Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Перестройка и постперестройка как коммуникативные действия по изменению массового сознания




За последние десять лет произошли существенные события по изменению массового сознания, которые затронули десятки миллионов людей. Гласность и перестройка выдвинули М. Горбачева в число важных специалистов по паблик рилейшнз, как отмечают американцы (см., к примеру: Seitel F.P. The practice of public relations. - New York etc., 1992). Мы не будем вслед за С. Кургиняном (Кургинян С. Седьмой сценарий. - Ч. 1-3. - М., 1992) говорить об определенной «злонамеренности» случившегося. Но в любом случае столь резкие изменения за столь малые сроки, несомненно, представляют исследовательский интерес. Семьдесят лет мы в той или иной степени подвергались определенного рода кодированию (типа «Читайте, завидуйте, я - гражданин Советского Союза!»). Но оно носило более естественный характер (если в этом случае позволителен такой термин) из-за растянутости во времени и параллельной смены поколений, произошедшей за тот же период. В перестройку все события свершились в довольно краткий срок и в течение непродолжительного периода жизни одного поколения. Даже психоаналитики говорят, что существенных изменений в сознании можно достичь за период от полугода до года (Адлер Г. Лекции по аналитической психологии. - М.-К., 1996). Однако это происходит при индивидуализированной и еженедельной работе (2-3 часа в неделю), при этом они подчеркивают, что это очень сложный и напряженный труд. К примеру, если достаточно легко удалось совершить развал СССР, то построение в рамках держав СНГ своей идеологии пока не принесло положительных результатов. Сегодня, например, в Украине в массовом сознании содержатся довольно противоречивые интерпретации действительности. С одной стороны, к примеру, газета «Коммунист» печатает свидетельства очевидцев о зверствах бандеровцев, с другой - им же в то же время ставятся памятники в Западной Украине, что является абсолютно ненормальным для одного государства, в котором обязательно должны быть единые схемы интерпретации действительности и желательны единые герои.

Процессы «кодирования» массового сознания советского периода носили далеко не условный характер, в них вкладывались достаточно большие людские и материальные ресурсы. И при этом лучшие варианты идеологических текстов того периода имеют одновременно в большинстве своем высокий эстетический уровень. К примеру, и «Волга-Волга», и даже «Кубанские казаки» сохраняют к себе интерес и сегодня. И зрительская ностальгия по фильмам тех лет, не раз отмечаемая руководителями телевидения, базируется на вполне реальных основаниях.

Однако массовое сознание, вероятно, начиная с хрущевского периода, становится раздвоенным, разделенным на официальную и неофициальную точку зрения на одни и те же события. Впервые на авансцену вообще была допущена частная жизнь, ознаменовав начало смены мифологем. «Смена эпох выражается сменой знаков. Советское общество дохрущевского периода было серьезным. Оно было драматическим, героическим, трагическим. 60-е искали альтернативы этой идеологической модели. Они заменили знаки, и общество 60-х стало НЕсерьезным» (Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. - М., 1996. - С. 67-68). Однако если быть более точными, то следует сказать, что общество не потеряло серьезность, а как бы усложнило модель мира, допустив еще одну интерпретацию его, еще одну схему действительности. Подобное вполне могло сосуществовать, когда описывались разные сферы, к примеру, частная и публичная. Когда же они столкнулись на интерпретации одной сферы - публичной, конкурируя в признании именно своей интерпретации в качестве единственно верной, между ними разразилась война. Заметим попутно, что «холодная война» в этом плане может рассматриваться как поддержка одной из конкурирующих точек зрения из-за рубежа.

В брежневский период это раздвоение достигло максимума, когда неофициальная интерпретация по многим вопросам начинает побеждать официальную. С этой точки зрения лидером «перестройки» скорее можно считать Леонида Ильича Брежнева, который сделал собственно для развала Советского Союза гораздо больше Михаила Сергеевича Горбачева. Если воспользоваться концепцией С. Кургиняна об управляемости этих процессов, то лучшей фигуры, чем Л.И. Брежнев в роли генсека, и не требовалось для тех гипотетических лиц, которые это могли бы задумывать. Типажи Ю. Андропова и М. Горбачева уже не в состоянии были исправить сформированную ситуацию. Они и не могли этого сделать из-за сильно развитой к тому времени западной ориентации у большой прослойки населения. К примеру, для того, чтобы облегчить вхождение имиджа Ю. Андропова в то новое информационное пространство, ему были приписаны (реальные или мифические) характеристики любви к джазу, виски и западным романам. Н. Леонов так говорит о фигуре Б. Ельцина в контексте того времени: «Всех нас заботило то, что его авторитет и влияние росли не на позитивных достижениях в какой-либо области, а на резкой критике и неприятии Горбачева, партии, которые уже всем мешали, как бельмо на глазу. Но даже находясь в оппозиции, Б. Ельцин прорисовывался как на редкость противоречивый, непоследовательный человек, действующий под влиянием сиюминутных настроений» (Леонов Н.С. Лихолетье. - М., 1994. - С. 363).В ответ на доминирующую коммуникацию массовое сознание реагировало порождением своих текстов. Два их типа существенным образом формировали интеллектуальную защиту от пропагандистского кодирования: «кухонные разговоры» и анекдоты. Разговоры на кухне не уступали по интенсиву политической пропаганде того времени. Нормой коммуникативного поведения стало признание всего происходящего вокруг чистой пропагандой. Анекдоты также выстроились по всем параметрам идеологической сетки. К примеру, анекдот «из энциклопедии: Брежнев Л.И. - мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой» системно меняет всю иерархию. Анекдоты о Ленине разрушали агиографию первых лиц, о Чапаеве - советскую героику, о чукче - интернационализм и под. С одной стороны, массовое сознание таким образом защищалось от давления, демонстрируя точки своего наибольшего сопротивления. Кстати, именно подобным образом Дж. Фиске определяет массовую культуру (Fiske J. Understanding popular culture. - London etc., 1989) как реализующую ресурс сопротивления доминирующей культуре. Массовая культура занята на своем микрополитическом уровне теми же явлениями перераспределения власти, что и макрополитика на своем. С другой стороны, это явный прием разрушения, когда из реальности конструируется нужный образ, с которым затем и производят все необходимые манипуляции. Так, к примеру, С. Кургинян расценивает миф о «командно-административной системе», созданный Г. Поповым, поскольку команда и администрирование свойственны любой системе. Или отмеченное выше стремление скептически оценивать все происходящее как советскую пропаганду. Таким же ярлыком, но уже частичного самописания является термин «совок» (частичного, поскольку никто себя этим термином не описывает, а переносит его на других).Таким образом, если бы перед нами стояла гипотетическая задача разрушения, мы бы могли идти таким путем:предварительный этап (при действующей системе) - конструирование образа, принципиально неправильного. Здесь на первом месте действовали два варианта - осмеяние и обвинение. К примеру, Л. Брежнев подходил для того и другого вариантов - он оглуплялся, и он и его окружение обвинялись в коррупции; этот процесс можно назвать скрытым порождением (или накоплением) негативности;активный этап (начало разрушения системы) - при акцентуации существующей негативности (открытое порождение негативности) выход был предложен в рамках западной модели. К примеру, как считает С. Кургинян, ни одно высказывание советского политика не обходилось в то время без фразы «У НИХ ВСЕ ХОРОШО, У НАС - ВСЕ УЖАСНО, ДАВАЙТЕ СДЕЛАЕМ ТАК, КАК У НИХ, И БУДЕТ ТАК ЖЕ ХОРОШО, КАК У НИХ» (Кургинян С., указ. соч. - Ч. 3. - С. 154).В рамках Украины мы увидели процесс ускоренного решения по этой же модели - путем отделения от «империи неправильности», для чего номенклатуре пришлось даже выпустить на «боевые позиции» творческую интеллигенцию. Затем, после проведенного артобстрела, интеллигенцию вновь вернули на привычные позиции «толкователя уже принятых наверху решений», что вернуло на маргинальные кресла так громко прозвучавшие раньше имена, например, И. Драча или Д. Павлычко. Если в период перестройки интеллигенция могла влиять на принятие решений, то теперь она может лишь «легитимизировать» своим участием принятые наверху решения. закрепляющий этап (переход к новой системе) - эйфория разрушения сменилась непонятным унынием и полным отсутствием вразумительного ответа на стоящие перед массовым сознанием вопросы. Отсюда идет возникновение интереса к построению новой идеологии, о которой сначала заговорил Б. Ельцин, а затем и Л. Кучма. Это можно назвать открытым порождением позитивности, но работа в этой сфере очень сложна, и мы не имеем достаточного числа специалистов. К примеру, опыт показывает, что даже полный контроль телеэфира может не привести к победе, как это случилось с Л. Кравчуком. Его образ в массовом сознании закреплен сегодня только с «кравчучкой» и анекдотом о «хитром лисе». Даже отсылка к нему носит меняющийся характер - первый? второй? президент, что отражает при этом и совершенно «сырой» характер нашей истории.

Кстати, сегодня мы практически потеряли стихию анекдотов, что порождает два возможных объяснения. Либо сейчас уменьшилось давление на массовое сознание, что не требует уже столь же интенсивной его защиты, либо отсутствует потребность в разрушении имеющихся стереотипов, если принять гипотезу о сознательном конструировании этого процесса в прошлом. При этом не только исчезла старая идеология, но и не возникла новая, и на безыдеологическом постсоветском пространстве не оказалось места для анекдотов. Уже данные 1991 года показывали неоднозначность оценок массового сознания по поводу происходящих событий. Как пишут российские исследователи: «В июле 1991 года на вопрос: «Если бы Вы в 1985 году знали, к чему приведут начавшиеся в стране перемены, поддержали бы их?» 52% россиян ответили «нет», 23% - «да» и 26% - «не знаю». Наступало разочарование» (Россия у критической черты: возрождение или катастрофа. - М., 1997. - С. 11). Опрос в январе 1995 года показал интересную иерархию социально-политических предпочтений, где «капитализм» занял одно из последних мест (Там же. - С. 15):1. Справедливость43,9 10. Равенство 10,32. Права человека 37,3 11. Державность10,03. Порядок 35,9 12. Православие 7,54. Мир 33,1 13. Интернационализм 6,95. Свобода 20,214. Братство 6,46. Частная собственность 14,2 15. Нация 3,97. Социализм 14,1 16. Народность3,88. Народовластие 13,617. Капитализм 3,29. Духовность 13,4 18. Религиозность 2,6Это опрос Института социально-политических исследований. Опрос ВЦИОМ в январе 1997 г. показывает следующий набор ценностей (Там же. - С. 18):Законность и порядок20%Стабильность 16%Достойная жизнь 10%Сильная держава7%Возрождение России 7%Богатство, процветание 6%Равенство, справедливость 5%Социальная защищенность4%Крепкая семья 2%Свобода2%Спасение Отечества 2%Коммунизм 1%Вхождение в современный мир1%Православие 1%Затруднились с ответом 15%Даже если принять во внимание то, что опросы проводились разными центрами, все же явно бросается в глаза, что ценности 1997 г. опираются на составляющую, которую можно условно обозначить как «ностальгия».Как конкретно шло разрушение советских идеологических стереотипов? Избранным инструментарием, по нашему мнению, была контекстная коммуникация. Этим термином мы хотим обозначить тип передачи информации, когда главным становится не само содержание, а передача сопутствующего контекста. К примеру, образ человека, курящего сигару, помимо курения, передает нам отсылку на аристократический тип жизни. Что здесь оказывается главным?

а) это отсылка на уже имеющийся в сознании образ, который только активизировали и привязали к данному новому объекту;

б) это коммуникации, которые трудно опровергнуть, поскольку основная информация идет на так называемом уровне пресуппозиции (предполагаемого содержания), которое не проверяется данным высказыванием, а принимается как данность;

в) принципиальным является отключенность сознания вообще при таких видах коммуникации: не осознается и соответственно не фильтруется получаемая информация, поскольку она идет на более глубинном уровне, чем уровень осознания.

При этом проводниками (каналами для массового сознания) стали известные в СССР лица, начиная с того же Гавриила Попова. Перестройка действительно была сделана творческой интеллигенцией, поскольку их авторитет абсолютно не был затронут эрозией советского времени, а наоборот, события последнего времени как бы приподняли их на новые более выигрышные позиции. При решении вопроса управляемости этих процессов вопрос был бы в другом - система почему-то разрешила это делать, создавая зрелищно выгодные образы, такие, как, например, уничтожение своего партбилета режиссером Марком Захаровым.

Сергей Кургинян писал о том этапе: «Мы капитулировали психологически» (Кургинян С., указ. соч. - Ч. 1. - С. 18). И далее: «В массовом сознании возникла и закрепилась, как будто сформированная намеренно, забавная, с точки зрения любого серьезного информационного аналитика, иллюзия, что капитализм - это и есть демократия».Интересное мнение высказал на страницах «Комсомольской правды» (1996, 25 сент.) Валентин Распутин, даже если принять во внимание присущий ему синдром обиженного человека. Он начал с упоминания о кампании повальных разоблачений того периода, считая, что тем самым общество принялось уничтожать себя. И далее остановился как на лидерах перестройки, так и на лидерах антикоммунизма: «Кто собирал стотысячные демонстрации у Манежа? Это привилегированная часть общества - научные городки, тот же Зеленоград. Они при коммунизме жили неплохо и первыми начали переворачивать те, прежние порядки. То же можно сказать про академгородки у нас в Новосибирске и Иркутске.

Теперь о лидерах антикоммунизма тех лет. В основном это внуки старых революционеров, которые при старой власти жили намного лучше остальных. По сути, они выступили против дела, которому служили их отцы и деды. Но и деды, и внуки воевали против России, против народа, только за свои интересы».Российские аналитики, разбив процесс изменений на четыре этапа (1985-1991, 1991-1993, 1994-1995, 1996 -...), выделили в нем следующие составляющие (Россия у критической черты: возрождение или катастрофа. - М., 1997. - С. 20):В этом анализе явно присутствует неприятие происходящих перемен, но одновременно следует признать, что также присутствует и достаточная доля достоверности в оценке ситуации.

Каким образом идет манипулирование сознанием сегодня? Именно в период перестройки мы получили ряд культурных мифологем, где мифологическое содержание оказывается сильнее реальности. Это РЫНОК, это РЕФОРМЫ, это СВОБОДА СЛОВА. Все эти слова несут в себе очень сильный указатель на ЗАПАДНЫЙ ТИП ЖИЗНИ. Но только на уровне идеологии, а материальный уровень основной массы людей остался таким же, как прежде. Как заявил кто-то на страницах газет, при каком капитализме можно месяцами не выплачивать зарплату? Или такой пример, как сегодняшняя программа закрытия шахт, при которой якобы не будет затронут ни один шахтер или его семья. Все это идеализация чистой воды.Уильям Гэмсон (Gamson W.A. Media discourse and public opinion on nuclear power: a constructionist approach // American journal of sociology. - 1989. - №1) предложил для описания политических дискурсов символы-конденсаторы ситуаций, которые в какой-то мере являются заменителями анекдотов для описания сути происходящих явлений.Приведем некоторые примеры. От М. Горбачева осталась фраза «Процесс пошел». Л. Кравчук сказал «Маємо те, що маємо». У В. Черномырдина есть изумительная фраза «Хотели как лучше, а вышло как всегда». Все они имеют одно общее значение: неуправляемость происходящего за окнами их кабинетов, т.е. констатация объективных процессов, не подлежащих процессам субъективного управления.

Процессы «оглупления», происходящие сегодня и в России, и в Украине, концентрируются вокруг роли Верховного Совета. Создается ощущение бессмысленности его работы, полного отсутствия результатов, из него делается тормоз счастливого развития событий.

Сергей Кургинян приводит иной инструментарий, позволяющий бесконечно варьировать, что такое «хорошо» и что такое «плохо», соответственно меняя аргументацию. Его пример: «Вначале нам нужно было сделать нашу экономику «восприимчивой к научно-техническому прогрессу». Но это, в свою очередь, нельзя было сделать, не «насытив рынок товарами» («ускорение»), но это, в свою очередь, нельзя было сделать, не «перейдя на рыночную модель» («перестройка»), но это, в свою очередь, было невозможно без «гласности», «демократизации» и «реформы политической системы», но это, в свою очередь, нельзя было сделать без «национального самоопределения», но это, в свою очередь, нельзя было сделать без «суверенитетов», но и «суверенитет» потребовал «реформы нашего государства», но «наше государство» нельзя было «реформировать» в условиях «демократии и гласности» ни во что иное, как в Союз государств. Но Союз государств неизбежно превращается в «государства без Союза». Но эти государства...» (С. 155-156). Это определенный инструментарий итерации, как бы мы его назвали, применение которого позволяет растягивать процесс до бесконечности, одновременно создавая психологическое ощущение движения при его полном отсутствии.

Помимо итеративности Украина проходит также испытание аргументами трансформации в позитив негативов России. К примеру, чеченская война становится аргументом: «Украина строится без войн» или «Наши парни не отправятся на войну». Россия также поставляет благодатный материал для конструирования образа потенциального врага. Мы вписываем туда «антиукраинскую риторику», «антиукраинское поведение» (по поводу Черноморского флота, по поводу введения НДС и под.).

Таким образом, современное кодирование идет в аспектах итерации, трансформации и конструирования. Это аргументы, оправдывающие задержку в движении. Само же движение вперед не должно строиться на негативных контекстах, в него следует вкладывать контексты, которые принципиально позитивны. Это спортивные достижения, это украинская песня, которую сравнивают с итальянской, и под. Следует признать, что после 1917 г. значимым аспектом строительства нового также был элемент идеализации. Как пишет С. Кургинян (С. 254), «Россия не приняла бы «красную идею», если бы в ней не было величия и святости».

Важным элементом на этом этапе был акцент на европейскости Украины. Такое самоописание несет положительный характер, поскольку одновременно подчеркивается азиатский характер России. В утрированной форме это начало реализовываться в образе Украины как «колиски свiтової цивiлiзацiї» (мы имеем в виду «творения» С. Плачинды, где Троя выводится из Троещины и под.). Важен даже не этот конкретный факт, а просто открытие нового измерения, где тот же С. Плачинда занимает крайний полюс.

Особое место уделяется работе с новым поколением. К примеру, в советское время эта работа проводилась даже на уровне мультипликационных фильмов. Т. Чередниченко продемонстрировала, как песня в них строится на противопоставлении пионерской песне (Чередниченко Т. Между «Брежневым» и «Пугачевой». Типология советской массовой культуры. - М., 1994). Внезапно произошел разрыв поколений, когда старшие и младшие заговорили на разных языках. Только частично это можно прочувствовать в разговорах в семье, где их личностный характер мешает полностью проявиться этому разрыву. Более серьезно мы прочувствуем это в будущих голосованиях по кардинальным вопросам, когда столкнемся со стремительными изменениями политического климата и отсюда - непредсказуемыми последствиями.

Модель переноса западных стандартов нашла самых благодарных почитателей именно в молодежной среде. Но, как показывают исследования А. Панарина (см.: Панарин А.С. Введение в политологию. - М., 1994; Ильин В.В., Панарин А.С. Философия политики. - М., 1994), заимствование жизненных стандартов без заимствования поддерживающих их технологий создает неустойчивую систему. Обратный вариант - это исламская модернизация, когда технологии прошли, а стандарты были задержаны иными жизненными ценностями. Мы же, принадлежа к той же цивилизационной схеме, лишены реальной возможности задержать чужое, чтобы дать возможность развиться своему.

Молодежь во все времена является лакмусовой бумажкой любого процесса. Когда общество хотело террора, оно делало из молодежи Павликов Морозовых. Внешний враг Павки Корчагина стал тогда врагом внутренним. Сегодня мы стали «штамповать» поколение, отвернувшееся от знаний как ступеньки к престижу, построению своей будущей карьеры. Хотя, с другой стороны, оно четче видит ближние цели, что делает их движение к успеху более вразумительным. Эпоха романтиков 60-х сменилась эпохой более циничной, когда для достижения целей можно (и нужно) поступать нечестно и незаконно. Подобные события были и в прошлом, но тогда нормы морали отвергали их. Сегодня мы вписали их в список вполне возможного поведения, как бы расширив рамки этих норм. Неправильное поведение как нормированное, вероятно, вытекает из дилеммы, в свое время отмеченной еще Р. Мертоном: общество показывает образцы успешной жизни, но не дает законных путей ее достижения. Тогда и вступают в действие незаконные пути. Можно посмотреть на это явление, как на определенный застой в официально разрешенном движении к успеху. Если в средневековом обществе вертикальную мобильность, разрывающую застой общества того времени, давала церковь и мальчик из бедной семьи мог подняться на вершины благополучия, то в советское время эту мобильность стала обеспечивать партийная вертикаль, вынесшая многих сельских пареньков на самые высокие кресла. Кажется, ни один советский генсек не родился в городе. Теперь же такой вертикалью стала денежная. Однако она слишком универсальна - и честные, и нечестные варианты денег позволяют достигать успеха, т.е. эта вертикаль не разграничивает моральные/неморальные параметры, вбирая на равных все.

Периоды «застоя» как норма нашего движения. Застой-1, порожденный Л. Брежневым, привел к перестройке. Застой-2, созданный М. Горбачевым, вылился сначала в ГКЧП (кстати, С. Кургинян считает его блефом и псевдопутчем, который специально не был доведен до конца), а затем и в реальную смену существовавшего строя. Украина во многом сегодня попала в полосу Застоя-3, куда ее завели как объективные, так и субъективные факторы. Примеры предыдущих застоев, однако, демонстрируют странную закономерность - как бы сознательно конструируется застой, который затем взрывается новой составляющей. При этом новое состояние нашего общества строится в основном почти теми же лицами, но под новыми лозунгами. Ведь Украина реально выросла из застоя-2 и его разрешения в виде ГКЧП в 1991 г. Что же может получиться из застоя-3?Украина (как и Россия) получила новую организацию своего коммуникативного пространства, при которой единичное высказывание не в состоянии что-либо изменить. К примеру, фильм «Торможение в небесах», отражающий времена перестройки, эксплуатирует тот же коммуникативный «зазор», который был описан еще Н. Гоголем в «Ревизоре». Это расхождение между официальной и неофициальной точками зрения. В иерархической организации коммуникативного пространства происходит резкое несовпадение этих точек зрения. В «монологическом» обществе правильной считается только одна точка зрения, она не приемлет плюрализма. Поэтому нижестоящая в иерархии структура не выпускает наверх информацию, которая может не совпадать с той, которая уже имеется наверху, поскольку передана этой структурой. «Диалогизация» коммуникативного пространства, привнесенная перестройкой, резко занижает статус сообщения. Возникает множественность истин, а раз так, то о каждой из них конкретно неизвестно, насколько истинна именно она. То есть если раньше система цензуры (в широком смысле этого слова, понимая под цензурой и облегчение создания и функционирования нужных видов текстов) решала проблему нужной организации коммуникативного пространства, то сегодня эта же проблема решается допуском множественности высказываний.И последний важный момент - перестройка использовала как свой организующий стержень многие характеристики массовой культуры, которая, как известно, наиболее приближена к аудитории и обладает наиболее эффективным воздействием. Перечислим некоторые существенные черты, сближающие перестройку и массовую культуру (в ряде случаев мы идем на сознательную повторяемость явления, но как бы с другой стороны):1) если высокая культура делает зрителя пассивным, массовая порождает активность зрителя, возвращая его к фольклорному варианту искусства. Перестройка реализовывалась как раз с помощью массовых действ типа митингов, в которых роль аудитории совпадает с фольклорной;2) массовая культура строится на противодействии культуре доминирующей (Дж. Фиске), «взрываясь» именно в точках наибольшего сопротивления - перестройка также порождала дискурсы, противоположные официальным;3) массовая культура позволяет вариант самотворчества - «люди из зала» в период перестройки также постоянно поднимались на сцену (к примеру, Г. Попов, Ю. Афанасьев и др.); одновременно возникло странное чувство значимости себя для среднего человека, которое стало реализовываться в его голосе на выборах, да и вообще даже роль свидетеля исторических событий тоже была иной и новой;4) массовая культура реализует карнавальную смену «верха» и «низа» (М. Бахтин) - перестройка также отрицала старых «богов» (Ленин, коммунизм и др.), при этом она разрешила бывшим диссидентам в рамках прошлой системы занять высокие иерархические позиции в новой ситуации (хотя бы не во властной, а в коммуникативной и символической системах);5) массовая культура характеризуется сериальностью, перестройка однотипно не имеет конца, и даже частично она реализовывалась сквозь «сериальные» заседания Верховного Совета, которые принципиально не имеют «завершенной» структуры;6) массовая культура порождает тексты, которые характеризуются многозначностью прочтений, чтобы удовлетворить всех - перестройка также породила бесконечное число «говорящих людей», что, кстати, привело к тому, что теперь ни одно обвинение в прессе не имеет существенного значения;7) массовая культура носит транслятивный характер, суть ее в коммуникации, именно поэтому она выносит на первое место не автора или текст, а исполнителя - перестройка очень часто принимала вид именно «говорения», она и вынесла на первое место людей говорения, начиная от М. Горбачева и Л. Кравчука до первой шеренги депутатов вербальных профессий - журналистов и писателей.

Неформальное движение

Неформальное движение становится нашим объектом, поскольку оно, наверняка, рассматривается как удобный канал для распространения нужного вида сообщений. Здесь есть широкая вовлеченность людей в действие, которое одновременно имеет черты как жесткой (типа любой официальной организации), так и мягкой структуры. Иногда подобное движение плавно переходит в юридическую форму. Так, произошло, например, с Партией зеленых в Украине, которой удалось преодолеть четырехпроцентный барьер в парламентских выборах 1998 г.В свое время перестройка приносит новые типы имиджей не только в области официальной (например, президент или народный депутат). В этот период впервые возникают и набирают определенный социальный статус различного рода неформальные движения, которые до этого воспринимались как чисто западный феномен. Новые социальные движения функционируют в рамках процесса создания контркультуры, являясь ответом на неудовлетворенность процессами официальной культуры. Советское время позволяло держать эти движения в определенных рамках, предполагая для них определенный «официоз» типа фестивалей туристской песни.

Если в период перестройки неформалы противостояли официозу марксистского толка, то в прошлом эту же роль играл нынешний официоз. Как пишет Иванов-Разумник: «Восьмидесятые годы были эпохой зарождения и первого развития русского марксизма; теперь выясняется, что это была его наиболее блестящая пора. Правда, он не был тогда особенно влиятелен и популярен, но небольшая группа его сторонников держалась тесно сплоченной и была сильна не количественно, а качественно, представляя из себя один из островов интеллигенции в гнилом море мещанства «культурного» общества той эпохи» (Иванов-Разумник. История русской общественной мысли. Индивидуализм и мещанство в русской литературе и жизни XIX в. - СПб., 1907. - С. 322-323).Мы сразу можем подчеркнуть две важные характеристики неформальной группы:

а) она небольшая,

б) членство в ней более четкое.

В отличие от гигантских организаций типа ДОСААФ здесь имеет место личное членство, где друг другу известны как члены, так и руководители, при этом не произошло еще отрыва руководителей от своей среды, который наблюдается в «официальных» общественных организациях. Любая замкнутая группа на следующем этапе своего дальнейшего развития вырабатывает определенные правила поведения, собственную «грамматику чести». Возникает достаточно сильный имидж «честного поведения», противопоставленный имиджу «поведения обманного», характерного для официальных структур.

Есть и третья характеристика неформального движения, которая оказывается достаточно сильной для религиозных и псевдорелигиозных структур:

в) из-за своей узкой направленности оно четко удовлетворяет индивидуальным интересам своих членов.

Малые группы составляют основу каждого общества. Возможности реальной коммуникации резко ограничивают число таких участников в одной группе. Это, к примеру, двенадцать апостолов, это одиннадцать футболистов, это солдатский взвод. В таких минигруппах социальные параметры управляют индивидуальными нормами. Это было достаточно четко выявлено при изучении юношеских преступных группировок, когда оказалось, что невозможно изменить тип поведения каждого отдельного члена, но это оказывалось возможным в результате изменения групповых норм. Вероятно, схожая ошибка произошла при работе с религиозными группами типа Белого братства, когда пытались повлиять на каждого отдельного члена братства.

В толпе каждый ощущает себя анонимным, и тип поведения отталкивается от этой составляющей.Имидж неформального движения эпохи перестройки связан с апелляцией к общественному мнению. Неформалам свойственно «упоение самой возможностью быть в «своей среде», осваивать пространство, привлекать к себе внимание сограждан» (Лисюткина Л.Л., Хлопин А.Д. Неформалитет // Человек. - 1990. - № 4. - С. 87). Таким образом, мы получаем еще одну важную характеристику неформальных движений:

г) ориентация на общественное мнение.

Собственно неформальное движение и создается ради этой внешней ориентации, оно также заинтересовано в вербовке своих новых сторонников. В имидж неформального движения обязательно входит «митинг» или иной тип жесткого/мягкого выражения своего «я», выражения своего протеста. П. Шампань отмечает: «Сегодня даже уличные демонстрации, за редким исключением, планируются с целью «быть показанными телевидением»: организаторы торгуются с силами правопорядка по поводу времени и места их проведения для того, чтобы демонстрацию показали в новостях» (Шампань П. Двойная зависимость. Несколько замечаний по поводу соотношений между полями политики, экономики и журналистики // Socio-Logos'96. - М., 1996. - С. 218).Митинг создает для нас новые наборы лидеров, от которых мы отвыкли за период советской власти. Одной из их главных характеристик становится определенная оппозиционность к официальной среде. Л. Лисюткина и А. Хлопин вводят также следующую характеристику: «В процессе подготовки и проведения митинга возникают контакты между незнакомыми прежде людьми, формируются малые группы, происходит противопоставление себя одним объединениям и идентификация с другими» (С. 88). Обозначим это также как процесс объединения вокруг того или иного имиджа движения (например, зеленые или антикоммунистические цели несут разные имиджи).

Имидж себя должен во многом отталкиваться и от имиджа своих врагов. «В разговорах фигурируют собирательные отрицательные образы: милиционер, бюрократ, партийный функционер, степень значимости которых, очевидно, зависит от конкретного опыта неформалов. На первом месте, вне конкуренции - страж порядка («мент», «ментовка»). Примечательно, что в разговорах диссидентов 60-х - первой половины 80-х годов центральной негативной фигурой был сотрудник КГБ» (Там же. - С. 88).Анализируя процессы коллективного поведения, Н. Смелсер рассмотрел волнения 1965 года в Уоттсе - негритянском квартале Лос-Анджелеса. Они начались в ответ на явную или мнимую жестокость полиции. При этом выделяются такие характерные особенности происходивших событий (Смелсер Н. Социология. - М., 1994. - С. 577):

1.Это были необычные события, поскольку беспорядки не случаются всюду и везде.

2. Эмоциональное возбуждение достигало наивысшего уровня, при этом главными чувствами были гнев и волнение.

3.Этот эпизод характеризовался ощущением надвигающейся опасности, поскольку люди чувствовали необычность ситуации.

4. Ход событий был стихийным и непредсказуемым.

5. Каждый день беспорядки длились лишь в течение нескольких часов.

6. Беспорядки в Уоттсе не были «громом среди ясного неба».Исследователями выделяются три основных чувства толпы: страх, враждебность и радость.

Н. Смелсер (С. 580) приводит следующую таблицу из «Социальной психологии» Розенберга и Турнера:

Движения выдвигают разные требования к своим лидерам на каждом из этапов (Смелсер Н., указ. соч. - С. 608).На первом этапе - лидер является агитатором. На втором - это пророк, вселяющий энтузиазм. На третьем - администратор во главе формальной организации. На четвертом - политический деятель. Это все разные имиджи, сменяющие один другой. Эрик Хоффер выразил это следующей фразой: «Движение начинается с людей слова, материализуется фанатиками и консолидируется людьми действия» (Hoffer E. The true believer. - New York, 1951. - P. 134). При этом он считает, что если движение проходит этот путь с лидером, который не успевает видоизменяться, это приводит к нулевому результату. Сталина он рассматривает как комбинацию фанатика и человека действия. Люди действия должны спасти массовое движение от возможности самоуничтожения, куда его могут завести фанатики. Ими завершается динамическая фаза движения, человек действия хочет не обновить мир, а завладеть им.

Эрик Хоффер считает, что активная фаза движения зависит от его целей: конкретные цели ведут к более короткой активной фазе (Р. 142). Человек действия уже не может опираться только на убеждения, он включает в работу механизмы принуждения, поскольку они дают больший эффект. Возможно, это также связано с неформальными связями в группе, удержать которые можно только более сильной защитой этих связей, что, собственно, и происходит в преступных группировках.

Психологи видят два вида реакции группы на приход авторитарного лидера. Она становится либо агрессивной, либо члены ее переходят к апатии. «Группы становились агрессивными из-за обиды на своего лидера, поскольку он ограничивал их, но они также боялись его и выказывали свою неудовлетворенность с помощью непрямых форм агрессии. Они будут изображать, что не услышали, когда к ним обращались, будут нарушать правила «по ошибке», уходить до срока, портить материалы» (Brown J.A.C. The social psychology of industry. - Harmondsworth, 1954. - P. 230).Неформальное движение часто завершает процесс полным подчинением своему лидеру, приобретая черты формального движения. Другим вариантом может быть «выталкивание» своего лидера на новые позиции, что произошло, к примеру, с украинскими зелеными и их лидером Юрием Щербаком. Лидер прошел формальный путь министра и дипломата, а движение все равно сохранило свой неформальный характер.

Имидж неформального движения обязательно должен сохранять свой образ неофициального, противопоставленного «бюрократическому креслу» направления. Он как бы заполняет иную нишу, чем активно пользуются партии, которые

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...