Предложение, заранее изложенное письменно.

Требование регистрации предложений вызывает необходимость предварительного письменного изложения их в целом виде или хотя бы частью. Это весьма важный тезис, который необходимо выяснить подробно. Устанавливая правило, нужно объяснить причины, на которых оно основано. Прежде всего необходимо показать, что оно должно распространяться на все даже случайные предложения, возникающие во время прений и на все поправки.

Всякое предложение, имеющее целью создать акт собрания, должно быть редактировано письменно до представления его к рассмотрению и изложено в тех именно выражениях, которые могли бы войти в декрет. В подтверждение этого положения можно указать на следующие доводы:

Нет другого средства к ограничению продолжительности обсуждения; 2) иным способом нельзя убедиться, что предложение может вылиться в декрет без всякой перемены выражений.

В некоторых политических собраниях, напр., в провинциальных собраниях Франции, был принят следующий обычай: каждый высказывал свое мнение по всякому поставленному на обсуждение вопросу, и обязанностью секретаря было записать сделанные предложения.

Неудобство этого порядка заключается в постоянных спорах относительно редакции; ведь только автор предложения может знать в точности, что у него на уме; для другого это немыслимо. Пока автор и редактор не придут к соглашению, собрание остается в бездействии; когда же предложение, наконец, написано, в нем могут оказаться некоторые неточности, потребоваться известные изменения, и это опять поведет к новым спорам.

Посредством заранее написанных предложений мы выгадываем время, которое в ином случае могло бы уйти на бесполезную работу и вместе с тем избегаем многих ошибок, недоразумений, отступлений от существа дела, многих поспешных и неправильных заключений. К написанному полностью предложению невольно относятся с большим вниманием, чем к устному. Кроме того, лучше выясняют себе предмет, взвешивают каждое выражение, имеют время посоветоваться и обдумать дело. Как часто отбрасываются первоначальные соображения, когда необходимость заставила подвергнуть их известному испытанию. Написанное предложение должно быть точным образцом того акта, который хотят провести, или другими словами это и есть самый акт, то решение "in terminis", которое должно получить санкцию собрания. Рекомендуемое в этой главе правило необходимо для того, чтобы собрание имело всецело перед собой предмет голосования. Не составляют исключения и поправки; если поправка предложена и принята, - измененное предложение занимает место первоначального. Вся разница заключается в том, что вместо одного автора их несколько. Во всяком искусстве долго бродят по тернистым и трудным путям, пока не найдут самых лучших. Когда, наконец, выяснится правильный прием, он представляется таким естественным, что кажется, будто напрашивается сам собой. Простота сущности часто умаляет заслугу изобретения, а между тем в этом-то и скрывается признак гения.

В старину в Английском парламенте обычай на этот счет был очень несовершенным. Оратор выяснял себе настроение собрания только из того, что говорилось в течение совещания. Он ставил вопрос и затем собирал голоса палаты. Такая практика оставлена уже давно; в настоящее время автор предложения редактирует его письменно, передает оратору, и когда оно получит поддержку, предлагает его на обсуждение собрания.

 

Глава XI.

О редакции.

Мы будем рассматривать предложения, как акты, представленные на обсуждение собрания и предназначенные стать законами.

Следовательно, нужно, чтобы предложение было изложено в надлежащей форме, могло бы выдерживать критику во всех своих деталях и по форме своей допускало поправки.

Регламент не может ни научить логике редактирования и связи идей, ни предписать совершенство стиля; есть, однако, некоторые недостатки, которые необходимо предусмотреть, некоторые условия, которые нужно требовать, потому что каждый в силах им подчиниться. Укажем их:

Краткость отдельных статей.

Простота предложений.

Правильное выражение воли.

Исчерпывающее изложение всех пунктов проектируемого закона.

Если следовать этим условиям, то законопроект при любом объеме будет иметь удобную форму; вместе с тем его легко будет рассмотреть во всех частях и исправить.

Краткость статей.

Статьей называется та часть всего содержания проекта, которую собираются внести на голосование в один прием. Чем длиннее статьи, тем труднее охватить все их содержание и в точности рассмотреть отдельные части.

Но достаточно ли ограничиться по этому поводу только указаниями? Нет, надо дать такому наставлению силу закона, объявив, что ни один проект декрета, содержащий, например, более ста слов, не будет принят, если его не разделять на нумерованные параграфы, из коих ни один не превзойдет назначенную норму. Хотя этот способ может показаться странным, но на самом деле другого нет* (* Самые длинные параграфы в кодексе Наполеона не превышают ста слов).

Параграфы должны быть нумерованы, так как это самая удобная форма для приведения цитат и ссылок.

Парламентские акты в Англии имеют в этом отношении большой недостаток; подразделение на отделы и нумерование их в частных изданиях не подлинны; в оригинале текст закона не разделен и не имеет ни параграфов, ни знаков препинания, ни номеров. Слово отдел или что-либо в этом роде даже не встречается в нем. Как же при этом узнать, где кончается одна статья и где начинается другая? Ограничиваются тем, что повторяют одну формулу, одну и ту же вводную фразу, например: кроме того, вышепоименованной властью приказано. Это похоже на алгебру, но только в обратном смысле; там буква заменяет фразу, здесь фраза играет роль цифры и притом весьма неудовлетворительно, так как повторяемая фраза может служить лишь для разделения текста, но не годится для ссылок. Когда хотят, например, исправить или отменить одну из статей длинного акта, то оказывается невозможным обозначить эту статью ссылкой на номер, и потому приходится прибегать к окольным и весьма запутанным приемам. Вот почему парламентский акт непонятен для непосвященных.

Первые парламентские акты относятся к тому времени, когда знаки препинания не употреблялись, а арабские цифры не были известны. К тому же статуты в их простом виде и первобытном несовершенстве были так кратки и до такой степени многочисленны, что отсутствие разделения не могло создать чувствительного неудобства. С тех пор дело осталось в том же положении отчасти вследствие небрежности и рутины, главным же образом благодаря тайным целям законодателей, которым выгодна неясность текста законов. "Нововведения опасны", говорят они, "мы жили целые века, не зная точек, запятых, цифр; зачем же вводить их теперь?" Аргумент этот похож на следующий: отцы наши питались желудями, значит пшеница - бесполезная роскошь.

простота предложений. Это - главное условие: правило краткости, предписанное выше, сводится, в сущности, к этому же.

Каждая статья должна представлять из себя одно простое предложение или, по крайней мере, не заключать в себе таких предложений, из коих одно могло бы быть одобрено, а другое отвергнуто тем же лицом. Достигли бы высшей степени ясности, если бы каждая статья могла иметь самостоятельный смысл без ссылки на другую.

Но в произведении, имеющем несколько частей, такое совершенство немыслимо. Самое понятие о методе исключает идею независимости. Нельзя доказать математического положения иначе, как ссылаясь на доказанное уже раньше; в каждой серии рассуждений звенья множатся по мере удаления от первоначального положения. Если нужно воспроизвести длинную цепь идей, необходимо ее расчленить, так как чем больше отдельных положений, тем больше перерывов для отдыха ума!

Союзы и все выражения, соединяющие несколько фраз в одну, - яд для стиля законов. Таковы - французские l'autant que, considerant que, английское - whereas, латинское - quando quidem.

Если предложения не могут быть независимыми друг от друга, то над постараться, по крайней мере, чтобы они не были сложными. Сложное предложение в законе заключает в себе сразу два предложения, из которых можно одобрить одно и не одобрить другое.

Приведу в качестве примера один из вопросов, предложенных по табелям 1788 года при созыве генеральных штатов: нужно ли требовать известного ценза для избирателей и избираемых? Здесь два различные предложения соединены в одно. Нужен ли ценз для избирателей? Нужен ли ценз для избираемых?

Вот два совершенно отдельных вопроса, которые должны и решаться отдельно применительно к разным обстоятельствам; один из них может быть разрешен отрицательно, а другой утвердительно. Соединение же того и другого вводит в заблуждение; это заставляет считать их связанными и требующими общего утвердительного или отрицательного решения* (* Этот софизм соответствует тому, который в логике Аристотеля отмечен следующими словами: Secundum plures interrogationes, ut unam. "Сладки ли мед и желчь? Такая игра мысли, годная лишь для смущения детей, часто служит орудием в законодательстве для обмана взрослых).

Представьте себе, что в одном предложении на самом деле содержатся два, из которых вы согласны с одним и не согласны с другим. Если оно остается не разделенным, то какое бы ни было вынесено решение, вы будете неудовлетворены. Когда же оно разделено, вы, напротив, свободны в выборе и можете голосовать за одну часть, отвергнув притом другую. То же может случиться и с целым собранием. Благодаря сложности предложений, собрание, свободное от всякого внешнего принуждения, может утратить свободу действий в силу как бы внутренней необходимости. Хороший закон может способствовать проведению дурного. Бывают обстоятельства, при которых можно принудить собрание пожертвовать даже важнейшими его правами. Представьте себе, что ему предлагают ввести закон не только целесообразный, но даже совершенно необходимый для самого собрания или же для интересов государства и вместе с тем включают в этот закон другой, которым отнимают у собрания его главные прерогативы. Что может оно сделать? Приходится подчиняться и продать свое право первородства за блюдо чечевицы.

Такой маккиавелизм может показаться ни на чем не основанным. Однако в истории есть множество подобных примеров. Так, в древних республиках инициатива законов принадлежала исключительно сенату. Народу же представлялось право принимать или отвергать предложение в его целом. Правители пользовались этим и заставляли народ покупать желательный и необходимый закон ценой другого, несоответствующего народным интересам.

Надо придерживаться ясного и простого изъявления своей воли, не присоединяя доводов и взглядов от нее независимых.

Не следует смешивать мотивировки с самим законом. Если нужно объяснить его народу, это можно сделать во вступлении или в особых примечаниях; сам же закон должен содержать лишь чистое выражение воли законодателя и только. Закон не может быть слишком простым, ясным и бесспорным, так как он является, в сущности, лишь правилом для поведения. Если в включите в текст его известные соображения и взгляды, то будете иметь против себя всех тех, кто не разделяет этих соображений или не придерживается этих взглядов. От этого закон не только не станет более убедительным, а напротив, значительно потеряет в силе, так как он явится предметом споров и мишенью для нападок.

Иногда достаточно одного эпитета, чтобы испортить простое и чистое выражение воли. То же может случиться от выбора термина, имеющего оттенок порицания или одобрения, тогда как следовало бы выбрать термин нейтральный: напр., "еретический" вместо "не католический", "нововведение" вместо "изменение", "ростовщичество" вместо "нелегальный интерес" и т.д. Такие тенденциозные термины страдают тем же недостатком, на который мы указывали выше, - а именно, они содержат в себе сложные предложения; они выражают не только факт, с которым все могут быть согласны, но и мнение, которое может быть принято одними и отвергнуто другими.

Например, постановлено следующее: "ни один еретик не имеет права заседать в этом собрании". Первое предложение: "Постановлено, что лицо, не принадлежащее к установленной в государстве религии, не имеет права заседать в этом собрании". Второе предложение: "Это собрание объявляет, что все, кто исповедует другую религию, заслуживают в его глазах позорное наименование еретиков".

Вот два предложения, совершенно различные и чуждые друг другу. Одно выражает волю, относящуюся к факту, другое объявляет личное мнение голосующего. Одно и то же лицо может принять первое и отклонить второе.

Смешивать, таким образом, в одном предложении две различные вещи, это значит совершать нечто вроде фальсификации и без всякой надобности вредить свободе голосований. Таким образом, вследствие включения в текст закона посторонних мнений и доводов, предложение может быть отвергнуто и в том случае, если оно отвечает общей воле собрания.

Действительно, даже если все голосующие согласны с самим предложением, они могут сильно расходиться во мнениях относительно представленных доводов. Заставить из принять соображения, с коими они не согласны, было бы равносильно требованию от них ложного показания или принуждению их к неправде в самом тексте закона.

Предположим, что сделано следующее предложение?

"Принимая во внимание, что Бога нет, все уголовные законы, относящиеся к религии, должны быть уничтожены".

Признавая даже единогласно полезным уничтожение религиозно-уголовных законов, собрание может быть возмущено проповедью атеизма и весьма возможно, что оно предпочтет отвергнуть эту меру в целом, чем купить ее такой ценой.

Казалось бы, что в свободном собрании каждый автор известного предложения должен был бы следовать этому правилу уже из одной осторожности, так как лишнее слово может повлиять на судьбу самого предложения. К сожалению, партийные люди рассуждают иначе. Чем больше неприятных для противной партии пунктов содержится в проекте, тем сильнее оказываются те, кто успешно проведут его. Победа одних основана на унижении других.

Возьмем пример такой борьбы партий из отдаленных времен политической жизни Англии, хотя его легко можно было бы отыскать и ближе. Мы увидим, как попеременно будет клониться то в ту, то в другую сторону предложение, разрабатываемое во враждебной атмосфере, благодаря тому, что в него включают соображения, представляющие дело в новом свете* (* Журнал палаты общин т. XXI стр. 235, 24 Февраля 1728 г.).

"Предлагается, чтобы в числе инструкций (в целях некоторой поддержки торговли в этом королевстве), этому комитету было поручено изыскать подходящие средства для освобождения мыла и свечей от налогов (весьма тягостных для ремесленников и вообще всех бедных людей)".

Значение тех двух фраз, которые заключены в скобки, ясно. Оппозиция, предложив эту формулу, хотела доказать вред только этих двух налогов, упустив из виду, что такая мотивировка подходит ко всем налогам без исключения. Оба довода были сначала исключены весьма вескими поправками, но этого было еще недостаточно. Министерская партия, желая совершенно отклонить предложение, под предлогом его усовершенствования включила в него следующие слова: "Налогов, установленных для обеспечения различных займов и предназначенных для погашения государственного долга". Нечего, конечно, и добавлять, что предложение, искаженное таким образом, было отвергнуто единогласно.

Проект должен содержать в себе полное изложение всех пунктов, которые должны войти в состав закона. Правило это относится к таким терминам, которые могут быть заменены другими того же рода; напр., когда одно количество заменяется другим количество, одно число - другим числом, один промежуток времени - другим и т.д.

Например: заключение в тюрьме продлится (один год); штраф определяется (в десятую часть дохода); вознаграждением будет (двадцать фунтов стерлингов).

В проектах биллей, представляемых британскому парламенту, есть обычай оставлять эти места пустыми, между двумя скобками, следующим образом: заключение в тюрьме продлится (); штраф определяется в ().

Эти пустые места оставляются в том случае, когда возможен свободный выбор, когда автор билля не находит оснований предпочитать одно положение другому. Тогда первоначально рассматривают существо предложения, не обращая внимания на пустые места; заполняют же их в особом комитете, по предложению кого-либо из членов. В журналах палаты общин можно найти несколько случаев отклонения палатой предложений по той только причине, что автор его сам заполнил пустые места. Утверждают, что изложенный порядок необходим для обеспечения свободы, что покуда границы вопроса не обозначены определенно, имеется больше простора для того или иного решения. Со своей стороны, не вижу убедительности в этом доводе. Свобода обсуждения этих пунктов ничем не отличается от свободы обсуждения всего предложения. Всякий волен предложить любое число, место, количество и т.д.

Обсуждение дела только выиграет, если оно будет иметь прочное основание во всех своих пунктах. Ведь так или иначе пустое место придется заполнить и предложить известный предел. Кому же лучше это сделать, как не автору предложения? От кого можно ожидать лучшего знакомства с вопросом? Если не заставить его подумать об этом, можно опасаться, что пустые места будут заполнены недостаточно обдуманно и что к ним будут относиться, как к маловажной подробности.

Привычка оставлять пустые места, вероятно, обязана своим происхождением осторожности авторов. "Если я оставлю пустое место, я не сталкиваюсь ни с чьим мнением, если же я предлагаю точно обозначенный предел, он может не встретить всеобщего сочувствия, и я рискую потерять из-за этого часть голосов". Подобное рассуждение имеет свой вес, ибо ничто так не распространено в политическом собрании, как отсутствие искренности, заставляющее придираться к какой-нибудь легко исправимой подробности для того, чтобы придать ей вид коренного и существенного положения.

 

Глава XII.

Щит предложений.

Речь идет об очень простом приспособлении, служащем для того, чтобы наглядно представить собранию все вопросы, о которых идет речь. Простое чтение предложения может дать лишь неполное и поверхностное знакомство с ним. Чтобы действительно удержать предложение в памяти членов, пока происходят совещания, нужно, чтобы оно было перед их глазами. Здесь я ограничусь лишь объяснением общей идеи этого наглядного изображения, а более подробному ее описанию посвящу другую главу.

Представьте себе над местом председателя галерею, представляющую из себя спереди две рамы, обтянутые сеткой, на черном фоне, подвижные, как двустворчатые двери, размером в девять фунтов вышины и шесть ширины. Сеть эта, с определенными отверстиями, служит для помещения букв такой величины, чтобы их можно было свободно видеть со всех мест в зале.

Буквы прикрепляются крючками, чтобы они не смешивались.

Как только какое-нибудь предложение ставят на обсуждение, его передают составителям, которые переписывают его на щит и представляют собранию, как на афише.

Изобретение это полезно главным образом потому, что при этом ни один голосующий не может не знать текста закона, который ставится на голосование. Правда, что важнее знать смысл предложения, чем содержание его - дух, а не букву; но ведь только посредством буквы можно ознакомиться с духом; ошибка в одном слове может совершенно изменить смысл речи. Если отдельные выражения не ясны в памяти, всегда можно впасть в ошибку, тогда как указанным простым и верным способом ее легко избежать. Каждую данную минуту, во всем время всего продолжения прений, членам собрания необходимо знать точные выражения предложений для правильной оценки их и активного участия в обсуждении. Знание это необходимо каждому члену и в том случае, когда он действует в качестве судьи, подавая свой голос, и когда он является оратором, делая оценку предложения. Для всех тех, кто слушает дело, ничто не может быть приятнее и полезнее этих щитов. Все то, что облегчает память, помогает и мышлению. При простом объявлении или чтении предложения все те, которые скоро забывают или невнимательно слушали, или, наконец, позже пришли, должны либо оставаться в неведении, либо отдельно справляться о деле. Отсюда - беспорядочные движения, прерывания, замешательство и шум. Для ораторов же польза этого щита еще более чувствительна. Чтобы помнить текст законопроекта значительного объема, нужно такое усилие памяти, которое отвлекает внимание в то самое время, когда оно должно быть направлено в другую сторону. Не надо заставлять искать выражений, когда уже достаточно трудно подыскивать доказательства; сомнение в словах нарушает ход мыслей. К тому же иногда усилие памяти ни к чему не приводит. Весьма часто и очень опытные ораторы впадают в невольные ошибки по поводу точных выражений предложения. Неправильное изложение ведет к неправильному суждению, а это последнее - к бесполезным спорам.

Щит предложений способствует усовершенствованию прений с разных сторон. Мы только что сказали, что он удерживает оратора от невольных ошибок, но вместе с тем он служит собранию и средством против намеренного искажения мыслей.

Беззастенчивость и наглость основываются на том же принципе, как и клевета - на надежде, что хоть что-нибудь из сказанного да останется. Ложному изложению более всего содействует трудность отличить его от невольной ошибки. Предупредить это последнее зло значит предупредить первое.

Наконец, недостатком прений являются отступления от предмета. Это часто вызывается несовершенством умственных способностей ораторов, которые невольно теряют из вида обсуждаемый вопрос; когда же оратор, забывая о предмете, начинает от него удаляться, щит предложений - наилучший способ, чтобы направить его на должный путь. Как избегают этого в настоящее время? Необходимо, чтобы кто-нибудь из членов встал, прервал речь и призвал говорящего к порядку. Это - вызов, упрек; оратор оскорблен, начинает защищаться, и прения по проекту превращаются в борьбу самолюбий.

Дурная сторона таких сцен, когда они не исходят из партийных соображений, заставляет часто допускать отклонения от предмета, так как опыт доказал, что лекарство здесь хуже самой болезни. Что же касается председателя, то, хотя он и обязан предупреждать эти отклонения, но из осторожности ему приходится избегать частых замечаний, чтобы не возникали недоразумения, которые могут подорвать к нему доверие. Но раз над председателем помещен щит, на котором изложен проект, дело меняется. Он может, не прерывая оратора, предупредить его простым жестом; этот знак не представляет той опасности, как личное замечание. Это средство успокаивающее, а не раздражающее; это действие не противника, а судьи. Предупрежденный оратор при этом не имеет надобности останавливаться, извиняться или сознаваться в своей ошибке, а может просто вернуться к предмету, продолжая свою речь.

Я прибавлю еще, что это приспособление облегчает внесение нужных поправок. Если простого чтения достаточно для того, чтобы схватить смысл законопроекта, - его недостаточно для оценки правильности выражений. Когда желают сделать замечание о стиле, нельзя доверяться только своей памяти, - надо иметь текст перед глазами, вникнуть в него, обратить внимание на все его части, ибо нет других способов для отыскания погрешностей в деталях. Подобная критика есть своего рода талант, часто свойственный людям, лишенным дара красноречия. Опытный стилист более полезен законодателю, чем это могло бы казаться.

Такой щит еще особенно полезен тем, что он может привлечь к деятельности способных, но не обладающих памятью людей. Известно, что главные качества ума - суждение и изобретательность развиты главным образом у людей со слабой памятью, особенно на слова. Талант, в этом отношении, подобен добродетели: чем меньше от него требуют, тем меньше опасности, что его не хватит.

Может быть скажут, что печатание проектов до начала прений ведет к той же цели и может заменить щит. Но как часто, во время продолжения спора, делаются случайные и непредвиденные предложения. Сколько поправок, которых не имели бы времени напечатать! К тому же печатный лист для прочтения и справок не представляет оратору и слушателям тех удобств, как щит, неподвижно стоящий перед глазами.

Кто нагнулся для чтения, тот перестал слушать или говорить, проглядеть же строчку на щите можно, не останавливаясь в своей работе.

Наконец, вся та польза, которую приносит такой щит в борьбе с бесполезными отклонениями от предмета, посредством простого предупредительного жеста председателя, является преимуществом, которого нет у напечатанного предложения.

 

Описание щита.

Проект, на который я сейчас укажу, может пригодиться хотя бы для первой пробы.

Рамы могут иметь форму двустворчатой двери. Сеть должна быть гладкой и натянутой.

Величина букв зависит от размера залы. Буквы золотые, на черному фоне, продолговатого вида. Щит освещается сильным огнем.

Способ прикрепления букв. Буквы должны быть снабжены крючком, посредством которого процесс их прикрепления совершается очень быстро. Однообразия линий можно достигнуть посредством нитки, протянутой через ткань самого сукна.

Составление щита. Обе створки вертятся на петлях, как двери. Составители во время работы находятся на глазах собрания (это развивает соревнование и поспешность). Обе части, когда они соединяются, будут иметь вид двух страниц открытой книги.

Поправки могут быть выставлены на отдельном щите, помещенном рядом, и иметь указатель, направляющий взгляд на ту часть первоначального предложения, которую хотят исправить.

Наверху щита должно быть написано слово, указывающее на то, является ли поправка в виде отмены, дополнения или изменения.

Количество щитов. Нужно иметь их в достаточном количестве для составления всех предложений, известных заранее, чтобы можно было быстро заменять одно другим.

Содержание щитов.

Предположим, что каждая рама имеет девять футов вышины на шесть ширины, а каждая буква полтора дюйма на три четверти, - тогда обе части щита будут содержать более 4 страниц обыкновенного издания in octavo. Это вытекает из приблизительного расчета. Мне пришлось наблюдать в одной церкви, что на расстоянии 52 футов, можно было легко прочитать написанное на доске с заповедями, где буквы были в 3/4 дюйма.

Составление. Можно ускорить работу составителей, употребляя способ, называемый в Англии логографическим: он состоит в печатании не отдельными буквами, а целыми словами. При большом количестве пунктов слишком длинное предложение может быть представлено собранию по частям. Например, законопроект, какого бы объема он ни был, может быть приготовлен заранее, и тогда вполне удобно поместить щиты один за другим.

Если даже найдутся случаи, когда указанный способ окажется неприменимым, то это не может служить доводом против его полезности во всех других случаях.

Его польза так велика, а неудобства способа, принятого в настоящее время, настолько очевидны, что остается только удивляться, как он не был выдуман раньше. Впрочем, под влиянием рутины часто берут верх невежество и неопытность.

 

Глава XIII.

Об открытии прений.

Нужно ли требовать, чтобы предложение было поддержано? Предложение не может быть принято к рассмотрению в палате общин, если его не поддерживает, кроме автора, еще кто-нибудь, т.е. если хотя бы два члена не признают его полезным. Полагают, что это правило может предупредить появление предложений, которые только отнимают время, но не приносят пользы. Прежде чем занимать ими собрание, нужно узнать мнение кого-либо из товарищей; если никто не отнесется сочувственно к предложению, то нет никакой беды в том, что оно будет оставлено. Какой шанс имеет автор убедить большинство собрания, если ему не удалось этого сделать среди своих единомышленников? Так рассуждают сторонники указанного правила.

Вместе с тем, однако, способ этот мало действителен: он бессилен против партийных предложений, бессилен против человека, имеющего в собрании удобного приятеля, бессилен, наконец, против двух сумасшедших или дураков, решивших помогать друг другу. К тому же такой способ применим лишь к коренным предложениям, а не к тем, которые возникают в течение прений; равным образом он не применим к поправкам, по поводу которых нет времени с кем-либо согласиться.

Против этого обычая можно возразить, что он может лишить должной энергии тех, кто особенно нуждается в поддержке, а именно людей одиноких, ценящих свою независимость и не желающих связываться с какой-нибудь партией. Если такой человек, после двух-трех попыток, не найдет поддержки, это отнимет у него охоту делать предложения; вместе с тем нельзя быть уверенным, что предложение легкомысленно или нелепо только потому, что оно отвергнуто при первом взгляде. Сколько может быть посторонних соображений, из-за которых второе лицо отказывается от поддержки проекта. Один не желает выставляться, другой не любит играть второстепенной роли, третий предвидит, что предложенная мера не будет иметь успеха, четвертый, что она ему создаст врагов. Многие могут отказаться из-за причин, совершенно чуждых существа вопроса. Таким образом, это стеснение не только не полезно, но может оказаться вредным. Палата пэров не приняла этого правила, и никаких неудобств из-за этого не произошло. Впрочем, в сущности все доводы за и против его полезности весьма слабы.

Когда предложение допущено к рассмотрению, оно должно быть прочитано до предоставления слова автору.

Если речь относится к вопросу, содержание которого не известно, она естественно теряет свой эффект. Нельзя судить о силе или слабости аргументов иначе, как познакомившись с предметом, к которому они относятся. Это правило весьма действительно для предупреждения бесполезных речей. Если какой-нибудь член собрания начинает говорить, не имея в виду готового предложения, то ему приходится с самого начала привести тому причину, а при отсутствии ее он вынужден молчать. В палате общин разрешается говорить лишь по поводу принятого предложения или же при намерении внести свое собственное; но так как немедленного представления его не требуется, то иногда приходится выслушивать длинные речи, не сопровождаемые никаким предложением.

Хотя в английской практике и существует обычай заблаговременно сообщать собранию предмет предложения, но при этом ограничиваются лишь общим указанием; в целом же предложение не объявляют и письменно не излагают. Разве это не ошибка? Разве таким образом не останавливаются на полпути? Ведь те же соображения, в силу коих требуется предварительное объявление предложения, заставляют желать, чтобы оно было представлено в целом виде. Не смешно ли обращаться к собранию законодателей со словами: "отгадайте, предположите, выдумайте, в чем будет заключаться мое предложение; из него я вам сообщаю лишь заглавие". Не смешно ли возбуждать любопытство собрания или же действовать на него неожиданностями? Если текст предложения не известен заранее, нельзя приготовить и поправок; отсюда происходит то, что в них так часто заметна поспешность. Вследствие того, что поправки предлагаются без определенного плана, они занимают положение невыгодное при возражениях; очень часто порождают неясные и бессвязные мысли и являются произведениями незрелыми, необработанными. Но самое большое зло, которое отсюда проистекает, это зло не заметное, отрицательного, так сказать, характера; оно выражается в отсутствии полезных поправок, которые бы могли быть предложены, если бы предоставлялось свободное время для их обсуждения после предварительной огласки предложения в его целом.

Итак, первый шаг сделан - предложение прочитано: автору его должен принадлежать первый голос. Нельзя предположить, чтобы кто-либо другой мог привести лучшие доводы в защиту предложения, чем его автор. Ясно, что нельзя слушать говорящего против предложения раньше, чем выслушали говорящего за него. Если нельзя привести доводов в пользу предложения, оспаривать его будет бесполезно. Защитительные аргументы должны явиться первыми; это дает противникам данные для возражений, и им не придется бродить в потемках. Нужно установить слово, которое обозначало бы конец речи, например, " я сказал ". Это завершающее слово может предупредить ту резкость, то нетерпение, которое часто выражается в собрании, где желающие говорить пользуются всеми случайными паузами оратора и, не дождавшись конца речи, отнимают от него слово. Если оратор говорит стоя, он обозначает конец своей речи тем, что садится. Следовательно, это правило более важно для собрания, в котором принято говорить сидя, чем для такого, в котором говорят стоя, но оно полезно всегда, как способ предохранения оратора от прерываний и для правильного хода прений.

Говорящий в большом собрании должен стоять. Тогда голос имеет больше силы; он звучит свободнее, разнообразнее; оратор сильнее влияет на публику и лучше замечает, какое впечатление производит его речь. Однако нельзя делать из этого абсолютного правила, так как трудно провести границу между большим и малым собранием. К тому же бывают люди старые или немощные, для которых стоять при произнесении речи было бы слишком утомительным. Раненый офицер не должен быть лишен права говорить за свое отечество. Лорд Chatham, слабый и больной, почти лежал в своем кресле, когда произносил речи, горевшие последними лучами его мужественного красноречия.

 

Глава XIV.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: