Кайфовые приключения в целом мире 5 глава
Я вернулся к тебе, висельник Я оставил тебя в этой комнате много лет назад Я вышел на свет и огляделся Я вернулся во тьму Тащиться от твоего гнилого скрипучего ритма Я слышу, как ты качаешься туда и сюда Я вижу, как жидкость капает у тебя изо рта Ты показываешь миру язык Я понимаю, почему теперь От них мне так же, как тебе было от них Пусто и одиноко Опустошённо и выпотрошено Я должен сказать тебе прямо сейчас Молчание – самый мощный звук на свете От их слов приятно Не стоит Ты никогда не смог бы приспособиться А потому ты выкроил себе местечко Мне тоже это нужно Меня как будто отовсюду вытолкнули Увидеть бы, как ты откидываешь стул Было бы здорово увидеть твои глаза Но опять-таки Тебе бы это не понравилось Лучшие вещи делаются в одиночестве
…
Возьми меня за руку Войди в эту тёмную комнату Ляг со мной на пол Давай лишимся жизни Слизывай пот Пробуй кровь Слушай звук Хотя бы сейчас По-настоящему Мне нужно от тебя что-то настоящее Я так хочу тебя Хочу попробовать тебя Хочу, чтобы ты вонзила зубы в мою плоть
…
Я взял тебя к тебе Вот чего ты хотел Я думаю, что поработал хорошо Ты озверел, когда я бросил тебя Ты проклинал меня За вонь твоих отбросов Ну вот, теперь ты в этом весь Рано или поздно ты увидишь Над сточной канавой светит солнце Легко оказаться с пустыми руками, когда ни к чему не тянешься Трудно поверить, когда ты говоришь, что задыхаешься Если твои руки сомкнуты на чужой глотке Теперь здесь ты и только ты Ты слишком съехал в одну сторону, ты упадёшь Придётся собирать себя со дна своей души Рубцы крепче обычной плоти Теперь всё только тебе Всё что внутри Яд Лекарство
Всё в тебе для тебя
…
Когда я смотрю на вас Я хочу уничтожить вашу улыбку Она сидит у вас на лице как ложь Вы хорошо смотритесь Я хочу знать о вас правду Я хочу стать вам ближе И когда это получится, вы увидите, что я вижу вас насквозь Ваше сердце бьётся, как маленькая птичка Вы хорошо меня знаете И потому не можете со мной справиться Мне больно играть роль дурака И притворяться, будто я не вижу, что вы такое Все вы не подпускаете меня Я хочу поверить вашей лжи Отключить себя и почувствовать вас Но я не могу перестать видеть насквозь Всех вас
…
Он сидел в тёмной комнате и ждал её Она не была ему другом Он пробовал дружить годами и знал правду Ему хотелось, чтобы кто-то был с ним мил хотя бы час Он был одинок Какая разница, что кто-то считает его привлекательным Что кто-то захочет быть с ним тем, какой он есть В его деле каждый чего-то хочет Всегда есть скрытый мотив, всегда разыгрывается игра Что-то не так, когда кто-то с ним мил И им при этом не платят Всякий раз, когда кто-то хотел пожать его руку Ему хотелось сказать: Чего ты хочешь? Сколько ты хочешь? Он не был плохим человеком Он просто не мог приспособиться Сидел и ждал, когда она придёт Она была блядью Не уличной, а высокого класса Ему её нашёл его менеджер В дверь постучали Он открыл, и она вошла Посмотрела на него и улыбнулась Взглянула на карточку, которую держала Спросила, не Фрэнк ли он Он кивнул Она стала рассказывать, чего делать не хочет Грубости, анальный секс, садомазохизм Он кивал Он сказал: Мне трудно. Я не привык к такому. Мне нужно, чтобы ты со мной была хоть немного мила. Притворись, будто знаешь и любишь меня. Не нужно раздеваться, пока не захочешь. Может, просто обнимешь меня? Можешь? Она обняла его Он закрыл глаза Ему было хорошо Она глянула через его плечо в телевизор Она чуть не расхохоталась во весь голос
Она хотела спросить, не может ли он дать ей прикурить Что за чокнутый тип эта рок-звезда У её младшего брата есть все его пластинки Знал бы братишка, какой он на самом деле, выкинул бы их Вскоре он её оттолкнул Дал ей пачку денег Сказал: теперь всё, спасибо Пошла вон
…
Они много не лгут Просто нечасто говорят правду Правда немного для них значит Им можно лгать или говорить правду Им безразлично Чмори их, если хочешь Ешь их вилками Или уничтожь их просто так
…
Звери в муках Потеют и вопят Потеют и вопят Пули вышибают мозги по квартирам во всём городе Дворник повесился в подвале Поругался с Господом Богом Оставил записку, что сожалеет о своей жизни Жаркая ночь ломает челюсти В любви и аду всё справедливо А если тебе не нравится, доползи на карачках И сунь голову в духовку Вдохни глубоко Сдохни в этих комнатах Вопя из-под гипсовых надгробий Героиновый культ Внутриутробный кошмар Скользя по ледяному костылю Нет выхода кроме наружу
…
В Нью-Джерси она сказала: «Я всегда мечтала, чтобы ты вошёл в меня». В Род-Айленде пришло шестеро и никто не хлопал В Питтсбурге она сказала: «Ты самый роскошный чувак в моей жизни». В Миннеаполисе свиньи арестовали Джо В Де-Мойне она сказала: «Когда ты кончаешь в меня, это так замечательно». В Нью-Брансвике он сказал, что я хиппи В Бирмингеме он сказал, что я «Бездарный тупица, беззастенчиво ворующий из дурных источников». В Мэдисоне она сказала, что я типичный говнюк В Вашингтоне я процитировал Гитлера, и она разрыдалась В Афинах я пытался ебаться за полицейским участком В Сент-Луисе она сказала, что ненавидит всех мужчин В Нью-Орлеане он сказал, что меня сейчас кто-то вздует В Пенсаколе она ушла от меня, не сказав ни слова В Дэйтона-Бич она сказала, что я свинья В Майами по моему лицу ползали клопы, и я не мог уснуть В Джексоне она сказала: «Тут жарко и всё медленно. Вот почему мы много ебемся, много дерёмся, много жрём и много пьём». В Филадельфии я ебался в кабинке мужского туалета В Коламбии он сказал: «Власть белых – это хорошо», а я ответил: «Хайль „Бадвайзер“. В Вермонте я видел, как его сбила машина В Олбани я видел, как его забрали в дурдом В Бостоне она сказала, что её подруга не стирала рубашку, потому что я вытирал ею пот
В Линкольне пришли двадцать человек, и все они сидели сзади или рано ушли В Мемфисе он колотил по сцене медным кастетом В Хобокене меня рвало последние три песни В Чикаго меня рвало последние четыре В Цинциннати я блевал кровью Здесь в Лос-Анджелесе я пережидаю
…
Люди теряются Будильник прозвонил, и кто-то потерялся Вдруг оказалось, что прошло пять лет Та же работа Они смотрят на себя в зеркало Не в силах понять, куда они девались Грязная закулисная интрига Кто-то потерялся и был уничтожен Люди бродят по улицам, как бессловесные твари Хватает ума лишь на жестокость Они прикованы к телевизору Можно откупорить ещё одно пиво Солнце заходит на другой день Саморазрушение медленное и полное Какие гадости мы делаем с собой
…
Мне звонят безумные девушки Поздно вечером Их голоса звучат, словно с другой планеты Как-то ночью одна звонит из какой-то психушки в округе Ориндж Рассказывает, что её засунули туда родители Они больше не хотят её видеть Старший брат сказал ей, что она уродина Она ему верит Она рыдает в трубку Говорит, что он встречается с девушкой, которую прозвали Мисс Хантингтон-Бич Она спрашивает, правда ли она уродина Я отвечаю, что вовсе нет Она говорит, что её брат – мой большой поклонник И он бы не поверил, что мы сейчас разговариваем Она говорит, что живёт в палате И вокруг неё всё время множество других детей Крутая жуткая реальность Ей ещё нет тринадцати Она спрашивает, нельзя ли позвонить как-нибудь ещё Я говорю, конечно можно Она говорит пока и вешает трубку Я смотрю в потолок и пытаюсь заснуть Мне сейчас так одиноко
…
1:22 ночи Телефонные звонки Межгород Она бросила лечение Нервничает из-за того, что у неё новый психоаналитик Хочет, чтобы её подруги тоже слезли с наркотиков «Она пашет как проклятая всю неделю. Получает зарплату в пятницу и всё уходит в нос. Пытается бросить, но это трудно». Она говорит, что весь прошлый год она сидела на таблетках
Она сидела у себя в комнате, уставившись на стену Её домашние делали вид, что её здесь нет Она ходит в бары, чтобы побыть среди людей Она не может оставаться в одиночестве надолго, иначе у неё съезжает крыша Говорит, что приедет в Лос-Анджелес А голос такой, точно она говорит во сне Я говорю, что мне через несколько часов вставать Она злится Говорит, что я избегаю её Обзывает меня всякими словами и вешает трубку Ещё одна ночь испорчена
…
Она звонит мне из психушки в каком-то захолустье Рассказывает, как её держат в смирительной рубашке Говорит, что ей становится лучше Сама этого не чувствует Но ей твердят, что ей всё время становится лучше Я думаю о ней, пока она говорит Она делает в штаны Мужчины в халатах цепляют к её голове электроды Я думаю о лабораторных крысах Запахе дерьма Всем этим людям становится лучше Яркие лампы Белые простыни Этот чужой человек
Блюз чёрного кофе
Я хотел сделать книгу, которая была бы хорошим спутником в дороге, вроде того, чем была для меня «Чёрная весна» Генри Миллера летом 1984 года. Эта книга собрана из коротких рассказов, дневниковых заметок, эссе и записей снов. Я закончил книгу в 1991 году и переработал в 1992-м.
Мира № 29: Мы идём по улице и спорим. На чём надо ехать: на такси, на автобусе или пойти на кладбище пешком? Я говорю, что не против пройтись. Она говорит, что это для меня чересчур, и останавливает такси. Мы доезжаем до кладбища и входим. Мне не по себе. Не потому, что мне трудно гулять рядом с кучей жмуриков, а потому, что из будочки у ворот сейчас вынырнет кто-нибудь вроде легавого или сторожа и разгундится, какого чёрта мы собираемся здесь делать. Так и вижу какого-нибудь жирного сраного борова: – Что вы думаете здесь делать? Ищете место, где бы потрахаться, а? Ага, я так и понял… проблядушки. Наверное, прикидываете залезть в какой-нибудь мавзолей и наебетесь до потери сознания, да? А вот и не выйдет! Убирайтесь к чёрту отсюда, пока я из вас всю срань не вышиб до самой остановки. Ты чего на меня пялишься, парень? Давай, попробуй только. Хотел бы я поглядеть. Я тебя так отделаю, что фингал у мамы будет. Убирайтесь к чёрту отсюда, засранцы. Что-нибудь этакое. Мы проходим в ворота, никто не появляется. Идём по неровной потрескавшейся дорожке. Целые семьи лежат в ряд. На некоторых камнях написано просто «младенец». Повсюду плитки с номерами. Участки на продажу. Я думаю о человеке, который идёт по дорожке со смотрителем, -они уже поболтали и посмеялись за чашечкой кофе. Человек смотрит на плиту и говорит смотрителю: – Вот, вот это место. Оно не куплено? Я хочу, чтобы моё тело лежало именно здесь. Ещё свободно? Отлично. Сколько? О, замечательно. Да, мне нравится, что здесь солнечно. Никаких деревьев поблизости, хорошо. Не хочу, чтобы птицы гадили на моё надгробье, – неважно, что я не буду об этом знать. Шутка. Понимаю, что вы всё это уже слышали, ну, в общем, да, я беру этот участок.
Если бы я хотел выбрать место, где моё тело будет покоиться целую вечность, я хотел бы действительно быть в нём уверенным. Я хочу сказать, действительно уверенным. Я поставил бы палатку и пожил бы там несколько дней. Я знаю, смотрелось бы странненько: например, похороны, и все эти скорбящие шествуют мимо моей яркой оранжевой палатки. Я бы улыбался и махал им, жаря себе сосиски на походной газовой плитке. Я бы, конечно, мозолил всем глаза, но в конце я бы всё знал наверняка. Я подошёл бы к этому смотрителю: взгляд твёрдый, в голосе уверенность. – Да, сэр, эта могила мне подходит, я уверен. Где мне расписаться? Я бы не шутил, и он бы это знал это. Наверное, что из этого места вышла бы отличная площадка для гольфа. Здесь есть и пруд, и всё остальное. Нужно быть сильным игроком, чтобы суметь здесь играть, среди сплошных камней, – та ещё задача. Да ладно вам, профессионалам должно быть скучно на своих турнирах. Тут же такие здоровенные поля, а то и крокодил какой выползет. Представьте, как весело будет забивать мячик в мавзолей. А если он приземлится на могилу давно забытого дядюшки? Ладно, у моего отца было обыкновение по выходным выгуливать собак на этой площадке для гольфа. Площадка была огромной. Собаки бегали вокруг и очень радовались. Хорошие и преданные собаки. Они видели, как эти мячи летают по воздуху. Они подносили их и складывали, как горку перепелиных яиц, к отцовским ногам. За сотни ярдов оттуда я видел, как игроки грозят кулаками. Хотя и далеко, но я даже слышал, что они кричат. Всякую срань, вроде: «Чёрт возьми, блядь, эти собаки… мой мяч!» Папаша животики надрывал от смеха. В такие минуты он был почти что человеком. Мы подходим к мавзолею, сплошное железо и гранит. Внутри места больше, чем во многих квартирах, где я жил. Она думает, что внизу могут быть подземные ходы. Я спрашиваю, что, по её мнению, делать куче жмуриков с потайными ходами. Могу себе представить, как они там внизу покатываются: – Хо-хо, наши жёны по-прежнему думают, что мы мёртвые! Эй, Мо, давай-ка чекушку… Хо-хо… Наверняка никогда не знаешь, поэтому я подхожу и прикладываю ухо к двери: не играет ли музыка, не катаются ли кегельные шары… Ничего, ни звука. Мы идём дальше. Я спотыкаюсь о венок, и он падает. Я подбираю его и снова прислоняю к постаменту. Читаю имя на камне. – Извини, Джон, то есть мистер Гарленд. Я отхожу и оглядываюсь. Венок снова упал. Я знаю, что, если ад в самом деле существует, я попаду туда, и старина Джон будет ссать мне на голову со своих облачных высот. Мы обходим всю территорию кладбища и снова оказываемся у ворот. Я озираюсь и вижу что-то похожее на телевизионную антенну, которая торчит из-за одного надгробия. Подхожу посмотреть; оказывается, просто перевёрнутая подставка для венков. Здорово было бы увидеть пару «заячьих ушей», прицепленных к камню. Кабельщик подключает могилу. Эй, у нас теперь широкоэкранное телевидение, хватай лопату и ползи смотреть! Надгробья здесь самые разные, каких ни пожелаешь. Я показываю ей одно, похожее на здоровенный чёрный член. Она смотрит на меня и начинает хохотать. Наверное, кое-кому тут не помешало бы завещать своим любимым украсить их надгробия какими-нибудь причудливыми неоновыми штуками – здорово бы выделялись среди сплошного чёрного и серого. Мы доходим до ворот. Я слышу чьи-то голоса. Смотрю и вижу трёх парней в робах, они стоят у грузовика. Они передают по кругу косяк. Я говорю ей, что на могиле Дэвида Ли Рота будет полностью затаренный бар и торговая палатка. Мы уходим с кладбища.
№ 30: У него был выходной. Он сидел в комнате. Так он всегда проводил время, когда не работал. Работа делала его злобным, заставляла ненавидеть бесконечно. Заставляла бить кулаком в стену. Заставляла держать свой ёбаный рот на замке. Он шёл со смены домой, надеясь, что кто-нибудь прикопается к нему и он пустит в ход кулаки. Был канун Рождества. Как и множество прежних рождественских дней, он не рассылал и не получал ни подарков, ни открыток. Для него Рождество – просто ещё один день. Просто ещё один день, за который следовал ещё один. Он знал, что люди – говнюки: им нужен такой день в году, когда они могут быть милы друг с другом. А так просто они не умеют. Им нужен повод вылезти из своих ям и стать людьми. Какие же они отвратительные говнюки. Он это знал. У них всегда всё сводится к деньгам. Выхода нет. Жизнь просто ждёт начала следующей смены. Он вспомнил рождественские праздники своего детства. Они жили вдвоём с матерью. Мать дарила ему какие-то подарки и ни на минуту не позволяла забыть, что он для неё – кость в горле. Она вытаскивала из кладовки пластиковую ёлку и украшала её той же гирляндой, что и год назад. Унылый ритуал. Он помнил, как у неё к губе всегда прилипала сигарета, и она твердила, что он должен больше ценить всю эту срань. Она прибавляла «чёртов» ко всему, что говорила. Чёртовы подарки, чёртовы игрушки и так далее. Он хотел сказать, что ему не нужны ни ёлка, ни подарки, и лучше бы она не была такой противной всё время, не смотрела на него так, он ничем этого не заслужил. Это не он придумал Рождество. Открывать подарки – тоска смертная. Он знал, что на подарки у неё нет денег, и когда она их покупает, злится больше обычного. – Только попробуй не радоваться. Я за него отдала чёртову кучу денег. Она закуривала и смотрела на него ястребиным взором. Разворачивая подарки, он старался выглядеть как можно счастливее. По правде говоря, они ему были безразличны. Хотелось Одного – убить её. По тому, что она ему покупала, он мог заключить, что она не знает о нём ничего. Всё равно, что жить с чокнутой, которая платит за твою квартиру, покупает тебе всякую срань и говорит, что лучше бы тебя вообще не было. Под Рождество звонила мать его матери. Бабушка была пьяницей. Он видел её несколько раз, и она всегда была не в себе: язык заплетался, косметика размазана, она хихикала, цеплялась за стулья. Они начинали разговаривать по телефону, и мать принималась орать, пепел с её сигарет летел по всей квартире на пол. В конце концов, мать швыряла трубку и била на кухне посуду. Он убегал в свою комнату и прятался. Через несколько дней его отправляли к отцу – навестить и забрать купленные для него подарки. Иногда и там была ёлка, но чаще всего, к счастью, не было. Его подарки всегда лежали в чулане рядом с отцовскими ботинками. Подарки никогда не заворачивали. Он мог сказать, что его отец не знает его совершенно. Мать давала ему коробку сигар, чтобы передал отцу в подарок. Отец бросал на них взгляд и клал на полку, ничего не сказав. Его отец смотрел какие-то спортивные соревнования и засыпал перед телевизором с горящей сигарой в руке. Он смотрел на спящего отца и размышлял, дать ли сигаре сгореть в отцовской руке. В последнюю минуту осторожно вынимал окурок и клал в пепельницу. Потом был пережаренный обед, накрытый мачехой – ужасающе противной сукой. Она терпеть не могла сахар – она добавляла во всё искусственный подсластитель. Еда была сухая, приготовлена кое-как, жуткое количество дерьмовой еды. Отец сильно тыкал его под рёбра: это значило, что ему пора сказать что-нибудь приятное про обед. – Действительно вкусно, мэм. Отец смотрел на него и кивал. Она и не скрывала, что он для неё сплошной геморрой. Ему не терпелось свалить оттуда. Мачеха пугала его до усрачки. Он возвращался домой к матери со всеми отцовскими подарками. Мать вытаскивала их и рассматривала, без конца бормоча при этом: – Чёрт, вот же действительно тупица, а? Как эту чёртову дрянь включать? – И она дёргала за движущуюся часть какой-нибудь игрушки и ломала её. – Видишь? Эта чёртова дрянь – дешёвка! Видишь теперь, какой он скупердяй… Господи. Он отволакивал подарки к себе в комнату и сваливал их в кучу в углу. Он редко играл с тем, что они ему покупали. Боялся сломать. Она его била. Называла неблагодарным и грозилась, что придёт полиция и заберёт его в тюрьму насовсем. – Я вот думаю, не позвать ли полицию, чтобы она забрала тебя. Что ты об этом скажешь? Тресь. – Что – тресь – ты – тресь – об – тресь – этом – тресь – скажешь? Они сидел и думал вслух: – Хорошо бы, если б твой ёбаный дом, папа, сгорел, вот чего тебе надо. Проходит ещё одно Рождество. Он сидел и смотрел, как падает снег за окном. Хороший вид из его окна – другой жилой дом напротив. В некоторых окнах мерцали огоньки рождественских ёлок. Изредка проплывала голова случайного прохожего. Радиатор погромыхивал, словно дрожал. – Да, ты и я – два товарища, ха, ха. Завтра ещё один выходной. Ещё один день ждать, когда снова начнётся смена. Смена всегда начинается снова. Свободное время – точно дыра между клыками работы, маленький пробел, когда тебе позволено дышать, лгать себе и убеждать себя, что ты живой. Они заставляют тебя приходить и уходить. Они тебя имеют. Нет ничего, кроме смены и квартиры. Работа и ожидание. В свободное время он отдыхал, держал ноги в горячей воде, чтобы снять отёки. Бесконечно. Свет в комнате плохой. На потолке три патрона, но перегоревшие лампочки он не менял. Теперь осталась одна. Темнота подступила. По-прежнему падал снег. Он сидел и ждал, когда начнётся смена.
№ 34: Он много смотрел телевизор. Всё равно, что показывают, – он собирал информацию. Это всё – разведка. С каждым часом, чем больше он смотрел, тем больше узнавал их, как они работают, их привычки. Чем больше он узнавал, тем легче будет действовать, когда придёт время. Он выполняя задание – секретное. Протокол требовал, чтобы детали операции не выпускались в общую циркуляцию. В конце концов, речь идёт о национальной безопасности. На работе все его сослуживцы считали, что он чокнутый, но он им нравился, поскольку они знали: не каждый день главный резидент использует компанию по упаковке посуды как прикрытие. Ему-то что? Так он мог проникнуть внутрь, не привлекая к себе внимания. Легче войти в их жизнь и разнюхать, видеть, как они действуют. Чем больше информации, тем лучше. Вернувшись домой, он смотрел телевизор без перерыва. Держал под рукой записную книжку и яростно делал пометки. Женщина в рекламе шампуня каждый раз одинаково почёсывала себе ухо. На самом деле, её движения и манера речи совпадали настолько точно, что он мог поклясться: реклама всякий раз – одна и та же. Он сделал пометку: собрать как можно больше информации о жизнеподобных роботах. Вот что ещё он знал о ней – и о них всех. «У них нет никакого стиля – определённо, культ личности. Легко понять, что они привыкли лгать и слышать ложь. Фактически, по моим оценкам, они пользуются ложью как основным средством обмена информацией. Имея с ними дело, ложью располагай их к себе. А правдой смущай и одурачивай их… нужно раздобыть больше информации». Шли годы. Сослуживцы спрашивали: – Ну как твоё задание, Ларри? Он отвечал, что не знает ни о каком задании, но даже если бы он имел какую-то информацию о так называемом задании, то не имел бы права раскрывать подробности такого задания, даже если бы оно существовало. Кучи записных книжек становились всё выше. Он нашёл новое потрясающее место для сбора информации: библиотеку. Там постоянно шептались. Должно быть, обменивались секретным враньём. Он шёл в библиотеку и делал вид, что просматривает книги. Он даже завёл себе читательский билет. Время от времени он брал книги на дом, чтобы думали: он любит литературу. Обычно брал те, которые уже читал, чтобы суметь ответить на вопросы в том случае, если библиотекарь попытается устроить ему блиц-опрос. Держать все базы прикрытыми – вот главное в сверхсекретной работе. Никогда нельзя терять бдительность, и нужно постоянно выкладываться до конца.
№ 36: Они сидели на диване и смотрели телевизор. Он обнимал её за плечи. Они смотрели программу о группе молодых юристов, полных сострадания и человеческих ценностей, которые боролись за права обездоленных. Молодого человека обвиняли в изнасиловании. Теперь он предстал перед судом и пытался отрицать свою вину. Девушка на диване сказала: – Он виновен. Он спросил её, откуда она знает, решив, что, возможно, она уже видела эту передачу. – Я знаю, что он это сделал. Женщина такое всегда видит. Мы мужиков знаем. Да, он точно это сделал. Он посмотрел на неё. – Какая херня. А я знаю баб. Сперва говорят, что им хочется, но потом им не нравится или они залетают и начинают орать «изнасиловали», и парень садится в тюрьму. Настоящий сволочизм. Если им не хочется, чтобы мужчины подходили и приставали к ним, зачем они носят такую одежду? Мерзкая перекосоёбленная игра, если хочешь знать. Бабы держат мужиков за яйца, и те, кто послабее, иногда теряют контроль, когда их так раздрачивают по самое не хочу. Она посмотрела на него так, словно он только что вывалил ведро с конским навозом ей на голову, да ещё и доллар попросил. – Думаешь, это правильно, если какой-то парень делает с женщиной то, что хочет? Что её одежда – и впрямь приглашение к бесплатному сексу? Если ты так считаешь, я уходи прямо сейчас. Мужики – свиньи! – Нет! – рявкнул он в ответ. – Я совсем не это имел в виду Я не считаю, что мужчина может делать с женщиной всё, что захочет. Очнись, разве я похож на такого? Чёрт! – Ладно, – сказала она. – Я знаю, что ты думаешь про все эти дразнилки. Мне противно говорить об этом, но мы с подружками раньше так делали, когда были юными и не такими элегантными, как сейчас. Заводили парней до полного исступления и смотрели, насколько далеко можно зайти, пока не стало слишком круто, – а потом убегали. Какое-то время было забавно, но я понимаю, как это может взбесить мужчину. Он протянул руку и обхватил ладонью её грудь. Она посмотрела на него и улыбнулась. Он её поцеловал и сунул руку ей под блузку. Залез ей в лифчик и обвёл пальцем сосок. Другой рукой он залез ей под юбку. Теперь его рука была у неё в трусиках и поглаживала волосы на лобке. Она медленно вытащила его руку из блузки и задержала её в своей. Засунула его указательный палец себе в рот, провела языком вокруг кончика и заглянула ему в глаза. Другой рукой она обхватила выпуклость на его брюках. По телевизору началась реклама молока. Красивая девушка выпила стакан молока, облизнула губы и сказала: – М-м-м, ням-ням. Красивая девушка улыбнулась, и реклама кончилась. Она стиснула выпуклость и сказала: – М-м-м, ням-ням. Она принялась расстёгивать ему рубашку, целуя те места, что были под пуговицами. Ткнулась языком в его пупок, расстёгивая ремень на его брюках. Она вытащила его член и стала разговаривать с ним: – Привет, красавчик, ты так хорош, что я бы съела тебя, как леденец. Ты, наверное, вкусный. Такой большой и крепкий. Ну что бедняжке делать, а? Я не могу себя контролировать! Он чувствовал на своём члене её дыхание. Она взглянула на него снизу вверх и улыбнулась. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Наверное, будет здорово. Она чуть дёрнула его за член и засмеялась, вставая. – Вот такие гадости мы и делали. Боже, ну не суки ли мы! Эти бедные парни должны были нас дико ненавидеть! Ладно, мне пора. Мы с девочками хотим сходить на новый фильм Джо Коула. Смотрел когда-нибудь? Он такой клёвый. Все мои подружки хотят сорвать с него одежду! Если кто-нибудь из них позвонит сюда и будет меня искать, скажи, что я уже иду. Пока!
№ 66: Хуёвая дрянь. Обещала позвонить после того, как вернётся. Я ждал её, потому что ужасно хотел её видеть и не йог дождаться встречи. Прошло десять дней, а она всё ещё не позвонила. Если она решила меня кинуть, могла бы, по крайней мере, иметь мужество позвонить и сказать. Я обзвонил несколько номеров, разыскивая её. Наконец, нашёл. Казалось, ей странно меня слышать. Я спросил, почему она не позвонила. Она мне ответила что-то бессодержательное. Я очень хорошо знаю эту девушку. Я знал её много лет, и я знаю, когда она лжёт. И у неё это не очень хорошо получается. Так что я немного позабавился и задал ей несколько быстрых вопросов, на которые она должна была бы ответить не задумываясь. И она не смогла. Разумеется, не смогла, ведь она сочиняла ответы по ходу дела. Тяжело, когда тебя оскорбляют, особенно по телефону. Вы когда-нибудь испытывали такое бессилие, пытаясь выкрутиться из подобной ситуации по телефону? Я-то знаю. От этого с ума сойти можно. Так что в конце концов мы договорились встретиться в ресторане. Мы не могли встретиться на её новой квартире, потому что «там покраска». Приятно, что её новый мужик делает для неё ремонт. Всё это было много дней назад. Сегодня поздно вечером я позвонил ей, хотел поговорить, потому что не мог больше ничего тут делать. Я позвонил и услышал приятный низкий мужской голос на автооответчике. Я не люблю опускаться до мести и всех этих кипящих страстей, но знаете, рано или поздно я столкнусь на узкой дорожке с этой парочкой, и плевать, крут этот тип или силён. Есть шанс, что он не ёбнутый псих и не так готов умереть, как и я. А если даже и так, тем лучше. Я хочу, чтобы она видела, как я изуродую этого парня просто прикола ради – а ещё для того, чтобы ей было что рассказать своим детям много лет спустя.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|