 |
Чтение манифеста об освобождении крестьян
|
|
|
|
Чтение манифеста об освобождении крестьян
Б. Кустодиев
Высочайший манифест, длинно озаглавленный «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей», был подписан Александром II в шестую годовщину воцарения, 19 февраля 1861 года. Заканчивался торжественный документ призывом:
Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного.
Документ был обнародован по всей стране (для неграмотных крестьян его зачитывали в церквях) и, как всегда бывает при компромиссах, вызвал всеобщее недовольство.
Разумеется, роптали приверженцы «священной старины» и консервативное помещичество, предугадывая печальные для себя последствия реформы.
Слева витийствовали нетерпеливые приверженцы демократии, негодуя за обобранных крестьян.
Были разочарованы и облагодетельствованные крестьяне. Слухи о грядущей царской милости ходили в народе уже очень давно и породили множество надежд – главным образом на то, что всю помещичью землю бесплатно и навсегда отдадут тем, кто на ней трудится. Теперь же выяснялось, что много лет придется выплачивать огромные долги.
Пугачевщины, которой пугали царя противники реформы, не случилось, но без эксцессов не обошлось. Виновато в этом было чрезмерное рвение некоторых местных администраторов, которые по-своему поняли полученный сверху приказ обеспечить общественное спокойствие.
Указ 19-го февраля был объявлен населению с двухнедельным опозданием, потому что правительство желало подготовиться к возможным беспорядкам.
|
|
|
Во все губернии было откомандировано по свитскому генералу и флигель-адъютанту. Местные жандармы преисполнились усердия. Вместо того, чтобы отвечать на вопросы озадаченных крестьян и разъяснять им непростой смысл правительственных мер, начальство кричало и грозило – других навыков общения с народом в России не было.
Волнения прокатились почти по всем великорусским губерниям. Во многих случаях новых свободных граждан во имя порядка выпороли розгами. Кое-где пришлось прибегнуть к силе оружия.
В селе Бездна Казанской губернии произошла целая крестьянская революция.
Крестьянин-книжник Антон Петров стал рассказывать односельчанам, что царскую грамоту злые начальники толкуют неверно. Мало того, что крестьян отпустили еще два года назад, да скрывали, так батюшка-государь еще и отдал им всю пахотную землю, барам же жалует только «песок да камыш».
Послушать хорошую весть приходили крестьяне со всей округи. Собралось несколько тысяч человек. На сходе решили барщину отменить, барский хлеб забрать себе и, раз уж теперь свобода, жить дальше своей волей.
Когда движение охватило несколько волостей, обеспокоенные власти прислали солдат. Крестьяне расходиться отказались. Пришлось по ним стрелять. Число жертв оценивают по-разному, но в любом случае счет шел на сотни. Петрова публично расстреляли, многих подвергли порке и отправили в ссылку.
Так или иначе, пускай с трудностями и издержками, великая перемена свершилась. Россия наконец перестала быть «страной рабов, страной господ».
Правительству было ясно, что по-новому устроенное общество нуждается в новых правилах общежития. Вслед за первой, главной реформой, должны последовать другие, столь же важные и неотложные, касающиеся всех сфер жизни.
Реформа правосудия
Российское государство еще со времен Алексея Тишайшего все время пыталось навести порядок в юридической практике, чтоб «суд и расправа была во всех делах всем равна» и чтоб дела не застревали в неповоротливой, коррумпированной судебной машине на годы, а то и на десятилетия. Все усилия, даже самые титанические, желаемого эффекта не давали, да и не могли дать.
|
|
|
Нормально работающее правосудие, во-первых, является полноценной ветвью власти, а во-вторых, законы должны быть обязательны для всех, в том числе и для первых лиц государства. В системе, где никакой закон в принципе не мог стоять выше воли императора, а на местном уровне – выше воли его представителя, суд всегда оставался послушной прислугой при административной «вертикали». Уже в середине девятнадцатого века главный страж государственного порядка Бенкендорф произнес свою знаменитую максиму: «Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства». Какое уж тут правосудие?
В юриспруденции не делалось различия между законодательными актами и царскими указами – вторые даже исполнялись неукоснительней, что являлось прямым наследием «ордынского» взгляда на устройство права.
Российский суд был несамостоятелен, закрыт от общества и несостязателен – подсудимому даже не полагался адвокат. Часто вердикт выносился вообще в отсутствие обвиняемого. Неудивительно, что в этом затхлом мире процветали взяточничество, волокита и прямой произвол. Кроме того, как всегда бывает при режимах диктаторского типа, судебные решения отличались чрезвычайной жестокостью. Человека могли приговорить к телесным истязаниям: порке плетью, кнутом, шпицрутенами, что часто заканчивалось мучительной смертью. На лицах каторжников выжигали клейма.
Управленцы новой генерации, пришедшие во власть, горели желанием превратить все это кривосудие в настоящее правосудие. Того же хотел и новый император.
Однако инициатива этого большого дела, как ни удивительно, исходила от человека во всех смыслах старого – и по возрасту, и по правительственному стажу: от графа Дмитрия Николаевича Блудова.
Этот высококвалифицированный правовед, много лет возглавлявший Второе (юридическое) отделение императорской канцелярии, при Николае постоянно пытался как-то исправить инвалидную судебную систему: составлял проекты, подавал записки, но царь, заклятый противник кардинальных реформ, все надеялся обойтись мелким косметическим ремонтом. Когда задул ветер перемен, у старого законника появилась возможность осуществить свою заветную мечту.
|
|
|
В 1858 году граф подает императору очередную записку о преобразовании судебной системы – и получает полное одобрение. Однако набор идей, с которыми пришел Дмитрий Николаевич, для николаевского времени был слишком смел, а теперь оказался чересчур робок. Государственный совет предложил не вносить поправки в существующее законодательство, а составить принципиально новые судебные уставы.
Была создана группа из лучших юристов, которую формально возглавил Блудов, но его подчиненные скоро совершенно затмили старика. Самым деятельным из сотрудников был правовед С. Зарудный. В 1858 году он побывал в длительной заграничной командировке и по возвращении написал целую серию статей, в которых изложил принципы будущей реформы.
В начале 1862 года появился предварительный проект с тусклым названием «Соображения государственной канцелярии». Проект был рассмотрен и одобрен Государственным советом. В это же время консерватора графа Панина на посту министра юстиции сменил сторонник реформы Д. Замятин, и дело пошло быстрей. Новый министр начал с того, что своим приказом отменил практику наиболее жестоких телесных наказаний – это уже было огромным, поистине историческим событием.
На последнем этапе работу возглавлял статс-секретарь В. Бутков, не столько либеральный, сколько чуткий к веяниям времени и, что важно, близкий к государю.
В 1864 году титаническое предприятие, по объему еще более трудоемкое, чем крестьянская реформа, наконец завершилось. Новые уставы создали всестороннюю и принципиально иную юридическую систему, которая охватывала организационно-процессуальную сферу, гражданское и уголовное судопроизводство, а также порядок рассмотрения частных тяжб (самый распространенный вид разбирательства).
Преобразованный российский суд основывался на принципах состязательности, независимости, бессословности и открытости, то есть обретал все признаки полноценной судебной власти.
|
|
|
Каждый из четырех вышеназванных элементов для самодержавной монархии был поистине революционным.
Состязательность означала, что отныне государству в лице обвинителя (прокурора или товарища прокурора) предстояло доказывать вину человека, которого будет защищать адвокат (присяжный поверенный), и вполне может оказаться, что частное лицо возьмет верх над исполнительной властью. Невероятно!
Более того: решать, кто прав в этом споре, тоже будет не государство, а представители общества – избранный судья или коллегия присяжных заседателей. Независимость судей от администрации гарантировалась тем, что они не могли быть ею сняты или заменены. Даже император не мог отменить приговор суда, за самодержцем оставалось только право на помилование. Еще более невероятно!
Небывалой новацией для жестко структурированного общества, где дворянские и крестьянские дела прежде рассматривались разными инстанциями, а крепостных вообще могли судить сами помещики, была и отмена сословных границ. Кем бы ни был человек по своему происхождению и социальному статусу, перед законом теперь все отвечали одинаково.
Но самым сильным потрясением для извечно закрытого российского общества была гласность судебного процесса. В конце концов устройство суда касалось только тех, кому не повезло оказаться объектом разбирательства, а вот прийти и посмотреть на диво дивное, демократический суд, мог кто угодно. Общественное и политическое воздействие этого новшества намного превосходило его юридическое значение.
Организационно система подразделялась на две части: коронный суд и мировой. К компетенции первого относились крупные дела, к компетенции второго – мелкие (то есть большинство).
В коронном суде вводилось три инстанции: окружной суд, судебная палата (где можно было обжаловать решение) и Правительствующий Сенат, который мог отменить приговор лишь при выявлении нарушений в отправлении правосудия. В уголовном производстве следствие становилось двухступенчатым. Если раньше достаточно было полицейского разбирательства (никем не контролируемого), то теперь вводилось еще и предварительное судебное следствие, результаты которого в ходе процесса могли быть оспорены защитой. Присяжные заседатели определялись по жребию из представителей всех сословий данной местности и должны были решить «по совести» виновен ли обвиняемый и, если виновен, заслуживает ли он снисхождения. Судья не имел права отменить этот вердикт.
Судьи коронной системы, правда, не избирались, а назначались министерством юстиции – но из числа кандидатов, одобренных юридическим сообществом, и затем у государства не было права без законных оснований отстранить судью от должности.
Мировые же судьи избирались на трехлетний срок городскими думами или земскими собраниями (о которых речь пойдет в следующей главе). Здесь высшей инстанцией являлись съезды мировых судей.
|
|
|
