 |
Об А.И. Архангельском и его книге «Кому служить?»
|
|
|
|
КОМУ
СЛУЖИТЬ?
______
3-е издание.
Тула 2012
_________________________________________________
Книга А.И. Архангельского «Кому служить?» впервые
была опубликована в 1911г. в Бургасе (Болгария) изда-
тельством «Обновление» (на русском языке).
За основу для данного переиздания взято 2-е издание,
выпущенное в 1920г. в Москве совместными усилиями
Общества Истинной Свободы памяти Л.Н. Толстого и
Трудовой Общины-коммуны «Трезвая Жизнь».
Исправлены некоторые опечатки этого издания.
Пропущенные, необходимые по смыслу буквы и слова прибавлены в <скобках>.
Особенности авторского стиля сохранены.
Текст книги, как и в издании 1920 года, предваряется
вступительной статьёй И.И. Горбунова-Посадова.
Завершается книга послесловием, сообщающим ряд
дополнительных сведений об авторе, А.И.
Архангельском, и о данной его книге.
Нумерация страниц в издании 1920 года (римские в Предисловии и арабские в основном тексте цифры)
дана в настоящем издании вверху страниц жирным шрифтом, курсивом, рядом же (в скобках) следует сквозная нумерация настоящего издания.
_________________________________________________
_______________________
С одержание.
О б А.И. Архангельском и его книге
«Кому служить?» (И.И. Горбунов-Посадов) ………….. 3
А. И. Архангельский. Кому служить? ………………….. 19
П ослесловие к книге А.И. Архангельского …………… 175
П риложение ………………………………………………...
- I – (3)
Об А.И. Архангельском и его книге «Кому служить?»
В замечательнейшей из книг – в «Круге чтения» Льва Николаевича Толстого – среди собранных им там мыслей мудрых людей, помещён ряд мыслей остававшегося никому неведомым до тех пор мыслителя, подписанные словом «Бука». Мысли эти принадлежали замечательному мыслителю и скромнейшему вместе с тем трудовому человеку – бывшему ветеринарному фельдшеру, а потом часовому мастеру Архангельскому, скрывшемуся под псевдонимом того слова «Бука», которым пугают детей и которым прозвали в детстве Архангельского за его упорный нрав.
|
|
|
Родился Александр Иванович Архангельский в пятидесятых годах прошлого века в одном из сёл Орловского уезда, Вятской губернии. Будучи сыном дьякона, он обучался, как все почти дети духовенства, в духовном училище, впоследствии же кончил курс ветеринарной школы. В конце 80-х годов, на 29-м году своей жизни, Александр Иванович очутился на службе по ветеринарной части – сначала ветеринарным статистиком, а затем ветеринарным фельдшером – в Бронницком уезде, Московской губернии, и принялся, со свойственной ему энергией и добросовестностью, за обслуживание скотолечебных нужд местного крестьянства.
Это продолжалось пять лет. Но в течении этих
- II – (4)
пяти лет в убеждениях А. И. Архангельского произошел переворот, повлекший уход его со службы и совершенную перемену его деятельности.
Вытекло всё это из глубокой внутренней работы, которая происходила в это время в Александре Ивановиче, на духовную жизнь которого имело огромное влияние знакомство его с религиозными произведениями Льва Николаевича Толстого, запрещенными в те времена у нас к печати и ходившими в рукописях.
Среди этой внутренней, духовной своей работы Архангельский пришёл, между прочим, к ставшим для него особенно важными выводам о том, что никакие люди, а потому и никакая власть человеческая, не имеют никакого права, ни ради чего, ни по каким поводам производить никакое насилие над другими людьми, потому что этим нарушается самое основное — любовь между людьми и свобода человеческая.
Между тем и на своей службе ветеринарного фельдшера А. И. Архангельский должен был предпринимать различного рода насильственные мероприятия относительно крестьян по ветеринарной части: он должен был всеми способами - вплоть до насилия, штрафа, тюрьмы и суда - насильно заставлять крестьян убивать заразившийся тою или другою эпидемической болезнью, или даже только подозрительный по этой болезни, скот, и применять разные другие насильственные полицейско-ветеринарные мероприятия, против которых крестьяне всячески боролись, и потому в борьбе с ними приходилось прибегать к услугам полиции и тюрьмы.
|
|
|
Это сделалось, наконец, совершенно невозможным для Архангельского, глубоко проникшегося духом отрицания всякого насилия.
Перед ним ярко встал вопрос, великолепно разра-
- III- (5)
ботанный им потом в предлагаемой замечательной его книге, — вопрос о том, кому служить: истине братства и любви или человеческой власти с её насилиями, присущими всякой власти.
Архангельский бесповоротно решил, что служить надо Богу любви и братства, и отказался навсегда от исполнения правил о насильственных мероприятиях против людей-братьев. И когда ему было объявлено, что этого потерпеть не могут, Архангельский оставил службу.
Он не был подготовлен ни к какой другой работе. Никакого совершенно другого заработка у него не имелось в виду. Но раз совесть требовала от него отказа от службы, он бесповоротно исполнил её требования. Он решил, что с этих пор он не пойдет ни на какую службу, потому что на всех службах люди исполняют не то, что угодно любви и братству, не то, что угодно Высшей воле, Высшему разуму, который живет в них, а исполняют то, что угодно той или другой власти, тому или другому начальству, тому или другому своевластию, или выгоде властвующих, начальствующих, управляющих.
Сбережений никаких, понятно, от скромного фельдшерского жалованья у Александра Ивановича не было, ремесла никакого он не знал, и в первую минуту он очутился с женою без всяких средств и способов к существованию.
Но А. И. Архангельский не потерялся.
Самое первое время они с женою существовали распродажею кое-каких вещей, а затем Архангельский стал браться за разные работы, которое не противоречили его совести. Он пытался взяться за такие
|
|
|
-IV- (6)
тяжелые работы, как копать погреба и пахать. Но эти работы оказались непосильны. От них у него делались боли в спине. „Вероятно,—замечает в своей книжке о нем X. H. Абрикосов,—у него тогда же уже начиналась та болезнь почек, от которой он впоследствии жестоко страдал».
Пришлось переменить труд.
За последнее время перед этим он вошел в самые тесные дружеские сношения с нашим народным книгоиздательством «Посредник», откуда постоянно выписывал книги для себя и для распространения. И вот, выписав от нас себе партию книжек побольше, Александр Иванович стал продавать книжки „Посредника" народу на рынке и этим кормиться.
Приставала порою полиция. Натравляло на него духовенство, преследовавшее „Посредниковские" книжки. Находились люди, глумившиеся, порою, над бывшим фельдшером, превратившимся в рыночного торговца, но А.И. Архангельский продолжал торговать любимыми книжечками, распространение которых в народе он считал чрезвычайно важным делом.
В материальном отношении это приносило ему, конечно, самую малость, так как наши грошовые книжки он продавал с самой ничтожной надбавкой за свой труд по продаже. Тогда он в некоторое дополнение к этому заработку выучился еще заливать калоши. Но и это, конечно, давало чересчур мало и только в известные времена года.
Исследуя, каким ремеслом ему заняться, А. И. Архангельский остановился в конце концов на часовом мастерстве. И мы видим, что уже через несколько недель обучения у местного еврея-часовщика Архангельский начинает кормиться этим ремеслом, а через
-V- (7)
несколько лет становится первоклассным часовым мастером.
С этих пор и до конца своей жизни он твёрдо стоит на собственных ногах, живя только трудами рук своих, обслуживая постоянную нужду окружающих в починке часов, но, вместе с тем, не состоя ни у кого на службе, живя всегда и во всём совершенно свободным человеком, живя в этом рабском мире гражданином того будущего мира, в котором не будет никаких начальствующих и подчиненных, гражданином будущего мира совершенного братства и совершенной свободы.
|
|
|
Кроме постоянного своего часового дела, А. И. Архангельский исполняет десятки разных других починок: починки швейных машин, разных мелких механизмов, утвари и т. д. и т. д, и делается в своем городке незаменимым специалистом по всем таким делам.
Всё исполняется им с величайшей добросовестностью, тщанием, искусством. Круг его заказчиков всё растет. Все, кто имеют с ним дело, остаются глубоко благодарны ему за работу, не нахвалятся ею. И все, вместе с тем, чувствуя нравственную прелесть и духовную силу этого деятельного, энергичного, мудрого и твёрдо стойкого в своих убеждениях человека, проникаются особенным к нему уважением.
*****
„К этому времени,—пишет X. H. Абрикосов в своей книжке „Жизнь А. И. Архангельского",—относится и первое знакомство Архангельского с Л.H. Толстым. Придя в Москве ко Льву Николаевичу, Архангельский принес ему в подарок экземпляр переписанной им „В чём моя вера". Архангельский поразил Льва Николае-
-VI- (8)
вича своей последовательностью и твёрдостью, тем, что он, сразу, придя к убеждению, что служить нельзя, оставил службу и стал жить личным трудом. Следующее посещение Архангельским Льва Николаевича было в Ясной Поляне. Архангельский пошёл из Бронниц в Ясную Поляну пешком, около 250 вёрст, денег с собой он не взял, а взял с собой небольшой набор инструментов для починки часов, замков и других мелких слесарных работ. В деревнях он предлагал свои услуги, работал и этим кормился в пути.
*****
Мы часто переписываемся с Архангельским. И в его письмах всегда встречаются такие глубокие мысли и чувства.
Переписка наша становится всё более и более оживлённой. В то время передо мной, наряду с созданием литературы, удовлетворяющей духовные потребности народа, особенно ярко встала необходимость создания ряда книг, которые обслуживали бы своими знаниями самые необходимые хозяйственные нужды народа. Одной из первейших задач в этом направлении было создание простого, всякому читателю доступного, лечебника болезней скота, предлагающего, по возможности, те способы и средства, которые, более или менее, находятся под рукою у крестьянина. Я предложил составление такого скотолечебника А.И. Архангельскому, который сам тоже думал об этом. Он самым живым образом откликнулся на мой призыв и через непродолжительное, сравнительно, время я получил от него рукопись скотолечебника, который оказался именно такой книгою для крестьян, какой мне хотелось, составленной и с большим знанием дела, и с большим
|
|
|
-VII – (9)
знанием крестьянской жизни, крестьянских потребностей.
При редактировании книги я привлёк к просмотру её некоторых таких своих друзей из крестьян, которые дополнили скотолечебник ещё некоторыми народными советами, средствами, способами, особенно успешно и много проверенными в народной практике.
Таким-то образом, благодаря отклику и прекрасной работе А. И. Архангельского, скромного ветеринарного фельдшера, почти выгнанного, можно сказать, со службы за негодностью, т.е. за неисполнение законов и предписаний власти, получился, изданный „Посредником", прекрасный народный скотолечебник, обслуживший впоследствии десятки тысяч крестьянских хозяйств, спасший здоровье и жизнь множеству того рабочего скота, от благополучия которого в такой огромной мере зависит благополучие самого крестьянства.
Первое издание скотолечебника разошлось. Когда я представил (как это тогда полагалось) исправленный для второго издания скотолечебник в предварительную цензуру, скотолечебник пошел в специальную ветеринарную цензуру, и цензура потребовала включения в скотолечебник тех правил об обязанностях исполнения крестьянами всех принудительных полицейско-ветеринарных мероприятий, из-за отказа в исполнении которых А. И. Архангельский ушёл со службы.
Когда я послал А. И. Архангельскому сообщение об этом требовании цензуры, с приложением „отношения" цензуры по этому поводу, требование это вызвало в душе Архангельского целую бурю, и в ответ на него он прислал мне большое письмо — страстный, подробный протест против таких требований.
Я был согласен с ним, что эти требования цензуры мы не должны исполнить. И мы решили дождаться
-VIII- (10)
того времени, когда можно будет выпустить лечебник без таких добавлений, против которых возмущалась совесть составителя книги.
Но буря, поднятая этим требованием властей в душе Архангельского, с особенною силою всколыхнула в нём великий вопрос: «Кому служить?» И письмо его ко мне послужило зерном, из которого выросло огромное дерево – предлагаемое его сочинение.
Это сочинение является, по-моему, одним из замечательных творений нашего времени – по своим мыслям, по оригинальности своих взглядов, по своей силе.
Л.Н. Толстой, который оказал такое громадное влияние на Архангельского и с которым он вошёл в постоянную духовную связь, высоко оценил произведение Архангельского.
Вот что писал Л.Н. Толстой Александру Ивановичу по прочтении его рукописи «Кому служить?»:
«Дорогой Александр Иванович, сейчас дочёл вашу статью и давно не испытывал такой радости. Эта статья сделает много добра людям и подвинет дело Божие. Видно, Он решил сделать это через вас. Очень жалею, что мало видел вас, я был нездоров. Теперь мне лучше. Я отметил карандашом кое-какие подлежащие изменению места. Надо не дать врагам добра – дьяволу – повода ради – как он это любит делать – слабых и ошибочных мест освободиться от сокрушающей его дела убедительности этой превосходной статьи. Ваш друг и брат Лев Толстой».
«Архангельский не оставлял своего писания, пишет Х.Н. Абрикосов, - а продолжал всю жизнь работать над ним, исправляя и дополняя его».
Вот что Архангельский писал впоследствии Л.Н. Толстому:
-IX- (11)
«Я слышал, что вы одобряете мысль о том, чтобы моё сочинение «Кому служить?» было напечатано. Я давно об этом мечтаю и теперь на этот конец присылаю вам экземпляр с добавлениями и исправлениями, которые соответствуют моему теперешнему состоянию разумения… Но пуще всего мне дорог ваш контроль, потому что дело это я считаю более серьёзным: это моё богослужение».
*****
Также, как когда-то, в 17-м ещё веке, скромный еврейский мастер, шлифовавший стёкла для оптических приборов, Барух Спиноза, дал человечеству великий грандиозный трактат о коренных вопросах религии, нравственности, философии под названием «Этика», так в наше время скромный часовой мастер Архангельский дал человечеству замечательный трактат, посвящённый хотя как будто и одному лишь из вопросов человеческой жизни, но вопросу первостепенной важности, от разрешения которого зависит всё направление жизни: должен ли, будет ли служить человек каким бы то ни было властям, какому бы то ни было человеческому насилию или служить великому идеалу всечеловеческой, мировой правды, любви и свободы, исключающему всякое рабство одних людей другим людям в той или другой форме устанавливаемой ими государственной власти, -- идеалу, исключающему всякое господство одних людей над другими, всякое подчинение себе одними других, всякое насилие в какой бы то ни было форме.
У обоих этих замечательных «ремесленников» была одна общая черта огромного значения: философ Спиноза мог бы прекрасно кормиться преподаванием или работать над научными трудами, получая за это содержа-
-X- (12)
ние от каких-либо учёных учреждений или завися (как это бывало всего чаще в те времена с учёными, художниками, писателями) от подачек богачей, вельмож, правителей, в угоду которым философ, учёный, профессор должен был так или иначе да приспособляться кое в чём со своей философией и наукой, угождая сильным мира сего или исполняя то или другое требование академий и университетов.
Для того, чтобы быть свободным, совершенно независимым творцом своего учения, великий Спиноза часть своей жизни добывал средства к пропитанию ремесленным трудом и умер в крайней добровольной бедности.
Скромный, до сих пор неведомый для всех, кроме маленького круга друзей, скрывавшийся под псевдонимом «Бука» в «Круге чтения», русский мудрец Архангельский, уйдя со службы, которая давала ему заработок, стал добывать себе хлеб ремеслом, чтобы провести в жизни и показать на деле пример истинно свободного человека в то время, когда тысячи кричавших и кричащих о свободе людей жили и живут в той или другой форме на счёт государственной или общественной власти или учреждений, исполняя их требования, принося в жертву им свою драгоценнейшую независимость.
*****
Книга «Кому служить?» перед вами. Прочтя её, вы, наверно, перечитаете потом не один раз эту замечательную книгу и захотите познакомить с нею широкий круг друзей и знакомых.
О, если бы каждый молодой человек в начале пути своей жизни поставил бы перед собою вопрос, поставленный в этой книге Архангельским, и ответил бы себе
-XI- (13)
на него во всей полноте, силе, искренности и провёл бы свой ответ в жизни с тою глубочайшей искренностью, твёрдостью, убеждённостью, с какой провёл свой ответ в жизни Архангельский!
Мир стал бы тогда совершенно иным. Перед нами появилось бы поколение новых, истинно просвещённых светом истины и истинно свободных людей.
Если духовное течение, вызванное работою Льва Николаевича Толстого, назвать Толстовскою школой, то книга «Кому служить?» является одним из самых выдающихся произведений духовной работы этой школы.
А по своей поразительной искренности, с которой Архангельский обнажает перед нами все свои душевные глубины, все свои духовные слабости, все колебания, над которыми в нём, в конце концов, с такою силою торжествует великая правда, это сочинение одно из редчайших на свете, по моему мнению.
*****
Кроме этого сочинения, в котором Архангельский, исходя из разрешения одного великого для него вопроса, с такою силой изложил и всё своё жизнепонимание, - кроме этой работы и своего скотолечебника, А.И. Архангельский написал ещё две работы для нашего издательства. Первой работой было руководство по починке часов, в котором он изложил все свои знания и весь свой глубокий опыт по этой части. Эта образцовая в своём роде книга называется «Общедоступный часовщик» А. Букова.
По этой книжке каждый желающий может чрезвычайно ясно и точно усвоить себе науку починки часов, столь необходимую в жизненном обиходе.
Второй работой было руководство к переплёту книг.
-XII- (14)
Постепенно переплетая все свои книги для того, чтобы они долго сохранялись и не портились, обслуживая широкий круг братьев людей, Архангельский выработал чрезвычайно лёгкий, простой способ переплетанья книг без помощи всяких специальных переплётных инструментов, - просто с одним перочинным ножиком, иголкой и нитками.
Этот способ он, опять таки с своей необыкновенной ясностью и точностью, изложил в изданной нами книжечке «А.А. Как переплетать книги без особых переплётных инструментов».
*****
Кроме занятия часовым ремеслом и своими писаниями, Архангельский посвящал часть своего времени совершенно особому, замечательному по своему значению, труду. Он был тайным типографом типографии, где печатались запрещённые к печати произведения Льва Николаевича Толстого.
Вплоть до первой русской революции в 1905 году, как известно, громадное большинство религиозных и социальных произведений Льва Николаевича оставалось неизвестной русским благодаря цензурному запрету. Их переписывали, литографировали, печатали на гектографе в России, печатали за границей, но всё это в общем давало такое малое количество экземпляров и доставать их было чрезвычайно трудно.
Пока наше издательство не могло (как оно это сделало при первой открывшейся возможности) свободно печатать религиозные книги Льва Николаевича, А.И. Архангельский стал одним из тех вольных тайных типографщиков, благодаря которым только и могли раз-
-XIII- (15)
множаться и доходить до людей запрещённые сочинения Толстого.
Весь рабочий состав его типографий составлял он сам. Типографским станком служил ему гектограф, который он сам приготовлял себе с большим искусством, всё совершенствуя (как совершенствовал он всё, что делал) устройство гектографа и поэтому самое печатанье.
Рано поутру, когда население городка ещё спало, Архангельский, с запертыми ставнями, зажигал свою лампочку и принимался за печатание произведений Льва Николаевича.
Когда же в городке наступало движение, Толстовская типография кончала свою работу, ставни открывались, и часовых дел мастер Архангельский начинал свой рабочий день, свой лечебный приём пациентов с больными часами, швейными машинами и пр. и пр.
Одно время против Архангельского жил исправник. Этот начальник уездной полиции не подозревал, что в нескольких шагах от него творилось беззаконнейшее дело – печатались запретные произведения Льва Толстого, провозглашавшие не власть, а любовь основою жизни мира и свергавшие всякую власть, всякое насилие в мире.
Если бы он узнал это, и если бы ему пришлось арестовать за это Архангельского, исправник приступил бы к этому, наверно, с величайшей неохотой, потому что этот, удивительно порядочный для своей должности, полицейский питал глубочайшее уважение и симпатию к Архангельскому, убеждения которого он прекрасно знал. Вернее всего, что он постарался бы перед обыском предупредить Архангельского.
Напечатав то или другое наиболее необходимое из
-XIV- (16)
прежде напечатанных или только что появившееся произведение Льва Николаевича в количестве нескольких десятков экземпляров, Александр Иванович привозил их нам в Москву, откуда мы и распространяли их, стараясь переправлять по экземпляру в различные местности России, где наши единомышленники переписывали уже с них.
Таким образом типографийка Архангельского имела важное значение в деле распространения истины.
*****
Всякий, приходивший в соприкосновение с Архангельским, с этим неказистым с виду, несколько топорным, по пословице: «нескладно скроенным, да крепко сшитым» человеком, речь которого, при всей её мудрости, часто дышала ещё таким своеобразным тонким юмором, - всякий выносил сильное впечатление от всей его глубоко оригинальной духовной личности.
Все, кто знали его, глубоко уважали его и ценили.
На многих молодых людей он имел глубокое влияние. Целый ряд людей обязан ему своим духовным пробуждением, полным перерождением своей жизни на основе раскрывшихся им через Архангельского великих идеалов жизни.
*****
Последние годы жизни Александр Иванович страдал тяжкою болезнью почек. Страдания свои он сносил со стоическим терпением мудреца.
«Жизнь есть страдание, - пишет Александр Иванович, - но она может быть и радостью, и надо постараться это последнее оправдать, насколько это от нас зависит».
-XV- (17)
«И он действительно, - говорит Х.Н. Абрикосов, - умел оправдать это и находить всюду радости жизни».
«Посмотришь, как другие люди бедствуют в жизни, не могут устроиться, а моя-то жизнь сложилась как хорошо!» - сказал как-то Х.Н. Абрикосову Александр Иванович.
«Вообще мы живём, слава Богу, хорошо, а, главное дело, не воруем, не обманываем, не насильничаем, - вообще можно быть довольным», - пишет в письме Абрикосову Александр Иванович.
Его глубоко духовная, возвышенно религиозная жизнь его души ни на минуту не покидала его, всё углубляясь к концу дней его страданий, которые были очень велики.
До конца дней своих Александр Иванович, несмотря на усиление страданий болезни, продолжал деятельно работать, добывая хлеб насущный часовым мастерством, и даже, как пишет Х.Н. Абрикосов, стал увлекаться огородничеством. «Он умел радоваться на каждое растение, на каждый росток, вылезающий из земли».
В своих письмах к Х.Н. Абрикосову за это время он каждый раз писал о своём огородничестве, об опытном крошечном огородике своём на окне и о своих опытах на огородике в 9 кв. сажен близ его двора, где он насажал всяких овощей.
Работали до конца его трудовые руки. Работал до конца его дух, всё совершенствуя книгу «Кому служить?», в которую он вложил всю свою душу.
Наконец болезнь сломила его.
А.И. Архангельский скончался далеко-далеко ещё не в старости, всего 48 лишь лет от роду, в 1906 году.
После него осталась вдова, любовно ухаживавшая
-XVI- (18)
за ним в годы его страданий и деятельно помогавшая ему все годы их многотрудовой жизни.
Углубимся же в оставшееся нам от дорогого друга моего А.И. Архангельского замечательнейшее духовное наследство – в сочинение его «Кому служить?», с необыкновенной силой говорящее нам о высшем назначении человека, о высшем достоинстве, о высшей свободе человеческой, которую человек не должен продавать и отдавать ни за какие блага в мире.
Книга эта, исполненная безграничного уважения к человеческой личности, к личности каждого брата – человека, -- одна из самых сильных книг о человеческой свободе.
Книга эта – могучее низвержение человеческих идолов, -- идолов силы, власти, насилия в человеке, в мире, окутанном мраком насилия и обмана.
Книга эта должна чрезвычайно способствовать освобождению великой духовной сущности человека из цепей, её поработивших.
Дай же Бог этой книге сделать всё то дело в мире, которое она может совершить в нём!
10 декабря 1919 г. И. Горбунов-Посадов
-1- (19)
ВЕЛИКОМУ СТАРЦУ,
ЛЮБИМОМУ УЧИТЕЛЮ
И РУКОВОДИТЕЛЮ
В ЭТОМ ТРУДЕ
ЛЬВУ НИКОЛАЕВИЧУ
ТОЛСТОМУ
ПОСВЯЩАЕТ
БЛАГОДАРНЫЙ АВТОР
-3- (21)
* *
*
От дней же Иоанна Крестителя доселе
царствие небесное нудится
и нуждницы восхищают е. Мф XI,12.
Закон и пророцы до Иоанна: оттоле царствие
Божие благовествуется и всяк и не нудится. Лука XV, 16.
____
КОМУ СЛУЖИТЬ?
Я хочу рассказать, как я узнал истину и как меня за это выгнали со службы.
Я считался от рождения православным христианином, но сам себя считал неверующим; полагал, что нужно только жить по совести и на пользу людей, и думал про себя, что я именно так и живу, и потому прав. Но мне посчастливилось познакомиться с сочинениями Льва Николаевича Толстого, а через них узнать истинный смысл христианства, и я понял, что моя деятельность служебная не только не полезна, а очень вредна для людей, и что я вообще далеко не прав. Разумное содержание моей жизни, так я думал тогда, почти всё исчерпывалось службой, как я служил, с карающим законом, так сказать, с кнутом в руках, что так служить своим братьям нельзя, - что это будет не служба, т.е. не служение ближнему, а нахальство и озорство.
Я служил Московскому Губернскому Земству ветеринарным фельдшером. Моё положение фельдшера – положение, конечно, не важное, но я был слепым исполнителем воли начальства, а всё, что я де-
-4- (22)
лал, я старался понять, и, понимая, полагал, что это добро. И вот, когда полезность всей службы моей оказалась под сомнением, я не мог спрятаться за мизерность своего положения, за слова: «человек я маленький»; «где уж мне…»; «не до жиру, быть бы живу» и т.п., а наоборот, изо всех сил старался понять то новое, открывающееся мне из Евангелий, из сочинений Л.Н. Толстого, мировоззрение и главным образом заповедь о непротивлении злом злому.
Я чувствовал огромную важность этого дела и читал, перечитывал, переписывал и сильно придирался ко всем тем местам в сочинениях Л.Н. Толстого, которые по невежеству моему казались мне сомнительными, я чувствовал в себе непреодолимое влечение делать всё это; припоминал всё то старое, ранее накопленное из других книг и от других учителей своё духовное имущество; проверял себя, за что я люблю своего умершего отца, перед которым я виноват и которого я люблю; припоминал прочих хороших умерших и живых людей, за что их считали хорошими; смотрел на окружающих людей, и в минуты особенного просветления рассудка мне казалось, что эта заповедь мудрого непротивления уже есть и действует, только люди в неё не верят; всюду кидался мыслями и старался понять, в чём сила; старался понять это новое, открывающееся мне ведение истины как можно правильнее, как можно основательнее, чтобы не ошибиться потом в деле жизни; то было время до безумия напряжённой духовной работы, работы до истощения сил. И теперь, когда это уже прошло. Когда вспомню, как это было невозможно трудно, из какого хаоса нагромождённых друг на друга противоречивых мыслей, чувств, верований и невозможностей понимания для моей ограниченности, я вышел целым и очутился в сравнительно более
-5- (23)
выгодных общественных и материальных условиях, то удивляюсь и не понимаю, как всё это со мною могло случиться.
I.
Ч ем больше я понимал христианство в его истинном свете, тем яснее обнаруживались передо мною несообразности моей службы.
Первая несообразность, которую я открыл в своей полезной деятельности, была та, что вот я служу для пользы общества; это, конечно, очень прекрасно: служить ближнему – святое христианское дело; но ведь я служу не даром, я получаю за своё христианское дело деньги – жалованье. Положим, что нельзя без жалованья, без платы за труд; что же, наконец, есть? Но если так, то уничтожается и особенная, преимущественная полезность моей деятельности, уничтожается особое христианское дело: я просто наёмный работник, и было бы худо, если бы я плохо старался; если же я, по мере сил своих, служу добросовестно, то это то, что и должно быть, не больше того, что и портной, и сапожник, и кузнец не обманывают народ, а делают своё дело добросовестно, и служба моя не была непрерывным рядом подвигов самоотвержения, а служба, как служба. А между тем, в том кругу ветеринаров, в котором я вращался на службе, деятельность наша считалась преимущественно полезною; даже смешно было сравнивать её с портняжеством: портной хлеб для себя промышляет, вроде бы, как заяц или воробей, а мы – мы обществу, народу служим, в известной мере священнодействуем; так и я понимал, и священнодействовал. И какой служака не думает, что его деятельность особенно полезна, хотя в глазах постороннего наблюдателя его жизнь справедливо казалась бы сплошным дармоедством, так-то и я.
- 6 – (24)
Вторая несообразность состояла в том, что если я наёмный работник, то ведь обыкновенно наёмные работники находятся в распоряжении тех, кому служат, и бывают всегда на втором плане и живут беднее своих нанимателей – хозяев; я же до некоторой степени распоряжался теми, кому служил, и, в общем, жил богаче их, завидно для них – несообразность очевидная.
Третья несообразность состояла в том, что нанимали меня не те, кому я, по совести своей, считал себя обязанным служить, и нередко интересы тех и других оказывались в противоречии. Очень часто приходилось действовать прямо наоборот, наперекор желаниям тех, чьи интересы я считал себя обязанным соблюдать. Я знаю двух крестьян, которые до сих пор не простили мне моей верной службы и высказывали это мне: один прямо укорял словами, а другой при моём появлении прятался с бранью, чтобы не видеть меня и удержать своё сердце, хотя в том и другом случае мои деяния были такие, что по службе я не мог поступить иначе; такие, за которые начальство меня хвалило и дало мне денежную награду.
Если думать, что меня нанимали представители населения, то, не говоря о том, что быть обидчиком по должности дело далеко не доброе – я, уже понимая, что никаких представителей населения на самом деле нет, а на месте того сидят люди, которые называются попечителями – разорителями, охранителями – расхитителями; и потому мне чужому, прилетевшему, Бог весть откуда, с ветру, человеку, представляется быть судьёю в чужой пользе, в правоте чужого желания. Я говорил об этом своему начальству, но оно мне сказало, что не стоит обращать внимания на такие пустяки, что крестьяне – малые дети, не понимают своих интересов. Но ведь дело-то делать приходится мне, а я помнил, как не раз мне приходи-
-7- (25)
лось краснеть за свою глупость в разговорах с крестьянами; наконец, эти дети кормят нас – таких больших разумников, а по-настоящему бывает наоборот. Разговоры и споры, как это часто случается, заходили в такие непроходимости, что терялись и ясность мысли, и предмет разговора. Несообразность состояла в том, что служил-то я, по своему убеждению, обществу, преимущественно мужикам, а общество-то и мужики моей службой так были иногда недовольны, что для них было бы большей милостью, если бы совсем не служил.
Четвёртая несообразность состояла в том, что я должен был не только в общих, но и в частных случаях помогать крестьянам по своему ремеслу бесплатно для них. Мне это казалось неправильным; мне казалось наоборот, что это добро, когда, с одной стороны, трудящийся удостаивается пропитания, а с другой – пользующийся чужим трудом платит за него своим; бесплатно же пользуются только люди особенно бедствующие, немогущие и неимущие, божественною жертвою ради Христа, и если жертвою, то само собой не обязательно. И мне казалось, что следует поддерживать этот прочно установившийся порядок, а не разрушать его бесплатною и обязательною казённою помощью во всякое время всякому желающему. Бесплатное пользование чужим трудом всегда развращает человека тем, что ставит его в ложное и унизительное положение нахлебника – дворянина и тем самым обманывает его относительно истинного положения дела, потому, что все никак не могут быть дворянами. Если бесплатно для человека не всё, а спокон веков человек вынужден трудиться, то, прежде чем разрушать это условие жизни, надо бы проведать, откуда взять средства для этого. Бесплатно для человека солнце, воздух, земля, вода и всё, что всем даётся природою, труд же человеческий и всё,
-8- (26)
происходящее от него, не может быть бесплатным. На самом деле, так оно и есть: и земство, и государство, и казна сами не могут дать людям никакой прибавки, и бесплатная помощь всему вообще народу оплачивается вообще народом сторицею и с большим уроном. Дело, в конце концов, оказывается тем, что начальству угодно устраивать так, чтобы казённая помощь имела видимость бесплатности, наружный вид особенного христианского благоволения, исходящего от начальства. Например, зацапает себе человек сразу, одним махом, тысячу или сто рублей, и потом уже целый месяц только и делает, что благотворит. Выходит так, что будто только служащие люди – состоятельные люди, а все прочие, весь народ, нищие ради Христа. С чем же это сообразно?! Выходит, что бесплатность помощи моей крестьянам была лицемерием по существу. Недаром мне всегда бывало стыдно, когда мужик или баба благодарили меня за бесплатную помощь; мне иногда казалось, что они это делают лицемерно, особенно униженно, как бы в насмешку. И я выводил из своих наблюдений такое заключение, что на бесплатную казённую помощь идут преимущественно люди не бедные, не достойные, а люди, по нравственным качествам наименее почтенные.
Пятая несообразность моей службы состояла в том, что я знал, что один отдельный человек слаб, несчастен и беззащитен в мире, и полагал за добро то, что все люди в жизни всегда цепляются друг за друга и живут в зависимости друг от друга, и что такое
|
|
|
