Долгий разговор в Копакабане

Table of Contents

Хуан Ариас Пауло Коэльо: Исповедь паломника

Долгий разговор в Копакабане

Кто такой Пауло Коэльо

Глава I. Знаки

Глава II. Психиатрическая клиника, тюрьма и пытки

Глава III. Частная жизнь

Глава IV. Политика и этика

Глава V. Женское начало

Глава VI. Магия

Глава VII. Наркотики

Глава VIII. Обращение

Глава IX. Писатель

Глава X. Читатели

Глава XI. Паула, Ана и Мария

Об авторе

Annotation

Найдутся ли среди поклонников `Алхимика` и `Вероники`, `Воина света` и `Сеньориты Прим`, `Пятой горы` и `На берегу Рио-Пьедра` люди, которых не интересует воин и маг, этот удивительный человек — Пауло Коэльо? Наверное, есть люди, которым достаточно творения и совсем ничего не хочется знать о творце. И все же, все же... В чем тайна его успеха, почему он никого не оставляет равнодушным?

 

· Хуан Ариас

o Долгий разговор в Копакабане

o Кто такой Пауло Коэльо

o Глава I. Знаки

o Глава II. Психиатрическая клиника, тюрьма и пытки

o Глава III. Частная жизнь

o Глава IV. Политика и этика

o Глава V. Женское начало

o Глава VI. Магия

o Глава VII. Наркотики

o Глава VIII. Обращение

o Глава IX. Писатель

o Глава X. Читатели

o Глава XI. Паула, Ана и Мария

o Об авторе

 

Хуан Ариас
Пауло Коэльо: Исповедь паломника

«Все мы паломники, бредущие в поисках неизвестного»

Долгий разговор в Копакабане

Эти беседы-исповеди с Пауло Коэльо состоялись в Рио-де-Жанейро, в доме писателя с видом на дивной красоты пляжи Копакабаны. Было это в первых числах июля 1998 года, в самый разгар чемпионата мира по футболу во Франции. И беседы наши прерывались лишь для того, чтобы писатель мог посмотреть матчи, — он писал статьи о них для французской прессы.

Это были очень откровенные беседы. Коэльо впервые поведал о самых трагических событиях своей жизни: о блужданиях по наркотической пустыне, о черной магии, о психиатрической лечебнице, о тюрьме и пытках. Когда мы закончили, он сказал, что теперь не менее двадцати лет больше никому не будет рассказывать о своей жизни.

В наших разговорах участвовала моя добрая знакомая — бразильская писательница и поэтесса Розеана Мюррей. В первое время мы беседовали во второй половине дня, когда Коэльо возвращался со своей традиционной прогулки по пляжу, совершаемой им сразу после пробуждения. Дело в том, что писатель работает по ночам, ложится спать на рассвете, спит утром, а вторую половину дня посвящает разным встречам и просмотру бесчисленных писем, факсов и электронной почты, отвечает на телефонные звонки со всех концов света.

Наши беседы, проходившие в кабинете писателя, окна которого выходят на Копакабану, то и дело прерывались из-за постоянно поступавших сообщений. Нередко приходили и звуковые сообщения. Коэльо прислушивался и, в зависимости от того, о чем шла речь, или поднимался, чтобы ответить, или не реагировал. Один раз он сказал:

— Простите, я сейчас. Мне только что сообщили, что сейчас придет факс от Бориса Ельцина с приглашением посетить Москву.

Однажды он решил вскрыть при нас свою ежедневную корреспонденцию и обсудить ее с нами. Как правило, это письма от обычных людей, порой очень длинные, в которых они рассказывают, что чувствуют, читая его книги, просят о самых невообразимых вещах и открывают ему самое сокровенное, как доброму волшебнику. В тот день среди десятков других писем было и письмо от министра обороны Бразилии. Он писал, что прочел «Воина света».

— Так бывает редко, — заметил Коэльо. — Обычно известные люди не утруждают себя письмами, хотя при встрече признаются, что читают мои книги. Так сделал, например, Шимон Перес на форуме в Давосе, в Швейцарии, на встрече лучших умов мировой экономики — меня туда в этом году пригласили выступить.

Рассказывая о форуме в Давосе, на который из Бразилии были приглашены только Коэльо и президент республики Фернандо Энрике Кардозо, писатель потом скажет в этих беседах, что в наше время «настоящей магией» занимаются как раз экономисты и финансисты, а не скромные маги-профессионалы.

Пока спускались сумерки, залив Копакабана, на который мы любовались из окон, являл по очереди все оттенки синего. И Коэльо, отвечая на вопросы, нередко прибегал к образу моря. Он говорил по-испански, поскольку любит и хорошо знает этот язык. Автор «Алхимика» не терпит полутонов, он человек крайностей, человек очень страстный, привыкший к тому, что сам называет «хорошей битвой». Он всегда готов спорить, но из-за своей удивительной скромности никогда ни в чем не бывает уверен до конца, а потому умеет слушать других и не боится признавать свои ошибки.

Однажды нам пришлось на час прервать нашу беседу, так как приехала представительница бразильского издательства с профессиональным фотографом. Тот должен был сделать серию новых фотографий для рекламной кампании последнего романа Коэльо «Вероника решает умереть». Писатель попросил нас остаться, и мы присутствовали на этой съемке, которая увековечила его во множестве поз -даже босиком, сидящим со скрещенными ногами за компьютером. Судя по тому, с каким профессионализмом работал фотограф, было ясно, что эти снимки будут гораздо лучше всех предыдущих. Поэтому девушка из издательства спросила:

— А что нам делать с прежними фотографиями? Коэльо ответил:

— Можете отправить их в провинциальные газеты.

И тогда моя спутница, Розеана Мюррей, мягко упрекнула его:

— Пауло, ты хочешь поступить так же, как богатые страны поступают с нами, посылая нам залежалый товар.

Коэльо, ни секунды не сомневаясь, сказал:

— Ты права, Розеана, -и попросил, чтобы в провинциальные газеты тоже отправили новые фотографии, а старые не использовали бы вовсе.

День спустя я рассказал об этом случае теологу Леонардо Боффу, когда был у него в гостях в стоящем посреди леса Итайпава новом доме. Бофф всегда защищал Коэльо от нападок критики, полагая, что в нашем беспечном и бесчувственном мире писатель своими книгами пробуждает в людях духовность и любовь к тайне. Узнав о случае с фотографиями, Бофф сказал:

— Я всегда уважал людей, способных признавать свои ошибки. Это признак настоящего величия души. В последние дни наши беседы проходили поздно вечером. Коэльо, привыкший работать, когда все засыпают, чувствовал себя бодрым и свежим, говорил легко и увлеченно. Мы заканчивали только тогда, когда все, кроме него, начинали падать от усталости. Что до Коэльо, то он мог бы продолжать до рассвета. Писатель прерывал разговор лишь один раз за весь вечер, ровно в полночь. Для него этот момент имеет особое значение, так же как и шесть часов вечера, когда заходит солнце. В это время он всегда просит несколько секунд тишины для краткой молитвы.

В тех полуночных беседах, задушевных и нередко похожих на исповедь, иногда участвовали и другие люди. Жена писателя Кристина со всей свойственной ей деликатностью и тактом всегда спрашивала, можно ли ей остаться послушать. Как-то Коэльо сказал ей:

— А сейчас слушай внимательно, ты услышишь нечто такое, чего никогда еще не слышала. Я решил рассказать абсолютно все, обнажить свою душу. Пусть все знают, каким я был раньше и каков я сейчас, чтобы никто ничего не домысливал.

По вечерам мы беседовали в столовой, в противоположном конце дома. На столе всегда стояли блюда с закусками на испанский манер — с ветчиной и сыром, которые мы запивали прекрасным итальянским вином. Все располагало к доверию. Особенно — то, что никто из внешнего мира не прерывал нас, ведь в такие часы замолкают все телефоны, факсы и модемы. Дом наслаждался тишиной, которой лишен днем, — целый мир ни на минуту не оставляет в покое самого модного писателя нашего времени.

В одной из вечерних встреч участвовали три испанские студентки: сестры Паула и Ана и их подруга, Мария. Их родители работают в Рио-де-Жанейро в одной транснациональной корпорации. Девушки учатся в Мадриде, а на каникулы приезжают к родителям. Когда они узнали, что я собираюсь писать книгу о Пауло Коэльо, у них заблестели глаза. И каждая показала по книге писателя, которую читала в тот момент. Это были «Брида», «Пятая гора» и «На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала». Я прочел в глазах девушек, как сильно они мечтают познакомиться с Коэльо.

Писатель, очень внимательно относящийся к разного рода знакам, истолковал мою встречу с тремя студентками, читающими его книги в самолете, как предзнаменование успеха для нашего общего дела.

Разговор Коэльо со студентками был очень теплым, живым, раскованным, искренним. В нем участвовал и еще один совершенно особенный гость — Ма-уро Сальес, известный специалист по рекламе, интеллектуал и поэт. Этого очень уважаемого в Бразилии человека Пауло считает своим духовным отцом. У них есть традиция — вместе с женами встречать Новый год в тишине Лурдского грота. Сальес присутствовал на встрече Коэльо со студентками, сидел рядом с ними, записывал их слова и участвовал в беседе.

Писатель и маг Пауло Коэльо свято соблюдает многие ритуалы и не скрывает этого. Например, в ту ночь, когда он решился поведать нам о мрачных страницах своего прошлого — об опыте соприкосновения с черной магией и сатанинскими ритуалами, он погасил электрический свет и зажег восковые свечи.

— Так мне будет проще об этом говорить, — объяснил он. И рассказал все, так что мне почти не пришлось задавать вопросов. Казалось, он говорит сам с собой, бередя старые душевные раны.

Одним из самых волнующих был момент, когда, рассказывая о духовном опыте, который он пережил, побывав в немецком концлагере Дахау, Коэльо заплакал. Помолчав несколько минут, он сказал, чтобы избежать патетики:

— Наверное, я слишком много выпил.

А самым радостным был момент, когда его жена Кристина достала из-под стола белое птичье перо и отдала мужу: «Смотри, Пауло, что я нашла!» — и положила перо на стол.

Тот, сияя, взял жену за руку и взволнованно сказал: «Спасибо, Кристина!» Дело в том, что для Коэльо случайное появление белого птичьего пера предвещает рождение новой книги. А в тот момент мы как раз заканчивали эту книгу.

Он захотел, чтобы наши беседы закончились там же, где и начались: в его кабинете окнами на Копакабану, освещенном мягким зимним солнцем Рио. Я спросил, не считает ли он себя не только писателем, но и магом. Он ответил:

— Да, я маг, но не больше, чем любой другой человек, способный понимать скрытый язык вещей и угадывать с его помощью свою судьбу.

В этой книге я попытался сохранить непринужденный тон наших дружеских бесед с писателем. Порой в беседах звучала полемическая нотка, а когда возникала атмосфера какой-то особой задушевности, они становились похожи на исповедь. В знак доверия ко мне Коэльо не захотел проверять текст книги, возложив всю ответственность на меня. Поэтому любая ошибка, которая может в ней найтись, — это только моя вина.

От всего сердца благодарю Мауро Сальеса, человека, который ближе всех знает Пауло Коэльо, за моральную и информационную поддержку и за то великодушие, с которым он помогал мне лучше понять сложный и богатый внутренний мир бразильского писателя.

А нынешних и будущих читателей Коэльо я хотел бы уверить в том, что писатель все время помнит о вас. Всякий раз, высказывая какую-то мысль или открывая еще одну неизвестную сторону своей беспокойной, богатой событиями жизни, он обращался к вам. Именно вы — главные герои этой книги, и именно для вас она написана.

Кто такой Пауло Коэльо

Пауло Коэльо, один из самых читаемых в мире писателей, родился в Рио-де-Жанейро, в квартале Ботафого, 24 августа 1947 года под знаком Девы. Родился он — и в этом особый предмет его гордости — в тот же день, в тот же месяц и под тем же знаком, что и его литературный кумир, Хорхе Луис Борхес, только гораздо позже. Зная наизусть множество стихов Борхеса, совсем еще юный Коэльо решил познакомиться со своим кумиром лично, сел в автобус в Рио-де-Жанейро и за сорок восемь часов добрался до Буэнос-Айреса. Разыскать Борхеса было делом нелегким, но, наконец оказавшись с ним лицом к лицу, Коэльо лишился дара речи. Он взглянул на Борхеса и подумал: «Кумиры не разговаривают». И вернулся обратно в Рио.

Коэльо не отрицает, что следы увлечения Борхесом можно найти во всех его книгах, начиная с принесшего ему мировую известность «Алхимика». Именно гениальный аргентинский писатель заронил в душу беспокойного юноши желание стать писателем, тогда как его отец, инженер Педро Кейма ди Соуза, прочил сына в адвокаты. Нежелание повиноваться отцу обернется для Коэльо заточением в психиатрической клинике.

Пауло появился на свет в результате тяжелых родов, и потому его мать, Аижия Арарипе Коэльо, глубоко религиозная женщина, решила окрестить его еще в родильном доме. С раннего детства он мечтал стать актером, что совсем не радовало состоятельное и почтенное семейство. Учеба давалась мальчику не слишком легко. Любил он не только Борхеса, но и Генри Миллера, и наступил момент, когда он всерьез увлекся театром. Родители, видя, что сын не делает больших успехов в учебе, в конце концов отдали его в иезуитский колледж-интернат Святого Игнатия Лойолы в Рио-де-Жанейро. Это было суровое место. Там он научился дисциплине, но потерял веру. А вот интерес к литературе Пауло, к счастью, не утратил: в колледже он получит свою первую литературную премию.

Коэльо всегда был нонконформистом, с головой погружался во все неизведанное, а потому пробовал на себе как все хорошее, так и все плохое, что только случалось на его пути. Когда в самый разгар событий 68-го года заявили о себе хиппи и левые политические движения, будущий писатель всерьез заинтересовался Марксом и Энгельсом, любил Че Гевару. Он стал участвовать в уличных демонстрациях и политических кампаниях. Как настоящий представитель поколения «детей-цветов», Коэльо поддерживает все прогрес-систские движения.

Тогда же он пережил кризис атеизма и отправился на поиски нового духовного опыта, не пренебрегая наркотиками и галлюциногенами, обращался к сектам и магии, по следам Карлоса Кастанеды объехал всю Латинскую Америку.

Прислушавшись наконец к советам отца, он поступил на юридический факультет университета Рио-де-Жанейро, но вскоре бросил учебу, чтобы полностью отдаться своему новому увлечению — театру. На деньги, заработанные актерским трудом, сбежавший из психиатрической клиники Коэльо уехал в Соединенные Штаты. Когда деньги закончились, ему помогали тамошние хиппи.

Тяга к писательству не ослабевает, и Коэльо пробует себя в журналистике. Он основал нонконформистский журнал под названием «2001». Вышло всего два номера, но журнал сыграл очень важную роль в судьбе будущего писателя, ведь благодаря одной из статей он познакомился с музыкальным продюсером Раулем Сейшасом. Коэльо напишет сотни текстов для его песен. Это был первый настоящий успех. Сейшас выступал во всем мире, и Коэльо столько заработал на текстах, что смог купить себе пять квартир. Кроме того, он сотрудничал с газетой «О Глобо». В 1974 году он опубликовал свою первую книгу, посвященную роли театра в воспитании.

Тогда же Коэльо пережил и страшные времена увлечения черной магией по примеру Алистера Кроули. В этой книге-исповеди Коэльо подробно рассказывает об этом — самом мучительном — этапе своей жизни. Едва он наконец вырвался из цепей черной магии, которая влекла его к пропасти, как ему на долю выпало самое тяжелое испытание: похищение и пытки от рук полувоенной группировки во времена военной диктатуры.

Ему почти чудом удалось выжить, несмотря на жестокие пытки, и уйти живым из рук похитителей. Он решил навсегда порвать с наркотиками и черной магией и вернуться к нормальной жизни. В те времена Пауло начал работать с несколькими звукозаписывающими фирмами. Но в 1976 году в нем снова проснулась тяга к писательству, и в качестве корреспондента нескольких бразильских журналов Коэльо отправился в Англию. Там он решил написать историю своей жизни и посвятил этому целый год. Но незадолго до возвращения в Бразилию писатель забыл рукопись в каком-то лондонском пабе, так что автобиография осталась неопубликованной.

После трех неудачных браков в 1981 году Коэльо встретился с женщиной, с которой счастливо живет до сих пор. Это была художница Кристина Ойтисика. Именно с ней он позже разделит славу всемирно известного писателя. Но страсть к путешествиям в поисках своего жизненного предназначения не покинет Коэльо и после женитьбы. На заработанные деньги он отправится в шестимесячное кругосветное путешествие. И вот в Германии, во время экскурсии по концлагерю писателю суждено будет пережить своего рода духовное озарение, которое вернет ему католическую веру его предков. После этого вместе со своим духовным учителем Коэльо, подобно средневековым паломникам, за пятьдесят пять дней пешком дойдет по дороге Святого Иакова до Сантьяго-де-Компостела, где покоятся мощи апостола.

После паломничества в Сантьяго Коэльо опубликовал свой первый собственно литературный текст — «Дневник мага». За ним последовали другие книги: от «Алхимика» до недавно опубликованного романа «Вероника решает умереть». Благодаря им Коэльо стал одним из десяти самых продаваемых в мире авторов, писателем, вызывающим бурные споры, жгучую ненависть и безграничную любовь, писателем, который с улыбкой и уверенностью в себе продолжает выполнять свою миссию -будить в мужчинах и женщинах утраченный вкус к тайне и волшебству, спасает от тоски и бессилия в скучном и механистическом обществе конца тысячелетия.

Коэльо говорит, что ему хватит денег на три инкарнации. Он зарабатывает столько, что решил каждый год жертвовать по четыреста тысяч долларов из своих авторских гонораров в фонд, который носит его имя и которым управляет его жена Кристина. Этот фонд помогает беспризорным детям в самых жалких трущобах Рио, самым беззащитным старикам. Он спонсирует переводы бразильских классиков на другие языки, исследования по палеонтологии столь любимой им Бразилии, которую Коэльо считает самой удивительной страной в мире. Ибо в ней — как он говорит — нет разделения на мирское и священное и никто не стесняется верить в духовное начало.

Глава I. Знаки

«Знак — это алфавит, который придумываешь, чтобы общаться с душой мира».

 

Пауло Коэльо — больше чем писатель. Большинство литературных критиков этого так и не поняли. Он необыкновенно разносторонний человек и может считаться символом нашего времени. Его книги не просто вымысел, иначе вокруг них не кипели бы такие страсти и у него не было бы столько убежденных сторонников. Потому и его отношения с читателями совсем иные, чем у обычных писателей.

Я смог убедиться в этом в Рио-де-Жанейро, в культурном центре Бразильского банка. Коэльо пригласили участвовать в читательской конференции, он читал там фрагменты своей книги «Пятая гора» и отвечал на вопросы читателей. Так вот, это культурное мероприятие превратилось помимо чьей-либо воли в нечто вроде сеанса групповой психотерапии. Вопросы полагалось задавать письменно, но все правила были нарушены, люди вставали с мест, чтобы напрямую обратиться к нему, на глазах у всех рассказать, как та или иная его книга полностью изменила их жизнь. Они хотели знать о нем все. Они обнимали его со слезами на глазах, когда подходили за автографом, а сама раздача автографов продолжалась несколько часов и сопровождалась разными удивительными событиями, причиной которых стало само его присутствие.

Для Коэльо смысл его жизни сейчас состоит в писательстве, он боролся за это всю свою жизнь и добился своего. Но это писатель, любящий погружаться в самую гущу жизни, внимательно изучать ее, читать секретные знаки мира — знаки, которые, словно зашифрованные послания, посылает нам мир.

С одного такого знака и начались наши беседы в Рио-де-Жанейро. Первая встреча была назначена на два часа дня, а условились мы о ней за шесть месяцев. Когда я пришел к Коэльо в его дом на пляже Копака-бана, привратник сообщил мне, что писатель еще не вернулся со своей утренней прогулки по пляжу. Еще он рассказал, что во время таких прогулок Коэльо пьет кокосовое молоко и здоровается с прохожими, а те узнают его и подходят поговорить.

Я решил подождать в баре напротив его дома. Коэльо опоздал на полчаса, он улыбался, но выглядел взволнованным. И, прежде чем я успел включить диктофон, он принялся рассказывать, что с ним только что случилось. Он счел это одним из тех знаков, которые заставляют человека задуматься о жизни.

Событие произвело на Коэльо такое впечатление, что он посвятил ему свою статью в воскресном номере газеты «О Глобо». Статья называлась «Человек, лежащий на земле», и я целиком привожу ее здесь:

"Первого июня в тринадцать часов пять минут на тротуаре возле пляжа Копакабана лежал человек лет пятидесяти. Проходя мимо, я бросил на него взгляд и пошел своей дорогой. Я шел в открытое кафе, где привык каждый день пить кокосовое молоко.

Как и всякий житель Рио, я уже сотни (или тысячи?) раз проходил мимо мужчин, женщин и детей, распростертых на земле. А как бывалый путешественник, я видел подобные сцены во всех странах, где мне только приходилось бывать, -от богатой Швеции до нищей Румынии. И во все времена года: и холодной зимой где-нибудь в Мадриде, Париже или Нью-Йорке, где люди живут возле метро, откуда тянется теплый воздух, и на обжигающей земле Ливана, среди разрушенных войной зданий. Люди, лежащие на земле, — пьяные, беспомощные, усталые -не новость ни для кого из нас.

Я выпил свое молоко. Мне надо было поскорее возвращаться: я договорился о встрече с Хуаном Ариасом из испанской газеты «Эль Пайс». По дороге домой я увидел, что мужчина все еще лежал на земле, под палящим солнцем, и все, кто проходил мимо, поступали как я: они смотрели и шли по своим делам.

Оказалось, — хотя я и не догадывался об этом, — что моя душа устала снова и снова видеть такие сцены. И когда я во второй раз проходил рядом с тем человеком, что-то, что было сильнее меня, заставило меня встать рядом с ним на колени, чтобы помочь ему подняться.

Человек не реагировал. Я повернул его голову и увидел возле висков следы крови. Что же делать? Случилось что-то серьезное? Я вытер ему лицо своей футболкой. Похоже, ничего страшного.

В этот момент мужчина начал бормотать какие-то слова вроде: «Скажи им, чтобы не били меня». Хорошо, значит, он жив, надо поднять его и позвать полицию.

Я остановил первого, кто проходил мимо, и попросил помочь мне оттащить лежащего в тень, положить его между тротуаром и песчаным пляжем. Человек тут же остановился и стал помогать. Наверное, его душа тоже устала наблюдать такие сцены.

Уложив человека в тени, я направился домой. Я знал, что там недалеко полицейский участок и я смогу попросить о помощи. Но до этого мне попались два полицейских. «Возле такого-то дома лежит раненый, -сказал я. -Я положил его на песок, надо бы вызвать „скорую“». Полицейские сказали, что займутся этим. Что ж, я выполнил свой долг. Совершил доброе дело. Это дело теперь в руках других людей, ответственность лежала на них. Я подумал, что испанский журналист должен быть уже на подъезде к моему дому.

Я успел сделать всего несколько шагов, когда ко мне подошел иностранец и заговорил на ломаном португальском. «Я уже сказал полицейским об этом человеке, -сказал он мне, -но они ответили, что если он ничего не украл, то их это не касается».

Я не дал ему договорить. Я снова подошел к полицейским с полной уверенностью, что они узнают меня как человека, который часто выступает по телевидению и пишет в газетах. Я подошел к ним, думая, что известность решает все вопросы, но ошибся. «Вы что, представитель власти?» — спросил один из полицейских, видя, что я слишком настойчиво требую помощи. Они не имели ни малейшего понятия о том, кто я такой. «Нет, — ответил я, — но мы прямо сейчас разберемся с этим делом».

Я был плохо одет, на футболке остались следы крови, на мне были шорты из старых джинсов, и я весь вспотел. Для них я был обычным, безымянным человеком, лишенным какой-либо власти. С той только разницей, что мне надоело столько лет подряд видеть людей, лежащих на земле, и ничем не помогать им.

Это все изменило. Бывают моменты, когда страх теряет над тобой всякую власть. Наступает момент, когда твои глаза смотрят иначе, и все кругом понимают, что ты не шутишь. Полицейские пошли за мной и вызвали «скорую».

Вернувшись домой, я резюмировал для себя три урока, преподанные мне на этой прогулке:

а) все мы способны противостоять чему-то, пока сохраняем чистоту;

б) всегда найдется кто-то, кто скажет тебе: «Доведи до конца то, что начал».

И наконец:

в) все мы наделены властью, когда абсолютно уверены в том, что делаем.

 

Хуан Ариас — Знаки, вроде того события, которое ты пережил на пляже незадолго до начала нашего разговора, — постоянная тема твоих книг. Но как ты догадываешься, что речь идет о настоящем знаке? Так ведь можно начать видеть знаки во всем подряд...

Пауло Коэльо — Ты прав, если во всем видеть знаки, можно впасть в паранойю. Вот, например, сейчас на сумке твой подруги Розеаны я вижу вышитую розу, а здесь, на компьютере, у меня изображение святой Терезы из Лизье и еще одна роза. Можно было бы увидеть в этом совершенно конкретный знак, отсылающий к святой Терезе, но так нетрудно сойти с ума, потому что рядом лежит пачка сигарет «Гэлакси» и можно подумать, что надо говорить о галактиках. Знаки — нечто совсем другое.

— Тогда что такое знаки?

— Знаки — это особый язык, алфавит, который ты придумываешь для того, чтобы общаться с душой мира, или Универсумом, или с Богом; не важно, как ты это назовешь. Как и всякий алфавит, он индивидуален, ему можно научиться только на собственных ошибках, и это помогает избежать абсолютизации своего духовного опыта.

— Что ты имеешь в виду под абсолютизацией своего духовного опыта?

— Видишь ли, я думаю, что в ближайшие сто лет все человечество будет стремиться к духовности. Сейчас люди гораздо больше устремлены к этому, чем на протяжении всего уходящего века. Мы постепенно стали понимать, что религия не опиум для народа, — к тому же те, кто это придумал, скорее всего, никогда не пробовали опиума.

Но все дело в том, что, когда люди обращаются к религии, они погружаются в воды незнакомого моря. — А когда тонешь в море, которого не знаешь, нетрудно испугаться и ухватиться за первого встречного в надежде на помощь. Всем нам нужно поддерживать связь с другими людьми, ощущать сопричастность с душами других людей.

Но при этом нужно самостоятельно пройти свой путь, как в одиночку совершаешь паломничество в Сантьяго. Приходится идти вслепую, не зная, что встретится на пути, а ведь так хочется найти дорогу к себе, к своей судьбе. Подсказки приходят к нам при помощи богатого языка знаков — он позволяет почувствовать, что нужно делать, а что нет.

— А нет ли опасности, что знаки, которые говорят, что нужно делать, а что нет, собьют нас с верного пути? Как ты можешь быть уверен, что перед тобой настоящий знак?

— Дело в том, что поначалу мы почти ни во что не верим; потом нам кажется, что мы ошибаемся; позже начинаем во всем видеть знаки. И только под конец, когда один и тот же знак несколько раз неожиданно появляется у нас на пути, становится понятно, что это особый язык, который отсылает за пределы обычной действительности.

— Ты не мог бы привести пример из собственной жизни, когда какие-нибудь недавние события ты воспринял как знак?

— Я вам только что сказал, что вот тут у меня на компьютере стоит изображение святой Терезы из Лизье. Может показаться забавным, но мой интерес к этой французской святой, которая умерла совсем юной, возник именно таким образом. Я не имел к ней никакого отношения, но постепенно она стала все чаще появляться в моей жизни. Я прочел одну из ее книг, и первое впечатление было просто ужасным, она показалась мне несчастной истеричкой.

— Маленькое отступление. Первая французская книга, посвященная графологическому анализу почерка самых почитаемых святых, вызвала настоящий скандал. Оказалось, что если бы эти выдающиеся личности, которым поклоняются как святым, не посвятили себя религии, все они стали бы или знаменитыми преступниками, если речь идет о мужчинах, или знаменитыми проститутками, если речь идет о женщинах.

Графолог объяснил, что, если бы столь яркие личности не сублимировали свои страсти при помощи религии, они стали бы выдающимися убийцами или проститутками.

— Наверняка. И это относится не только к святым. Говорят, лучшие хирурги обязательно немного садисты, иначе они не смогли бы хорошо оперировать. А хороший психиатр должен быть чуточку сумасшедшим.

— А как насчет писателей?

(Пауло смеется и отвечает.)

— Думаю, что у нас, писателей, тоже что-то есть от преступников. Особенно это касается тех, кто пишет детективы.

— Вернемся к святой Терезе. Как все произошло?

— Это началось в прошлом году, за пару недель до того, как мы с тобой познакомились в Мадриде. Я ехал из Германии. Я тогда стал крестным отцом одного мальчика. Священник, который крестил ребенка, за ужином заговорил со мной о святой Терезе и дал мне ее книгу. Я оставил ее в гостинице, — знаешь, как неудобно в дороге таскаться с книжками, тем более если они тебе ни к чему. Но прежде чем проститься, я попросил его благословить меня перед долгой дорогой. Он отвел меня в укромное место и благословил. А потом сам встал на колени и сказал: «А теперь ты благослови меня». «Я?» -спросил я, ничего не понимая, ведь это священникам полагается благословлять простых людей, а не наоборот. Но он настоял, и я благословил его, чтобы не обидеть.

Тогда-то все и началось. Перед открытием книжной ярмарки ко мне подошел один человек (а я к тому времени уже выбросил подаренную священником книгу, не читая) со словами: «У меня для тебя послание от святой Терезы». Тут надо сделать отступление, чтобы сказать, что в моей жизни наступил такой момент, когда я верю всему. Если кто-то предложит: «Пойдем смотреть летающих лошадей», я пойду. Я в своей жизни повидал уже столько чудес, что, когда тот незнакомец сказал, что у него для меня послание от святой Терезы, я ему поверил.

 

— Но должно же было случиться что-то еще, чтобы ты увидел в этом знак, что эта святая сыграет важную роль в твоей жизни?

— Конечно. Потому что начиная с того момента со мной стали происходить вещи, которых я и представить себе не мог. Например, я узнал от своего отца — того самого, кто отправил меня в сумасшедший дом, когда я был совсем юным, — что моя мать всегда очень почитала эту святую. Сейчас мы снимаем фильм франко-канадско-американского производства о моих поездках по всему свету, так вот в Японии оператор сказал мне (а до этого мы никогда ни о чем таком не говорили): «Я сейчас снимаю фильм о святой Терезе — давай поговорим о ней. Я знаю, ты в нее не веришь, но все-таки...» А я ему: «Как это я не верю?!» Вот настоящие знаки. Я тебе рассказал всю историю целиком: сначала все отрицаешь, а потом знаки заявляют о себе при помощи совершенно особого языка, не оставляющего сомнений.

— А что будет, если ты ошибешься и пойдешь по ложному следу? Не может ли это сломать человеку жизнь?

— Это важный и деликатный вопрос. По-моему, опасность не в том, что можно ошибиться, последовав знаку, который в конечном счете окажется ложным. На мой взгляд, самая большая опасность, которая подстерегает человека в его духовных исканиях, — это гуру, духовные учителя, фундаментализм — все то, что я назвал абсолютизацией духовного опыта. Когда кто-то приходит и говорит: «Бог -это то или это, мой Бог сильнее твоего». Так начинаются войны. Единственный способ избежать всего этого — понять, что твой духовный поиск — это твоя личная ответственность и ее нельзя ни передать, ни перепоручить другим. Лучше ошибиться, следуя знакам, которые, по-твоему, ведут тебя, чем вверять свою судьбу другим людям. И я говорю не о религии, это очень важная сторона человеческой жизни.

— Что тогда для тебя значит религия?

— Для меня церковь -это группа людей, которые нашли общий способ поклоняться. Я сказал «поклоняться», а не подчиняться. Это совершенно разные вещи. Эта группа людей может поклоняться Будде, Аллаху, Господу Иисусу Христу — не важно. Важно то, что мы все вместе оказываемся сопричастны чуду, ощущаем себя единым целым, становимся более открытыми по отношению к жизни и понимаем, что мы в мире не одни и не изолированы друг от друга. Вот что значит для меня религия, а вовсе не набор правил и заповедей, навязанных кем-то извне.

— Но, если я не ошибаюсь, ты исповедуешь догматы католической церкви, в лоно которой ты вернулся после многих лет неверия...

— Догматы требуют долгого разговора. Человек принимает догмат только потому, что хочет этого, а не потому, что ему это кто-то навязывает. В детстве я повторял вместе со всеми, ничего не понимая, что Мария зачала во чреве своем без греха, что Иисус Христос — наш Господь, что Бог един в трех лицах. Потом я изучил всевозможные теологии: и консервативную, и теологию освобождения... Это всего лишь формы, они изменяются и эволюционируют. Но мне пятьдесят лет, а догматам — много веков. Как писал Юнг, догматы на первый взгляд настолько абсурдны, что яснее, чудеснее и гениальнее всего отражают человеческое мышление, поскольку находятся за пределами сознания.

Сегодня я принимаю догматы свободно и всем сердцем, какими бы абсурдными они ни казались. Не потому, что мне их навязывают, не потому, что меня к этому принуждают, как когда-то, а потому, что я стараюсь быть смиренным перед лицом чуда. В конце концов у каждой религии есть свои догматы, и в них отражена самая глубокая и самая сокровенная тайна. Мне это нравится, ведь то, чего я не понимаю разумом, совсем не обязательно должно быть неправдой. Тайна существует.

— Плохо только, что религии пытаются навязать нам свои догматы, запугивая вечными муками.

— Я насмотрелся на это в юности. Поэтому и оставил религию и стал атеистом. Меня убедили, что нет ничего хуже католицизма, что это всего лишь одна из сект. Поэтому мне пришлось проделать очень долгий путь, прежде чем вернуться к нему. Я не говорю, что католицизм лучше или хуже других религий, но в нем мои культурные корни, он у меня в крови. Я мог бы выбрать ислам или буддизм, или вообще ничего. Но почувствовал, что мне в жизни нужно что-то большее, чем атеизм, и выбрал католицизм как одну из форм соприкосновения с тайной, с таинством -вместе с людьми, которые верят так же, как и я. Это не имеет ничего общего со священником, который служит мессу. Догмат — нечто более глубокое, чем обряды, поиск тайны — это поиск великой свободы.

— А тебе не мешает то, что эти догматы, которые ты принимаешь как способ соединиться с божественным началом, были разработаны той же организацией, которая основала инквизицию? Направленную против тех, кто эти догмы не принимал?

— Да, и еще это церковь, которая до сих пор лишает женщину права на равных участвовать в религиозной жизни.

— И что эта организация столько раз злоупотребляла властью, связала столько умов...

— Мы в Латинской Америке очень пострадали от этого, да и вам в Испании тяжело пришлось, не так ли?

— И все это тебе не мешает...

— Нет, потому что я умею отделять сущность религии от поступков людей, которые могут быть хорошими или дурными и злоупотреблять религиозными идеями. Для меня церковь — это собрание людей, образующих живое тело со всей присущей ему нищетой и величием.

— Если я тебя правильно понял, тебя интересуют в религии таинства и единение с другими верующими?

— Да. Меня привлекают люди, которые верят в таинство, а не те, кто совершают обряды. Это могут быть и недостойные люди. Таинство выше церковнослужителей, его совершающих. В притче о добром самаритянине Христос порицает левита, который, не остановившись, прошел мимо раненого. А левит был верующим своего времени. Христос хвалит самаритянина, который помог раненому. А ведь самаритяне — своего рода атеисты того времени.

— По-твоему, всякий духовный поиск предполагает обращение к институту церкви?

— Нет. Наоборот, нужно быть очень осторожным, когда принимаешь ту или иную веру, чтобы никто не взял на себя твою ответствен

1234Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: