Тоталитарные и специализированные партии

Сравним активиста-радикала и члена коммунистической партии. В жизни радикала его партия занимает весьма скромное место: время от времени он присутствует на собраниях своего комитета; периодически старается добиться каких-либо льгот через своего депутата; следит за политическими комбинациями общенационального масштаба, но особенно - за местными; прикидывает кандидатуры и союзы на предмет будущих выборов. Он читает радикальную газету, если таковая имеется; иногда записан в Лигу прав человека, которая не отличается особой активностью, в масонскую ложу или другое объединение подобного рода. В конечном счете он посвящает своей партии лишь несколько часов своего личного времени да несколько мыслей среди повседневных забот. Ни его интеллектуальная и профессиональная деятельность, ни его досуг, а тем более семейная и эмоциональная жизнь не подвержены никакому влиянию его радикализма. Его причастность к партии сохраняет чисто политический [c.166] характер, не выходит за пределы этой весьма ограниченной сферы: радикальная партия - это партия специализированная.

У коммуниста все обстоит совершенно иначе. Во-первых, партия требует от него гораздо более интенсивного политического действия. У себя на заводе или в мастерской он всегда должен работать в рамках своей ячейки, то есть распространять среди товарищей по труду лозунги партии, разъяснять им основные материалы "Юманите" или местной коммунистической ежедневной газеты, поддерживать их стремление бороться за свои жизненные интересы. Он член профсоюза ВКТ - филиала партии, и эта работа продолжает и дополняет его деятельность в ячейке. Таким образом вся его профессиональная жизнь протекает в рамках партии, направляется партией, ставится ей на службу. Так же обстоит дело и с досугом: значительная его часть поглощается партийными и профсоюзными собраниями или заседаниями придаточных организаций - Комитета защиты мира, общества "Франция - СССР", etc.; остаток свободного времени тоже организован усилиями партии: коммунистические спортивные ассоциации, коммунистические молодежные туристические базы, коммунистические праздники, ярмарки и пикники, коммунистические киносеансы, литературные и артистические клубы, коммунистические выставки и конференции составляют "дивертисменты" члена партии. Она проникает также и в его семейную жизнь: как правило, его супруга состоит в Союзе французских женщин и в различных комитетах домохозяек; его дети вовлечены в Республиканский союз французской молодежи и его филиалы. Нет больше различия между публичной и частной жизнью: есть одна лишь партийная жизнь. Так выглядит тоталитарная партия.

Выделим два аспекта этой тоталитарности: материальный и духовный. Первый состоит в стремлении партии полностью охватить все виды жизнедеятельности индивида (профессию, спорт, развлечения, досуг, культуру, семейную жизнь) и выйти за границы собственно политической сферы. Это стремление реализуется путем развития целой сети вспомогательных организаций, предназначенных не только для симпатизантов, но и для членов партии. Здесь речь идет уже не о том, чтобы объединить коммунистов "второй зоны" вокруг центрального ядра, образуемого членами партии, но о том, чтобы [c.167] умножить формы принадлежности индивида: к партии, профсоюзам, спортивным клубам, художественным союзам, туристским объединениям, отделениям общества "Франция - СССР", союзу квартиросъемщиков, семейной ассоциации, etc., не оставив таким образом вне контроля партии ни одно проявление его активности. Режимы с однопартийной системой пускают в ход все для того, чтобы гражданин никогда не располагал бы даже мгновением настоящего досуга, чтобы можно было поразмышлять наедине с самим собой: все его официально разрешенные "досуги "(то есть время, не занятое работой, сном и принятием пищи) посвящены партии и ее вспомогательным организациям. Однако нередко умножить количество последних стремятся и некоторые партии, к собственно тоталитарным не принадлежащие. Развитие таких организаций - прекрасное средство привлечь или удержать людей: тому, кто скучает на собраниях секции, может понравиться ее спортивный клуб; а тот, кто не ходит на митинги, охотно выслушает несколько слов, произнесенных партийными лидерами где-нибудь на ярмарке или на деревенском празднике. Такого рода деятельность может быть для партии средством как удержать ненадежных, так и усилить преданность верных. Приемы вспомогательных организаций в чем-то сродни Армии Спасения с ее песнопениями и шествиями, что отнюдь не служит доказательством неотразимого влияния на души людей. Но это материальное "огораживание" всей совокупности действий человека приобретает действительно тоталитарный смысл лишь в том случае, когда оно сопровождается духовным "огораживанием" всей совокупности его мышления. Если партия развивает придаточные организации просто для того, чтобы придать членству в ней более привлекательный характер, а ее доктрина претендует лишь на то, чтобы дать человеку политическую ориентацию и оставляет ему свободу выбора в других областях, - такая партия не является подлинно тоталитарной. Настоящий тоталитаризм - это тоталитаризм духовный.

Тоталитарный характер партии может быть умеренным или ярко выраженным в зависимости от входящих в нее индивидов. Некоторые активисты специализированных партий принимают партийные заботы так близко к сердцу и настолько входят во вкус политики, что постепенно она заполняет всю их жизнь; для таких одержимых и специализированная партия приобретает тоталитарный характер. Подобная психология часто встречается у депутатов или руководителей. И наоборот: в тоталитарных партиях есть свои умеренные - те, кто не приемлет полного порабощения партийной доктриной и сохраняет независимую частную жизнь, куда партии доступа нет; для них тоталитарная партия принимает характер специализированной. Природа причастности многообразна, и значительные индивидуальные различия всегда можно обнаружить даже среди членов одной и той же партии. И все же основные черты остаются довольно определенными. Коммунистические и фашистские партии - определенно тоталитарные; консервативные и либеральные - определенно специализированные. Социалистические партии по своему происхождению тяготеют к тоталитаризму, но практика дискуссионности и фракционности вкупе с прогрессирующим старением все больше придают им характер специализированных. Сложнее всего отнести к какому-либо определенному типу христианские партии. Коль скоро они непоколебимо стоят на том, что их политическая и социальная позиция неотвратимо вытекает из религиозных принципов, эти партии - тоталитарны; но в той мере, в какой они признают свободу христианина по отношению к себе, они специализированы.

Природа причастности в специализированных и тоталитарных партиях глубоко различна - это очевидно. В одних лишь какая-то малая часть индивида охвачена общинными (communautaires) связями; в других - вся жизнь человека целиком оказывается во власти группы. Среди общностей, в которые включены индивиды, специализированным партиям принадлежит всего лишь второстепенное место. Тоталитарные партии, напротив, занимают первое: партийная солидарность подавляет все другие ее виды, вместо того чтобы доминировать над многими. Для коммуниста все подчинено интересам партии: родина, семья, друзья, возлюбленные; для либерала и консерватора партия стоит далеко [c.170] позади них. Отсюда и вытекают общие черты тоталитарной партии - единообразие, закрытость, сакральность. Специализированные же партии гетерогенны - это означает, что они объединяют людей, чьи воззрения и позиции отнюдь не идентичны во всех деталях. В таких партиях допустимо широкое многообразие личных взглядов; у либералов и консерваторов, например, это многообразие весьма подчеркнуто: каждый член партии сохраняет большую свободу мысли. К тому же гетерогенность принимает здесь скорее коллективную форму: место личного противостояния занимает групповое; партия включает в себя более или менее хорошо организованные фракции и течения. Они всегда носят партнерский характер и группируются вокруг влиятельных лиц; но порой они принимают и достаточно ярко выраженную доктринальную окраску - именно таким образом возникают разного рода течения внутри социалистических партий. Например, в СФИО некоторые из них в 1920 - 1940 гг. обладали развитой организацией: можно было принадлежать к тому или иному течению, подписываться на его печатные органы (La Bataille socialiste - ежедневная газета фракции Фора-Жиромского вплоть до 1933 г.; La Vie socialisle - еженедельник течения Марке-Деа-Реноделя; Le Pays socialiste - ежедневная газета пацифистского направления с 1936 г.; Les Cahiers rouges - периодический журнал "революционной левой", etc.); иногда через местного уполномоченного приобретались так называемые "карточки друзей" - абонементы дороже обычных, то есть делался своего рода членский взнос в пользу того или иного течения. В американских партиях фракции принимали иногда характер группировок, направленных против боссов (патронов) и теневых машин, которые обеспечивали их господство: у демократов это были фракции анти-Лонг в Луизиане, анти-Келли в Иллинойсе, анти-Телмедж в Джорджии, анти-Пердигаст в Миссури, etc. И это не считая фундаментального противостояния демократов Севера и Юга (диксикратов) [2] в рамках парламентских групп Конгресса. В тоталитарных партиях подобная практика немыслима: внутренние разногласия, секции, фракции, уклоны, течения - любое "сектантство" здесь нетерпимо. Принцип единообразия проводится в них строго. Ни большинства, ни меньшинства там нет и в помине: тот, кто не принимает партийную доктрину целиком и полностью, должен покинуть партию. [c.171] Оппозиционеры имеют только один выбор: выбор между подчинением и исключением. И такое ортодоксальное требование естественно. В специализированных партиях доктрина не имеет фундаментального значения, она мало занимает мысли и сознание приверженцев партии. Их идеологические и тактические расхождения второстепенны, коль скоро достигнуто согласие по поводу общей стратегии партии, методов проведения избирательной кампании и управления. Сама их доктрина не носит жесткого характера: чаще всего речь идет скорее о состоянии ума, общей ориентации, нежели о доктрине в собственном смысле слова. Поэтому вполне естественно, что расхождения в интерпретации допускаются. И точно так же естественно, что они запрещены в партии тоталитарной, ибо доктрина носит здесь не только основополагающий, но и жесткий характер. Она выступает в качестве интеллектуальной и моральной основы всей жизни членов партии, их образа мысли, их философии, их веры наконец. Она представляет собой сложную и взаимосвязанную во всех своих элементах систему объяснения.мира, все части которой взаимозависимы. Доктринальные расхождения чреваты здесь расхождением главных жизненных ориентации: платой за терпимость к ним стало бы крушение единства партии.

Единообразие и однородность закономерно вытекают из закрытого характера тоталитарных партий. Вступление в них строго регламентировано. Если партия действует в условиях демократического режима, когда конкуренция соперников заставляет заботиться о росте численности, регламентация не слишком сурова, но тем не менее она остается более строгой, чем в специализированных. Когда же тоталитарная партия становится единственной, ее закрытый характер достигает апогея. В нее можно вступить, лишь выдержав более или менее длительный испытательный срок - настоящее послушничество - и получив серьезные рекомендации ответственных поручителей, пройдя даже экзаменационную и фильтрационную комиссии и представив доказательства искренности и твердости своих намерений. Однажды войдя в партию, не так просто из нее выйти. "Из партии выходят только вперед ногами ", - эти слова Жан-Поль Сартр вложил в уста одного из персонажей своей пьесы "Грязные руки". И он не так уж преувеличил: ведь тоталитарные партии обычно [c.172] используют смутные времена, чтобы "ликвидировать" отступников. Трудность разрыва обусловлена даже самим характером вступления. Тоталитарная партия составляет главную пружину всей жизни ее членов, ту основополагающую веру, которая направляет всю их деятельность; она - моральная основа их существования. Покинуть партию - значит лишить жизнь смысла, утратить свою цельность, оказаться в вакууме, в пустыне: ведь партия заполняла все. Представьте себе средневекового христианина, духовно раздавленного отлучением от церкви, и вы почти поймете, что такое коммунист или фашист, "вычищенные" из партии.

Это сравнение подводит нас к третьей основной черте тоталитарных партий - их сакральности. Известно проведенное Дюркгеймом сущностное различие между "мирским" и "сакральным". Есть такие социальные события или объекты, которые окружены особым уважением и поклонением; они рассматриваются как нечто высшее и трансцендентное. То, что не подлежит критике, не может быть предметом шуток или насмешек, о чем не спорят - это и есть сакральное. Специализированные партии абсолютно лишены подобного характера - они целиком и полностью принадлежат к области мирского. Тоталитарные партии, напротив, входят в сферу сакрального. Они выступают объектом настоящего культа: Тоталитарную Партию (именно так - с большой буквы, типичная черта сакрализации) персонифицируют: Партия всемогуща, безупречна, благодетельна, трансцендентна; партию возвышают до некой самоценности, вместо того чтобы, как оно и есть в действительности, видеть н ней просто средство и инструмент. Таким образом причастность к ней приобретает подлинно религиозную окраску. Коммунизм называют светской религией - это определение с равным успехом приложимо к фашизму и другим тоталитарным системам. Причем религиозный характер обусловлен не только структурой этих партий - весьма близкой к церковной иерархии - или их духовной тоталитарностью (религия по природе своей тоталитарна, ибо представляет собой глобальную систему объяснения мира). Он еще более ясно выражен в подлинно сакральном характере тех отношений солидарности, которые связывают партию и ее членов.

Общность, общество, орден

Ф. Тённис в 1887 г. выделил две категории социальных объединений - общность (Gemeinschaft) и общество (Gesellschafl). Согласно его представлениям, речь здесь должна идти не столько о конкретной объективной классификации, сколько о нормативных понятиях, идеальных типах. Это различение содержало также и [c.175] некоторое ценностное суждение: общность по сравнению с обществом, по мысли Тенниса, представляет собой высший способ ассоциации. Влияние этой концепции позже обнаружилось в идеологии национал-социализма. Оставляя в стороне метафизический романтизм и перенося концепцию Тённиса в область чисто научных фактов, можно извлечь из его идей интересную классификацию социальных объединений. Будучи весьма общей, она тем не менее позволяет пролить свет на природу связей солидарности внутри партий, особенно если дополнить ее третьей категорией ассоциаций, как это сделал в 1922 г. Шмаленбах, обозначив этот дополнительный тип термином Bund, что мы переведем по-французски термином "орден" (в том смысле, как он употребляется в выражениях: религиозный орден, Мальтийский орден, etc.).

Общность характеризуется двумя сущностными чертами. Это прежде всего социальная ассоциация, основанная на близости, соседстве (на солидарности по сходству, как сказал бы Дюркгейм). Речь может идти о близости географической: село, коммуна, приход, нация. Это может быть и близость психологическая или кровнородственная (особенно настойчиво Теннис подчеркивает общность крови) - наилучшим примером служит здесь семья. Наконец, речь может идти о близости духовной, своего рода единокровности умов, по которой находят близких и себе подобных: дружба, по Тённису, почти укладывается в понятие общности. Она выходит за его пределы постольку, поскольку в ней присутствует момент "избирательного родства", связанный со свободой выбора, тогда как общность - социальное объединение естественное, спонтанное, предшествующее индивиду; такова ее вторая сущностная характеристика. Общность не создают - ее обнаруживают, открывают. В общность, строго говоря, не вступают - в ней оказываются автоматически, хотят того или нет. С общностью связаны родовыми узами, избегнуть ее невозможно. Индивид естественно принадлежит к своей семье, своей деревне, своей родине, своей расе - и принадлежность эта природная, непроизвольная.

Общество характеризуется чертами прямо противоположными. Оно представляет собой сознательное социальное объединение, основанное на договоре и вступлении членов. В него входят свободно, по собственной воле - но могут и не входить. Общество - продукт целиком и полностью искусственный - в природе, естественным [c.176] образом оно не существует. Его создают, ибо видят в этом определенный интерес. Общество основано не на соседстве, близости или кровном родстве - оно основано на интересе. Принадлежность к ассоциации связана в данном случае с выгодами, которые отсюда можно извлечь. Но в данном случае понятие интереса нужно понимать широко и многосторонне. Он, очевидно, включает интересы материальные, которые служат основанием торговых товариществ, профсоюзов, страховых обществ, ассоциаций солидарности; это также интересы интеллектуальные, которые оказываются источником создания научных ассоциаций, литературных или философских кружков, академий, художественных объединений; или интересы нравственные, вызывающие к жизни благотворительные объединения, общества трезвости, ассоциации взаимной помощи. Он охватывает и потребности, которые можно было бы назвать "интересами досуга": они порождают различные сообщества, помогающие индивидам развлечь - в паскалевском смысле (-лова - то есть раскрыть себя, причем развлечения эти предполагают чаще всего коллективные формы: спортивные клубы, кружки для игры в бридж, общества игры в мяч, любителей рыбной ловли, ассоциации туристов, любительские театры, союзы биллиардистов, скаутов, etc. Наконец, сюда должны быть также включены и интересы, которые можно было бы назвать эмоциональными, если бы все это не было столь близко: люди скучают в одиночестве, испытывают потребность в общении; им нравится встречаться, удовлетворяя тем самым свое тщеславие (ведь в группе можно обратить на себя внимание, блистать, покорять - а то и эпатировать - публику, etc.) или жажду деятельности (если верно, что действие - источник наслаждения, как утверждал Платон). Сколько феминистских обществ, особенно тех, что собирают дам респектабельного возраста, столь распространенных в англосаксонских странах и еще более - в Америке, не имеют ровно никакого другого основания! К тому же различные виды интересов обычно переплетаются между гобой, так что одни маскируют или замещают другие. Так, многие благотворительные организации фактически созданы для того, чтобы показываться на людях и получать удовольствие от публичного общения. Варианты здесь весьма многочисленны, но само понятие сообщества остается достаточно определенным.

Точно так же чрезмерно экзальтированный патриотизм способен придать характер ордена нациям, племенам или сельским общинам на ранних стадиях их развития. И напротив, монашеские ордена и тоталитарные партии нередко являют нам примеры ордена-сообщества. Именно это имел в виду Шмаленбах, говоря о недолговечности ордена и законе естественной деградации, который им управляет: внутреннее напряжение постепенно падает, энтузиазм ослабевает. Орден как бы "охлаждается", с тем чтобы однажды превратиться просто в общность или общество: как известно, религия умирает в церкви, а брак по любви - в рутине привычного общения... Здесь не место дискутировать по данному вопросу, нам достаточно констатировать, что орден вполне реален как явление, а само это понятие позволяет раскрыть природу такого интересующего нас феномена, как принадлежность (appartenance) к партии. Понятие ордена позволяет путем сопоставления проверить правомерность двух классификаций, ранее уже принятых нами: это, во-первых, деление партий на тоталитарные и специализированные, а во-вторых - противопоставление общности, сообщества и ордена. Что касается классификации партий, то можно утверждать: понятия ордена и тоталитарной организации почти полностью совпадают; все тоталитарные партии имеют характер ордена, и все партии, носящие характер ордена, суть тоталитарные. Только понятие ордена позволяет по-настоящему осмыслить структуру тоталитарных партий. А различие общности и общества в принципе обнаруживается именно в специализированных партиях, природу которых оно адекватно выражает. В то же время черты данного различия могут быть отмечены и в тоталитарных партиях: для юного русского, с детства воспитанного на коммунистической идеологии, партия - это общность; а для новообращенного в западных странах она будет скорее обществом. И здесь [c.179] мы снова возвращаемся к мысли о том, что понятие ордена, вероятно, больше выражает особую модальность, которая окрашивает и общность, и общество, нежели представляет самостоятельную, отличную от них категорию.

Если с учетом всего этого применить классификацию Тенниса-Шмаленбаха к осмыслению партий, можно констатировать комплексность связей причастности (participation). В любой партии сосуществуют все три типа социальных связей. Для некоторых членов партии, движимых традицией, классовым императивом, семейными, профессиональными или местными привычками, партия - это общность. Для тех, кого привлекли возможные материальные выгоды, моральный или идеалистический импульс либо склонность к политической деятельности, партия выступает как общество. И, наконец, для третьих, кого подталкивает энтузиазм, страсть и жажда общения, партия - это орден. К последней категории чаще всего принадлежит молодежь или интеллигенция. Но различные виды причастности вполне могут перекрещиваться и наслаиваться даже в пределах одного и того же индивидуального сознания. Нередко совмещаются традиция и интерес, то есть сплав общности и общества; точно так же в коммунистических партиях мы сталкиваемся с совпадением естественной причастности к партии в силу принадлежности к определенному социальному классу и тоталитарных пристрастий, то есть сплавом общности и ордена. А к свойственной ордену тоталитарной экзальтации порой примешиваются - сознательно или подспудно - тщеславие, потребность в самоутверждении, вкус к публичной деятельности, то есть эмоциональный и развлекательный интерес, который лежит в основе общества. Чтобы отнести партию к какой-либо из трех категорий (сообщество, общность, орден), придется исходить лишь из удельного веса в ней каждого из трех этих видов социальной связи. Партию, где преобладают связи социетарного типа, можно рассматривать как партию-сообщество; партией-орденом считать ту, в которой между организацией и ее членами доминируют связи соответствующего типа, etc. В таких границах понятия общества, общности и ордена позволяют дать классификацию политических партий и в то же время выявить пути их эволюции.

В социетарных партиях всегда превалируют интерес и воля: здесь мы почти не встретим пристрастий к общинным традициям или порядкам ордена. Буржуазные [c.180] партии XIX века могли бы служить удачным примером обществ, если бы еще через многих своих членов они не были связаны с либеральной или консервативной традицией, что все же отчасти придает им оттенок общности. Некоторые современные центристские партии носят тот же самый характер - главным стимулом членства в них выступает то осязаемое преимущество, которое обеспечивает их промежуточная позиция в политических битвах, и погоня за привилегиями. Американские партии тоже частично принадлежат к этой категории, хотя большинство симпатизантов поддерживает их в силу семейных или местных традиций; для массы же собственно активистов главным основанием выступает интерес. Этот пример наглядно показывает, что природа причастности весьма неодинакова для разных категорий. Во всяком случае, думается, вполне правомерным будет утверждать, что избиратели и члены партии связаны с ней отношениями разного типа: среди избирателей доминирует общинный тип, даже в тех партиях, члены и активисты которых связаны с ней скорее социетарным образом. К тому же следовало бы тщательно различать просто членов партии и настоящих активистов. Любая обобщенная, не учитывающая эти различия классификация будет ненадежной.

Партийное руководство

В любой человеческой общности структура власти выступает как результат борьбы двух противоборствующих сил: умонастроений с одной стороны, практической необходимости - с другой. Вот почему управление партиями, как и управление большинством современных социальных объединений - профсоюзами, всевозможными общественными организациями, etc., носит двойственный характер: демократическая видимость, олигархическая сущность. Одни только фашистские партии, осмеливающиеся открыто признать то, что другие практикуют, составляют исключение из данного правила; правда, вряд ли это можно приветствовать, если верно, что лицемерие - дань, которую порок платит добродетели.

Своего рода всеобщее уважение, которое общественное мнение питает по отношению к демократии, объясняется тем статусом легитимности, который оно ей приписывает. В любую историческую эпоху люди создают себе некий идеал структуры и способа передачи власти внутри социальных групп и стихийно повинуются руководителям, отвечающим этому общему идеалу, отказывая в повиновении другим. Это господствующее умонастроение и определяет легитимность руководителя - в социологическом смысле данного термина. Те, кто его исповедует, придают ему абсолютный характер; сторонний наблюдатель констатирует его [c.186] относительность. Каждая цивилизация вырабатывает свою собственную доктрину легитимности, обычно существенно отличную от других. На Западе Французская революция заменила монархическую легитимность демократической. В течение многих веков казалось совершенно нормальным, чтобы власть передавалась наследственным путем, так же как сегодня кажется нормальной передача ее посредством выборов. Но демократической легитимности уже начинает противостоять легитимность классовая: принадлежность к рабочему классу есть условие отправления власти. Принятая в такой достаточно определенной форме лишь в коммунистических партиях, она постепенно начинает проникать и в другие. фашисты противопоставляют ей легитимность аристократическую: власть должна принадлежать "политической элите", то есть исключительно тем, кто способен брать ее на себя в силу врожденного дара. Но и та, и другая доктрина пока еще сохраняют характер второстепенных: господствующей идеей современной эпохи остается демократия, именно она определяет легитимность власти.

Отбор руководителей

Официально руководители партий почти всегда избираются их членами и, следуя демократическим принципам, получают сравнительно ограниченные полномочия. Одни только фашистские партии отвергли этот порядок и заменили его назначением сверху: нижестоящие руководители подбираются верховным вождем партии; последний же - он назначает себя сам - остается на своем посту пожизненно; его преемник определяется путем кооптации. Демократическая система выборов практически оказывается заменена различными формами автократического рекрутирования: кооптацией, назначением из центра, презентацией, etc. Положение усугубляется еще и тем обстоятельством, что действительными вождями партии нередко оказываются не видимые вожди, а совсем другие люди.

Тенденция к автократии

Разграничим сначала автократию открыто признаваемую, которая служит исключением, и автократию замаскированную, выступающую правилом. Первая встречается в фашистских или псевдофашистских партиях, где "фюрер-принцип" заменяет выборы как основу легитимности. Верховное руководство осуществляется вождем, который сам себя облекает властью в силу своей натуры или обстоятельств. Можно выделить два типа фашистских концепций вождя: немецкую теорию, рассматривающую фюрера как провиденциальную личность, которая по самой своей природе олицетворяет германскую общность и осуществляет на этом основании верховную власть; и, затем, доктрину менее мистическую, приписывающую провиденциальный характер лишь обстоятельствам, поставившим вождя во главе партии. В первом случае вождь - настоящий сверхчеловек: это современное воспроизведение античных представлений о божественной природе правителей, теории короля-бога. Во втором случае вождь - просто человек, вознесенный судьбой (высшим Провидением, сказали бы верующие; слепой случайностью, скажут другие) на такую высоту, что лишь он один способен взять на себя верховное правление [c.189] партией. Латинский фашизм, менее мистичный и более скептический, чем немецкий, обычно предпочитает вторую концепцию - она создает вокруг вождя партии атмосферу умеренного почитания и оставляет достаточно широкую возможность критики. Но последствия обеих концепции для отбора нижестоящих руководителей идентичны: все они назначаются вождем партии на основании его собственной верховной власти.

Впрочем, иногда партии этого типа вынуждены пойти на компромисс с демократическими принципами я отдать им некоторую дань, по крайней мере внешне, - настолько сильна бывает общая вера в легитимность выборности. Эти уступки обычно более значительны на местном уровне, нежели в высшем эшелоне, и централизованность партии практически почти лишает их какой то бы ни было эффективности. В качестве примера можно привести организацию Объединения французского народа (РПФ), созданную в 1947 г. генералом де Голлем. На уровне коммун бюро официально избрано: все руководители, следовательно, выдвинуты демократическим путем, по крайней мере внешне. В рамках департаментов выборные бюро сосуществуют с уполномоченными, назначенными центром. Причем первое обладает правом инициативы, а второй - правом вето; фактически прерогативы уполномоченного центра оказываются гораздо значительнее, чем это кажется на первый взгляд. На региональном уровне обнаруживается уже только назначаемый уполномоченный. И, наконец, в центральном эшелоне все без исключения руководство назначается вождем партии, кроме съезда и Национального совета. Но первый собирается лишь один раз в год; дебаты проходят там за закрытыми дверями, в специализированных рабочих комиссиях; пленарные заседания посвящаются только заслушиванию речей руководителей партии и утверждению заключений комиссий. Национальный совет также играет лишь консультативную роль. Действительная власть, помимо вождя партии, принадлежит Директивному совету и секретариату, члены которого назначаются непосредственно генералом де Голлем (сам секретариат состоит из его личных сотрудников). Центральное руководство остается чисто автократическим. Не все партии проводят непрямые выборы с подобной жесткостью, но используют их все. Непрямые выборы - замечательное средство устранить демократию и одновременно создать впечатление демократичности. Русco превосходно понимал, что суверенитет никому не может делегироваться: все юридические хитросплетения тех, кто получил мандат, вокруг представительства тех, [c.193] от кого он получен, не могут заслонить одной непреложной истины: психология делегатов и делегирующих никогда не совпадает, и таким образом каждая дополнительная степень понемногу увеличивает разрыв между волей низов и решениями верхушки. Выборы партийных руководителей малой группой делегатов и прямой их выбор массой членов партии - совсем не одно и то же. Мы уже не говорим о том, что в малых группах куда легче осуществить и другие избирательные манипуляции в силу ограниченной численности голосующих. Накладываясь друг на друга в ходе последовательных голосовании, такие манипуляции все больше и больше фальсифицируют выборы по мере их восхождения вверх по ступеням избирательной пирамиды. Это особенно заметно в тех случаях, когда стараются заставить выдвинуть партийных функционеров в качестве делегатов конференции и съездов, где должно избираться партийное руководство, - ведь с такой выгодной позиции функционерам, например, федеральным секретарям, гораздо легче воздействовать на рядовых избирателей. В этих условиях партийные съезды напоминают аудиторию служащих перед лицом своих работодателей: первые обнаруживают очевидную тенденцию поддерживать вторых, чьими креатурами они, собственно, и являются.

Наряду с непрямыми выборами почетное место в арсенале избирательных манипуляций занимает презентация кандидатов. Некоторые партии официально ограничивают в своих уставах свободу выбора избирателей, открыто регламентируя презентацию. Нередко такая система связана не только со стремлением внести во внутрипартийную жизнь элемент автократии, но и с желанием усилить централизацию или децентрализацию. Иногда центр берет презентацию на выборах местных руководителей в свои руки, что явно усиливает централизацию; так, устав ФКП гласит: "федеральный комитет должен согласовать с Центральным комитетом кандидатуру федерального секретаря". В австрийской социалистической партии руководители местных организаций избираются исключительно по списку "доверенных лиц" (Parleimitarbeiter), составленному окружной организацией, то есть "спущенному" сверху: доверенные лица - обычно члены партии, оцениваемые как особо преданные и способные, из тех, что прошли курсы обучения, организованные в центральных [c.194] социал-демократических школах; в данный момент примерно на каждых 12 рядовых членов партии приходится по одному доверенному лицу. В бельгийской христианской социальной партии кандидаты в председатели местных комитетов представляются партийному собранию для голосования самим местным комитетом, но после апробации в окружном комитете; председатели окружных комитетов точно так же представляются окружным комитетом после апробации в Центральном комитете. И наоборот: презентация высших руководителей может происходить при участии местных организаций, что имеет споим результатом возрастание децентрализации; эта тенденция выражена гораздо слабее, чем предыдущая. В бельгийской социалистической партии кандидатуры в бюро представляются окружными федерациями, которые должны сформировать список, равный количеству предусмотренных мест: это фактически усиливает влияние федерального руководства. В бельгийской католической партии кандидатуры в Национальный комитет представляются самим Национальным комитетом или комитетами провинций и округов. В австрийской социалистической подготовку выборов в Национальный сонет осуществляет избирательная комиссия, в составе которой должны присутствовать представители провинциальных организаций, с учетом "по возможности" их численности: эта комиссия делает доклад собранию делегатов провинций, окончательный же проект затем представляется на рассмотрение съезду.

Не все партии проводят непрямые выборы с подобной жесткостью, но используют их все. Непрямые выборы - замечательное средство устранить демократию и одновременно создать впечатление демократичности. Русco превосходно понимал, что суверенитет никому не может делегироваться: все юридические хитросплетения тех, кто получил мандат, вокруг представительства тех, [c.193] от кого он получен, не могут заслонить одной непреложной истины: психология делегатов и делегирующих никогда не совпадает, и таким образом каждая дополнительная степень понемногу увеличивает разрыв между волей низов и решениями верхушки. Выборы партийных руководителей малой группой делегатов и прямой их выбор массой членов партии - совсем не одно и то же. Мы уже не говорим о том, что в малых группах куда легче осуществить и другие избирательные манипуляции в силу ограниченной численности голосующих. Накладываясь друг на друга в ходе последовательных голосовании, такие манипуляции все больше и больше фальсифицируют выборы по <

⇐ Предыдущая12345

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: