Жизнь человеческого духа» на сцене

Так же как Гёте был прав, утверждая началом человеческой жизни дело, которое одно, согласно общественной природе человека, может наполнить его жизнь значительным содержанием, так же прав и К. С. Станиславский, утверждающий, что дело искусства — воплощение жизни человеческого духа.

Современная наука настойчиво выдвигает на первый план проблемы «человековедения»; в современном искусстве повышается интерес к сложным и сложнейшим процессам жизни человеческого духа. Надо полагать, что с этим связано и повышение роли режиссуры в синтетическом искусстве театра.

Искусство всегда занято человеком, к нему обращается оно за подтверждением находимых им истин. К театру это относится вдвойне. Без живого, вполне реального и конкретного человека, как предмета изображения, инструмента и носителя материала — действия — театр существовать не может. Так было всегда — неискусством в искусстве театра был реальный человек. В современном театральном искусстве это уточняется — не человек вообще, а более конкретно — течение жизни человеческого духа должно превращаться на сцене в искусство. Искусно понятая, построенная и воплощенная действительная жизнь человеческого духа делается искусством актера и режиссера — искусством театра.

Хотя содержание режиссерского искусства, как и всякого другого, — качество познания, категорию количества занимает человеческая душа — структура человече­ских потребностей. А более конкретно: наличный состав и строй производных потребностей (нужд, влечений, желаний, целей, страстей, привязанностей) действующих лиц драмы, происхождение каждой производной от той или другой, исходной (в тех или других вариантах каждой), изменения, происходящие в потребностях каждого (процесс их трансформаций), и — проявления всего этого, обусловленные борьбой, в которой реализуется конфликт драмы.

Общие закономерности формирования и строения человеческих потребностей сами по себе никакого отношения к искусству не имеют. Частный случай своеобразных проявлений этих закономерностей — данная человеческая душа — может быть предметом изображения и неискусством в искусстве режиссуры. Этот «частный случай» есть, в сущности, продукт воображения и плод ассоциаций, возникших у режиссера под впечатлением от драмы и в результате ее изучения. Наилучшее, неповторимо своеобразное осуществление этого частного случая, осуществление, в котором присутствует только то, что через ассоциации выражает обобщающий смысл данного случая, и в котором все, не имеющее этого смысла, устранено как лишнее, — такое осуществление есть искусство воплощения человеческой души — жизни человече­ского духа.

Это искусство, помимо его основного художественного назначения, может иметь и должно иметь значение познавательное. Во-первых, оно заинтересовывает жизнью человеческого духа как таковой — показывает человеческую душу как явление бесконечно интересное; во-вторых, удовлетворяя эту заинтересованность, дразня ею, подводит к обобщениям, касающимся логики формирования потребностей, их структуры, их значений. Так, моделируя душу человеческую и обнажая ее как истинную, должную, театр утверждает познаваемость души и тем активизирует стремление к познаванию ее зрителем.

При восприятии искусства познание происходит как узнавание знакомого — то, что знакомо поверхностно, узнается в его сущности. Такой сущностью каждого действующего лица драмы и спектакля является его душа, лишь в малой степени осо­знаваемая им самим в реальной жизни. В искусстве ее сложность обнажена и очищена от случайностей, и чем больше (полнее, разностороннее) обнажена и строже очищена — тем выше искусство. Красота искусства — в преодолении этой сложности.

Л. Н. Толстой писал: «Обыкновенно, получая истинно художественное впечатление, получающему кажется, что он это знал и прежде, но только не умел показать» (250, с. 400). И в другом месте: «Произведение искусства только тогда настоящее, когда воспринимающий не может себе представить ничего иного, как именно то самое, что он видит, или слышит, или понимает. Когда воспринимающий испытывает чувство, подобное воспоминанию — что это, мол, уже было, и много раз, что он знает это давно, только не умел сказать, а вот это ему и высказали его самого. Главное, ко­гда он чувствует, что это, что он слышит, видит, понимает, не может быть иначе, а долж­но быть именно такое, как он его воспринимает» (250, с. 604).

Я думаю, что так же или подобно тому обстоит дело и с потребностями. Каждый человек, в сущности, знает, что его душа есть сложное переплетение и взаимосвязь его разнообразных влечений, привязанностей, пристрастий, отвращений и потенциальных возможностей, готовых проявиться и реализовать себя. А все это есть не что иное, как функционирование его потребностей. Они — и на поверхности, и в глубине, и глубина бездонна, а сознание то углубляется, то скользит по поверхности. В глубине — сущность.

Согласно некоторым распространенным психологическим теориям, находящим себе продуктивное применение и на практике, человеку свойственно выполнение в своем повседневном поведении определенной, той или иной роли. Эта роль представляет собою стереотип поведения, характеризуемый определенными чертами, которые логически взаимообусловлены; роль строится на основе склонностей, способностей самого ее носителя и одновременно под влиянием окружающих людей, навязыва­ющих ему ту, а не другую роль. Она оказывается удобна субъекту, поскольку соответствует его наклонностям и отвечает предъявляемым к нему требованиям. Поэтому она облегчает ему жизнь — вносит порядок и экономию сил в его поведение.

Подобного рода роль есть, в сущности, определенная структура норм удовлетворения потребностей. А поскольку — норм, постольку и определенной культуры.

Роли различны потому, что различны эти нормы, как и культуры. То, что для одной роли достаточно, для другой недостаточно, для третьей — избыточно. Одна роль состоит из одних обязанностей, другая — из других; одна требует владения одним оружием, другая — другим. Человек, выполняя роль, должен, следовательно, обладать известными возможностями, влечениями, привязанностями, отвращениями, правами и обязанностями — определенным набором трансформаций всех исходных общечеловеческих потребностей. Выполняя же другую роль, человек должен обладать другим их набором. К каждому правомерны требования в пределах его роли.

Всякого рода конфликты, внутренние и между людьми, возникают, когда человек уклоняется от исполнения своей роли, путает свою роль с чужой или когда к нему предъявляются требования, не соответствующие его роли. Человек, например, путает роль наставника с ролью ученика или мечется между ролями вождя и пророка, администратора и проповедника и т. д.

Подобного рода конфликты весьма распространены. Они свидетельствуют в пользу «теории ролей». Теорию эту можно рассматривать поэтому как некоторый вывод из того факта, что индивидуальные структуры норм удовлетворения потребностей действительно существуют, что они поддаются даже систематизации, что существуют, следовательно, некоторые повторяющиеся стереотипы, наборы норм и что считаться с фактом их существования целесообразно. В структурах этих видно и то, что человек — это не только «букет» или «набор» потребностей внутреннего происхождения, но и комбинация границ, пределов, налагаемых на эти потребности его социальным окружением, его культурой, а в широком смысле — общественными отношениями, в которые он включен своей социальной природой.

Речь о «человеке» может идти, значит, в разных аспектах: как о личности, участвующей в строительстве общественных отношений, и как об индивидуальности, возникающей вследствие этих отношений. Тот и другой в той или другой степени присутствует в любом.

Устойчивая доминанта — главенствующая потребность — строит общественные отношения — в том или другом, непосредственно или через ряд посредствующих звеньев, более или менее активно и успешно в зависимости от ее силы, вооруженности и наличных окружающих обстоятельств. Все другие его потребности, удовлетворяющиеся общественно-исторической нормой среды, к которой он принадлежит, составляют в нем то, что делает его же продуктом общественных отношений.

Осуществляется эта сложная работа «четырьмя структурами», открытыми академиком П. В. Симоновым, о которых речь уже была. Они практически реализуют и приспосабливание человека к среде, и приспосабливание человеком среды к своим многочисленным нуждам. Они же строят в определенный иерархический порядок и сами эти нужды. В сущности, в том, как именно все это взаимоприспособление протекает в каждом отдельном случае, обнаруживается и неповторимый характер каждого данного человека, и характер его как определенного типа, и его принадлежность — приспособленность или неприспособленность — к роли.

Глава 10