Ю. М. Забродин, Б. А. Сосновский

МОТИВАЦИОННО-СМЫСЛОВЫЕ СВЯЗИ В СТРУКТУРЕ НАПРАВЛЕННОСТИ ЧЕЛОВЕКА

Ю.М. ЗАБРОДИН, Б.А. СОСНОВСКИЙ

 

Качество психологической подготовки учителя уже давно нуждается в существенном улучшении, и такой общественный заказ становится все острее. Опыт показывает, однако, что эта сугубо практическая задача не может быть надежно решена без соответствующей разработки ряда теоретических и методических вопросов, накопившихся как внутри академической психологии, так и в ее конкретных психолого-педагогических приложениях.

В данной статье обсуждаются некоторые проблемы понятий, самым тесным образом связанные с психологически решающим, но одновременно и наименее исследуемым звеном высшего педагогического образования: диагностикой и формированием мотивационной готовности педагога к его психологической по своей сути работе с людьми. Последняя традиционно называется учебной и воспитательной деятельностью. Истинная специфика личности и деятельности хорошего педагога заключается не только (и не столько) в высоком уровне так называемых профессиональных знаний и умений, не столько в развитии соответствующих способностей, сколько в наличии совершенно особой мотивационно-смысловой структуры самой направленности личности педагога. При этом в современной трактовке базового для нас термина «направленность личности (человека)» обнаруживаются понятийные недоработки, несоответствия, проецирующиеся далее на другие термины, на саму понятийную основу научных психологических исследований.

Согласно взглядам С.Л. Рубинштейна, психологическое описание направленности человека — это ответ на вопрос: «чего хочет человек, что для него привлекательно, к чему он стремится?» [11; 516]. Можно сказать, что направленность в таком контексте понимается как динамическая система установок и тенденций, потребностей и мотивов, интересов и идеалов, находящихся в сложных, в том числе иерархичных, связях и отношениях. При этом С.Л. Рубинштейн не сводил роль направленности личности только к функции побуждения к той или иной деятельности, что стало характерным для некоторых более поздних психологических схем. С нашей точки зрения, нужно отчетливо представлять, что направленность личности — это отнюдь не то же, что направленность деятельности, поведения в целом.

Современные психологи в подавляющем большинстве случаев предпочитают иметь дело не с направленностью (как целостной, личностной мотивационно-смысловой структурой), а с отдельными, выделяемыми иногда сугубо произвольно мотивами как побудителями. И это несмотря на то, что в реальной психической регуляции многочисленные векторы направленности не просто складываются в некую равнодействующую силу, а образуют специфичную систему, которая организует всю психологическую картину личности, придает ей собственно целостный облик.

В течение какого-то времени человек может быть направлен, например, вовсе не на деятельность, которая в любом варианте активна, а на пассивное безделье, на некое переживание или на что-либо еще, что трудно назвать какой-то психической деятельностью. Вероятно, в силу такого положения дел различные формы проявления направленности человека — в его способностях, характере, сознании и самосознании по-настоящему еще не систематизированы в психологии. Но все такие формы и проявления направленности необходимо принимать как реально существующие, понимать и адекватно их исследовать, используя, например, модификации психосемантических процедур в сочетании с некоторыми адаптированными и валидизированными тестовыми методиками [1], [5], [9], [10], [15]— [18]. В этом плане мы, в частности, стремимся к смысловому описанию таких известных мотивов, как познавательный, мотивы достижения, аффилиации, доминирования ([9], [17]), к своеобразному переводу их симптоматики на язык смыслов, на котором человеку даны, конечно, не только его мотивы, но и определенной стороной — направленность в целом.

В этой связи практическую важность приобретает, казалось бы, вполне теоретический вопрос о соотношении понятий «мотив» и «смысл», а точнее — вопрос о реальных связях тех психологических феноменов, которые данными терминами обозначаются.

В отечественной литературе есть на этот счет самые различные точки зрения: от полного разъединения до прямой синонимизации. Парадоксально то, что в большинстве случаев исследователи пытаются, как правило, подтвердить свои взгляды соответствующими цитатами из работ А.Н. Леонтьева, который увидел в соотношении смысла и мотива важную психологическую проблему и предложил собственный вариант ее решения, не считая его, однако, окончательным [6], [7], [8].

Напомним, что термин «мотив» в современной литературе употребляется обычно лишь в связи с той или иной деятельностью, тогда как, по нашему мнению, его фактическое место в человеческой психике много шире и разнообразнее по своим проявлениям. Не бывает, вероятно, деятельности без мотива, но вполне возможен (и думается, много чаще в реальной жизни) мотив без деятельности: до ее начала, после завершения, да и вообще вне прямой связи с ней. Такие недеятельностные мотивы проявляются и реализуются не во внешнем праксисе, но непременно и по-особому структурируют общую мотивационно-смысловую картину направленности человека. Такие мотивы могут и переживаться субъектом, и входить в его сознание, а потому доступны объективному изучению и психологическому измерению.

Нужно полагать, соответственно, что в человеческой психике есть также потребности, которые для своего удовлетворения не требуют никакой специальной деятельности, во всяком случае в устоявшемся понимании последней. Эти потребности, разумеется, и предметны, и «находят себя» в мотивах, и как-то проецируются на смысловую структуру направленности человека, на весь его психический облик.

Планомерное изучение разнообразных потребностно-мотивационных феноменов — это путь к исследованию собственно субъективности психического отражения, его живой пристрастности как зависимости от потребностей, мотивов, эмоций, смыслов. Это также путь к изучению индивидуальной субъектности, реальной человеческой психики в целом [4], [5], [14], [15]. В этом контексте более полно раскрывается психологическая суть понятия «мотив». В трактовке последнего главным, на наш взгляд, является понимание психологических функций мотива. Чаще всего называют три из них: побуждение к деятельности, придание ей направленности (или векторизация деятельности), смыслообразование.

1. Побудительная функция мотива, которой он обязан своим появлением в системе психологических понятий, является в действительности, скорее, описательной, метафоричной, нежели экспериментально-объективной и четко выделяемой на практике. В реальном исследовании психики у нас нет надежного критерия для обнаружения истинного побудителя как источника того или иного процесса. О наличии побуждения говорят обычно постфактум, когда деятельность уже началась или, более того, уже завершилась. Но что происходило до ее начала? Каковы были мотивы потенциальные? Какой именно и почему победил? Такие вопросы, собственно, и являются психологическими. На них нет прямого ответа. Деятельность и мотив сопряжены отнюдь не по модели прямой детерминации, связи между ними не линейны. Ведь отсутствие деятельности, как говорилось выше, не означает непременного отсутствия мотива. Равно как и наличие деятельности нельзя рассматривать в качестве доказательства наличия одноименного мотива-побудителя. В противном случае допускается произвол в определении мотива, отчего возникает, в частности, чрезвычайная пестрота в терминологии и феноменологии мотивов как многоликих побудителей [6], [7], [14], [15].

Согласно теоретической схеме А.Н. Леонтьева, который немало способствовал упорядочиванию обсуждаемых понятий, цель, например, не осуществляет побуждения к действию, а только подчиняет его [8]. Но следует признать, что и здесь нет конкретного критерия для различения фактов побуждения и подчинения, а соответственно — феноменов мотива и цели.

Нет должной конструктивности и в разработке этого вопроса на пути исследования намерений человека, намеченном С.Л. Рубинштейном [11], [12].

Отметим, что измеримое, хотя и косвенное изучение борьбы мотивов может осуществляться в принципе в контексте анализа проблем принятия решения [3]. Однако в любом случае необходимо уточнение, казалось бы, очевидной функциии побуждения на уровне индивидуальной психики. Ведь «побуждать» вовсе не обязательно означает «побудить». Существуют две возможные стадии реализации общей функции:

а) потенциальная устремленность человека, наличная избирательная тенденция как своеобразный психологический вектор физиологической активации¹,

б) реализация победившей потенциальной устремленности, проявившаяся затем в наличии какого-то акта деятельности, т.е. процессуально обозначенной целенаправленной активности человека.

Отсюда ясно, что полный психологический анализ феномена побуждения нужно производить, по крайней мере, в двух взаимосвязанных временных и событийных срезах: что побуждало и что побудило.

На первой стадии (а) зарождается то, что обычно относится психологами к категории состояний [2]. Здесь «работает», скорее, не мотив собственно, а переживаемое состояние потребности, т. е. своеобразный и мало изученный сплав ее (как субъективного состояния, отвечающего объективной нужде) с широко понимаемой эмоцией (как переживаемым отношением к миру). Очевидно, что далеко не все, что побуждает человека, скрытно инициируя его поведение, приводит в реальности к какой-либо целенаправленной деятельности или просто к выраженной активности. Что-то (и очень многое) может остаться внутри, проявившись, однако, в мотивационно-смысловых образованиях целостной структуры направленности человека. Эту часть общей функции побуждения реализуют не только и даже не столько мотивы, по крайней мере в традиционном их понимании.

Что касается второй (б), прагматически результативной стадии побуждения, когда осуществляются «запуск» и периодические «включения» деятельности, то эту функцию реализует также не просто мотив (если понимать его как предметный образ того, что необходимо человеку), во всяком случае не сам по себе. Реально побуждают взаимоотношения, взаимодействия мотива с его субъективной, личностной значимостью, т.е. с тем, зачем это нечто, необходимое объективно, нужно конкретному человеку субъективно — в данный момент и в данных условиях.

Личностное соотношение вопросов «что нужно?» и «зачем нужно?», динамика возможных психологических противоречий выступают действительной причиной, реальной движущей силой человеческого поведения и деятельности. Поэтому главная проблематика психологии побуждения — это вовсе не рассмотрение вопроса «что нужно?», а специальное исследование всегда двусторонней его трансформации в вопрос субъективно-ценностный, личностный, в определенной степени моральный: «зачем нужно?»².

Итак, обобщенную функцию побуждения (и не только к деятельности) реализует, на наш взгляд, не мотив как таковой. На потенциальной стадии (а) это делают потребности в их иерархичных отношениях с мотивами. Тогда как на результативной стадии побуждения (б) работают столь же динамично соподчиненные мотивы в их взаимоотношениях и противоречиях с личностной иерархией смыслов. В обоих случаях необходимо специальное исследование всех групп иерархий, а также их отношений с целью выявления специфических мотивационно-смысловых структур направленности человека. Какие-то системообразующие блоки (смысловые конструкты) этих структур смогут, вероятно, стать своеобразными критериями мотивационной готовности личности (или, напротив, непригодности) к той или иной, например профессионально-педагогической, деятельности.

2. Функция придания направленности деятельности, относимая обычно к мотиву, также заслуживает понятийного уточнения.

Нам представляется, что уже выбранную человеком и протекающую реально деятельность далее направляет не просто мотив, а его практические взаимные связи с предметом деятельности, ее целями, задачами, средствами, результатами. Мотив, а точнее — иерархия мотивов во всей своей психологической представленности и выраженности, придает направленность не деятельности, а личности в целом. Эти две направленности (деятельности и личности), несомненно, связаны, но, как говорилось, отнюдь не идентичны. Они описывают различные феномены реальной жизни личности: план поведения и план сознания, объективный праксис и мир субъективного в человеке. Не трудно увидеть, что своего рода логическим основанием для распространившегося в литературе приписывания мотиву функции «направления деятельности» является одно из известных положений общепсихологической схемы А.Н. Леонтьева: «Мы называем деятельностью процессы, которые характеризуются психологически тем, что то, на что направлен данный процесс в целом (его предмет), всегда совпадает с тем объективным, что побуждает субъекта к данной деятельности, т.е. мотивом» [8; 518—519].

Подчеркнутое нами психологическое отождествление («совпадение») предмета и мотива вначале использовалось автором для объяснения генезиса человеческой деятельности [8] и акцентировалось затем неоднократно, став своеобразной аксиомой, неким критерием деятельности как таковой [6]. Эта психологическая тождественность в деятельности ее предмета и мотива введена, конечно, не случайно. Она явилась одним из элементов большой цепи взаимообусловленных понятий: деятельность, предмет, мотив и т. д. Следует отметить, что, как и во всякой другой схеме, здесь неизбежны потери, соответствующие исходным допущениям, ограничения живой феноменологии изучаемой действительности. Самая развитая психологическая теория есть и будет проще, чем моделируемая ею жизнь. Прогресс любой теоретической концепции невозможен без четкого выделения расхождения ее понятий с «оригиналом», т. е. с реальной человеческой психикой.

В этой связи отождествление в обсуждаемой схеме предмета деятельности и мотива (предмета потребности) представляется нам упрощением весьма существенным и к тому же достаточно распространенным в практике психологических исследований. Ведь если предмет и мотив деятельности по определению совпадают, то что-то одно из них можно просто не рассматривать, исключить из психологического анализа. Например, при изучении мотивации почти традиционно не исследуется предметная сторона деятельности. Или напротив, тщательно анализируя предмет деятельности, психология, как правило, оставляет в стороне мотивационные ее аспекты. Фактически из психологии как бы изымается одно из этих понятий, а отсюда возникают упущения и ошибки не только терминологические, но и методологические.

Подчеркнем, что в многослойной концептуальной схеме А.Н. Леонтьева таких прямых ошибок, конечно, нет. Они распространяются при переносе частных схем на практику, так как аксиоматическое утверждение тождества предмета и мотива в деятельности, думается, чрезмерно упрощает и обедняет как раз реальную методику психологических исследований, особенно в области психологии мотивации.

Совпадение мотива (что нужно) и предмета (что делается) — это частный, редкостный, слишком благополучный вариант деятельности, когда человек делает именно (и только) то, что ему субъективно нужно (предмет=мотив), и именно (только) потому, что достигает при этом и субъективно, и объективно нужного (смысл=мотив=предмет). Такие равенства представляются нам излишне прагматичными. Из деятельности, по сути, исключен живой человек с его сомнениями, переживаниями, направленностью, наконец.

Особенно не повезло в психологии (а в педагогической — более всего) миру эмоций и чувств, потребностей и смыслов, самой категории «я», во всех их связях и генезисе. Взять, к примеру, такую связку понятий: «О потребности ничего нельзя сказать иначе, как на языке мотивов» [7; 13]. Но разве «молчит» о потребности язык человеческих чувств, смыслов, переживаний?

Неизбежное для этой схемы психологического анализа преобразование потребностей в мотивы [6; 196] в конце концов приводит-таки к фактическому исчезновению потребности как незаменимой психологической категории, обозначающей нечто большее, чем одно только предметное свое содержание. Потребностное состояние нужды психологически никак не равно тем предметам (мотивам), в наборе которых потребность реализуется посредством деятельностей.

Иная на сей счет позиция А.Н. Леонтьева представляется нам неоправданно категоричной [6; 190]. Понятие потребности можно, конечно, назвать «абстрактом», но не в большей степени, чем любое другое научное понятие, которое, дабы быть обобщенным, всегда так или иначе отвлекается от конкретности. Но предметно ненаполненных потребностных состояний у человека просто не бывает. Другое дело, что предмет — это не обязательно вещь, да и уровень конкретизации предмета потребности может быть очень различным. Скажем, это все новое для человека как предмет его познавательной потребности или, что значительно менее абстрактно, это некий вполне определенный учебный предмет как один из мотивов, в котором познавательная потребность частично нашла себя. Но потребность при этом не исчерпывается, не исчезнет из действующей психики насовсем, оставив свое специфическое представительство в направленности личности. Потребность, как уже отмечалось, может и не иметь вовсе прямой связи с предметной деятельностью, но быть при этом совершенно конкретной психологически.

Мы считаем, что во всякой реальной человеческой деятельности между предметом ее и мотивом нет ни тождества, ни полного разъединения. В личностном своем существовании они по-своему взаимодействуют, как-то соотносятся, вступают в возможные противоречия и т.п. Практике психологического анализа необходимо не только поименное изучение предмета и мотива но также исследование их отношений, в рамках которых формируется вектор деятельности. С точки зрения теоретической это задача для психологии новая и, на наш взгляд, перспективная.

Как показывает анализ, термин «предмет» деятельности используется в психологии также далеко не однозначно, поскольку теоретически это понятие разработано явно недостаточно. Хотя само свойство предметности деятельности, да и других психических процессов и состояний, представляется в основном бесспорным.

Подчеркнем основное в этой проблеме и, возможно, полемичное. А.Н. Леонтьев, например, называл предметом «то, на что направлен данный процесс в целом» [8; 518—519], «...нечто противостоящее... сопротивляющееся» [8; 49]. Чрезвычайно важно еще одно высказывание: «...предмет деятельности выступает двояко: первично — в своем независимом существовании, как подчиняющий себе и преобразующий деятельность субъекта, вторично — как образ предмета, как продукт психического отражения его свойства, которое осуществляется в результате деятельности субъекта и иначе осуществиться не может» [6; 84].

Ранее уже отмечалось, что в рамках своей теории автор фактически приравнял предмет деятельности к ее мотиву, отчего мотиву и была придана функция направления деятельности, хотя представляется более правильным, что реализует ее именно предмет в его соотнесенности, конечно, с мотивом. Другими словами, деятельность направляется не мотивом (что нужно иметь), а психологически более сложными связями его с предметом деятельности (что и с чем делать для достижения нужного).

В этом плане понятно, что психологии нужно работать с предметом именно во вторичном, отраженном его существовании, когда он принадлежит субъекту, составляя какую-то часть «субъективного образа объективного мира». Тогда психологически предмет деятельности — это та сторона психического образа, которая обозначает, что и как делается для достижения конечного и связанного с потребным результата. Это иерархичная и подвижная система целей и задач, программа преобразований объекта деятельности, взаимосвязанная с мотивом.

Интересно отметить, что в терминологии С.Л. Рубинштейна, например, понятие предмета деятельности отсутствует, а его психологическое место занимает понятие цели деятельности [11], [12]. Думается, что понятие предмета деятельности имеет, однако, более широкое психологическое содержание, чем понятие цели. Именно предметное (а не узкоцелевое) содержание деятельности наиболее эффективно исследовано в советской психологии (работы, к примеру, П.Я. Гальперина, В.В. Давыдова, Н.Ф. Талызиной и других). К тому же термин «предмет» психологически корректен применительно не только к деятельности, но и, например, к потребности, к эмоции и т.п.

Таким образом, мотив деятельности, скорее всего, включает в себя психологическое описание того, что нужно (потребно) человеку. Но тогда это один из возможных предметов потребности: актуализированный и нашедший себя в деятельности, психологически связанный с ее предметом.

Подчеркнем, что и предмет, и мотив существуют не только в процессе реализации деятельности, находясь в разных сочетаниях и отношениях, имея различные психологические проявления. Одно дело, например, предмет деятельности, другое — предмет потребности, третье — предмет желания и т. п. Но есть и необходимо общее: предмет так или иначе участвует в формировании какого-то вектора активности, в оформлении его избирательности. При этом понятно, что и мотив деятельности, со своей стороны, не идентичен, например, мотиву какого-нибудь переживания³. Однако общим остается ответ на психологический вопрос: что человеку нужно? Кому действовать, а кому эмоционировать или, например, глубоко мечтать. Психологии нужно принимать и исследовать по возможности все реально существующее.

3. Рассмотрим, наконец, смыслообразующую функцию мотива, которая с личностной точки зрения является несомненно решающей и введение которой в терминологический строй психологии (А.Н. Леонтьев) следует рассматривать как очень ценное теоретическое положение, касающееся не только проблем психологии мотивации.

Как говорилось ранее, психологическая сущность проблемы человеческой мотивации заключается не столько в том, что необходимо (потребно) субъекту, и не только в том, что и как делается для достижения первого, а в том именно, зачем необходимо человеку все ранее названное, во имя чего так или иначе срабатывают и побуждение, и направление деятельности, равно как и многие другие мотивационные явления, которые структурированы в целостной мотивационно-смысловой сфере направленности человека.

Откуда берется в личности, в психическом образе этот нравственный, по сути, вопрос: «зачем необходимо?» Как задается и оценивается на реально-психологическом уровне эта субъективная, индивидуальная значимость производимого, происходящего, отражаемого человеком?

С.Л. Рубинштейн давно отметил, что «узловой вопрос — это вопрос о том, как мотивы (побуждения), характеризующие не столько личность, сколько обстоятельства, в которых она оказалась по ходу жизни, превращаются в то устойчивое, что характеризует данную личность» [12; 248].

Нельзя сказать, что в современной психологии есть на это исчерпывающие ответы. Исследуемые мотивы зачастую рассматриваются как нечто внешнее, стимульное по отношению к внутреннему плану сознания. Здесь существует вообще мало обсуждаемая проблема, возникшая от контакта разноязычных школ: отождествление или, напротив, прямое противопоставление стимула и мотива. По-настоящему не изучен процесс превращения внешних мотивов во внутренние, продолжается их скрытое противопоставление. Не преодолены полностью понятийные разрывы между представлениями о социогенном характере потребностно-мотивационной сферы человека и общепсихологической, личностной концепцией мотивации, которая до сих пор не имеет убедительного решения [14].

В направленности личности существуют как относительно устойчивые структурные образования, так и жизненно необходимая вариативность. Их реальное сочетание проявляется в мотивационно-смысловых феноменах направленности. Это представляется чрезвычайно важным: вне категории смысла невозможно психологическое изучение собственно человеческой мотивации, ее функций и всего многообразия проявлений. Ранее отмечалось, что ни побуждение, ни направление деятельности просто не сработают в человеке вне участия смысла, который не только окрашивает мотивы, но и придает им необходимую для личности целостность, системность организации.

При этом, вероятно, не следует сужать понятие смысла в соответствии с широко известной формулой: «сознательный смысл выражает отношение мотива к цели» [8; 300]. В работах А.Н. Леонтьева ([7], [8]) есть и более расширенное толкование этого термина, хотя в массовую практику психологии вошло только названное и, несомненно, частное его понимание. В нем речь идет, по существу, лишь о смысле одной из составляющих деятельности — смысле действия, причем не всякого, а только происходящего или планируемого. Смысл действия завершенного, например, неотделим от его результата — понятия, не идентичного цели. Но разве лишена смысла, деятельность в целом, те же переживания человека? Отраженный в сознании мир всегда субъективен, более или менее осмыслен и иным быть не может. Смысл по-своему проявляется не только в структуре сознания, но и в сфере эмоций, в направленности человека, во всем его психическом облике.

Следует полагать, что функция смыслообразования отнюдь не является прерогативой мотива. Смыслообразование осуществляет личность посредством своих мотивов, а точнее — всей иерархизированной структуры направленности человека, которая по-своему соотносится как «внутри себя», так и с различными внешними явлениями, условиями и обстоятельствами жизни и деятельности человека [13], [14].

В реальной человеческой психике непродуктивны поиски смысла вообще, т.е. как бы универсального, всеобщего. Это всегда конкретный смысл чего-то: действия, деятельности, поступка, чувства, высказывания и т.п. Существенно общей остается субъективно-оценочная сторона исследуемого психологического феномена, неоднократно обозначенная в данной статье как попытка найти ответ на вопрос «зачем?» В личности существует соподчиненная и динамичная система смыслов, в которой могут быть выделены своеобразные этажи и уровни действенности, степени осознанности и вербализованности (отношения с категорией значения) и т.д.

В терминологии традиционно функционального дробления психики можно обозначить несколько этапов, или аспектов, общего процесса смыслообразования в личности. Это выражение психологических отношений между различными потребностями, потребностями и мотивами, между многими мотивами, между мотивом и целью (по А.Н. Леонтьеву), между мотивом и результатом и т.д. [13]. Смысловая картина личности неописуемо богата. Мотив и смысл существуют в единстве, но не в тождестве. Мотивационная структура направленности, вероятно, более устойчива, чем рожденные в ней и других психологических взаимосвязях соответствующие смысловые конструкты. В этой связи встает практически не решенная психодиагностическая задача: сопряженное выявление как устойчивых, так и изменчивых характеристик личности, проблема исследования взаимовлияния профессионально-топологических и индивидуальных смысловых образований [5].

Мотивационно-смысловое описание направленности человека позволяет, с одной стороны, детальнее анализировать психологически богатые феномены мотивации, не сводя их к гипотетическому побуждению к деятельности. С другой стороны, появляются теоретические и инструментальные возможности изучения реальных движущих сил человеческого поведения, анализа истинной направленности человека во всех ее проявлениях, в том числе и недеятельностных, но психологически существенных.

Обозначенные в данной статье теоретические посылки позволяют по-новому подойти и к явно застоявшейся проблеме: к совершенствованию психологического образования педагогов — людей одной из самых массовых и ответственных психологических профессий. Основная идея нашего подхода заключается в необходимости психологического обеспечения специфической мотивационной готовности учителя и воспитателя к его профессиональному труду. Но для этого необходима адекватная диагностика, а затем и формирование соответствующих мотивационно-смысловых образований в структуре направленности человека.

 

1. Артемьева Е. Ю. Психология субъективной семантики. М., 1980. 128 с.

2. Забродин Ю. М. Методологические проблемы исследования и моделирования функциональных состояний человека-оператора // Психические состояния и эффективность деятельности. М., 1983. С. 3—28.

3. Забродин Ю. М. Проблемы принятия решения на сенсорно-перцептивном уровне // Проблемы принятия решения / Отв. ред. П.К. Анохин, В.Ф. Рубахин. М.: Наука, 1976. С. 33—56.

4. Забродин Ю. М. Психическая функция оценивания и регуляция человеческой деятельности // Субъективная оценка в структуре деятельности. Саратов, 1987. С. 3—14.

5. Забродин Ю. М., Похилько В. И. Теоретические истоки и назначение репертуарных личностных методик. Предисл. к кн.: Франселла Ф., Баннистер Д. Новый метод исследования личности. М., 1987. С. 5—26.

6. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975. 304 с.

7. Леонтьев А. Н. Потребности, мотивы, эмоции. М., 1971.

8. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1981. 584 с.

9. Орлов Ю. М. Потребностно-мотивационные факторы эффективности учебной деятельности студентов вуза. М., 1984. 525 с.

10. Петренко В. Ф. Психосемантика сознания. М., 1988. 208 с.

11. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1940. 596 с.

12. Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1976. 416 с.

13. Сосновский Б. А. К вопросу о мотивах, смыслообразовании в деятельности студента-заочника // XXV съезд КПСС и проблемы совершенствования профессиональной педагогической подготовки педагога в условиях заочного обучения. М., 1977. С. 32—37.

14. Сосновский Б. А. Мотив как личностное образование // Мотивационная регуляция деятельности и поведения личности. М., 1988. С. 60-64.

15. Сосновский Б. А. Пути и средства психологического анализа деятельности студента-заочника: вопросы теории // Познавательная деятельность студента-заочника и условия ее активизации. М., 1985. С. 9—17.

16. Франселла Ф., Баннистер Д. Новый метод исследования личности. М., 1987. 234 с.

17. Хекхаузен X. Мотивация и деятельность: В 2 т. М., 1986. Т.1. 408 с.; Т. 2. 392 с.

18. Шмелев А. Г. Введение в экспериментальную психосемантику: теоретико-методологические основания и психодиагностические возможности. М., 1983. 157 с.

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: