Культура и духовная жизнь общества в 1930-е годы

1. Основные итоги развития системы образования и науки

Повышение уровня грамотности населения и подготовка высокопрофес­сиональных специалистов являлись задачей не просто образовательной, а в большей степени — социальной, условием для ускоренного развития об­щества.

В 1930 г. в стране было введено всеобщее бесплатное обязательное начальное образование, в го­родах и поселках приступили к обязательному семилетнему обучению де­тей. Одной из главных задач советской школы стало максимальное соответ­ствие учебного процесса требованиям социалистического строительства. Постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О структуре начальной и сред­ней школы в СССР» (май 1934 г.) были определены единые типы общеоб­разовательных школ: начальная (4 кл.), неполная средняя (7 кл.) и средняя (10 кл.). Основной формой обучения стал урок. Вводились твердое распи­сание занятий и экзамены, отказались от бригадного способа проверки зна­ний. Издавались стабильные учебники. Особое внимание уделялось препо­даванию общественных дисциплин. С 1934 г. было восстановлено препода­вание всемирной и русской истории, началось изучение Конституции СССР. Таким образом, к середине 30-х годов в СССР сложилась советская система образования.

Быстрыми темпами развивалась система среднего специального и выс­шего образования. Кроме стационарных учебных заведений подготовка спе­циалистов шла через заочное обучение, заводы-втузы, фабрично-заводские курсы. С 1927/28 по 1932/33 годы число техникумов увеличилось в 3,3 раза, вузов - в 5,6 раза. К 1940 г. в стране было около 4600 вузов. Академия наук (1933) была подчинена Совнаркому, ее автономия была ликвидирована, что вело к утверждению административных методов руководства наукой.

В 1933 г. при ЦИК СССР был создан Всесоюзный Комитет по высшему техническому образованию, а весной 1936 г. на его базе был создан Всесоюзный Комитет по делам высшей школы при СНК СССР. В июне 1936 г. СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление «О работе высших учеб­ных заведений и о руководстве высшей школой». Было потребовано под­нять роль и качество обучения, усилить связь вузов с производством. Сту­денты стали проходить практику на заводах, фабриках, в колхозах. Запре­щен был досрочный выпуск студентов без сдачи госэкзаменов. Вводился строгий контроль за распределением выпускников через наркоматы и глав­ки. Особое внимание предлагалось уделить изучению марксистско-ленин­ской теории и истории большевистской партии.

Продолжала действовать разветвленная сеть учебных заведений по под­готовке руководящих работников, кадров партийно-советской номенклату­ры. В середине 30-х годов в стране функционировало 53 комвуза, 250 со­впартшкол, свыше 20 промакадемий и многочисленные курсы красных ди­ректоров.

К концу 30-х годов процесс формирования социалистической интелли­генции в основном завершился. Среди выпускников вузов доля выходцев из рабочих достигала 52%, крестьян - почти 17 %. Итоги переписи 1939 г. показали, что в стране 13,8 млн человек заняты умственным трудом. На 1 января 1941 г. в народном хозяйстве было занято 2,4 млн человек со сред­ним образованием и - 900 тыс. человек - с высшим.

В стране всеобщей грамотности (к 1939 г. 81,1 % населения старше 9 лет овладели основами знаний) динамично развивалась наука, которую ак­тивно поддерживало государство. Расходы за первую пятилетку составили 826, 4 млн руб., во второй увеличились в 3,6 раза. Перестраивалась работа научных учреждений, постоянно повышали свою квалификацию кадры. В 1937 г. была введена система аттестации научных и педагогических работ­ников, защита докторских и кандидатских диссертаций, началось присвое­ние отмененных ранее ученых званий.

Наука имела явно утилитарный, практический характер. Успешно раз­вивались естественные и технические науки. Заложил основы современной ракетной авиации, разработав теорию ракетного движения, К. Э. Циолковс­кий. Сконструировал первый в мире реактивный самолет, работавший на бензине и сжатом воздухе, Ф. А. Цандер. Для развития современной авиа­ции много сделали И. Е. Жуковский и С. А. Чаплыгин. На основе научных исследований академика С. В. Лебедева в СССР впервые в мире было орга­низовано массовое производство синтетического каучука и этилового спирта. Отрывали широкие перспективы для мировой науки исследования со­ветских ученых по изучению строения атомного ядра. Над теорией цепных реакций успешно работала группа физиков во главе с Н. Н. Семеновым, о строении атомного ядра из протонов и нейтронов высказал свою гипотезу Д. В. Иваненко. Мировой технический прогресс во многом обязан акаде­мику А. Ф. Иоффе, который изобрел многопластиночный изолятор и тем самым заложил основы современной физики полупроводников. Успешно развивалась новая наука - биохимия, созданная академиком А. И. Бахом.

С конца 20-х годов в стране появились новые научные центры. В 1929 г была открыта Всесоюзная Академия сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ), президентом которой был избран И. И. Вавилов. В начале 30-х годов созданы уральский, дальневосточный и закавказский филиалы АН СССР. Начали ра­ботать перспективные научно-исследовательские институты: органической химии, физических проблем, геофизики и др. Всего к 1937 г. в стране име­лось 867 научных центров, в которых работало свыше 37 тыс. ученых.

Административно-командная система меньше всего нуждалась в людях высокой культуры, способных мыслить иначе. Этой системе нужен был про­фессионально подготовленный, дисциплинированный человек, пунктуаль­но и без сомнения выполняющий директивы центра.

Так, социально-политический контекст 30-х годов сформировал лысенковщину. В заряженной идеологией интеллектуальной среде демагогичес­кие заявления Т. Лысенко о преобразовании сельского хозяйства на благо социалистического государства были очень популярны, и находилось мало желающих критиковать его эксперименты по «яровизации» семян (т. е. предварительную обработку семян перед посевом для ускорения роста). Газеты охотно расписывали его экспери­менты: от обработки семян холодом до обрывания листьев с хлопка; от уда­ления пыльников с колосьев пшеницы до групповой посадки деревьев; от необычных смесей удобрений до методов селекционного выведения пород крупного рогатого скота. Случались и вовсе фантастические заявления «уче­ного-новатора» типа превращения озимой пшеницы в яровую. Выводы де­лались поспешные, а противоречащие ожиданиям результаты отбрасыва­лись под предлогом несортовых семян или недостаточного числа экспери­ментов. Лысенко, обещавший революцию в сельском хозяйстве, обладал бесспорным политическим преимуществом по сравнению с добросовест­ными учеными-генетиками, которые настаивали на более длительных сро­ках проверки результатов своих опытов. Но подобная медлительность рас­сматривалась как вредительство. Главный довод Лысенко и его защитников: сельское хозяйство не может ждать, а доводы серьезных исследователей он представлял как «академическую привередливость» и саботаж. Атмосфера в стране создала беспринципным карьеристам типа Лысенко неограниченные возможности для собственного успеха и разрушения чужих судеб.

Антиподом Лысенко являлся ученый-биолог Н. И. Вавилов, организовавший в 20-е годы экспедиции по всему миру для сбора коллекции сельскохозяйственных культур. Вавилов был типичным представителем старой российской профессуры, хорошо образован, владел несколькими языками. Это уже вызывало неприязнь у новой генерации ученых. В своем важней­шем труде «Центры происхождения культурных растений» (1926) он обо­сновал основные положения генетики. Вавилов являлся специалистом в те­оретической биологии, Лысенко был практиком. И тем не менее Вавилов оказал поддержку Лысенко, поощрял его идеи, надеясь убедить в ошибоч­ности взглядов. С течением времени антагонизм двух ученых старого и но­вого поколений обострялся. На съезде колхозников в 1935 г., на котором присутствовал Сталин, Лысенко обвинил ученых-биологов в сознательном торможении прогресса советского строя. В своих обвинениях развала сель­ского хозяйства Лысенко неоднократно упоминал Вавилова и других «клас­совых врагов» среди ученых. С этого времени началась активная пропаган­да теории «яровизации». Лысенко поддерживали государственные чинов­ники, которым импонировало его пролетарское происхождение. Вавилов был арестован, через год приговорен к расстрелу за шпионаж и контррево­люционную деятельность. В 1942 г. приговор был заменен 20-летним заключением, в 1943 г. Вавилов умер от истощения в саратовской тюрьме.

Особая роль в формировании «нового» человека отводилась обще­ственным наукам, которые находились под неустанным контролем партий­но-государственной системы. Главной задачей историков, экономистов, философов являлось идеологическое обоснование линии партии. Попытки сопротивления, проблески мысли, стремление сопоставить теорию с жиз­нью объявлялись ревизионизмом, вызывали сомнение в партийной и гражданской благонадежности ученых, сурово карались. Одними из первых пострадали экономисты. В 1930 г. во вредительстве обвинили Н.Д. Кондартьева, авто­ра признанной в мире теории длинных волн экономической активности, А.В. Чаянова, В.В. Челинцева, Н.П. Макарова, Л.Н. Юровского и др., доказывавших пагубность насилия над экономическими законами, высту­павших против разрушения рынка и ограбления крестьянства.

В 30-е годы были репрессированы многие известные ученые-теорети­ки. По сфабрикованному обвинению в 1933 г. был арестован и погиб в Соловецком лагере особого назначения П. А. Флоренский. Его исследования в области философии, химии, математики, филологии и искусствоведения и полной мере оценены лишь в последние годы. К 10 годам без права переписки был пригоорен в марте 1937 г. известный философ и деятель культуры Г. Шпет. Одновременное физи­ческой расправой в спецхраны попали и его произведения: десятки моно­графии и переводов по психологии, философии, логике и эстетике. Были обвинены в преступной деятельности и репрессированы бывшие руководи­тели Института Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК партии Д. Б. Рязанов и В. В. Адоратский.

На рубеже 20-30-х годов вышли первые обобщающие работы по истории Октябрьской рево­люции. По инициативе М. Горького и решению ЦК ВКП(б) в 1931 г. нача­лась подготовка многотомной «Истории гражданской войны в СССР». Уче­ные приступили к исследованию многих неразработанных проблем проле­тарской революции в России. В Обществе историков-марксистов, Институте красной профессуры, Комакадемии, на страницах теоретических журналов проходили оживленные дискуссии. В такой обстановке И. Сталин решил дать свою интерпретацию обсуждаемых вопросов, изложив их в письме «О некоторых вопросах истории большевизма», напечатанном в журнале «Про­летарская революция». Подтекст был ясен: автор пытался предстать после­довательным защитником идей В. Ленина. При всей тенденциозности и не­соответствии действительности сталинская версия истории партии больше­виков была воспринята как истина в последней инстанции и широко распространилась в исторической науке. Была развязана кампания выиски­вания явных и мнимых ошибок у историков, всех обществоведов, их огуль­ного осуждения, изгнания из вузов. Был взят курс на превращение истории в средство формирования догматического мышления. С начала 30-х годов целенаправленно проводился отбор событий, дат, имен, которые должны усвоить советские граждане. Не смогли восстановить историческую правду ни Историческая комиссия, созданная в 1931 г., ни Историко-археографический институт (1934 г.), ни Институт истории АН СССР (1936 г.). Заключительным аккордом в фальсификации истории стал выход в свет в 1937 г. учебника «История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс», объявленного «энциклопедией основных знаний в области марксизма-ленинизма». Несколько десятилетий концепция «Краткого курса» являлась доминирующей в историко-партийной науке, а ее рецидивы проявляются и поныне.

Академия наук была объявлена «цитаделью чистой науки», далекой от нужд социалис­тического строительства. Ученые-академики С.П. Плато­нов, Н.П. Лихачев, М.К. Любавский, Е.В. Тарле и другие обвинялись в антисоветской деятельности и были осуждены по сфабрикованному «делу» на различные сроки тюремного заключения и ссылки.

Драматически складывалась ситуация в философской науке. К концу 20-х годов она все еще оставалась вне сферы политического давления, однако уже в 1930 г. Сталин в своей работе «К вопросам аграрной политики в СССР» обвинял обществоведов в отставании теоретического фронта от «успехов практического строительства». Была начата кампания по дискредитации высококвалифицированных ученых-философов, в результате которой была разгромлена группа так называемых «диалектиков», возглавляемая А. М Дебориным. Несмотря на то, что партийно-государственная власть провозг­ласила в качестве официальной философской доктрины диалектический материализм, многие публикации того времени свидетельствуют о сильных антифилософских настроениях среди большевиков. Наиболее полно это выразилось в статье одного из руководителей Института красной профессуры М. Минина «Философию за борт».

 

2. Метаморфозы массового сознания

В 30-е годы произошли необратимые процессы в массовом сознании общества. Этому во многом способствовало уничтожение многовековой крестьянской культуры. «Раскрестьянивание» сопровождалось перемеще­нием огромных масс населения из деревни в город, что вело к маргинализа­ции основных классов общества. С 1928 по 1932 г. городское население страны увеличилось на 44 %. За пять лет количество горожан увеличилось на столько же, как за предыдущие 30 лет.

Формировался «промежуточный» человек (маргинал), который отказал­ся от презираемого прошлого, а настоящий день расценивал лишь как под­готовку к счастливому будущему. Впрочем, реальное положение населения СССР не вполне отвечало тем надеждам, которые их вдохновили в 1917 г., на штурм ненавистного самодержавия.

В 1928-1929 гг. в стране была введена карточная система. Нормы про­дажи по карточкам постоянно сокращались, как и ассортимент товаров в целом. Голод давал возможность руководителям предприятий манипулировать людьми. За дополнительное продовольствие голодные рабочие соглашались повышать выработку, становились ударниками коммунистического труда.

В стране резко обострилась жилищная проблема. Жилье в городах почти не строилось. Не имея места для ночлега, рабочие нередко ночевали в цехах и на вокзалах. Перенаселены были и бараки так называемого об­легченного типа - дощатые, земляные. Основным жильем для класса-гегемона были общежития.

Процесс разрушения личности затронул даже семью. Феминизация пе­реключила женщин на активную общественную деятельность, отправила на тяжелые физические работы, создала демографические проблемы.

Образ женщины - строителя нового общества тиражировали в газетах о ней слагали стихи и посвящали ей целые романы. Вполне естественно вос­приняли, например, читатели произведения популярного в те годы пролетарс­кого писателя Ф. Гладкова, где главная героиня Даша призывала своих сооте­чественниц отказаться от ребенка и мужа из-за международного положения. Использование женского труда на производстве прикрывалось привле­кательным лозунгом «превращения женщин из рабыни домашнего хозяй­ства в производительного работника социалистического общества.» Широко использовался женский труд на низкооплачиваемых, тяжелых физических работах. Женщины работали в каменноугольной про­мышленности, грузчицами, строителями, на вредных производствах. При­чем строго соблюдался принцип равной оплаты за равный труд. Никакой дискриминации в оплате по сравнению с мужчинами.

В печати по указанию ЦК ВКП(б) была развернута кампания пропаган­ды достижений в СССР. Одна из главных тем — рост жизненного уровня рабочего класса в СССР, который, несомненно, выше, чем при царизме. Последовали запреты на публикацию работ, анализирующих реальные фак­ты. Публичные выступления на эту тему приравнивались к политическим преступлениям. Дух насилия витал в воздухе. В общественное сознание упорно внедря­лась идея всеобщей бдительности. Вечное ожидание войны озлобляло лю­дей. По всей стране звучали призывы к выявлению врагов. Была налажена четкая система контроля за «циркулирующими в народной толще домысла­ми и побуждениями». Появились информаторы практически во всех учреж­дениях и трудовых коллективах, открывались «подвижные бюро жалоб и заявлений» с гарантией анонимности адресата. Атмосфера всеобщей подозрительности и тотальной слежки станови­лась средой обитания человека в СССР. Чтобы выжить, большая часть населения следовала трем основным правилам: не думать; если действовать, то лишь подчиняясь; ни за что не отвечать. В противном случае можно было оказаться жертвой репрессий, потрясших страну.

В 30-е годы были репрессированы многие известные ученые - Н.И. Вавилов, С.П. Королев, академики С.Ф. Платонов и Е.В. Тарле; 2/3 выпускников Института красной профессуры. Был арестован физик-теоретик Л.Д. Лан­дау, которого спасли только гражданская смелость академика П.Л. Капицы и мировая известность ученого-физика Нильса Бора, просивших лично Ста­лина пощадить Ландау. Остается загадкой внезапная смерть в 1935 г. акаде­мика физиолога И.К. Павлова. В лагерях находились осужденные «за чте­ние стихов С. Есенина, за распространение стихов Б. Пастернака, за связи с И. Эренбургом, члены общества эсперантистов и филателистов, которых обвиняли в шпионаже при обмене с заграницей почтовыми марками».

 

3. От многообразия к унификации художественной культуры

В полной мере испытала на себе всю тяжесть социалистических и поли­тических экспериментов художественная культура. Стремление ввести творческие искания в определенное русло привели к принятию в 1934 г. метода социалистического реализма. Сам термин впервые появился после Постановления ЦК ВКП (б) от 23 апреля 1932 г. «О перестройке литератур­но-художественных организаций», означавшем фактическую ликвидацию отдельных художественных направлений, течений, объединений и групп. Начала набирать силу тенденция к единообразию, унификации творческого процесса. Стали создаваться единые творческие союзы, деятельность которых регламенти­ровалась и «направлялась» коммунистической партией. В 1932 г были созданы Союз композиторов СССР и Союз советских архитекторов, а в 1934 г. - Союз советских писателей и Союз художников СССР.

На первом съезде советских писателей в августе 1934 г. был избран еди­ный Союз писателей СССР и дано теоретическое обоснование «единствен­но верного» творческого метода, который требовал от художника в услови­ях классовой борьбы правдивого, исторически конкретного изображения действительности с научных, т. е. партийных, позиций. Однако на практике главные принципы метода: партий­ность, народность, идейность — привели к ограничению творческой сво­боды и застою в искусстве. Под художествен­ное творчество была подведена идеология войны с инакомыслием.. Основными темами советской литературы стали революция и социали­стическое строительство. Несмотря на ограничение свободы самовыраже­ния художника, в 30-е г. были созданы такие произведения, как «Жизнь Клима Самгина» М. Горького, «Тихий Дон» и первая часть «Поднятой целины» М. Шолохова, «Время, вперед» В. Катаева, «Мастер и Маргарита» М. Булгако­ва. Остались верны своему таланту Н. Островский, М. Шагинян, А. Ахматова, О. Мандельштам, И. Ильф, Е. Петров и др. Однако в условиях крайней бюрократизации художественной жизни, сращивания политики, идеологии и искусства в творческой среде проявлялось «двоемыслие», двойная, разъединяющая душу психология. Художник привыкал говорить не «я», а «мы», становился выразителем мнения большинства. Он уже не чувствовал себя оригинальной, неповторимой творческой личностью (в чем и заключается смысл творчества), а превращался в государственного служащего.

С помощью отлаженного механизма госзаказов, закупок, конкурсов, выставкомов, жюри, государственных премий и наград творчеством стали управлять чиновники.

Власть строго отслеживала любые проявления вольнодумства. Типич­ным для тех лет было требование «Литературной газеты» «провести чистку среди наших корифеев, которые недоступны широким массам... пишут обычно сложно, вычурно, их сюжет запутан и нарочно извилист». Предла­галось уделять больше внимания писателю-середняку, который «пишет про­сто, ясно, сюжеты строит понятные, темы берет доступные и ближе к жизни»; и, что не менее важно, успешно выполняет литературный промфин­план. Имена многих таких писателей-середняков, как, например, бывшего плотника Оровецкого с его «Записками ударника», давно уже забыты, хотя в 30-е годы они были литературными знаменитостями.

Скромными были успехи в изобразительном искусстве. Утратил запал, свою культурную среду и целеустремленность «революционный авангард». Новаторство не имело поддержки в народе. Из-за пренебрежения к культур­ным традициям художников-экспериментаторов не признали и средние об­разованные слои населения.

В 1930-е годы поворот в искусстве уже стал очевидным. Закрыт журнал «СА» - орган сторонников функциональной архитектуры, начался само­роспуск некоторых творческих объединений, действующих в 20-е годы, укреплялись организаций типа «Октябрь», ликвидирован преемник ВХУТЕМАСа - ленинградский ВХУТЕИН, ушел из жизни В. Маяковский: ре­волюция оказалась «не его». Отчасти из-за грубых административных гоне­ний, отчасти из-за того, что приземленная проза жизни сменила романтику первых послереволюционных лет, художники-авангардисты (К. Малевич, В. Татлин, В. Степанова, А. Родченко и др.) отказались от экспериментов. Выгоднее и даже безопаснее стало разрабатывать шаблонные темы и стан­дартные композиции. Пафос 20-х годов был исчерпан. Появилась масса ка­зенно-парадных поделок официального искусства. Чем бесстыднее оно лга­ло, тем «реалистичнее» казалось. «Демагогией, возведенной в степень чув­ства» (М. Светлов), можно охарактеризовать знаменитую картину В. Ефанова «Незабываемая встреча», которая изображала безудержный восторг при встрече Сталина с женами руководителей тяжелой промышленности, кото­рых в скором будущем почти всех уничтожили по приказу «вождя наро­дов».

В деревнях голод и разорение, а пишутся изобильно-пиршественные «Колхозные праздники» (С. Герасимов, А. Пластов). Убедительным свиде­тельством лицемерия стали картины А. М. Герасимова «Два вождя после дождя», «И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов в Кремле» (1938 г.) и работа П. Соколова-Скаля «Скорбь у гроба» (1935 г.), где Сталин застыл с выражени­ем глубокой скорби на лице у гроба Кирова. Такие «высокохудожествен­ные» произведения — свидетельство приспособленчества и конъюнктуры, которые начали набирать силу в 30-е годы.

Однако парадно-официальные произведения были только частью изо­бразительного искусства СССР 30-х годов. Многие работы этого десятиле­тия живут и поныне. Картины как убедительные свидетельства переплете­ния мечты и реальной жизни создали советские художники: А. Дейнека «Игра в мяч», «Мать»; Ю. Пименов «Новая Москва»; А. Лабас «Первый советс­кий дирижабль»; А. Тышлер «Городской пейзаж с аэропланом». Особое место в живописи 30-х годов заняли работы портретистов - М. Нестерова, П. Корина и П. Кончаловского, противопоставивших казенщине портреты современников, сильных своей внутренней свободой. Таковы портреты И Павлова и хирурга Юдина - М. Нестерова; А. Толстого, М. Горького, пор­третные эскизы к так и ненаписанному полотну «Русь уходящая» - П. Ко­рина, портрет В. Мейерхольда, написанный П. Кончаловским буквально накануне гибели режиссера. Уже самим фактом своего творчества, каждый по-своему, художники утверждали мужество духа, способного противосто­ять любому деспотизму. Была создана галерея ярких произведений о тру­довом подвиге советского народа, возводившего в самые сжатые сроки индустриальные гиганты (Днепрогэс, Сталинградский и Челябинский трак­торные заводы, Магнитку и Кузбасс). На Всесоюзной художественной вы­ставке «Индустрия социализма» (1938 г.) демонстрировались работы мно­гих талантливых художников СССР: Г. Ряжского, Б. Иогансона, И. Граба­ря, И. Бродского, А. Остроумовой-Лебедевой. Символом раскрепощенного труда стала скульптурная композиция «Рабочий и колхозница», созданная В. И. Мухиной для советского павильона на Всемирной выставке 1937 г. в Париже. Советское изобразительное искусство обогатилось батальными кар­тинами М. Грекова и Г. Савицкого, рисунками Кукрыниксоа, произведения­ми мастеров союзных республик - 3. Азгура, М. Тоидзе, М. Сарьяна, Б Нурали и др.

В начале 30-х годов для разрядки напряженной атмосферы, вызванной голодом, террором и коллективизацией, в советской культуре был дан зеле­ный свет музыке, но исключительно популярному легкому жанру - джазу, танцевальной музыке, музыке для кино и веселой, бодрой массовой песне. Именно эти жанры музыкального искусства были первыми, которые удо­стоились пристального внимания советского правительства, а авторы и ис­полнители (И. Дунаевский, М. Блантер, братья Покрас, Т. Хренников) стали первыми советскими музыкантами, получившими в 1934-1935 гг. ор­дена и сделавшие головокружительную карьеру. Со второй половины 30-х годов успех пришел к концертам, симфониям, операм. В исполнении моло­дых талантливых виртуозов (Л. Оборина, П. Столярского, Э. Гилельса, Д. Ойстраха, Г. Баринова) советская инструментальная музыка стала мощным средством для поднятия престижа страны. Музыканты должны были продемонстрировать всему миру достижения советской власти в области культуры, и стать одним из главных средств культурных связей с заграницей, которые так нужны были власти. В высших государственных интересах на некоторое время даже отказались от доведения до конца поли­тики соцреализма в музыке. Была прекращена первая опала Д. Шостакови­ча, автора Четвертой симфонии, принесшей славу новейшему периоду рус­ской музыки. Однако это тактическое отступление, своего рода «музыкаль­ный нэп», было непродолжительным. Уже в 1936 г. начался первый этап борьбы с инакомыслием, названный в истории советской культуры борьбой с формализмом.

Инициированная партией дискуссия в творческой среде по преодоле­нию чуждого народу натурализма, экспериментаторства и личной индиви­дуальности была продолжена советской прессой. В «Правде», «Литератур­ной газете» появились анонимные статьи, обвиняющие мастеров искусства в формалистических «вывертах»: «Сумбур вместо музыки» (об опере Д. Шостаковича «Катерина Измайлова»); «О художниках-пачкунах» (о твор­честве А. Лентулова); «Балетная фальшь» (о балете Д. Шостаковича «Свет­лый ручей»). Критиковали Б. Пастернака, И. Бабеля, Ю. Олешу, С. Эйзен­штейна, А. Довженко и др.

На фронте идеологии нетерпимость ко всему тому, что не совпадало с генеральной линией или хотя бы недостаточно быстро приспосабливалось к ее новому крутому повороту, достигла кульминации.

Один из ударов был нанесен опере «Богатыри» в Камерном театре А. Таирова, текст к которой написал поэт Демьян Бедный. Спектакль был уже принят Комитетом по делам искусств, однако на премьере присутство­вал В. М. Молотов, который был возмущен авторской трактовкой образа русских богатырей. Спектакль был немедленно запрещен. Камерный театр подвергся жестокому разносу за «отсутствие политического такта в изобра­жении прошлого нашего народа». А автор текста, - вчера еще знаменитый пролетарский поэт Демьян Бедный, был изгнан из Союза писателей и чудом избежал ареста. Писать ему запретили, книги его были изъяты из библиотек.

Инцидент с «Богатырями» было приказано обсудить и «проработать» в творческих коллективах. Это был первый случай применения нового спо­соба художественно-политического «воспитания» работников искусств. Итоги борьбы с формализмом как с «вреднейшим антинародным явлением в советском искусстве» не замедлили сказаться на состоянии культуры. Луч­шие театральные постановки, оригинальные декорации, выдумка и изобре­тательность режиссеров - все это было объявлено элементами формализ­ма, все было осуждено и просто запрещено.

Непокорных, кто не следовал «правилам игры», не маскировал своих собственных чувств и не шел на сделку, травили и даже уничтожали. Тра­гически сложилась судьба режиссера В. Э. Мейер­хольда. После публикации в «Правде» в декабре 1937 г. статьи «Чужой театр» его окрестили «отцом формализма в советском театре», обвинили в «искажении классического наследия» (знаменитые спектакли «Дама с камелиями», «Самоубийца»), вспомнили и самое тяжелое его преступле­ние - то, что свой спектакль «Земля дыбом» (1923 г.) он «не случайно посвятил презренному врагу народа Троцкому». В июне 1939 г. Мейер­хольд был арестован, обвинен по статье 58 УК РСФСР и 2 февраля 1940 г. расстрелян. В тот же день был расстрелян и знаменитый поэт, журналист Михаил Кольцов.

Во второй половине 30-х годов борьба с инакомыслящими развернулась по всему фронту. Это время называют годами «расстрелянной литературы». Погибло не менее 1000 писателей, столько же сумело выжить в концлаге­рях. Были репрессированы И. Бабель, В. Шаламов, Б. Пильняк, Н. Клюев, Б. Корнилов, поэт О. Мандельштам. Репрес­сии затронули и идеологов РАППа: Л. Авербаха, В. Киршона, И. Гроссман-Рощина, Г. Горбачева. Более двадцати лет провела в заключении талантли­вая русская поэтесса Анна Баркова.

Любое вольнодумство каралось со всей строгостью революционных за­конов. Жертвами системы становились не только творцы культуры, но и памятники. Только в Москве в 30-е годы погибло до 700 тыс. памятников архитектуры и около 3 тыс. зданий исторического значения. Главным обра­зом разрушали культовые сооружения. В декабре 1931 г. был уничтожен храм Христа Спасителя, строившийся в течение полувека всей Россией. Была предложена идея возведения на его месте гигантского небоскреба по образцу американских - Дворца Советов с огромной скульптурой Ленина «под облаками». Своей высотой дворец должен был «подавить» все остальные еще сохранившиеся исторические здания. Конкурс на лучший проект был объявлен в 1932 г. В нем приняли участие лучшие архитекторы: М. Гинз­бург, Л. Ладовский, братья Веснины, А. Щусев, И. Жолтовский и даже зна­менитый французский архитектор Ле Корбюзье. Но ни один из проектов не был признан достаточно «грандиозным», а интриги и непримиримая враж­да всех участников затянули его осуществление. Заложен был лишь фундамент, а материалы пошли на строительство московского метро.

В эти годы был разрушен Храм-на-Крови в Ленинграде, возведенный на месте убийства Александра II. Замахнулись и на знаменитый Покровский собор — храм Василия Блаженного в Москве, который, к счастью, удалось спасти. Началось беспрецедентная по своему вандализму кампании по смыв­ке химическим способом позолоты с церковных куполов. Секретными спе­циальными решениями Секретариата ВЦИК РСФСР были переплавлены купола многих известных московских церквей (св. Ирины, апостолов Ни­колы и Иакова, Воскресения и Успения), которые, по заключению эксперт­ной комиссии Наркомпроса РСФСР, «никакого художественного и музей­ного значения не имеют». По мнению хозяйственного отдела ОГПУ «позо­лота прекрасного качества и в отличном состоянии» была на куполах храма Христа Спасителя. При смывке получили до 18 пудов отличного золота, которое пошло на нужды форсированной индустриализации.

Для утоления валютного голода в 30-е годы началась бездумная распро­дажа художественных ценностей. Только с апреля 1930 по апрель 1931 г. фак­тически за бесценок (в условиях финансовой депрессии на Западе) за гра­ницу были проданы многие картины Рембрандта, Рубенса, Ван Дейка, Рафаэля, Веласкеса и других мастеров из коллекций Эрмитажа, Третьяковской галереи, Музея современного западного искусства. Был продан за бесценок древнейший Синайский кодекс Библии, Коран с кровью пророка Али, Но­вый завет, переписанный митрополитом Алексием. Неизвестна судьба мно­гих уникальнейших реликвий: ризы Господней, попавшей на Русь в 1625 г. в качестве дара персидского шаха Аббаса царю Михаилу Федоровичу; ризы пресвятой Богородицы, которая попала в страну из Византии и хранилась в Успенском соборе Московского Кремля; сокровища Вознесенского монас­тыря, основанного в 1393 г. вдовой Дмитрия Донского Евдокией. Пропали многие драгоценные оклады икон, в том числе и иконы Владимирской Бо­жьей матери, бесследно исчезли многие иконы и иконостасы. Впрочем, след многих русских икон был обнаружен в Великобритании, США, Германии. В результате бесконтрольной продажи национальных реликвий иностран­ным предпринимателям и дипломатам было сформировано богатейшее со­брание русской иконописи в Национальном музее Стокгольма.

Продавалось все, что имело отношение к культуре. За период с 1922 по 1940 г. состоялось свыше 30 крупных аукционов, множество тайных и публичных распродаж. За 1928-1933 гг. Советский Союз продал на аукционах 6 тыс. тонн культурных ценностей. Продажа бесценных сокровищ «по валу» могла быть только в обществе, где «сон разума порож­дает чудовищ».

В 30-е годы началось массовое наступление на музеи. В то время, когдагосударство взяло курс на бюрократизацию и нивелировку жизни, музеи рассказывали о своеобразии, традициях, национальных корнях и уже по­этому были опасны. Музейная реконструкция началась с соответствующих постановлений партийно-государственной власти, потребовавших участия музеев в классовой борьбе и массовой пропаганде среди населения. Реко­мендовалось переоборудовать экспозиции по образцу «Краткого курса» и даже изъять из обращения само слово «музей». Следующим шагом была окончательная ликвидация многих краеведческих, исторических, специа­лизированных музеев, которая продолжалась в течение всегодесятилетии.

Экстремальность сложившейся в стране обстановки отразилась и на ки­ноискусстве. В 1931 году появились первые советские звуковые фильмы: «Путевка в жизнь» Н. Экка, «Одна» Г. Козинцева и Л. Трауберга и «Златые горы» С. Юткевича. Наряду с талантливыми работами («Путевка в жизнь» Н. Экка, «Чапаев» братьев Васильевых, «Александр Невский» С. Эйзенштейна, «Де­путат Балтики» И. Хейфица и А. Зархи, «Трилогия о Максиме» Г. Козинцева и Л. Трауберга) демонстрировалось немало парадно-декоративных, легкомыс­ленно-развлекательных или сделанных в духе псевдоклассики кинолент. Власть в полной мере осознала действенную силу кино, поэтому ни один из фильмов не выходил на широкий экран без предварительной цензуры кон­курсной комиссии и даже личною просмотра самим Сталиным. Кинорежиссеры и сценаристы иногда вынуждены были фальсифицировать исторические факты, особенно если это касалось личности самого вождя. («Великое зарево» М. Чиаурели, «Великий гражданин» Н. Эрмлера, «Оборона Царицы­на» Г. и С. Васильевых). Даже в классических кинолентах «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году» (режиссер М. Ромм, сценарист А. Каплер) вольно или невольно подчеркивалась роль Сталина в октябрьских событиях. В кризис­ном состоянии находилась советская кинодокументалистика. Публичные про­работки и разгромные рецензии постоянно сопровождали творчество про­славленного режиссера Д. Вертова. Его фильм «Колыбельная», созданный к 20-летию Октября, был «незамечен» властями. Творчество классика докумен­тального кино, работа которого «Человек с киноаппаратом» (1929 г.) была включена в число двенадцати лучших фильмов всех времен и народов, оказалось невостребованным у себя на родине. Холодное безразличие демонстрировали власти и к другим мастерам документального жанра Р. Кармену и Э. Шубу, авторам известного во всем мире фильма «Испания».

Для повышения международного статуса в 1935 г. в Москве был проведен Первый Международный кинофестиваль.

В 30-е годы в СССР утвердилась тоталитарная модель развития общества с присущей ей политизацией и идеологизацией сферы культуры. Об­щество стало монолитом. Политика и обслуживающая ее культура были сжаты в единый кулак. Система внедрилась во внутренний мир человека.

Основными критериями в отношении произведений литературы и ис­кусства стала оценка явлений с классовых позиций. Жизнь стали изобра­жать <

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: