доминирующая христианская символика рыбы в некрасовской традиции, вероятно, обусловлена особенностями хозяйственных занятий казаков, среди которых рыболовство являлось основой их существования.
Легенда об Иуде Искариоте (Юде Скариотской)^[101]. Здесь образ Иуды включен в агиографическую легенду о Кирике и Улите. Иуда выступает в качестве мучителя святых. Этот анахронизм получает объяснение в нарративе: Иуда за предательство Христа обречен Богом на бессмертие. Попытки Иуды умертвить себя оборачиваются новым воскрешением. Данный сюжет представляет собой оригинальную реализацию широко известного мотива осужденного на вечные скитания грешника и обнаруживает типологическое сходство с легендами о вечном жиде^[102], хотя генетически вряд ли непосредственно с ними связан^[103]. Ср. также с отмеченной у терских казаков легендой о чуме, персонифицированной в образе блудницы, обреченной Господом на вечную жизнь в муках и скитаниях^[104].
Христос и Магомет «делят веру» ^[105]. Сюжет содержит мотив своеобразного обмена. Изначально Христом было принято обрезание, а Магометом крещение. В дальнейшем «Исус Христос ету (обрезанию) не пондравил, пошёл креститься. А Магомет — холодно, озяб, пошёл (обрезанию) получил. И разошлись». Во время этой встречи Магометом были определены и пищевые ограничения для мусульман: разрешение употреблять в пищу только один бок свиньи. Легенды об изначальной допустимости для мусульман употреблять свинину, но только одну сторону, известны в болгарской и сербской фольклорной традиции^[106].

Таким образом, в современной некрасовской традиции были отмечены практически все разновидности фольклорной легенды, включая редуцированные формы наиболее архаических дуалистических сюжетов. Из зафиксированных легенд преобладающими в количественном отношении являются этиологические сюжеты, включенные по большей части в библейский контекст; этические легенды, представленные широко распространенными сюжетами, частью восходящими к христианской агиографии, частью не связанными с книжной традицией (легенды о святом Николе, о странствующем Господе); эсхатологические рассказы, традиционно актуальные для старообрядческой среды. В отличие от таких жанров, как сказка или историческое предание, практически полностью утраченных, жанр фольклорной легенды представлен достаточно большим количеством сюжетов.

^[1] Русские народные сказки казаков-некрасовцев / Собраны Ф.В. Тумилевичем. Ростов н/Д, 1958. 270 с.; Тумилевич Ф.В. Сказки и предания казаков-некрасовцев. Ростов н/Д, 1961. 272 с. и др.

^[2] Путилов Б.Н. К спорам о границах предмета // Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура; In memoriam. СПб., 2003. С. 22.

^[3] Белова О.В. Легенда // Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н.И. Толстого. М., 2004. Т. 3. С. 90; Шеваренкова Ю.М. Исследования в области русской фольклорной легенды. Нижний Новгород, 2004. С. 24.

^[4] Левкиевская Е.Е. Прагматика мифологического текста // Славянский и балканский фольклор. Семантика и прагматика текста. М., 2006. С. 152.

^[5] Шеваренкова Ю.М. Исследование в области русской фольклорной легенды… С. 41–43.

^[6] Полевые материалы диалектологических и этнолингвистических экспедиций ИСЭГИ ЮНЦ РАН (далее — ПМДЭЭ ИСЭГИ ЮНЦ РАН). Информатор М.Е. Ялуплина, 1934 г.р., записана в пос. Новокумском Левокумского района Ставропольского края в мае 2010 г., собиратели Т.Ю. Власкина, А.И. Зудин.

^[7] Чубинский П.П. Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край, снаряженной Императорским русским географическим обществом. Юго-Западный отдел. СПб., 1872. Т. 1. С. 2, 37.

^[8] Колчин А. Верования крестьян Тульской губернии // Этнографическое обозрение. 1899. № 3. С. 2.

^[9] ПМДЭЭ ИСЭГИ ЮНЦ РАН. Информатор М.З. Саничева, 1935 г.р., записана в пос. Новокумском Левокумского района Ставропольского края в августе 2010 г., собиратель А.И. Зудин.

^[10] ПМДЭЭ ИСЭГИ ЮНЦ РАН. Информатор Е.К. Гулина, 1950 г.р., записана в пос. Новокумском Левокумского района Ставропольского края в мае 2010 г., собиратели Т.Ю. Власкина, А.И. Зудин.

^[11] ПМДЭЭ ИСЭГИ ЮНЦ РАН. Информатор И.А. Беликова, 1941 г.р., записана в пос. Новокумском Левокумского района Ставропольского края в августе 2010 г., собиратель А.И. Зудин.

^[12] Информатор Е.К. Гулина.

^[13] Морозов И.А., Толстой Н.И. Ад // Славянские древности… М., 1995. Т. 1. С. 93–94.

^[14] Информатор М.З. Саничева.

^[15] Информатор И.А. Беликова.

^[16] Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М., 1982. С. 144.

^[17] Информатор М.З. Саничева.

^[18] Веселовский А.Н. Дуалистические поверья о мироздании // Веселовский А.Н. Народные представления славян. М., 2006. С. 408–409.

^[19] ПМДЭЭ ИСЭГИ ЮНЦ РАН. Информатор Я.Ф. Пушечкин, 1933 г.р., записан в пос. Новокумском Левокумского района Краснодарского края в мае 2010 г., собиратель Т.Ю. Власкина.

^[20] Информатор Е.К. Гулина.

^[21] Информатор М.З. Саничева.

^[22] Информатор Е.К. Гулина.

^[23] Информатор Т.Т. Елисютикова, 1934 г.р., записана в пос. Новокумском Левокумского района Ставропольского края в мае 2010 г., собиратель Т.Ю. Власкина.

^[24] Белова О. В. Каин и Авель // Славянские древности… М., 1999. Т. 2. С. 436.

^[25] Информатор Е.К. Гулина.

^[26] Порфирьев И.А. Апокрифические сказания о ветхозаветных лицах и событиях по рукописям соловецкой библиотеки. СПб., 1877. С. 106.

^[27] Там же. С. 50.

^[28] Белова О.В., Петрухин В.Я. Фольклор и книжность. Миф и исторические реалии. М., 2008. С. 73.

^[29] Белова О.В., Петрухин В.Я. Фольклор и книжность… С. 74.

^[30] Апокрифы Древней Руси. СПб., 2002. С. 30.

^[31] Информатор Е.К. Гулина.

^[32] Белова О.В. Коза // Славянские древности… М., 1999. Т. 2. С. 522.

^[33] Информатор Е.К. Гулина.

^[34] Информатор М.Е. Ялуплина.

^[35] Информатор М.З. Саничева.

^[36] Информатор Е.К. Гулина.

^[37] Информатор Е.И. Бабаева, 1933 г.р., записана в пос. Новокумском Левокумского района Ставропольского края в августе 2012 г., собиратель Т.Ю. Власкина.

^[38] Информатор М.Е. Ялуплина.

^[39] Информатор М.З. Саничева.

^[40] Апокрифы Древней Руси… С. 30–31.

^[41] Белова О.В., Петрухин В.Я. Фольклор и книжность… С. 82.

^[42] Народная Библия»: Восточнославянские этиологические легенды / Сост. и ком. О.В. Беловой. М., 2004. С. 273.

^[43] ПМДЭЭ ИСЭГИ ЮНЦ РАН. Информаторы И.А. Беликова; А.А. Ялуплина, 1936 г.р., записана в пос. Малосадовом Левокумского района Ставропольского края в августе 2010 г., собиратель А.И. Зудин; и др.

^[44] Информатор Е.К. Гулина.

^[45] ПМДЭЭ ИСЭГИ ЮНЦ РАН. Информаторы Е.И. Бабаева; Ф.А. Гаврилушкин, 1937 г.р., М.Г. Гаврилушкина, 1940 г.р., записаны в пос. Новокумском Левокумского района Ставропольского края в августе 2010 г., собиратель Н.А. Власкина.

^[46] Информатор Е.К. Гулина.

^[47] Информатор М.З. Саничева.

^[48] Информаторы Е.К. Гулина, М.З. Саничева.

^[49] ПМДЭЭ ИСЭГИ ЮНЦ РАН. Информатор П.Ф. Беликова, 1948 г.р., записана в пос. Новокумском Левокумского района Ставропольского края в мае 2010 г., собиратель А.И. Зудин.

^[50] Информатор Е.К. Гулина.

^[51] Информатор Е.И. Бабаева.

^[52] «Народная Библия»… С. 80.

^[53] Мифологические рассказы и легенды Русского Севера / Сост. О.А. Черепанова. СПб., 1996. С. 71.

^[54] Информант М.З. Саничева.

^[55] «Народная Библия»… С. 521–524.

^[56] О широко распространенном мотиве появления растений из мертвого тела см.: Усачева В.В. Мифологические представления славян о происхождении растений // Славянский и балканский фольклор. Народная демонология. М., 2000. С. 259–303; Усачева В.В. Магия слова и действия в народной культуре славян. М., 2008. 368 с.; Колосова В.Б. Лексика и символика славянской народной ботаники. Этнолингвистический аспект. М., 2009. 352 с.

^[57] Веселовский А.Н. Легенды об Ироде и Иродиаде и их народные отражения // Веселовский А.Н. Народные представления славян. М., 2006. С. 550.

^[58] Информатор Т.Т. Елисютикова.

^[59] Информатор М.З. Саничева.

^[60] Информатор Е.И. Бабаева.

^[61] Информатор П.Ф. Беликова.

^[62] Информатор Е.К. Гулина.

^[63] Бадаланова Ф. Болгарская фольклорная Библия // Живая старина. 1999. № 2. С. 6.

^[64] Информатор М.З. Саничева.

^[65] «Народная Библия»… С. 129.

^[66] Информатор Е.К. Гулина.

^[67] «Народная Библия»… С. 129–130.

^[68] О балканских параллелях в других областях традиционной культуры некрасовских и донских казаков см.: Власкина Т.Ю. Культура материнства и детства у казаков-некрасовцев // Мир славян Северного Кавказа. Вып. 4. Краснодар, 2008. С. 137–152.

^[69] Белова О.В. Этиология греха: народная мораль в фольклорных легендах // Россия XXI. 2002. № 2. С. 175.

^[70] Информаторы Е.К. Гулина, Т.Т. Елисютикова.

^[71] Информатор Е.К. Гулина.

^[72] Информатор М.З. Саничева.

^[73] Информатор Е.К. Гулина.

^[74] Информатор М.Е. Ялуплина.

^[75] Информатор Е.К. Гулина.

^[76] Информатор М.Е. Ял

Воспользуйтесь поиском по сайту: