О современности и несвоевременности философии

Черняк Н.А.,

 к. филос. н., доц., Омгу

 

Э. Гуссерль, основоположник феноменологии, в одной из своих поздних работ с горечью замечал, что философия, едва освободившись от роли служанки богословия, в Новое время с готовностью приняла на себя роль служанки естествознания. В противоположность известной традиции, он считал, что этот статус является для философии унизительным, должен быть изжит и философия должна занять подобающее ей место госпожи наук. Э. Гуссерль, исповедовавший идеалы рациональности как формы организации знания и способа мышления, исходил из глубокого убеждения о научной природе философского знания. Ему казалось недостаточным отношение к философии как к мировоззрению или "метафизической беллетристике", стоящей вне строгих критериев научности. Философия мыслилась им не просто как наука, но как наука наук, дающая трансцендентальное обоснование всех частных научных дисциплин.

Однако, научность философии и научность собственно наук, с точки зрения немецкого философа, - это вещи совершенно разные. Философия должна следовать не нормам точных наук, а нормам собственной автономности и рациональности, логически предшествующим всякому позитивному знанию. Такими требованиями, организующими философскую мысль, согласно Гуссерлю, являлись беспредпосылочность, способом достижения которой объявлялось радикальное эпохе, чистота и самоосведомленность методических процедур, оставлявших за скобками всякие непроясненные и некритически усвоенные предпосылки.

Нужно отметить, что Гуссерлю удалось добиться выработки такой строгости этих норм, которая по формальным параметрам не уступала многим аксиоматически безупречным теориям. Собственно на теоретическую разработку методически точной, строго научной философии, каковой, по его мнению, была феноменология, и была направлена деятельность этого, пожалуй, последнего из великих рационалистов.

Однако грандиозный замысел - дать философии прочную почву научности и тем самым обеспечить ей должное место среди других наук - остался в определенной мере лишь замыслом. Еще в начале ХХ ст., в первых известных работах, Гуссерль с оптимизмом смотрит на будущее философии в перспективе тех преобразований, которые ей предстоит осуществить в связи с новейшими научными открытиями. "Я полагаю, что наше время - великое время. Его прочнейшей реальностью является наука; и, стало быть, философская наука есть то, что наиболее необходимо нашему времени"[1]. В этих словах выражается уверенность в торжество идеалов ХIХ ст. - разумности, гуманизма, прогресса - иллюзия, порожденная сногсшибательными научно-техническими и социальными достижениями предшествующего столетия.

Однако спустя двадцать лет интонации Гуссерля меняются. В "Кризисе европейских наук…" он пишет об опаснейшей из болезней, поразившей Европу - усталости. Кризис европейской духовной жизни, ставший очевидным накануне второй мировой войны, выразился в том, что наука оторвалась от жизненного мира; она исключила из сферы своего осмысления те вопросы, которые являются насущными для человека - вопросы о смысле или бессмысленности существования. Оказалось также, что и сам мир, созданный по образцу научной рациональности, несет в себе огромный дефицит гуманности. Как писал М. Хайдеггер, характеризуя науку как существенное явление нового времени, "в своей предметной сфере принуждающая сила науки уничтожила все вещи, как вещи, задолго до того, как она взорвала атомную бомбу"[2].

Что же касается философии, то она лишилась самого главного - духа радикализма философской самоответственности, и вместо того, чтобы притязать на универсальное знание, стала довольствоваться ролью логико-эпистемологического обслуживания позитивных наук. Доказательством этого служит распространение и повсеместное утверждение в европейской философской и научной среде рубежа ХIХ и ХХ вв. идей неокантианства и позитивизма. Следует отметить, что и теперь, спустя семьдесят лет после написания манифеста Гуссерля, многим хотелось бы видеть единственное предназначение философии и, следовательно, оправдание ее существования, лишь в этой вспомогательной функции. Стремясь отвечать требованиям времени, содержание которых диктовалось задачами и ценностями технической цивилизации, философия оказалась перед опасностью утраты собственной автономности, выражением которой является установка на свободное творчество и критицизм.

Однако трагические ноты, звучащие в последней работе Гуссерля, были вызваны не только незавидным положением философии - отклонением ее от насущных задач - это скорее внешнее проявление главной причины. Этой главной причиной кризиса, постигшего философию и науку, являлся кризис самой научности. Внутренние противоречия самой феноменологии - противоречие между заявленной претензией на абсолютную рациональность знания и иррационалистическими следствиями, вполне законно вытекающими из феноменологической установки, сделали невозможной или, по крайней мере, затруднительной "строгую научность философии". Э. Гуссерль времен "Кризиса..." был вынужден с горечью констатировать: "Философия как наука, как серьезная, аподиктически строгая наука - отоснившийся сон"[3].

М. Хайдеггер, ученик и последователь Э. Гуссерля, уже не связывает философию ни с какими идеалами научности и рациональности - ни с внутринаучными, ни с внутрифилософскими. Более того, он вообще отказывается выводить существо философии из сравнения ее с наукой или какой-то другой формой знания. Философия есть нечто самостоятельное, последнее и в этом смысле - вне сравнения. Если смотреть на нее с позиций современной естественнонаучной и технической рациональности, то в известном смысле она (философия) становится, по словам немецкого мыслителя, излишней. Философия не отвечает характеру требований того знания, которое могло быть использовано в практической деятельности, она не целесообразна, не эффективна с точки зрения оптимизации целей и средств их достижения. К тому же философия озабочивается вопросами, которые зачастую оказываются "неудобными" - эти вопросы проходят сквозь время, т. е. не являются "актуальными", социально-значимыми вопросами дня. Философия спрашивает о вечном, предельном и, следовательно, напоминает о бренности человеческого существования и, возможно, тщетности человеческих усилий. Она трудноангажируема политическими и социально-практическими предприятиями и в этом смысле "несвоевременна". "Философия всегда несвоевременна по своей сущности, ибо она принадлежит к тем редким явлениям, судьба которых в том и состоит, что они не могут встретить непосредственный отклик"[4]. Так писал М.Хайдеггер. Одиночество, уединение, отшельничество - удел многих значительных философов, правда, не их забвение.

Вместе с тем следует отметить, что в отечественной философской среде наблюдается явное оживление - регулярно проходят конгрессы, конференции, симпозиумы и это, кажется, свидетельствует об обратном тому, о чем говорили Гуссерль и Хайдеггер. Даже ведущие ученые страны, представители точных, конкретных наук, говорят о философском буме, о возрастании влияния философии на развитие науки, сферы образования, культуры в целом. Как сказал ректор МГУ им. М.В. Ломоносова проф. В.А. Садовничий в приветственном выступлении на IV Всероссийском философском конгрессе, "философия стала действительно публичным феноменом, одним из важнейших факторов общественной жизни…Философы уже не замкнуты в своем профессиональном сообществе: к их аргументам прислушиваются политики и широкие общественные круги"[5]. В докладе указываются и факторы, обусловившие возрастание влияния философии на различные сферы культуры - необходимость осмысления интеграционных процессов в науке, установления глубинной коммуникации, диалога культур и т.д.

Нельзя не согласиться с тем, что такие процессы действительно имеют место и нуждаются в продумывании, осмыслении, однако, возникает вопрос - насколько тесно они связаны с существом самой философии или наоборот, насколько существо философии находит свое выражение в этих глобальных трансформациях? - Это с одной стороны. С другой стороны, на том же IV философском конгрессе прозвучала и иная точка зрения - точка зрения о конце философии, свидетельством которого как раз и является оживление философствования и превращение философии в публичную сферу (см. докл. К.А. Свасьяна). Действительно, философия теперь откликается на всякие сколь-нибудь значительные и не очень значительные события в политической жизни (проблемы роста демократии в России, расширение прав человека и их гарантии, интеграция в мировое сообщество, противоречия глобализации и т.д.), культурного строительства (взаимодействие нравственных и религиозных ценностей, воспитание, образование, появление синтетических форм искусства и их влияние на массовую культуру и т.д.). Другими словами, сейчас трудно отыскать сферу общественной культурной жизни, которую философия обошла бы своим вниманием и по поводу которой она не высказалась бы современным супермодернистским дискурсом вроде того, который приводит в своем выступлении К.А. Свасьян ("текст - тело - симулякр - сексуальность - власть").

Может возникнуть вопрос: что плохого в этом? Может потому философия и делает промашку во времени ("всегда несвоевременна"), что отказывается принимать во внимание реалии дня, считаться с изменившимися обстоятельствами, обновленным строем мышления, чувствования и, соответственно, языка и будет оставаться таковой до тех пор, пока критически не переосмыслит свою позицию? И изучать греков, к которым обращались Гегель и Хайдеггер - не своевременно и не актуально? - Все это так и важны и нужны не только греки. И все-таки нужно заметить, что пытаясь приспособить философию к нуждам современности, мы бессознательно следуем той калькулирующей логике, посредством которой оцениваются технические, практические и даже научные достижения - по эффективности, целесообразности, результативности.

Философия - это безрассудство (М. Хайдеггер). Она не есть знание, которое может быть получено и сразу же использовано. Она, как замечает немецкий философ, не может непосредственно создавать формы действия и условия, которые вызовут исторические события, как полагал, например, ранний К. Маркс. И, следовательно, непосредственно воздействовать на мир и изменить его она едва ли может. И все же философия что-то делает с нами, если мы ею занимаемся. М. Хайдеггер приводит пример такого капитального воздействия философской мысли на интеллектуальный строй целой эпохи. В частности, вопрос "почему вообще есть сущее, а не наоборот, ничто?" предрешил судьбу всего западного мира и именно, начиная с ответов, которые давали еще досократовские философы и вплоть до наших дней.

Думается, что такое решающее воздействие философии на мыслительный строй и, более того, на всю историю западного мира стало возможным благодаря тому обстоятельству, что философия возникла именно как форма автономного, творческого существования, свободного от социально-практической ангажированности.

Э. Гуссерль с почти эмпирической точностью констатирует условия, с которыми связано оформление философского способа мышления в Древней Греции. Это - нацеленность на норму, образец (в философии Платона - эйдос, в атомистике Демокрита - атом и т.д.), что означало формирование теоретической установки, важнейшими параметрами которой являлись универсальность, критичность, решимость не принимать готовое мнение (doxa) без обсуждения. Благодаря теоретической позиции возникают особого рода образования - идеальные формы, ориентированные на лежащий в бесконечности нормативный образ (эйдос). И появление этих идеализаций означало революционизацию всех конечных форм, всей системы культурных образований. В этом процессе духовной трансформации по новому встал и вопрос об истине - не повседневной, укорененной в мифо-практическом толковании мира, но об истине самой по себе, об ее идеальности, т.е. норме ее самоосуществления. Как замечает Гуссерль, благодаря требованию подчинить всю эмпирию идеальным нормам, а именно, нормам безусловной истины, скоро происходят перемены во всей практике человеческого существования - она теперь должна удовлетворять нормам объективной истины, а не традиции или опыту повседневности [6].

Аристотель в своей "Метафизике" особо подчеркивает, что философия рождается не для того, чтобы реализовывать какие-либо задачи. Она начинается не с желания разрешить какие-либо трудности, но от удивления простейшему в вещах, которое по каким-то причинам случается. Занимаясь философией, мы не ищем каких-либо выгод. Следовательно, делает вывод Аристотель, среди прочих наук лишь одна философия является свободной, поскольку имеет цель в себе самой. Она состоит в созерцании истины ради истины. Аристотель признает, что все прочие науки в практическом плане более необходимы, чем философия, однако ни одну из них не ставит выше ее.

Выдающийся физик современности В. Гейзенберг, исследуя влияние древнегреческой философии на науку, сравнивает две известные концепции в объяснении мира - атомистическую теорию Демокрита и учение об эйдосах Платона. Проведенный им анализ поисков греками путей от "многого" к "единому", попыток сформулировать основополагающий принцип, из которого можно было бы понять все явления, показал, что заложенная в философии Платона идея о формах (эйдосах), определяющих материальные объекты, более близка современным научным представлениям о структурности мира, чем атомистическая концепция Демокрита. "Идеи фундаментальнее объектов" - пишет В. Гейнзенберг. Эти идеи (эйдосы) могут быть описаны математически, они попросту суть математические формы[7]. Вместе с такого рода конструированием Единого бытия устанавливается и соответствующий способ его понимания - строгое доказательство, требующее точного, логически замкнутого языка. Тем самым философия как бы задала не только размерность, масштаб мира, но и предпосылки его адекватного (теоретического) истолкования.

Об этом говорит и М.К. Мамардашвили. Онтологические утверждения о мире суть способы организации и одновременно структура нашего опыта. Философские категории это категории, которыми не описывается мир, а выявляются основания самой возможности наших рассуждений о нем. Иными словами, философия продумывает такие явления, которые оставаясь сами не ясными, никогда не будут ясны, но которые суть условия ясности всего остального[8]. Например, совесть или красота. Дать объяснение существованию того или другого невозможно: оно или есть, или его нет. Если есть, то эти явления становятся условиями нравственности или эстетического чувства. Так же обстоит дело со всеми интеллигибельными образованиями в философии. Сами по себе они не понятны, из опыта не выводимы и к нему не сводимы, но они организуют человеческую мысль и понимание мира вне зависимости от времени, исторической ситуации, социальной востребованности или невостребованности и тем самым держат пространство человеческого существования и мысли.

Вместе с тем сегодняшняя ситуация в науке и философии показывает, что современная мысль отказывается от свойственной прежней философии тенденции поиска первых принципов и оснований, считая их необязательными для понимания реальности и природы. Как отмечает А.-Т. Тыменецка, сегодня в общем и целом среди ученой общественности царит согласие в отношении того, что философия может быть ценной в определенной сфере познания, а именно, в прояснении понятий, аргументов и удовлетворении любопытства разума, однако, считается, что универсальные принципы, которые она генерирует, не приносят никаких решений для великих вопросов прошлого и настоящего, поскольку сами эти вопросы сегодня представляются устаревшими. "Столкнувшись с пульсирующим ритмом жизни, мы больше не ищем "абсолютных" оснований вещей"[8] - таков вывод автора. В определенной степени сейчас сама наука претендует на предоставление ответов на предельные вопросы, носящих мировоззренческий характер, а роль, которую она отводит философии, заключается в прояснении понятий для науки, а также в обеспечении конкретных прозрений и концепций для практического разрешения стоящих перед миром проблем. Заявленный наукой и сциентистски ориентированной философией в конце XIX в. и начале XX в. отказ от спекуляций означал вместе с тем и отказ от великих метафизических систем, занимающихся великими вопросами о последних основаниях, отказ от аристотелевского идеала философии как имеющей дело с метафизическими основаниями и посему являющейся царицей наук.

Однако в современной мысли великие вопросы все же возникают: можем ли мы достигнуть адекватного понимания реальности без обращения к ее последним основаниям? Можем ли мы получить эти основания из частных операций и выводов? Должны ли мы огульно отбросить философские принципы только на основании их кажущейся отдаленности от конкретной жизни и практики, т.е. на основании их "спекулятивного" происхождения? [9]. Дело в том, что само научное познание, сколь бы значимым для прогресса знания оно ни было, в своем понимании мира все-таки движется ощупью, без опоры на универсальные принципы, которые формулируются философией. И поэтому "прагматические победы" современной высокоточной, методически гарантированной науки фрагментарны, незавершенны и нуждаются в мировоззренческой и философской интерпретации. Сама наука такую интерпретацию дать не в состоянии. Как замечает Тыменецка А.-Т., именно настоящее положение вещей в науки и философии сегодня призывают к новой критике разума, критике, более радикальной, чем та, которую осуществили Декарт, Кант, Гуссерль. Способна ли современная мысль дать такую критику? Будет ли она успешной, а главное, услышанной теми, к кому она обращена? Насколько чувствительна сама наука к такой критике?

Известно, что философское знание не носит рецептурного характера. Оно не панацея от грядущих бед и катаклизмов, хотя и может предупреждать о них, и не оправдание опыта прошлого. К сожалению, даже когда философия говорит о животрепещущих проблемах современности, она мало кем бывает услышанной. Когда Э. Гуссерль в 1937 г. писал об самоответственности философов как "функционеров всего человечества", не многие были в состоянии отвечать этому требованию. Тем меньше тогда ставилась проблема ответственности науки перед человеком, ибо "насущными" в то время были совсем другие задачи. Вместе с тем каким-то непостижимым образом философия входит в человеческую жизнь и осуществляет свою работу, но не так, как наука, техника и массовая культура в целом. Ее результаты трудно фиксируемы, внешне не заметны, а зачастую просто не понятны. Но именно вследствие своей "излишности" или "несвоевременности" она способна приподняться над современностью, не замкнуться на задачах дня и открыть такие перспективы существования мира и его осмысления, которые не содержатся в известных, наличных формах. Или, говоря словами Э. Гуссерля, рано или поздно находится пара чудаков, подобных греческим, незаметная мыслительная работа которых кладет начало формированию новой установки и мотивации человеческого существования, а тем самым способствует преобразованию человеческой жизни в целом.

мышление феноменология гуссерль бытие

Список литературы

 

1.  Гуссерль Э. Философия как строгая наука // Логос. М., 1911. Кн.1. С. 55.

2. Heidegger M. Vorträge und Aufsätze, Pfullingen, 1954, S. 168.

3. Цит. По: Свасьян А.К. Феноменологическое познание. Пропедевтика и критика.- Ереван. Изд-во АН Арм. ССР, 1987. С. 178.

.   Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., 1991. С. 146.

.   Садовничий В.А. Знание и мудрость в глобализирующемся мире. //Вопросы философии. 2006, №2. С. 3.

.   Гуссерль Э. Логические исследования. Картезианские размышления. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Кризис европейского человечества и философии. Философия как строгая наука. - Мн.: "Харвест", М.: АСТ, 2000. С. 647.

.   Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М., 1987. С. 114.

.   Мамардашвили М. К. Философские чтения. С.-Пб., 2002. С. 102.

.   Тыменецка А.-Т. Феноменология отвечает на вызов прагматической проверки: мера. //Вопросы философии. 2005, №11. С. 146.

.   Там же. С. 147.

 

Аннотация

 

В статье продумываются вопросы, связанные с проблемой самоопределения философии: что она такое, для чего она, в каком отношении находится она к науке, в чем заключаются ее подлинные задачи? Автор считает неправомерным суживать роль философии и сводить ее лишь к прояснению понятий для науки, а также к тому, чтобы обеспечивать некоторые интуиции и концепции для практического разрешения научных проблем. Автор опирается на ту традицию в философии, которая была задана Платоном и Аристотелем, подхвачена Э. Гуссерлем, М. Хайдеггером и др. мыслителями современности и которая нацеливает ее на продумывание великих вопросов первоистоков всякого сущего и смысла бытия.

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: