Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Столыпинская аграрная реформа




В намерения Столыпина не входило ни восстановление абсолютизма, ни уничтожение народного представительства — он стремился лишь к установлению в России консервативной, но строго конституционной монархии. Его мечтой была могучая, централизованная империя, экономически здоровая и культурно развитая. "Вы хотите великих перемен, — сказал Столыпин, обращаясь к левому, наполовину социалистическому большинству II Думы, — а я хочу великую Россию". Именно эта утопическая мечта бросила страну в океан новых потрясений, ибо фатальная ошибка Столыпина заключалась в его непонимании реального положения России, когда высшее сословие, которое еще не сформировалось как единая сила, не могло стать посредником в отношениях между правящим меньшинством и трудящимися массами.

Правда, быстрое развитие городов и промышленности вело к тому, что городское "третье сословие" начинало играть определенную роль в социальной и экономической жизни страны.

В деревне же такой социальной страты не было. Выборы в I Думу показали, что крестьяне не способны были играть роль социально консервативного класса.

В то же время частная собственность дворян на землю практически изжила себя. Эта система стала настолько экономически неэффективной, что ее доля в общем производстве не составляла и 10 %. Хотели они того или нет, но и правительство и консерваторы были вынуждены, в конце концов, принять факт естественного упадка землевладельческого дворянства.

После роспуска I Думы решение земельной проблемы перешло в руки Столыпина. Столыпин имел твердые взгляды относительно общины, хуторов, отрубов и путей их насаждения, что составило стержень его аграрной программы. Кроме того, он был сторонником серьезных мер по распространению начального образования. Оказавшись во главе правительства, он затребовал из всех ведомств те первоочередные проекты, которые давно были разработаны, но лежали без движения. В итоге Столыпину удалось составить целостную программу умеренных преобразований. 24 августа 1906 г. правительство опубликовало декларацию, в которой пыталось оправдать свою политику массовых репрессий и возвещало о намерении провести важные социально-политические реформы. Подробнее преобразовательная программа была изложена Столыпиным во II Думе 6 марта 1907 года.

Некоторые мероприятия правительство начало проводить в спешном порядке, не дожидаясь созыва Думы. 27 августа 1906 г. был принят указ о передаче Крестьянскому банку для продажи крестьянам части государственных земель. 5 октября последовал указ об отмене некоторых ограничений крестьян в правах, чем были окончательно отменены подушная подать и круговая порука, сняты некоторые ограничения свободы передвижения крестьян и избрания ими места жительства, отменен закон против семейных разделов, сделана попытка уменьшить произвол земских начальников, расширены права крестьян на земских выборах. Указ 17 октября 1906 г. конкретизировал принятый в 1905 г. по инициативе Витте указ о свободе вероисповедания, определив права и обязанности старообрядческих и сектантских общин. Представители официальной церкви никогда не простили Столыпину того, что старообрядцы получили такой устав, в то время как соответствующее положение о православном приходе застряло в канцеляриях. 9 ноября 1906 г. был издан указ "О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования". Переработанный в III Думе, он стал действовать как закон от 14 июня 1910 года. 29 мая 1911 г. был принят закон "О землеустройстве".

Последние три акта составили юридическую основу мероприятий, вошедших в историю как "столыпинская аграрная реформа".

Экономическая целесообразность этой реформы, названной столыпинской, хотя ее проект был разработан еще до него, не вызывает сомнений. Реформа довершала то, что нужно было сделать еще в 1861 году. В реформе были заложены идеи Валуева, Барятинского, Бунге и др. (это еще XIX в.). В начале XX в Витте считал, что выход из общины может быть только добровольным, поэтому результат еще будет виден очень и очень нескоро. Еще весной 1905 г. А. В. Кривошеин (министр земледелия в правительстве Столыпина) предупреждал, что нужный переход к хуторам и отрубам — "задача нескольких поколений".

Но между всеми прежними заявлениями и указом 9 ноября лежали события 1905 – 1906 гг. Расселить крестьян хуторами и мелкими поселками требовалось не только по экономическим, но и по политическим причинам. "Дикая, полуголодная деревня, не привыкшая уважать ни свою, ни чужую собственность, не боясь, действуя миром, никакой ответственности, — подчеркивал Столыпин, — всегда будет представлять собой горючий материал, готовый вспыхнуть по каждому поводу". И царизм, ощутив сполна эту угрозу, стал крушить общину.

Экономическая реформа была целесообразна, больше того, просто необходима. В случае удачи она сулила тем, кто к ней приспособился, более интенсивные формы хозяйствования, более высокие урожаи, более высокий уровень жизни. Она сулила прочный внутренний рынок для промышленности, увеличение хлебного экспорта, и за его счет — погашение огромного внешнего долга. Но все это — в случае удачи.

Между тем, реформа уже задумана была неудачно. Столыпин торопился, подгонял экономические процессы полицейским вмешательством. А вражда и насилие — плохие союзники в делах экономики.

В руках Столыпина, а точнее в руках "Совета объединенного дворянства", который поддерживал его, земельная реформа хотя и имела здоровую основу, но, по сути дела, превращалась в орудие дальнейшего классового угнетения.

Вместо того чтобы содействовать развитию свободного фермерства, за что ратовал Витте, положить конец принудительному характеру общинной системы и законам, ущемляющим гражданские права крестьян, столыпинский закон насильственно ликвидировал общину в интересах крестьянского "буржуазного" меньшинства.

По традиции, восходящей к ленинским работам, демократический путь аграрного развития условно называется американским, консервативный — прусским.

Столыпинская аграрная реформа находилась на прусском варианте. Она и была задумана во спасение помещиков.

Столыпин сделал разрушение общины первоочередной задачей своей реформы. Предполагалось, что первый этап — чересполосное укрепление наделов отдельными домохозяевами — нарушит единство крестьянского мира. Крестьяне, имевшие земельные излишки против нормы, должны были поспешить с укреплением своих наделов. Столыпин говорил, что таким способом он хочет "вбить клин" в общину. После этого предполагалось приступить ко второму этапу — разбивка деревенского надела на отруба или хутора. Последние считались наиболее удобной формой землевладения, ибо крестьянам, рассредоточенным по хуторам, трудно было бы поднимать мятежи.

Что же должно было появиться на месте общины — узкий слой сельских капиталистов или широкие массы процветающих фермеров? Не предполагалось ни того, ни другого. Первого не хотело само правительство. Сосредоточение земли в руках кулаков должно было разорить массу крестьян. Не имея средств к пропитанию, они хлынули бы в город. Промышленность, до 1910 г. пребывавшая в депрессии, не смогла бы справиться с наплывом рабочей силы в таких масштабах, а наличие массы бездомных и безработных грозило новыми социальными потрясениями. Поэтому правительство дополнило указ, воспретив скупать в пределах одного уезда более шести высших душевых наделов, определенных по реформе 1861 года. По разным губерниям этот предел колебался в размерах от 12 до 18 десятин. Установленный для "крепких хозяев" потолок оказался низким. Что касается превращения нищего российского крестьянства в "процветающее фермерство", то такая возможность исключалась вследствие сохранения помещичьих латифундий. Переселение в Сибирь и продажа земель через Крестьянский банк тоже не решало проблему крестьянского малоземелья. Результатом такой реформы могло стать полное и окончательное утверждение в России помещичье-кулацкого ("прусского") типа капитализма и пауперизация большей части сельского населения. Капитализму потребовались бы многие десятилетия для переработки всей этой пауперизированной социальной среды, крайне слабой в производственном и культурном отношении, пораженной аграрным перенаселением.

В реальной жизни из общины выходила в основном беднота, а также некоторые горожане, вспомнившие, что в недавно покинутой деревне у них есть надел, который можно теперь продать. В 1914 г. было продано 60 % площадей чересполосно укрепленных в том году земель. Покупателем земли иногда оказывалось крестьянское общество, и тогда они возвращались в мирской котел. Чаще покупали землю зажиточные крестьяне, которые сами не всегда спешили с выходом из общины. Покупали и другие общинники. В руках одного и того же хозяина оказывались земли и укрепленные, и общественные, что запутывало поземельные отношения. Поскольку столыпинская реформа в целом не разрешила аграрного вопроса, и земельное утеснение возрастало, неизбежной была новая волна переделов, которая должна была смести многое из столыпинского наследия.

И действительно, земельные переделы, в разгар реформы почти прекратившиеся, с 1912 г. возобновились.

На хутора и отруба тоже далеко не всегда выходили "крепкие мужики". Землеустроительные комиссии предпочитали не возиться с отдельными домохозяевами, а разбивать на хутора или отруба все селение. Чтобы добиться от крестьян согласия на разбивку, власти прибегали к бесцеремонным мерам давления. Крестьянин же сопротивлялся не по "темноте своей", как считали власти, а исходя из здравых житейских соображений. Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Имея полосы в разных местах, крестьянин обеспечивал себе ежегодный средний урожай. В засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый — на взгорках.

Получив весь надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти стихии. Хутора и отруба вообще не обеспечивали подъема агрикультуры, преимущество их перед чересполосной системой хозяйства не доказано. Между тем хутора и отруба считались тогда единственным, причем универсальным средством повышения крестьянской агрикультуры. А альтернативные средства, выдвинутые самой жизнью, подавлялись. Реформа затормозила начавшийся с конца XIX в. переход сельского общества от устарелой трехпольной системы к многопольным севооборотам.

Задерживался и переход на "широкие полосы", при помощи которых крестьяне боролись с чрезмерной "узкополосицей".

В большинстве своем крестьяне заняли неблагожелательную и даже враждебную позицию в отношении столыпинской реформы, руководствуясь двумя соображениями. Во-первых, и это самое главное, крестьяне не хотели идти против общины, а столыпинская идея о "поддержке сильных" противоречила взгляду крестьянина на жизнь. Крестьянин не желал превращаться в полусобственника земли за счет своих соседей. Во-вторых, более свободная политическая атмосфера, возникшая после манифеста 17 октября, открывала перед крестьянством новые возможности экономического развития с помощью кооперативной системы, что более соответствовало интересам крестьянства.

Абстрактность замысла столыпинской аграрной реформы в значительной мере объяснялась, кроме других причин, тем, что ее разрабатывали люди, недостаточно хорошо знавшие деревню.

Несмотря на старания правительства, хутора приживались только в некоторых западных губерниях, включая Псковскую. Отруба, как оказалось, более подошли для губерний северного причерноморья, Северного Кавказа и степного Заволжья. Отсутствие сильных общинных традиций там сочеталось с высшим уровнем развития аграрного капитализма, исключительным плодородием почвы, ее однородностью на больших просторах и низким уровнем агрикультуры. В этих условиях переход на отруба прошел безболезненно и быстро принес производственную пользу.

Столыпин очень гордился своей ролью земельного реформатора. Он даже пригласил зарубежных специалистов по аграрному вопросу, чтобы они изучили работу, проделанную им и его правительством в деревне. За 5 лет, с 1907 по 1911 гг. система крестьянского землепользования претерпела значительные изменения. Немецкий эксперт по аграрному вопросу профессор Ауфхаген позже писал: "Своей земельной реформой Столыпин разжег в деревне пламя гражданской войны". К 1 января 1916 года из общины в чересполосное укрепление вышло 2 млн. домохозяев. Им принадлежало 14.1 млн. дес. земли. 469 тыс. домохозяев получили удостоверительные акты на 2.8 млн. дес., 1.3 млн. домохозяев перешли к хуторскому и отрубному владению (12.7 млн. десятин). Эти цифры нельзя механически складывать, т. к. некоторые домохозяева, укрепив наделы, выходили потом на хутора и отруба, а другие шли на хутора и отруба сразу, без промежуточной стадии. По подсчетам ленинградского историка В. С. Дякина, всего из общины вышло около 3 млн. домохозяев, что составляет примерно 1/3 от общей их численности в тех губерниях, где проводилась реформа. Но некоторые из выселенцев фактически давно уже не были домохозяевами, т. к. постоянно жили в городе, а укрепили свой заброшенный надел только для того, чтобы его продать. Другие домохозяева (около 16 %), продав укрепленный надел, переселились в Сибирь.

Из общественного оборота было изъято 22 % земель.

Значительная их часть пошла в продажу. Иногда землю покупало сельское общество, и она возвращалась в мирской котел.

Бывало, что "мироеды" скупали чересполосные наделы и отдавали их в аренду крестьянам-общинникам. Но последние и сами покупали землю. Владея общинным наделом, они, случалось, имели и несколько "укрепленных" полос. Все запутывалось и все получалось совсем не так, как задумало правительство.

Главное же, властям не удалось ни разрушить общину, ни создать устойчивый и достаточно массовый слой крестьян-собственников. Так что можно говорить об общей неудаче столыпинской аграрной реформы.

Одним из вспомогательных средств реформы, ее частью, было переселение. Оно заслуживает положительной оценки, несмотря на все огрехи и недочеты. Переселялась в основном беднота. Всего за 1906 – 1916 гг. за Урал перебралось более 3 млн. человек, более полумиллиона вернулось назад. Но, несмотря на всю масштабность переселенческого движения, оно не перекрывало естественный прирост крестьянского населения.

Земельное утеснение в деревне возрастало, аграрный вопрос продолжал обостряться.

Оценки реформы В. И. Лениным уточнялись по мере того, как она разворачивалась и ее перспективы становились более понятны. В 1907 г. Ленин подчеркивал, что нельзя недооценивать это правительственное мероприятие, что "это вовсе не мираж..., — это — реальность экономического прогресса на почве сохранения помещичьей власти и помещичьих интересов. Это путь невероятно медленный и невероятно мучительный для самых широких масс крестьянства и для пролетариата, но этот путь есть единственно возможный путь для капиталистической России, если не победит крестьянская аграрная революция".

Внимательно наблюдая за обстановкой в России, Ленин уже в 1911 г. подчеркивал, что столыпинский план буржуазного аграрного строя "не вытанцовывается" [т. 20, с. 190]. А в начале 1912 г. Ленин пришел к выводу о бесперспективности столыпинской реформы: "... настоящая голодовка лишний раз подтверждает неуспех правительственной аграрной политики и невозможность обеспечить сколько-нибудь нормальное буржуазное развитие России при направлении ее политики вообще и земельной политики в частности классом крепостников-помещиков, царящих в виде правых партий, и в III Думе и а Государственном совете и в придворных сферах Николая II" [т. 21, с. 128]. Главный урок столыпинской аграрной реформы, по словам Ленина, состоял в следующем: "Только сами крестьяне могут решить, какая форма землепользования и землевладения удобнее в той или иной местности. Всякое вмешательство закона или администрации в свободное распоряжение крестьян землей есть остаток крепостного права. Ничего, кроме вреда для дела, кроме унижения и оскорбления крестьянина от такого вмешательства быть не может" [т. 22, с. 97].

В качестве аргумента в пользу реформы иногда приводится тот факт, что по сравнению с последним пятилетием XIX века в 1909 – 1913 гг. вывоз хлеба количественно увеличился в 1.5 раза, а по стоимости — в 2 раза. В 1913 г. Россия экспортировала 647.6 млн. пудов.

После окончания революции и до начала первой мировой войны положение в русской деревне действительно заметно улучшилось.

Причинами этому послужили:

· полная отмена с 1907 года выкупных платежей;

· рост мировых цен на зерно — от этого кое-что перепадало и простым крестьянам;

· постепенное сокращение помещичьего землевладения вело к уменьшению кабальных форм эксплуатации;

· отсутствие в этот период сильных неурожаев (за исключением 1911 года), и даже особенно хорошие урожаи в 1912 – 1913 гг. Что касается аграрной реформы, то это была настолько широкомасштабная реформа, потребовавшая столь значительной земельной перетряски, что ее положительные результаты никак не могли сказаться в первые же годы.

На душу населения России в те годы производилось столько же хлеба, как в Швеции, Франции, Германии. Но эти страны ввозили хлеб, а России ежегодно экспортировала около 20 % валового сбора зерна. Продолжалась политика "недоедим, но вывезем", начало которой было положено в 1887 – 1892 гг.

Заключение

Столыпин не хотел наступления той реакции, которая сейчас связывается с его именем. Он сделал все, что мог для подавления революции. Но после ее окончания он рассчитывал на длительный период эволюционного развития. Его афоризм: "Дайте государству 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России". Под руководством Столыпина была составлена программа реформ, включавшая в себя переустройство местного самоуправления и суда, введение социального страхования для рабочих, распространение земских учреждений на окраины страны, вероисповедные реформы, переход к всеобщему начальному образованию. В своей совокупности они имели бы большее значение, чем аграрная реформа.

Осуществилось из этих реформ немногое: страхование от несчастных случаев, реформа местного суда, кроме того, ввели земство в некоторых регионах. Все остальные реформы еще при жизни Столыпина застряли в Государственном совете — верхней палате российского парламента, а после его смерти они были провалены.

Сразу же после революции 1905 – 1907 годов события приняли совсем не тот оборот, на который рассчитывал Столыпин. Революция разоблачила царский строй, оттолкнула от него почти все классы. И только класс помещиков в своем огромном большинстве оставался на стороне правящего режима, только на него этот режим мог с уверенностью опереться.

Соответственно возросла зависимость правительства от настроений помещиков. А последние быстро опомнились от страха и решили, что жизнь вошла в прежнюю колею и ничего не нужно в ней менять. Именно помещики развернули шумную кампанию против местных реформ, увидев в них покушение на свои вековые привилегии. Бюрократы старого закала тоже не были довольны столыпинскими нововведениями. С другой стороны, в придворных верхах укрепились реставраторские настроения, разрабатывались разные проекты, имевшие целью ликвидацию Думы, а Столыпин считал, что они обернутся "злостной провокацией и началом новой революции". Клерикалы были недовольны столыпинской политикой веротерпимости и с подозрением относились к проекту введения всеобщего начального образования, ибо в нем упор делался на развитие светской школы. Наконец, и сам царь начинал тяготиться Столыпиным, считая, что он узурпирует его власть. Против Столыпина создалась мощная коалиция. Это классический пример того, как официальное правительство захлестывает реакционная волна.

Как пишет А. Солженицын, правым кругам и внешним сферам Столыпин был нужен для борьбы с революцией, а когда революция отошла, "политика Столыпина стала им всем нетерпима и невозможна". С 1908 года началась систематическая травля Столыпина правыми — сначала при попустительстве, а потом и с разрешения Николая.

Столыпин в последний год своей жизни работал над проектом обширных государственных преобразований. Но после его смерти все бумаги, связанные с проектом, исчезли, и долгое время столыпинский проект был окутан пеленой таинственности. Эту завесу несколько приподняли вышедшие в середине XX века воспоминания А. В. Зеньковского, помогавшего Столыпину при составлении проекта. Летом 1911 года Столыпин, отдыхая в Колноберже, дорабатывал свой проект. 28 августа он приехал в Киев на торжества по случаю открытия земских учреждений и памятника Александру II. И сразу же стало очевидно, что его дни на высшем государственном посту сочтены. Ему не нашлось места в экипажах, в которых следовали император, его семья и приближенные. Ему вообще не предоставили казенного экипажа, и председателю Совета министров пришлось нанимать извозчика. Положение спас городской голова, уступив Столыпину свой экипаж. По городу поползли слухи о готовящемся покушении на премьера. 26 августа в охранное отделение явился 24-летний киевский житель Д. Г. Богров и заявил, что во время своего недавнего пребывания в Петербурге он встречался с видными эсерами. Один из них, Николай Яковлевич, предупредил о своем приезде в Киев и попросил помочь с квартирой. Богров — личность малопривлекательная, несмотря на попытки некоторых историков героизировать его. Этот провокатор родился в богатой семье, учился в университете, ездил за границу, играл в карты, за деньги выдавал охранке анархистов, затем решил убить Столыпина — вот и вся жизнь Богрова.

1 сентября 1911 года в киевской опере шла "Сказка о царе Салтане". В ложе находился царь, Столыпин сидел в первом ряду, в 18 ряду — Богров. После второго акта был большой перерыв, царь покинул ложу. Столыпин стоял спиной к сцене, опершись на рампу, и беседовал с министром двора В. Б. Фредериксом и военным министром В. А. Сухомлиновым.

Богров, подойдя к Столыпину на расстояние двух-трех шагов, дважды выстрелил. Одна пуля попала в руку, другая, задев орден на груди, изменила направление и прошла через живот.

Столыпин сначала растерянно вытирал кровь, затем начал оседать на пол. Богров успел дойти до выхода из зала, но всеобщее оцепенение прошло, его схватили и избили. Когда порядок восстановился, зрители вернулись в зал, в ложе появился царь. Хор исполнил "Боже, царя храни". Раненого отправили в клинику. Состояние Столыпина несколько дней было неопределенным. Торжественные мероприятия же продолжались.

Царь однажды побывал в клинике, но к Столыпину не пошел, а своей матери написал, что Ольга Борисовна его не пустила. 5 сентября состояние раненого резко ухудшилось, вечером Столыпин умер.

9 сентября Богров предстал перед Киевским окружным военным судом и 12 сентября по приговору суда был повешен. Современников удивила эта поспешная расправа.

Существует предположение, что выстрел в Столыпина 1 сентября 1911 года в Киеве не был случайностью. К тому же, за несколько месяцев до этого сорвалась попытка заставить Столыпина уйти в отставку.

Существуют две версии этого убийства. Первая — советского историка А. Д. Авреха: высокопоставленные жандармы, обеспечивавшие безопасность царя и его свиты во время поездки в Киев, сразу же разгадали намерения Богрова. Но они понимали, что царь и придворная камарилья давно уже тяготились Столыпиным, и решили не мешать Богрову. Наоборот, они давали ему билеты и пропуска на все торжественные мероприятия, где присутствовал Столыпин. Именно от жандармов Богров получил билет в киевскую оперу 1 сентября. Вторая версия — польского историка Л. Базылева, который считал, что охранка, много лет получая информацию от Богрова, привыкла ему доверять и стала жертвой своего доверия, проще говоря, прошляпила.

Столыпина похоронили на территории Киевско-Печерской лавры. На собранные по подписке деньги в Киеве ему был поставлен памятник. После революции памятник был разрушен, а сравнительно недавно, в конце 70-х годов, сравняли с землей и могилу Столыпина.

Столыпин во многом отличался от тех высокопоставленных российских бюрократов, которые занимали руководящие посты до, и после него, и которых характеризовала безликая консервативность. Он был прекрасным оратором. Его выступления в Думе, образные, полные сарказма, вызывали восторг у публики.

Столыпин умел защищать класс, к которому принадлежал. Так 6 марта 1907 года председатель Совета министров, в частности, говорил: "Правительство будет приветствовать всякое открытое разоблачение какого-либо неустройства, но иначе оно должно отнестись к нападкам, ведущим к созданию настроения, в атмосфере которого должно готовиться открытое выступление.

Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у власти паралич мысли и воли, все они сводятся к двум словам — "руки вверх".

На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием собственной правоты может ответить только двумя словами: 'Не запугаете!'".

Столыпин охотно и умело вел диалог с прессой, с представительными учреждениями, с общественностью, и у его оппонентов никогда не возникало впечатления, что они спорят со статуей. Нет, перед ними был живой человек, который понимал их аргументы и выдвигал свои. При этом, однако, Столыпин был очень предрасположен к демагогии — говорил одно, а думал другое.

Поэтому так трудно работать с его речами. Кроме того, при всем своем умении вести диалог с общественностью, Столыпин опирался не на общественность, а на бюрократию и полицейский аппарат, на дворянство. Именно они его и погубили.

И еще одна черта Столыпина, как государственного деятеля: убежденный в правильности своих проектов, он не считал настоятельно необходимым убедить в этом народ, крестьянство, которое, по его мнению, по своей "некультурности" не сознавало собственной пользы. Во всем мире, доказывал он, полезные начинания проводятся при сильнейшем давлении сверху.

Его деятельность нельзя оценивать однозначно. В целом Столыпин был, несомненно, крупным государственным деятелем, но вряд ли особо выдающимся. "У П. А. Столыпина был сильный ум, — писал современник, — но это был какой-то ум второго сорта, действительно лишенный и углубления, и идеалистического благородства, ум, смешанный с мелкой хитростью и лукавством". Однако при всех своих отнюдь не исключительных качествах Столыпин видел все же дальше и глубже, чем царь и помещики. Его судьба определилась тем, что они не захотели иметь "приказчика", превосходившего их по личным качествам.

Столыпина уже не стало, а его предшественник С. Ю. Витте еще действовал. Отставка с поста председателя Совета министров стала для Витте концом политической карьеры. Однако, сидеть, сложа руки, он не собирался и не терял надежды вернуться к власти. Оставались еще такие средства политической борьбы, как трибуна Государственного совета и печать.

С присущей ему энергией Витте использовал их для того, чтобы снять с себя ответственность за происхождение русско-японской войны и революции и вообще представить свою государственную деятельность в выгодном свете.

Витте не терял надежды на возвращение к государственной деятельности до последнего дня своей жизни. В начале первой мировой войны, предсказывая, что она окончится крахом для самодержавия, Витте заявил о готовности взять на себя миротворческую миссию и попытался вступить в переговоры с немцами. Но он уже был смертельно болен и скончался 28 февраля 1915 года. Несмотря на войну, имя бывшего премьера в течение нескольких дней не сходило со страниц газет.

Царская чета встретила известия о смерти Витте, как подарок судьбы. Витте был единственным из министров Николая II, не просто усердно работавшим в тени императорской власти, но вышедшим из этой тени, непомерно возвысившимся в дни своего короткого премьерства. Что бы он ни писал и ни печатал о русско-японской войне и революции, доказывая свою непричастность к их происхождению, выставляя себя спасителем царской власти, для Николая II события ненавистной ему революции были, прежде всего, связаны с именем Витте. Царь не мог простить ему унижений, пережитых в трудные дни осени 1905 года, когда Витте вынудил его сделать то, чего он не хотел, и что противоречило прочно сложившимся в его сознании представлениям о самодержавной власти. Среди государственных деятелей последних лет существования Российской империи Витте выделялся необычным прагматизмом, граничившим с политиканством. Прагматизм Витте был не только отражением свойств его личности, но и явлением времени. Витте показал себя выдающимся мастером латать расползшийся политический режим, ограждая его от радикального обновления. Он многое сделал для того, чтобы продлить век старой власти, однако был не в силах приспособить отжившую систему государственного управления к новым отношениям и институтам и противостоять естественному ходу вещей.

Библиографический список

1. Ананьин Б. В., Ганелин Р. Ш. Сергей Юльевич Витте // Вопросы истории.— 1990, № 8.

2. Дякин В. С. Был ли шанс у Столыпина? // Звезда.— 1990, № 12.

3. Дякин В. С. Когда мы проскочили поворот? // Знание — сила. — 1991, № 2.

4. Зырянов П. Н. Петр Аркадьевич Столыпин // Вопросы истории. —1990, № 6.

5. Зырянов П. Н. Столыпин и судьбы крестьянства // Диалог — 1990, № 12.

6. Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте // Вопросы истории. — 1990, №№6 – 8.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...