Опыт регулирования структурных кризисов

В настоящее время в интерпретации кризиса и политики в отношении к нему абсолютно доминирует мотив его чужеродности социально-экономической системе - очень похожий на тот, что используется в медицинской практике: болезнь нужно немедленно устранить, используя наиболее эффективные, быстродействующие средства.

Применительно к экономическим кризисам российским исследователем А.А. Богдановым в начале 1920-х годов впервые было доказано, что кризисы являются органической частью процесса экономического развития, его фазой; кризисы имеют как «дизъюнктивный» (дестабилизирующий, расщепляющий), так и «конъюнктивный» (интегрирующий) характер. Позднее, в 1939 г., в своем классическом исследовании «Деловые циклы» выдающийся экономист Й. Шумпетер подчеркивал бесперспективность усилий подавить или уничтожить кризис.

Такое понимание кризиса максимально приближает его к универсальной энциклопедической интерпретации как переломного состояния («решительная пора переходного состояния» или «поворотный пункт, решительный момент или фаза развития, тяжелые времена, ход которых определит, настанут или нет возможные плохие последствия»). Кроме того, в такой трактовке кризис рассматривается как процесс, динамика которого, хотя и тесно связана с общей динамикой развития, но имеет и свои отличия.

Поэтому «бороться» с кризисом все равно, что бороться с плохой погодой или опасным природным явлением (землетрясением, наводнением). Речь должна идти не о борьбе, а об управлении кризисом или его регулировании. Оно включает: (а) достоверную оценку рисков и прогнозирование последствий принимаемых решений в отношении социально-экономической политики; (б) разработку и реализацию эффективных мер снижения этих рисков; (в) планирование и осуществление мер реагирования на рецессию, включая адаптацию экономики к быстро и существенно меняющейся в условиях кризиса обстановке. В такой интерпретации кризиса сама рецессия является следствием ограниченной эффективности политики и конкретных мер снижения рисков на докризисной фазе вследствие как объективных причин (принципиальная невозможность сведения всех рисков к нулю), так и субъективных факторов (просчетов в принятии и реализации экономических решений). Таким образом, с точки зрения теории риска, кризис вообще и рецессия в частности могут рассматриваться как проявление (результат действия) остаточного риска, не устранимого на докризисной фазе из-за вышеупомянутых ограничений.

В предлагаемом концептуальном подходе политика в отношении кризиса не исчерпывается антикризисными мерами, она представляет собой процесс, который, помимо собственно реагирования на кризисную ситуацию, включает также фазы предкризисного и посткризисного регулирования, перечисленные выше в пунктах (а) - (в). Эти фазы управления должны быть интегрированы в концепцию и стратегию долгосрочного социально-экономического развития страны, отраслевые и региональные стратегии, а также программы развития и сопряжены с программами мер по реагированию на кризисные (чрезвычайные) ситуации. Соответствующие новеллы должны быть внесены и закреплены нормативно в федеральном и региональном законодательстве.

Упомянутая выше концепция управления кризисом означает, что во главу угла ставится способность экономики и общества в целом, его политических лидеров обеспечить устойчивое развитие (как с точки зрения снижения уязвимости, так и посткризисного выхода на новый, более устойчивый уровень), а не только эффективное реагирование на спад: последнее необходимо, но недостаточно. Эти цели достигаются благодаря двум сопряженным направлениям экономической политики: во-первых, диверсификации экономики, во-вторых, антикризисному регулированию экономического развития (в широком смысле, включая управление рисками), обеспечивающим устойчивость развития и снижение уязвимости к факторам кризиса. Прогресс в области диверсификации экономики, по крайней мере, в России, является важным критерием оценки успешности и времени выхода ее из кризиса. Представляется, что отмеченная выше особая болезненность последствий текущего экономического кризиса в России обусловлена совокупностью проблем, относящихся к обоим направлениям; тогда как высокая уязвимость к кризису развитых стран связана, главным образом, с проблемами второго из указанных направлений экономической политики.

Для России из вышесказанного следует необходимость существенной коррекции программы антикризисных мер, в том числе ее увязки с концепцией и стратегиями долгосрочного социально-экономического развития страны и ее регионов, прежде всего с инновационным развитием - главным механизмом диверсификации отечественной экономики.

Для реализации этих задач требуется, во-первых, отказаться от упрощенного, одностороннего понимания диверсификации и самого инновационного развития, зачастую отождествляемого исключительно с высокотехнологичными производствами, особенно информационной сферой. По сути, дело не в сфере генерации и применения новых знаний и технологий, а в степени их использования, глубине «проникновения» в технологические процессы. Это касается, в том числе, традиционных отраслей производства, таких как важнейшая для России нефтедобывающая промышленность, которая в настоящее время является крупнейшим заказчиком инновационной продукции, прежде всего связанной с энергосбережением и энергоэффективностью добычи и транспортировки нефти. О том же свидетельствует и опыт других стран, в частности США. Особенностью их антикризисной программы на 2009-2010 гг. является значительное (в 2,5 раза) превышение расходов на поддержку внедрения информационно-коммуникационных технологий вне самой отрасли связи и информации (в том числе в среднетехнологичных производствах) над прямыми затратами на поддержку самой этой отрасли. Последние составляют 60 млрд. долл., или 12,3% общего бюджета «стимулирующего пакета» за вычетом расходов на налоговые льготы. Во-вторых, внести в упомянутые выше концепции и стратегии важные изменения, учитывающие последствия экономического кризиса, которые, как представляется, будут еще длительное время сказываться на социально-экономической ситуации в России, переводя сам кризис в хроническую форму. Вероятно, одна из важнейших корректировок связана с устранением противоречия между стратегической установкой правительственной концепции долгосрочного социально-экономического развития страны на инновационное развитие экономики и мерами антикризисной программы, ориентирующими на сохранение статус-кво в отношении структуры экономики и модернизации реального сектора. Ряд экономистов и политиков указывают на несвоевременность или невозможность сколько-нибудь существенных инвестиций в модернизацию в условиях кризиса - хватило бы средств для поддержания на плаву того, что есть. Однако это означало бы потерю драгоценного времени, в течение которого ведущие экономики мира, включая Китай, вышли бы на новый технологический уровень, тем самым еще более ухудшив конкурентные позиции российских производителей.

О том, что эти страны действуют именно в указанном направлении, свидетельствуют их антикризисные программы совокупной стоимостью более 2,8 трлн. долл., масштаб действия которых нередко сравнивают с «новым курсом» Ф. Рузвельта в 1930-е годы, направленный на выход из Великой Депрессии. Однако в отличие от него современные антикризисные программы ведущих стран мира нацелены не только на выход из серьезной рецессии и возвращение к прежним темпам роста производства, но и на изменение структуры экономики в пользу менее ресурсоемких, более экологически чистых и эффективных производств, которые входят в ядро нового шестого технологического уклада. Не случайно такую политику структурной перестройки в период кризиса многие политики и деловые круги именуют «новым зеленым курсом». В разных странах трактовка этого термина неодинакова. Однако общий смысл состоит в обосновании высокой эффективности инвестиций в развитие указанных производств как антикризисной меры (например, стимула для строительства новых энергосберегающих и энергоэффективных объектов, а также более экологически чистых АЭС и способа смягчения безработицы), так и фактора становления экономики будущего, для которой характерны усиливающиеся ресурсные и экологические ограничения.

Указанная политика предусматривает оказание активной помощи развитию энергоэффективных и энергосберегающих технологий и производств, возобновляемой энергетики, а также энергетической и транспортной инфраструктуры. Им выделяется значительная, а в ряде случаев преобладающая часть средств, поскольку именно эти сегменты экономики отличаются повышенным инновационным потенциалом и мультипликатором создания рабочих мест и производства добавленной стоимости. Инвестиции ведущих стран мира на эти направления развития оцениваются в 430 млрд. долл., что составляет около 15% совокупных расходов на антикризисные программы. Однако эта цифра вуалирует существенные различия между странами: в Японии эта доля менее 3%, Великобритании - 7%, тогда как в США - 12%, ФРГ - 13%, Франции - 21%, а в Китае - 38% и в Южной Корее - рекордные 81%.

В результате, в Китае, в стимулирующем пакете которого общим объемом 585 млрд. долл. особое место отведено энергетическим и транспортным инфраструктурным объектам, по итогам I полугодия 2009 г. рост ВВП составил 7,5%, промышленного производства - 10,7%.

Что касается Ю. Кореи, то реализуемая ею государственная пятилетняя программа развития экологически чистых производств (2009-2013 гг.) предусматривает создание точек и зон будущего экономического роста и новых рабочих мест (от 1,56 до 1,81 млн.). Стоимость программы - 107 млрд. корейских вон, или 85 млрд. долл., что составляет около 2% ВВП. Осуществление этой программы, прежде всего с помощью налоговых и кредитных стимулов для компаний, занимающихся разработками в области возобновляемой энергетики, включая солнечную и ветровую энергетику, производством биотоплив и автомобилей с гибридными двигателями, торговлей квотами на выбросы парниковых газов, призвано к 2020 г. обеспечить достижение амбициозной цели - выхода страны на седьмое место в мире по показателю энергоэффективности экономики и ее способности адаптироваться к изменению климата.

В российской антикризисной программе есть упоминание о перечисленных выше задачах, но не более. Доля затрат на модернизацию энергетической и транспортной инфраструктуры, развитие альтернативной энергетики и связанных с этим НИОКР в отечественном антикризисном «пакете» не превышает, в лучшем случае, 1,5%. Кроме того, в России, несмотря на объявленный курс на повышение энергоэффективности, соответствующее законодательство до недавних пор отсутствовало. В то же время реализация масштабных инфраструктурных проектов в регионах России могла бы стать эффективным политическим и хозяйственным механизмом, одновременно и смягчающим последствия кризиса, и способствующим инновационному развитию экономики. В частности, об этом убедительно свидетельствует анализ разработанной руководством Хабаровского края стратегии социально-экономического развития Дальнего Востока на период до 2025 г. (В особенности раздела стратегии, касающегося развития интегрированных Хабаровской и Комсомольской агломераций, а также портово-терминального комплекса Де-Кастри - Ванино - Советская Гавань, которые являются главными зонами инфраструктурного обеспечения и индустриального развития в условиях ограниченности ресурсов и неблагоприятной демографической ситуации).

Учитывая сказанное, скорректированные антикризисные программы для России и ее регионов должны быть ориентированы на нововведения (что, конечно, не означает их наполнения исключительно инновационными мерами), и отражать стратегический подход к регулированию кризиса, выход из которого, судя по всем признакам, примет затяжной характер. Таким образом, фактор времени для модернизации экономики, повышения ее конкурентоспособности становится поистине определяющим. При этом модернизация производства одновременно должна выполнять функции смягчения последствий кризиса, т. е. обеспечивать занятость и получение доходов. Структурный кризис не только не должен превратиться в тормоз на пути научно-технических и институциональных нововведений, но напротив, развитие инноваций призвано стать тем поистине «золотым ключиком» к решению порожденных этим кризисом проблем и к выходу из него на «столбовую дорогу» экономики знаний.

Глава 2. Проблемы перехода России от плановой к рыночной экономике