Надежда Дмитриевна Мусина-Пушкина

 

Как особая «легенда» в Сижно долгое время ходил сказ о могиле Мусиной-Пушкиной, в отношении которой публикой строились самые фантастические догадки. О ней рассказывали на уроках литературы и географии, о ней судачили в быту. Между тем, памятник Мусиной-Пушкиной не сохранился, и никто не может сегодня достоверно сказать о нем ничего дельного.

Сегодня сведения о Мусиной-Пушкиной собраны по крупицам, и проливают некоторый свет в этом вопросе.

Надежда Дмитриевна Мусина-Пушкина (урожд. Шишкова; 1829/1830 – 1855) – была дочерью нагинщинской помещицы – Дарьи Федоровны Шишковой (Сычевской). Отцом ее был – Дмитрий Ардалионович Шишков (? – 1840), офицер, участник штурма Измаила и коллежский асессор, получивший в приданое за женой небольшое имение Б. Сижно, именовавшееся в просторечье – Нагинщиной.

Дмитрий Ардалионович Шишков был братом поэта Александра Ардалионовича Шишкова (1799 – 1832), который был сослан, как и Лермонтов, за предосудительные стихи на Кавказ еще в 1818 г.

Братья Александр и Дмитрий, вместе еще с двумя единоутробными братьями Владимиром и Семеном, воспитывались в нежном возрасте в семье адмирала А.С. Шишкова (1754 – 1841), который был государственным и общественным деятелем, президентом Российской академии наук, поэтом, филологом, а так же – идеологом раннего русского консерватизма.

Адмирал имел вес в обществе и возможность обращаться с письмом к самому императору. Он деятельно помогал братьям и после совершеннолетия; в частности, Александр, очень недолго, Владимир и Дмитрий работали под его началом в его ведомстве.

А.А. Шишков в молодые еще годы сдружился с лицеистами Пушкиным и Кюхельбекером. Пушкин называл его «царскосельским товарищем», а он Пушкина звал – «товарищем детских лет и отчасти бурной юности».

Есть сведения о том, что во время опалы адмирала Шишкова, при правлении императора Александра I, Александр Семёнович проживал на Волге, в д. Низовке, куда приезжал к нему в гости племянник с другом – Пушкиным.

Жизнь свою Александр Ардалионович Шишков кончил трагически. В 1832 г. в Твери он был убит неким Черновым, получившим от Шишкова пощёчину за намёки по адресу его жены.

О поэте Александре Ардалионовиче Шишкове есть замечательная книга-исследование, изданная еще при советской власти в Грузии. Она называется «Друг Пушкина А.А. Шишков и его роман о Грузии». – Написал ее В.С. Шадури[1].

Надежда Дмитриевна окончила Смольный институт благородных девиц в 1842 (45?) г.[2] и вышла замуж за титулярного советника Леонида Ивановича Мусина-Пушкина (1819 – 1865)[3], сына Ивана Клавдиевича Мусина-Пушкина (1781 – 1822), генерал-майора, героя Отечественной войны 1812 г.

Брат Н.Д. Мусиной-Пушкиной – Шишков Ардалион Дмитриевич (1823 – 1895), полковник артиллерии, прожив долгую жизнь, скончался в Пятигорске и, очевидно, к име-нию родителей Б. Сижно отношения не имел[4]. Согласно издания «Сборник русского исторического общества» наследников у него не было». Примечательно, что отец их, Д.А. Шишков, умер в 1840 г. на Кавказе, в связи с чем жена его написала прошение с просьбой прекратить бракоразводный процесс. Об этом сообщается в книге Вано Шадури «Друг Пушкина А.А. Шишков и его роман о Грузии».

Н.Д. Мусина-Пушкина умерла, очевидно, в 1855 г. и была похоронена на храмовом погосте с. Сижно, недалеко от могилы о. Федора (Филимонова). О ней есть строки Дневника А.В. Дружинина, писателя и гдовского помещика, который был неравнодушен к Надежде Дмитриевне.

 

Из рукописи

А.В. Дружинин и Н.Д. Мусина-Пушкина» [5]

 

В Дневнике А.В. Дружинина особые записи были посвящены Надежде Дмитриевне Мусиной-Пушкиной, о которой сведения историков крайне скудны. При желании в записях можно увидеть неудачный дачный «роман», который придумал себе писатель^[6].

Знакомство А.В. Дружинина с Н.Д. Мусиной-Пушкиной произошло в доме Ф.Л. Трефорта, с семьей которого дружила семья Шишковых (18.07.1854). В тот летний день в имении Леонтьевское происходил праздник, на который съехались окрестные помещики. Н.Д. Мусина-Пушкина приятно поразила воображение писателя. Он сравнивает ее с другими красавицами Гдовского уезда. Он восхищен Ариадной Блок, и Софи Семевской, у которой к тому времени было уже трое детей^[7]. Он рассуждает напару с Трефуртом о дачном мезальянсе в отношении Н.Д. Мусиной-Пушкиной, который не мог произойти ни при каких обстоятельствах. – Жизнь – это не похождения Чернокнижникова.

…Вторая встреча А.В. Дружинина с Н.Д. Мусиной-Пушкиной произошла в доме Семевских в Щепце 10. – 11.08.1854 г. на сельском празднике. Писатель пробыл у Семевских до следующего дня и ретировался, несмотря на то, что ему предлагали остаться до Крестного хода 15.08.1854 г. Очевидно, того близкого общения, которое имело место при первой встрече в доме Трефурта, в доме Семевских уже не было. – Надежда Дмитриевна была осторожна, и ее, очевидно, предупредила об этом Софи Семевская – наперсница по Смольному институту.

 

 

А.В. Дружинин (1824 – 1864).

 

Александр Васильевич, молодой и очень увлекающийся человек, в данном случае мог навлечь на себя и на Надежду Дмитриевну ненужные толки и пересуды. – Уездный мирок помещика был тесен, а потому – любой слух приобретал в нем вид сенсации, которую усугубляли досужие языки.

С точки зрения творца – праздное времяпрепровождение в Щепце отняло бы у него минуты литературного труда, которые были дороже общения с помещиками. Их забавы не имели ничего общего с образом жизни А.В. Дружинина и с умственными его опытами на литературном поприще. Писатель к тому моменту уже «расписался», и не мог более, чем на день отлучаться от письменного стола. В этом заключалась система его работы в Марьинском, которую он сам установил себе. Сходные системы были у И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого и А.А. Фета. Они тоже отдали дань имению, где были созданы их гениальные по сути произведения. А как хорошо трудился в деревне Пушкин!

Н.Д. Мусина-Пушкина, видимо, не была обязательным человеком. – Она обещала всем быть на Успенском 1854 г. Крестном ходе в Доложске, но не приехала, сказавшись больной. Впоследствии писатель отметит в Дневнике, что она просто «лукавая дама». Кроме нее не были в Доложске Обольяниновы, Трефорт, Маслов и Н. Блок.

А.В. Дружинин, который, скрывать нечего, ждал Н.Д. Мусину-Пушкину, накануне праздника, в сам праздник, и в первой половине следующего дня принимал у себя в доме гостей. Среди них были Семевские, Сталь, Томсоны и Максимов. – Он отмечает, что ввиду нервного потрясения и любовных неудач ему постоянно необходимо быть с людьми, очевидно, чтобы отвлечься от горестных мыслей. – Чувство знакомое каждому.

17.08.1854 г. местное общество собралось на праздник у Блоков, Льва Александровича и Ариадны Александровны. – Писатель так же был там. Всем было весело.

18.08.1854 г. состоялся молебен уже в деревенской часовне Дружининых, после чего он сразу уехал к Максимову в Заянье. В Марьинском и господа, и крестьяне отмечали попраздненство Св. Успения, и это было доброй традицией, которую истово поддерживала мать писателя.

В последующие дни на страницах Дневника нередко появляется хандра и мысли о «безотрадном» уединении. 10 сентября он рассуждает о безнравственных романах Бернара, в которых присутствуют прелюбодеяние и обманутые мужья. – Романы эти не нравятся ему как прежде. Параллельно писатель выводит теорию волокитства за чужими женами (!), состоявшую из нескольких пунктов.

Запись 11.10.1854 г. сообщает о том, что лето было небезынтересно в части «изучения женских характеров». Особый вклад в писательскую «коллецию» внесла Н.Д. Мусина-Пушкина. Рядом с ней в записи стоит юная особа из немецкого пансиона Нарвы. – С ней писатель познакомился в дилижансе Нарва – С.-Петербург. По результатам беседы с ней написан рассказ «Пашинька», который будет напечатан в № 1 журнала «Отечественные записки» (1855).

Запись 31 декабря, завершающая 1854 г., повествуют о том, что в преддверии Нового года «таинственная незнакомка» подарила ему букет, и некая «лукавая дама» обманула ожидания его «в двух маскарадах». Имя дамы писатель раскроет в записи 19 января 1855 г.: «Океан чернокнижия у С-ских^[8]. … Упорство в делах любви. Сегодня четвертый маскарад. Н.Д. М<усина>-П<ушкина>«.

«Дела любви», – стало быть, Александр Васильевич влюбился! – Дальше – больше. – Становится ясной его фраза: «Из всех женщин сего мира чувствую я нечто к одной только...». – Никто кроме Н.Д. Мусиной-Пушкиной на роль увлечения 1855 г. не подходит.

(17.08.1854). «…Надежды Дмитриевны – увы! [в Доложске] – не было; по словам ее бабушки, она совсем собралась ехать и захворала. Oime! {Увы! (греч.)} где-то я ее опять увижу?

…Гости от нас уехали вчера после обеда, и так как я именно нахожусь в том положении, когда мне бывает нужно находиться с людьми во что бы ни стало, – то их пребыванием я весьма доволен. Нечего говорить о том, что [писательские] работы мои страдают.

(19.08.1854). «…я в жизнь свою столько тревожился понапрасну, что наконец выучился обуздывать свою мнительность и свое сердце, qui est des plus visionaires {которое слишком полно предчувствий (франц.).}».

(28.08. 1854). «Я недавно говорил, что j'ai un coeur visionnaire {у меня сердце мистическое (мечтательное, мнительное) (франц.).}».

(4.09.1854). «Настала осень, несомненная, печальная, водянистая осень, с ветром и неперестающим ненастьем. Я переселился в новое помещение, не столь просторное и щеголеватое, как мой рабочий флигель, но более теплое.

…Успех моих работ, чтение Шекспира утешают меня в настоящем довольно безотрадном и безобразном уединении».

(10.09.1854). «Вечер субботы, воскресенье и в особенности вечер воскресенья и понедельник до вечера были хорошими, светлыми днями. Только в такую скверную темную осень и в вечернюю непогоду знаешь, что значит соседи, и оттого зловредных мизантропов полезно было бы отправлять на осеннюю пору в деревню.

…Прочел «Ecueil» {«Подводный камень» (франц.).} Бернара; некоторые повести, особенно «Innocence d'un forcat» {«Невиновность каторжника» (франц.).} поразили меня неприятно. И, вообще, старого моего восторга к Бернару я уже в себе не нахожу. Мне даже кажутся (mirabile dictu!) {удивительно! (лат.).} несколько безнравственными все его вещи, основанные на надувании мужей и на прелюбодеянии. Стар ли я делаюсь, или действительно свет умнее умных людей и с его законами невозможно вести продолжительной и успешной борьбы? Впрочем, на этот счет я никогда не был полным жорж-сандистом, хотя пуританством никогда не отличался. Если нам нравится чужая жена (это по моей теории), то могут быть следующие казусы:

1) отчаянная страсть – тут нет ни препятствий, ни законов.

2) простое волокитство – вещь гадкая, трудная, многосложная, вредная для женщины, гибельная для всех. «Much Ado about Nothing».

3) волокитство при особенных условиях – например, если муж дает carte blanche {полную свободу (франц.).} своей жене или если и муж, и жена смотрят на все дело с философской точки зрения. Нечего и говорить, что тогда все дело становится дозволенною забавою, – однако забавою все-таки хлопотливою и очень связывающею человека.

Одним словом, я допускаю волокитство за чужой женою только или в случае неодолимой страсти (которая весьма редко на нас находит) или в случае, если, женщина по своему положению и понятиям готова на шалость. Склонять же ее к этому, изменять направление ее мыслей, делать марши и контрмарши с дурной целью может только или подлец, или фат, или человек нерасчетливый»[9].

(28.09.1854). «Вторая половина моей жизни открывается светлым осенним деньком…[10] Уже с 17-го числа я в городе, где все состоит благополучно и где я нашел своих донн и своих приятелей всех в вожделенном здравии. Со всем тем не могу сказать, чтобы эти полторы недели прошли особенно приятно или хотя шумливо, как проходили всегда мои первые недели по возвращении в город. Никуда меня особенно не тянет, никто меня особливо не интересует[11]. Большую часть времени я провожу у брата и часто там ночую, вечера посвящаю прелестным девам, без особенного, впрочем, азарта. В деревне я обленился на выезды, и оно простительно. Посмотрим, что будет далее; не все то хорошо, что блистательно начинается[12].

Не читаю ничего дельного, работать еще не принимался, – много брожу пешком, что мне теперь особенно полезно»[13].

(11.10.1854). «Вообще летние и осенние месяцы были мне не бесполезны по части изучения женских характеров. Очаровательная Н.Д. М<усина>-П<ушкина>, по всей вероятности, даст мне со временем пищу по этой части, сверх того, возвращаясь в Петербург, я случайно набрел на одну юную и привлекательную особу, о которой до сей минуты вспоминаю с удовольствием. Дело происходило в нарвском дилижансе, я сел в него с головной болью и не предугадывал ничего доброго, когда внезапно села рядом со мной свеженькая девушка лет 18, одетая чисто и небогато и говорившая хорошо по-немецки. Отвращение мое к немкам таково, что я с состраданием взирал на ее умненькое личико, с продолговатым носиком и щеками couleur de pomme {румяными, как яблоко (франц.).}. На переезде к первой станции мы вступили в разговор, и я узнал, что моя соседка русская, хотя живет в Нарве и воспитывалась в немецком пансионе. В короткое время девица рассказала мне многое о себе, о своих родных, о месте жительства и хотя, говоря по-русски, употребляла довольно мещанские обороты речи, но показала в себе нечто особенное, чистенькое, смелое и благородное. Мне кажется, она с своей осанкой и личиком d'un garcon d'une bonne maison {мальчика из хорошего дома (франц.).} отыгралась бы от десяти волокит. В карете ее знали многие, но она равно была любезна с приятелями и незнакомцами, сидела тихо, спала спокойно, одним словом, вела себя так, как может вести себя самая изящная, благовоспитанная и привычная к людям девочка. На ней был темненький салоп и белая шляпка, сделанная со вкусом, рука у ней была маленькая, белая и «без перчатки». Чтоб понять всю привлекательность этого врожденного изящества посреди небогатой обстановки, стоило сравнить девочку с ее визави – полной, богато одетой и пышно развитой веселой стерьвы немецкого происхождения, с изобилием браслетов на руках. Эта последняя приобрела мою ненависть и в течение дороги же была наказана за одну гадость, ею мне устроенную. Такова, одним словом, была нарвская девчоночка, о которой здесь идет речь, что я истинно от души при прощаньи пожелал ей всего лучшего в жизни и теперь благодарен ей за материал для будущих произведений фантазии»^[14].

(24.10.1854). «Все эти дни, кроме вчерашнего, терзаем я был некоторою скукою, причиненною мне давнишней моей болезнью – безлюдьем. Случались вечера, в которые я ровно не мог никуда ездить и не делал ничего. В строгом смысле слова, знакомых у меня много, но друзей или женщин, которые бы меня теперь интересовали, почти нет[15]. Честью уверяю всякого, что мои потребности невелики, я не ищу идеальных пиров и приключений, но какая-то злая судьба именно удаляет меня от того, что мне нужно. Ни в Петербурге, ни в Москве, ни в деревне, ни на Кавказе не отыскивал я тех семейств, к которым холостяки привязываются и прилепляются, не нашел я себе оазисов среди пустоты и до сих пор не имею дома, в который бы меня тянуло вечером[16]. Обзор множества друзей моих и даже женщин, которые мне нравились, ясно покажет мне, чего мне недостает и недоставало. Конечно, в ином виноват я сам. Во-первых, мой вкус слишком утончен, а во-вторых, я нахожусь в исключительном положении именно вследствие своей малой требовательности. Я хочу любить людей для них собственно и, не имея в виду никаких посторонних расчетов, поневоле становлюсь взыскательным. У меня нет начальников, стало быть, мои выгоды в покое, я не ищу связей, не лезу в чужой круг, между тем как все эти обстоятельства, питая самолюбие и расчеты петерб<ург>ского жителя, способствуют к его увеселению или, по крайней мере, развлечению. Я никогда не бываю утомлен службой или делами, потому отдыха для меня не существует. Но все-таки судьба зла ко мне: отчего из тысячи близких людей никто не подходит ко мне по жизни и требованиям, отчего во всякой связи отыскиваю я свое mais {но (франц.).}, от которого нет сил отделаться.

Думая обо всем этом, я решился увеселять сам себя философским способом и до новых, лучших дней сделаться, на один день в каждую неделю, туристом по Петербургу[17]. Начнем с будущего вторника и сообщим о результатах».

(24.12.1854). «Вечер перед Рождеством. … Из работ кончил повесть «Пашинька» и напечатал рассказец «Две встречи», доставивший мне отличный сюрприз[18].

(31.12.1854). «…вечером. Сижу с расстроенным желудком, вследствие многих похождений сего неистового времени, и принимаю капли; из этого, однако, не следует, чтоб я считал себя нездоровым. В виде поздравления с Новым годом получил я от таинственной незнакомки отличный букет, и, таким образом, сей для многих печальный 1854 год для меня оканчивается цветами. Опыт показал, что поэтам и художникам присылают букеты не кто иной, как старые девы с нежными сердцами и физиогномиями более или менее гнусными, впрочем для меня это все равно. Из всех женщин сего мира чувствую я нечто к одной только, и сия лукавая дама обманула мои ожидания в двух маскарадах, но сердце мое говорит, что наши дела еще не кончились[19]. Вообще, 1854 год был беднейшим по части привязанностей[20].

Что ждет меня и всех нас ровно через год, 31 дек<абря> 1855 года? Много ли еще бед наделают штуцера Минье и не прекратится ли убийство хорошего и славного народа? Не придется ли нам быть зрителями великих зрелищ и бранной эпохи? Сбережем ли мы всех друзей наших и самих себя? Не кончится ли вся эта кровавая история благополучным миром? Поймут ли люди, наконец, что на свете и без войны жить довольно трудно, а с войною для многих невыносимо? Но к чему ведут все умозрения? Поблагодарим бога за прошлое и станем доверчиво глядеть на будущее.

Конец 1854 года».

 

В следующем 1855 и в 1856 гг. в Дневнике записей о Н.Д. Мусиной-Пушкиной уже нет. Между тем, в г. Сланцы в 1960-е гг. было хорошо известно, что на храмовом пог. с. Сижно имелась могила какой-то Мусиной-Пушкиной. Учителя литературы рассказывали школьникам на уроках об известном представителе рода Мусиных-Пушкиных, который явил миру рукопись «Слова о полку Игореве». Эти рассказы повторялись и в устных сообщениях Е.Н. Петрова, местного краеведа.

К сожалению, никто из старших товарищей не удосужился списать надпись на памятнике Мусиной-Пушкиной, в связи с чем даты ее жизни и смерти сегодня остаются под вопросом. Да и какая это Мусина-Пушкина, где проживала, какое отношение имела к Гдовскому уезду, было тогда не известно. – Вопросов было много, лакун еще больше[21].

Некоторый свет на историческую загадку с. Сижно пролило письмо из Пушкинского дома, с которым я ознакомился в нач. 2000-х гг. Из него выяснилось имя-отчество Мусиной-Пушкиной, могила которой на храмовом погосте впоследствии была уничтожена:

«В одно из посещений Сланцевского ИКМ директор его Войнова Т.И. ознакомила меня с любопытным документом[22]. Это ответ из С.-Петербургского Пушкинского дома на запрос Лариной З.П. о могиле Н.Д. Мусиной-Пушкиной, находившейся, а сегодня снесенной, в пределах храмовой площадки погоста Сижно. К слову, это не единственный уничтоженный памятник. Прискорбно, что остатки намогильников ломали по указке священников. На их месте сегодня новые ограды и камни. Дух истории во многом исчез. Никакой фиксации захоронений краеведы прошлого не производили. Это непростительное упущение.

 

20 октября 1975 г.

Сланцы, ул. 1 мая,

д. 92, кв. 7

З.П. Лариной.

 

Уважаемый тов. Ларина

 

Отвечаем на Ваш вопрос о Надежде Дмитриевне Мусиной-Пушкиной. Потомком А.С. Пушкина она не является – на могильной плите написано, что она «урожденная Шишкова». Но и муж ее не был родственником поэта; они из одного рода: их общим предком был Григорий Александрович Пушка – родоначальник Пушкиных. Его правнук Михаил Тимофеевич по прозвищу Муса стал родоначальником Мусиных-Пушкиных. Его троюродный брат Иван Гаврилович – предок поэта – сохранил фамилию просто Пушкиных. Их потомки в 18-м и 19 вв. родными себя уже не считали. Но независимо от того – является ли Надежда Дмитриевна Мусина-Пушкина потомком Пушкина или нет – осквернение могилы умершего человека в любом случае непростительно.

 

С уважением

Хранитель Пушкинского фонда

Теребенин Р.Е.»

 

Одна из жительниц г. Сланцы, работавшая в 1950-е гг. в сиженском храме на специальном производстве, вспомнила существовавший на храмовом погосте памятник какой-то женщине, на котором была надпись о 2-х годах прожитой совместно жизни[23]. – Можно предположить, что это был памятник именно Н.Д. Мусиной-Пушкиной. – Родители ее, Шишковы[24], были прихожанами этого храма, а дядька А.М. Сычевский[25] устроил на престольный образ Арх. Михаила серебряную ризу.

В Дневнике А.В. Дружинина за 1855 г. записей о Н.Д. Мусиной-Пушкиной нет. В связи с этим можно предположить, что она умерла именно в этот год. Осенью 1855 г., уже непосредственно перед отъездом в дилижанс, А.В. Дружинин вдруг посещает в Щепце В.А. и С.А. Семевских, записей о которых в этом году в Дневнике лишь пара-строк. – Им было о чем поговорить, но их отношения, видимо, охладели. – Об этом – дальше.

Узнав, что ему было надо, он срочно засобирался в Нарву, дорога в которую проходит через пог. Сижно. Очевидно, А.В. Дружинина интересовало местонахождение могилы Н.Д. Мусиной-Пушкиной, дорогого ему человека. – Писатель мог ехать в этот пог. даже не заезжая в Марьинское, ибо от Щепца в Сижно существуе прямая дорога через Вейно и Выскатку – Только чрезвычайные обстоятельства заставили его посетить Семевских непосредственно перед отъездом.

Он, писавший в Дневнике все, что угодно и о ком угодно, обходит стороной самые важные факты[26]. – Находясь уже в С.-Петербурге, буквально по «свежим следам», он пишет о событиях, которые происходили в Щепце непосредственно перед отъездом в столицу: (27.10.1855). «Видел С.А. Семевскую, ее мужа…» (в городе), а «14-го числа обедал у В.А. С<емевского> (в Щепце – В.Б.). Жена его похудела и находится в интересном положении. Дети весьма милы. Сам хозяин в восторге от ополчения и жаждет быть ротным командиром^[27]. Услыхавши про эту каторгу, возблагодарил судьбу, спасшую меня от ополчения. Конец обеда прошел торопливо, ибо боялся опоздать в дилижанс», – в Нарву, перед которой надо было еще заехать на церковное кладбище в с. Сижно. – Это ок. 200 м от дороги Выскатка – Сижно – Поля.

В следующем году он даст хлесткое сообщение о В.А. Семевском: «Январь – начало мая 1856 г. … Арсеньич опаснее врага».

Чем насолил В.А. Семевский соседу, не известно, но он и его жена наверняка распутали «хитросплетения» отношений писателя с Н.Д. Мусиной-Пушкиной, которая не давала ему и малого шанса на общение, а в чем-то даже и обманула его ожидания. – Наступило томление духа, известное всем по состоянию безответной любви.

По женской привычке Надежда Дмитриевна наверняка не имела тайн от Софьи Семевской. Не исключено, что тайны эти в ее понимании носили характер фарса. – Женщины смеялись над автором, он же в простоте не улавливал иронии.

Некоторый свет на эксцессы, связанные с именем Арсеньича дает письмо А.Н. Обольянинова к А.В. Дружинину. – Из него становится известно, что В.А. Семевский за глаза, очевидно, давно и нелестно отзывался о деятельности А.В. Дружинина, а так же его брата, который в 1859 г. удачно женился. – Из бедного офицера, которого родовое имение было заложено, тот превратился в нувориша и очень богатого человека[28]. При этом его капитал многократно превышал состояние В.А. Семевского, дела которого в то время шли на спад.

Арсеньич, никогда толком не читавший, в 1870 г. вдруг взялся «редактировать» исторический (!) журнал[29], но дальше номинального редакторства не пошел. – Было от чего переживать: (27.11.1860). «Семевский … не советует подписываться на «Век», называя его пошлым журналом; потом выразил удивление, зачем, Григорий Васильевич покупает старинные вещи, не понимая в них ни на волос…»[30].

 

***

 

Н.Д. Мусина-Пушкина, урожденная Шишкова (1829/1830 – 1855) в 1842/1845 г. окончила Смольный институт, где училась и С.А. Шишкова, ее двоюродная сестра, которая вышла замуж за В.А. Семевского, владельца имения Щепец, Гдовского уезда С.-Петербургской губернии.

Софья Александровна и Надежда Дмитриевна Шишковы – дочери братьев Александра Ардалионовича и Дмитрия Ардалионовича Шишковых, военных, фактически – неимущих отцов. – В этой жизни они подчас чувствовали себя неуютно.

У Софьи к моменту поступления ее в Смольный институт не было родителей, и на свидания к ней приезжали, единственно, попечители, о действиях которых ничего практически не известно[31]. Между тем, попечителями посмертного собрания сочинений ее отца А.А. Шишкова были А.С. Пушкин, В.А. Поленов, В.И. Панаев и П.И. Соколов. – Они занимались перечислением средств за продажу книг отца на счет С.А. Шишковой. Кто-то из них посещал Смольный институт, чтобы передать деньги девочке и лицам на то уполномоченным.

Фактически Софью Шишкову могла посещать и тетка ее – Дарья Мартыновна Сычевская, мать Надежды Шишковой. – Это накладывало определенный отпечаток на ее мироощущение и характер.

Родители Н.Д. Мусиной-Пушкиной владели имением Б. Сижно (Нагинщина), в приходе храма во имя Арх. Михаила с. Сижно Архангельское. До них владельцем Б. Сижно был полковник А.М. Сычевский, брат матери[32]. Ему так же принадлежали дд. Куклина Гора, Юдино, Пустынка, Песвиц, Дворище, Савиновщина[33]. В 1838 г. у А.М. Сычевского было 378 чел. крепостных, непосредственно в поместном сельце 24 чел.[34] Епархиальным источником указывалось, что полковником А.М. Сычевским на храмовый престольный образ Арх. Михаила была пожертвована серебряная риза^[35].

Мать Н.Д. Мусиной-Пушкиной – Дарья Мартыновна Сычевская и отец – Дмитрий Ардалионович Шишков, в источниках того времени иногда записаны были под разными фамилиями. – Возможно, «нонсенс» этот подчеркивал владетельные отношения супругов[36].

Кроме того, известно, что Дмитрий Ардалионович умер в 1840 г., когда Надежде Дмитриевне было ок. 10 лет, причем, умер он на Кавказе, в связи с чем супруга его подала прошение об отмене бракоразводного процесса[37].

О его брате, писателе, известно, что у того тоже никогда не было состояния, и это всю жизнь накладывало отпечаток на его взрывной характер, чему сострадал друг его – А.С. Пушкин.

О «гнусном» безденежье пишет А.В. Дружинин. – У него во время учебы в Пажеском корпусе тоже никогда не было средств. – На фоне бездумных аристократов он чувствовал себя прескверно. Горькая обида на отсутствие денег сохранялась всегда. – Между тем, к началу редакторства в журнале «Библиотека для чтения» он достиг относительного благополучия, но сделал это с помощью титанического труда.

Когда появились первые деньги, он не преминет отметить это свое достижение в Дневнике. – Для него наступил праздник. – Он съездит в Европу, но скоро вернется в С.-Петербург и в Марьинское. – В Европе его никто не ждал и не знал. Там русские, единственно, проживали деньги, у кого они были. У писателя денег в достатке никогда не было, хотя гонорары XIX в. значительно отличались от гонораров сегодняшнего дня.

И тогда издатели «грабили» авторов второго плана. Об этом свидетельствуют отношения А.В. Дружинина с военным писателем А.М. Ливенцовым, который в благодарность за дружбу приезжал в Марьинское 2 раза.

У А.В. Дружинина деньги всегда были по счету. – Он отмечал в Дневнике каждый целковый, заработанный им, потраченный на тех же дам. Однажды, подводя итоги прожитому году, он приводит «вдруг» как бы отчет полученных и потраченных сумм в виде таблицы!

Отец Н.Д. Мусиной-Пушкиной после службы в армии и участия в военных походах, в частности, в Измаил, в отставке уже имел чин коллежского асессора. Он был сыном Ардалиона Семеновича Шишкова, бедного помещика д. Труфаново Тверской губернии, родным братом непутевого отца Софи Семевской, поэта и друга А.С. Пушкина – А.А. Шишкова. Во всех биографиях А.А. Шишкова утверждается, что сведений о его брате Д.А. Шишкове нигде нет. – Это не так[38].

Детские годы отца отчасти можно понять хотя бы на основе биографии брата, поэта, о котором сегодня становится известно, что он одно время намеревался в провинции наладить свое театральное дело, на что начальство наложило «табу». – Репутация этого «специалиста» в глазах власти была отвратительна[39].

Надежда Дмитриевна не была бедной невестой. – Мать ее владела родовым имением Б. Сижно и достаточным количеством душ, сравнимым с количеством душ тех же Дружининых. – На крестьянах зиждилось благополучие помещиков, которым жилось неплохо, если деньги, полученные от крепостных, расходовались разумно. Из особых записей А.В. Дружинина известно, что в среднем от одной крестьянской семьи Дружинины имели до 100 руб. в год, совокупно – ок. 3 – 4 – 5 тыс.

…

Иван Беляев, русский эмигрант, описывает летнее пребывание в имении Леонтьевское, которым владели Трефурты, а впоследствии – его родители. Д.А. Шишков общался с обитателями слц. Леонтьевское, о чем упоминается в Записках И.Т. Беляева: «Вот и круглая роща на высоком холме – это Сижна, где жили и умерли Шишковы»^[40].

 

В одном из источников в 1882 г. отмечен владелец д. Вербитово Н.Д. Шишков, возможно, другой брат Н.Д. Мусиной-Пушкиной^[41].

«В Материалах Главного выкупного учреждения Министерства Финансов 1862 – 1897 гг. упоминается Л.Л. Мусин-Пушкин, владелец дд. Куклина Гора и Пустынька, очевидно, сын Л.И. и Н.Д. Мусиных-Пушкиных»^[42]. В ЦГИА к тому же имеется дело «По прошению помещицы А.А. Мусиной-Пушкиной о взыскании с крестьян деревни Куклина Гора оброчной недоимки» (1870 – 1872)[43].

По источнику 1891 г. мызой Б. Сижно (Нагинщина, 264 десятин земли) владел уже некий В.Е. Линденблум, житель г. Нарвы^[44], а в 1899 г. уже Р.А. Буре, бюргер из той же Нарвы. От них, очевидно, и пошло заселение деревни эстонскими эмигрантами. В довоенную пору она уже считалась – эстонским поселением.

Сегодня в Нагинщине от былого имения ничего практически не осталось, за исключением нескольких старых деревьев. Имеется заросший пруд. В советский период сюда перенесли хозяйственное строение из Архангельского Сижно»[45].

 

[1] Вано Шадури. Друг Пушкина А.А. Шишков и его роман о Грузии. Тбилиси. 1951.

[2] Черепнин Н.П. Императорское Воспитательное общество благородных девиц. Тт. 1 – 3. СПБ. – Пг. 1914 – 1915.

[3] Л.И. Мусин-Пушкин проживал с супругой в С.-Петербурге по адресу – Свечной пер., 2.

[4] Новое время. № 6886.

[5] Будько ВИ. А.В. Дружинин в Гдовском уезде. Рукопись. 2014. Фрагмент.

[6] Натура сентиментальная до крайности, он всегда обращал пристальное внимание на женщин. Записей о них в Дневнике – много, но А.В. предпочитал не раскрывать инкогнито дам, если того требовали обстоятельства. К сожалению, дружиноведы всегда искали в его журнале только свидетельства о литературных его трудах: (29.01.1854). «В среду я обедал дома один и вечер провел у Сенковских, где дамы были как нельзя любезнее, и потом в маскараде. Это последнее увеселение прошло недурно, знакомых и масок оказывалось много, некоторые из сих последних меня интересовали, особенно одна маленькая дама с веером, в которой я подозреваю... но кого, не умею сказать».

[7] Всего – шестеро.

[8] Возможно, у Семевских.

[9] Себя писатель всегда причислял к людям искренним и честным.

[10] Интересное деление жизни на 2 половины: одна – жизнь в городе, вторая – жизнь в деревне.

[11] Хандра неизлечимая. Разочарование в прежнем образе жизни возрастает. Природный оптимизм канет в лету. Скоро наступят перерывы в ведении Дневника, а в 1856 г. он будет заброшен. Перспективы обрушила болезнь.

[12] Блистательно начиналось его новое знакомство с Н.Д. Мусиной-Пушкиной, общение с которой в С.-Петербурге стало проблемой.

[13] Прогулки – своеобразные лечебные процедуры. В случае нервного потрясения их прописывает любой доктор.

[14] «Встреча послужила темой для рассказа Д. «Пашинька» (ОЗ, 1855, № 1)». Примеч. составителей.

[15] Знаковые рассуждения о жизни, семье и женщинах: «…из тысячи близких людей никто не подходит ко мне по жизни и требованиям…».

[16] И.С. Тургенев годами был связан духовными узами с семейством певицы Полины Виардо.

[17] Путешествия – одна из систем релаксации, придуманная А.В. Дружининым. Сердечную тоску нередко лечат сменой мест и лиц. Милый образ замещается в сознании массой впечатлений.

[18] «Рассказ Пашинька ярко отображает опыты А.В. Дружинина «по части изучения женских характеров». Со времен повести «Полинька Сакс» в России его считали знатоком женской души. На практике было не так. – В С.-Петербурге он разменивался на контакты с дамами сомнительной репутации, что свидетельствует о болезненном комплексе в отношении женщин. Жениться А.В. Дружинин не собирался. – Для этого он был слишком занят литературой.

[19] Сердце писателя обмануло.

[20] Писатель, видимо, по итогам года считал свои «привязанности».

[21] Фамилия Мусиных-Пушкиных в исторических документах Гдовского уезда нигде не встречается.

[22] Будько В.И. Летние встречи в Гдовском уезде // Север Гдовщины. Псков. 2005. С. 276.

[23] По другим сведениям – на могиле Н.Д. Мусиной-Пушкиной имелась плита серого цвета.

[24] Отец Н.Д. Мусиной-Пушкиной уехал от семьи и умер на Кавказе в 1840 г., когда ей было ок. 10 лет.

[25] Сычевский А.М. полковник. РГИА. Третий департамент Сената. Ф. 1343 Оп. 51 Д. 458.

[26] А.В. Дружинин принципиально не упоминает в Дневнике о похоронах близких своих и знакомых: В.Г. Белинского (†1848), брата А.В. Дружинина (†1852), П.А. Федотова (†1852), П.П. Ждановича (†1853), Н.Д. Мусиной-Пушкиной (†1855).

[27] Гражданское ополчение формировалось в связи с Крымской войной. А.В. Дружинин, видимо, по состоянию здоровья от обязанности вступать в ополчение был освобожден.

[28] Г.В. Дружинин женился в 1850 г. Ему принадлежало промышленное производство на Урале.

[29] Ок. 7 лет В.А. Семевский, начиная с 1870 г., был номинальным редактором исторического журнала «Русская старина», который фактически возглавлял его троюродный брат М.И. Семевский.

[30] Письма к А.В. Дружинину (1850 – 1863). М. 1948.

[31] Отец С.А. Семевской А.А. Шишков был убит в Твери в 1832 г., а мать Е.Д. Шишкова (Текла Твардовская) умерла в 1834 г.

Родовод. Запись: 751752. http://ru.rodovid.org/wk/Запись:751752

[32] Сычевский А.М. полковник. РГИА. Третий департамент Сената. Ф. 1343 Оп. 51 Д. 458.

Описание С.-Петербургской губернии по уездам и станам. СПБ. 1838.

[33] Там же.

[34] Будько В.И. Намогильная плита в Сижно. Рукопись. 2009.

[35] Историко-статистические сведения о С.-Петербургской епархии. Выпуск Х. СПБ. 1885.

[36] Отец Надежды Дмитриевны был беден, и владельцем Нагинщины считался лишь номинально. У него кроме фамилии, наград, воинского звания и гражданского чина – ничего не было, если не считать пушки, которую он привез из дальнего похода.

В детстве он жил в примаках у богатых родственников, а потом и вовсе скитался с армией по России, где офицерство всегда отличалось безденежьем. В таких условиях он попал в полную материальную зависимость от супруги, что, очевидно, было отражено в разных фамилиях.

[37] Вано Шадури. Друг Пушкина А.А. Шишков и его роман о Грузии. Тбилиси. 1951.

[38] «После смерти Ардалиона бездетный Александр взял на воспитание его детей (племянников):

Дмитрия Ардалионовича Шишкова – о нём ничего не известно;

Александра Ардалионовича Шишкова (1799 – 1832), [который] женился на Тёкле (Екатерине) Дмитриевне Твардовской (умерла в 1834), дочери отставных польских войск поручика, с которой он обвенчался, похитив ее у родителей».

Родовод. Запись: 751752. // Интернет.

[39] Изыскания одного из краеведов, которым, безусловно, надо верить. Конкретно – в главе о С.А. Семевской.

[40] Беляев И.Т. Записки русского изгнанника. Часть первая. Журнал «Простор». № 4. 1996.

[41] РГИА. Ф. 577. Оп. 35. Ед. хр. 6194.

[42] РГИА. Ф. 577. Оп. 35. Ед. хр 5700 // gdovuezd.ru.

[43] ЦГИА. Ф. 190. Оп. 3. Д. 584.

[44] Материалы по статистике народного хозяйства в С.-Петербургской губернии. Выпуск ХIV. Частновладетельское хозяйство в

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: