 |
Эрнст-Иоганн Бирон. Неизвестный художник. XVIII в.
|
|
|
|
Эрнст-Иоганн Бирон
Неизвестный художник. XVIII в.
Эрнст-Иоганн Бирон (р. 1690), выходец из мелкого дворянства маленькой страны, оказался фактическим правителем колоссальной империи в довольно немолодом уже возрасте, совершенно неожиданно и безо всяких личных заслуг – если не считать связи с вдовствующей герцогиней. (Место в ее опочивальне он занял тремя годами ранее, когда Петербург отобрал у Анны ее предыдущего наперсника Петра Бестужева-Рюмина. ) В Митаве Бирон имел чин камер-юнкера и выполнял обязанности управляющего, распоряжаясь всеми расходами скромного двора и досугом вечно скучающей герцогини, – то есть был для нее человеком совершенно незаменимым.
Тем не менее, когда в начале 1730 года в Курляндию из Москвы нагрянула делегация с предложением, от которого было нельзя отказаться, Анна бросила своего возлюбленного. Это являлось одним из условий сделки, поскольку «верховники» рассчитывали держать марионеточную монархиню под своим полным контролем и какой-то иной источник влияния им был ни к чему.
Вероятно, вынужденная разлука с любимым человеком придала Анне храбрости, когда она решилась разорвать «кондиции», тем самым разрывая отношения и с высшей элитой державы, что для неукоренившейся власти, конечно, было рискованно.
Одним из первых самостоятельных поступков Анны, несомненно, чувствовавшей себя очень неуверенно и одиноко, был вызов из Курляндии сердечного друга Эрнста-Иоганна.
Так в русской истории появляется новый феномен – фаворитизм, в значительной мере определивший лицо «женского» века.
Разумеется, у русских монархов и прежде были любимцы, которым они передоверяли управление. За полвека до Анны сделала своего возлюбленного правителем царевна Софья. Но все эти временщики, включая Василия Голицына, официально занимали высшие государственные посты, их власть была формализирована, институализирована. Начиная же с Бирона «фаворит» становится некоей новой должностью, которая отсутствует в официальной иерархии, но при этом всеми признается как наивысшая в государстве после монаршьей.
|
|
|
Фаворит русского восемнадцатого столетия – это такой сверхвлиятельный лоббист, который сам ничего не решает и никого не назначает, но без него невозможно провести ни одно важное решение и нельзя занять никакого важного государственного поста. Кто завоюет расположение фаворита, тот понравится и монарху. Ну а кто попробует завоевать любовь монарха помимо фаворита, сильно рискует.
Конечно же, институт фаворитов был следствием «феминизации» российской монархии. Фаворитка государя-мужчины обычно занималась всякими «дамскими» делами, не имея возможности заседать в правительстве или водить армии. Любовники цариц имели несравненно более широкие возможности – и вовсю ими пользовались.
Хоть большинство историков ставят Анне в вину возвышение постельного партнера, можно взглянуть на это и по-другому. И. Курукин справедливо замечает, что императрица «совершила, можно сказать, революционную попытку обрести женское счастье в публичном пространстве, ни от кого особо не таясь». С 1730 года женщине (во всяком случае, царице) стало возможно свободно проявлять свои чувства, и общество довольно быстро приняло эту новую ситуацию.
Анну и Бирона связывали не только интимные отношения, но и нечто большее. «Она его более яко нужного друга себе имела, нежели как любовника», – пишет князь Щербатов. Так же приязненно императрица относилась и к семье фаворита, дружила с его женой. «Государыня вовсе не имела своего стола, а обедала и ужинала только с семьей Бирона и даже в апартаментах своего фаворита», – рассказывает фельдмаршал Миних. Бироны, собственно, и были ее семьей, другой ведь Анна не имела. Маленького сына Биронов царица любила так нежно, что ходили слухи, будто на самом деле мальчика родила она. Императрица была неразлучна с этим ребенком, он даже ночевал в ее спальне.
|
|
|
На Бирона немедленно посыпались милости. Сразу после приезда он был сделан обер-камергером, австрийский император по обыкновению пожаловал нового русского временщика, нужного человека, рейхсграфом, затем последовал и второй графский титул, российский. Однако фаворит так и не занял никаких ключевых постов в правительстве, оставшись на придворной должности. Зато в 1737 году он стал герцогом курляндским, что в свое время не удалось Меншикову, которого не поддержала его покровительница Екатерина. Иначе повела себя Анна, убедившая польского короля не противиться этому назначению. Так худородный Бирон, чья фамилия, кажется, даже не была внесена в списки спесивого курляндского дворянства, возвысился до положения пусть маленького, но настоящего монарха. Теперь он именовался «его высококняжеской светлостью герцогом Курляндским, Лифляндским и Семигальским».
Если говорить о личности Эрнста-Иоганна, то самое интересное здесь то, что его, как и Анну, современники оценивали много мягче, чем потомки.
«Он был очень вежлив, внимателен, хорошо воспитан, ревностен к славе своей Государыни и готов сделать каждому удовольствие. Ума у него было немного, и потому он должен был позволять другим управлять собою, так, что если другие, кому он верил, давали ему советы, он не мог различать хороших советов от дурных. Несмотря на то, он был любезен, разговор его был приятен, лицо было у него доброе, но и честолюбие большое, с порядочною долею тщеславия» (Де Лириа).
«У него не было того ума, которым нравятся в обществе и в беседе, но он обладал некоторого рода гениальностью, или здравым смыслом, хотя многие отрицали в нем и это качество. К нему можно было применить поговорку, что дела создают человека. До приезда своего в Россию он едва ли знал даже название политики, а после нескольких лет пребывания в ней знал вполне основательно все, что касается до этого государства». (К. Манштейн, адъютант фельдмаршала Миниха и мемуарист. )
|
|
|
Вот мнение князя Щербатова: «Впрочем, был человек, одаренный здравым рассудком, но без малейшего просвещения, горд, зол, кровожаждущ, и не примирительный злодей своим неприятелям».
Пушкин же Бирона даже жалеет: «Он имел несчастие быть немцем; на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа. Впрочем, он имел великий ум и великие таланты».
Главный вопрос, конечно, заключается в том, до какой степени Бирон пользовался своим фавором для управления государством, и здесь всё не так просто.
Даже непримиримый к временщику Ключевский пишет: «Бирон с креатурами своими не принимал прямого, точнее, открытого участия в управлении: он ходил крадучись, как тать, позади престола». Соловьев же считает, что фаворит во внутренние государственные дела вообще не вмешивался, лишь способствуя или препятствуя инициативам, исходящим от других. В чем он, несомненно, верховодил, так это в сфере дворцовых и придворных событий – но это предполагала должность обер-камергера. И все же влияние временщика на большую политику было пускай не прямым, но весьма ощутимым. Ведь политику проводят конкретные лица, а их взлет и падение в значительной степени зависели от расположения Бирона.
Кроме того Эрнст-Иоганн исполнял при императрице роль личного секретаря, через которого проходила вся ее корреспонденция, – это очень важная аппаратная функция, а в России со времен петровского кабинет-секретаря Макарова еще и окруженная ореолом особой почтительности.
Чего было больше от бироновской закулисной режиссуры – вреда или пользы, тоже вопрос неочевидный. Щербатов, например, утверждает:
Хотя трепетал весь двор, хотя не было ни единого вельможи, который бы от злобы Бирона не ждал себе несчастия, но народ был порядочно управляем. Не был отягощен налогами, законы издавались ясны, а исполнялись в точности.
При этом, как мы видели, князь вовсе не был бироновским сторонником.
|
|
|
В чем граф-герцог точно был не повинен, так это в приписываемом ему хищническом казнокрадстве. И. Курукин подробно изучил бухгалтерию бироновских доходов и пришел к выводу, что фаворит не воровал, да и не имел в том надобности. У обер-камергера было высокое, по чину и должности, жалованье – 4 188 рублей 30 копеек (тогдашний губернатор получал в пять раз меньше); от своих личных и герцогских владений он имел без малого 300 тысяч талеров ренты; и один раз, по случаю мира с Турцией, императрица подарила ему полмиллиона рублей.
Кроме Бирона близ Анны находились и другие немцы, разной степени полезности.
Во-первых, это, конечно, был Остерман, которому каким-то образом удалось откреститься от своей подписи под «кондициями» и продемонстрировать новой царице свою пресловутую незаменимость. Барон продолжает оставаться главным в государственной машине человеком. Благодаря уму и опытности его аппаратное влияние всё расширялось, что не могло не настораживать Бирона, хоть Андрей Иванович и очень старался не ссориться с временщиком. Зато Остерман находился в прекрасных отношениях с братьями Левенвольде, которых любила и отличала императрица.
«Левенвольдов», как их называли русские, было трое, но по-настоящему важной персоной следует считать лишь старшего, Карла-Густава, который стал обер-шталмейстером (главой придворного конюшенного ведомства) и командиром гвардейского Измайловского полка. Де Лириа пишет про Левенвольде-старшего, что он «имел дарования и был ловкий, смелый, отважный и лживый человек», а также «был великий игрок, и притом очень скуп, способен на подкуп, но благоразумен в советах».
Другой брат, Рейнгольд, красавец и бонвиван, в свое время успел побывать любовником императрицы Екатерины Первой, но та государыня, как уже говорилось, избранников сердца к государственным делам не допускала. При Анне этот вельможа состоял обер-гофмаршалом, то есть среди прочего ведал дворцовыми развлечениями, а стало быть постоянно находился близ ее величества.
Корысть всегда его руководствовала, и он был лжив, хитр, ненавидим народом, но в то же время благороден в обхождении, снисходителен, внимателен, хорошо служил своей Царице и умел придавать блеск ея праздникам; умен и довольно красив собою – так характеризует его де Лириа.
Третий брат Фридрих-Казимир играл видную роль во внешней политике, выполняя важные дипломатические миссии.
Все трое получили графский титул и вместе представляли собой большую силу, с которой должен был считаться даже Бирон. Однако во второй половине царствования значение «фракции Левенвольдов» сошло на нет, поскольку ее глава Карл в 1735 году умер, а Фридрих перешел на службу к австрийцам, и остался один никчемный Рейнгольд.
|
|
|
Всех этих немцев Ключевский купно именует «канальями», «сбродным налетом» и «стаей», которая «кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа» (можно подумать, что русские вельможи кормились чем-то другим). Однако в 1730-е годы на первые роли выходит один немец, которого даже этот строгий историк канальей не считает.
Речь идет о Бурхарде-Кристофе Минихе, главном военном деятеле аннинской эпохи. Этот ольденбуржец, по образованию военный инженер, начинал профессиональным наемником: поступал на службу в разные европейские армии и с 1721 года попал в Россию в качестве «иностранного специалиста», то есть без принятия подданства. Несколько лет он зарабатывал себе репутацию, постепенно продвигаясь по карьерной лестнице, и достиг должности командующего артиллерией (генерал-фельдцейхмейстера). Однако настоящий взлет Миниха случился при Анне, когда происходила замена высшего руководства армии. Три тогдашних фельдмаршала все были из русских княжеских фамилий (Михаил Голицын, Василий Долгорукий и Иван Трубецкой), а политика императрицы, как известно, состояла в том, чтобы уменьшить власть национальной аристократии. Поэтому в 1732 году Миних, еще до всех его батальных подвигов, был произведен в этот высший чин и стал главой российской армии – президентом Военной коллегии.
|
|
|
