Революции только начинаются

С некоторых пор у кремлевского начальства нет более важного дела, как бороться с демократическими революциями, происходящими в бывших советских республиках.

Если верить пропаганде, все эти перевороты инспирированы американцами и направлены исключительно против России. Падение режима А. Акаева в Киргизии — очередное подтверждение этого тезиса. Эксперты, уполномоченные высказывать официальное мнение, объясняют, что подобные события сводят на нет все усилия по интеграции постсоветского пространства и ведут к окружению нашей страны кольцом врагов. Между тем руководители бывших братских республик, пришедшие к власти на волне народных выступлений, первым делом едут в Москву и заверяют Путина, что он ошибается: все существующие соглашения остаются в силе, экономические связи будут развиваться, русский язык сохранит свои позиции.

Нет сомнения в том, что Соединенные Штаты проявляли живейший интерес к политическим процессам, разворачивающимся в Грузии, Киргизии и на Украине. Различными фондами были вложены немалые деньги в оппозиционные партии и движения, сегодня празднующие свою победу. Однако, как уже говорилось выше, все жертвы демократических восстаний последнего времени до сих пор считались лояльными партнерами Америки. Послужной список жертв «бархатных революций» говорит сам за себя: Э. Шеварднадзе пригласил американские подразделения на Кавказ, Л. Кучма отправил своих солдат в Ирак, А. Акаев разместил в своей стране военную базу США.

Надо сказать, что вообще у Соединенных Штатов лучше получается дестабилизация дружественных, а не враждебных режимов. В Венесуэле, например, где президент У. Чавес открыто объявляет себя противником Вашингтона, оппозиция ровным счетом ничего добиться не может, сколько бы средств в нее ни вкладывали.

Возникает странное ощущение. В то время как Вашингтон безо всякого снисхождения расправляется со своими партнерами и союзниками, Москва столь же упорно — и совершенно безнадежно — защищает политиков, которые еще недавно если и не считались врагами России, то уж, во всяком случае, не были в числе ее близких друзей.

Проще объяснить поведение Вашингтона. Оно вполне соответствует американским традициям, хорошо известным в Азии и Латинской Америке. Политики 1990-х годов — отработанный материал. Ради проведения политического и экономического курса, одобренного и поддержанного Соединенными Штатами, они пожертвовали своей популярностью. Именно непопулярность этого курса вынудила их ужесточить политический режим, пойти на авторитарные меры. Но это еще не дает им права рассчитывать на благодарность и заступничество американцев: как говорится, ничего личного, только бизнес.

Как только в Вашингтоне понимают, что в очередной стране назревают массовый протест и смена власти, там начинают искать новых партнеров в рядах оппозиции. Тем более что и среди оппозиционеров распространено мнение, что лучше заручиться одобрением Большого брата, чем конфликтовать с ним. Деньги, вложенные различными фондами в оппозицию, — своего рода страховой полис. Гарантия того, что смена власти не приведет к смене курса. Или, во всяком случае, что смена курса не будет радикальной. По существу, Вашингтон выступает за сохранение статус-кво. Но умные люди в государственном департаменте понимают: для того чтобы политика оставалась неизменной, нужно сменить исполнителей.

Парадоксальным образом Москва стремится ровно к тому же, что и Вашингтон. Больше всего на свете она опасается серьезных перемен на постсоветском пространстве. Но тактика, избранная Кремлем, прямо противоположна американской: надо противостоять любым преобразованиям, надо поддерживать существующие режимы любой ценой, бороться до последнего, всеми силами. Как выражались в свое время, ни шагу назад.

Гибкость Вашингтона и негибкость Москвы приводят к тому, что люди Буша и люди Путина то и дело оказываются в разных командах. В свою очередь, правители, понимающие, что Америка их предала, видят в Москве последнюю надежду. Старые обиды мгновенно забываются. Обреченные диктаторы хватаются за Путина, как утопающий за соломинку.

Контраст между эффективностью Вашингтона и неэффективностью Москвы на первый взгляд разителен. Но вполне возможно, что спустя несколько лет в США обнаружат, что тупая и неэффективная тактика Кремля, по существу, была куда более здравой, нежели тонкая политика американских дипломатов. Управлять революцией — все равно что ездить верхом на тигре. Где гарантии того, что процесс перемен, начатый «бархатными революциями», остановится в запрограммированной точке? Откуда уверенность, что нынешние победители удержат власть и не будут оттеснены новой волной более радикальных политиков?

Прагматизм часто дает осечки. Но российские политические деятели не доросли даже до американского прагматизма. Например, Г. Зюганов почему-то считает само собой разумеющимся, что украинские коммунисты должны стоять за интересы России. Но с каких это пор коммунисты должны защищать не интересы трудящихся, не рабочий класс, а интересы буржуазного государства, да к тому же еще иностранного? Пора бы наконец привыкнуть, что с точки зрения принципов суверенитета Украина для России такое же иностранное государство, как, например, Финляндия. Мы можем, конечно, не уважать украинский суверенитет. Но тогда нам куда труднее будет объяснить, почему мы защищаем суверенитет России, Кубы или Венесуэлы.

Разумеется, суверенитет — не абсолютная ценность для левых. Вот только, заявив это, надо определиться с основными принципами. Где критерий? Что может подтолкнуть нас к тому, чтобы оправдать нарушение суверенитета?

У Ленина такой критерий был — интересы рабочего класса. Сегодня мы можем говорить в более широком смысле о защите социальных прав и демократических свобод. Если у левых есть собственная стратегия — можно идти на тактические альянсы, например, с либералами, с правительством и т. д. Другой вопрос — нужно ли? В России плотное сотрудничество левых с обанкротившимися либеральными оппозиционерами не приблизило бы демократические перемены, а лишь отдалило бы их, ослабив потенциал народного протеста. Но официальные лидеры оппозиции вообще неспособны рассуждать в таких категориях. Там, где нет стратегии, политик обречен стать заложником чуждых сил, какие бы красивые слова ни произносились.

До тех пор пока сохраняется нынешняя экономическая система — неолиберальный капитализм, — ничего не изменится. Однако «Вашингтонский консенсус», провозгласивший неолиберальную экономическую систему в качестве общеобязательной нормы, явно уходит в прошлое. Он просто не работает. Кризисы будут углубляться, а политические решения, принимаемые власть имущими, будут становиться все менее адекватными.

Вполне возможно, что в скором времени нам предстоит пережить целую череду новых военных, экономических и политических потрясений. В общем, перефразируя слова Сталина, — впереди эпоха войн и революций. Но только оснований для однозначного оптимизма это не дает. Когда-то Хрущев пообещал, что уже нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Он нас обманул. Однако не исключено, что уже нынешнее поколение будет жить в эпоху нового варварства.

Чтобы этого не случилось, нужно приложить огромные политические усилия, не боясь открыто противопоставить себя системе.