 |
Почему сейчас возникает такой большой интерес к творчеству Хармса?
|
|
|
|
Как проходил отбор актёра на главную роль – на роль Хармса?
Иван Болотников:Кастинг я не проводил. Я долго не мог найти Хармса, это очень сложный персонаж. И здесь важно было, чтобы я нашёл своего Хармса. 
И какой Ваш Хармс?
Иван: Вот (указывает на Войтека), он такой. Для меня важно было, что в Войтеке есть порода и интеллигентность. Эти качества необходимы для воссоздания образа Хармса. Евгений Львович Шварц писал о Хармсе, что он был единственный из всех, кто умел правильно обращаться с вилкой и ножом. Внутри у Хармса шёл распад, но внешне он держался безукоризненно.
Войтек Урбаньски: И при этом у нас нет даже сцены, где Хармс ест, чтобы это показать.
Иван: К сожалению, у нас много чего нет.
Почему вы решили себя попробовать в роли Хармса?
Войтек: До съёмок фильма я был немного знаком с творчеством Хармса, читал несколько произведений. Но его не очень понимал, как и творчество ОБЕРИУтов. Я сейчас живу в Польше, и Ваня просто позвонил мне, сказал, что я буду играть, и я сразу стал читать дневники Хармса.
Сама личность Хармса меня очень заинтриговала. Не могу сказать, что я его понял. Он человек-противоречие, человек-пародокс. Он разноцветный, разнообразный, неоднозначный. Он в то же время человечный. Он прячется под маской, но она не скрывает его интимность, в какой-то мере беспомощность.
Сколько он страдал, терпел из-за того, что его не печатают. Но в тоже время в нём была сила воли продолжать писать дальше, пусть и в никуда – он жил творческой жизнью. У него была болезненная связь с его первой любовью – Эстер Русаковой, эдакая любовь-ненависть: он любил её и изменял, ненавидел и жаждал одновременно – это не свойственно человеку, который верит в Бога. Или же его неоднозначные отношения с отцом. Хармс противоречив и в своём творчестве: он, по его словам, не любил писать детские книги, но написал же несколько, и очень хороших. Он просто не мог писать плохо.
|
|
|
Также в его дневниках меня зацепил Петербург. Я сам жил в Петербурге пять лет на улице Пестеля, когда тут учился. И все места, куда любил ходить Хармс, я тоже любил и люблю. Этим Хармс был мне понятен и близок.
Каким вы попытались представить Хармса?
Иван: Обыкновенно Хармса представляют сумасшедшим, в каком-то пограничном состоянии. Может быть, он отчасти таковым и был, я не берусь судить, так как о Хармсе сохранилась масса воспоминаний, и все они различны: то Хармс само добро, то само зло. Например, Николай Харджиев (писатель и историк, собрал богатейшую коллекцию картин и текстов русского авангарда) писал о Хармсе, что он был человек бескорыстный, настоящий инопланетянин, что такие люди, как Хармс, рождаются очень редко, раз в тысячу лет.
Я прочёл всё, что возможно, о Хармсе, но всё равно получил только дырку от бублика. Что-то в нём не поддаётся пониманию. Я могу вам рассказать, что я делал, но то, какой был Хармс – это вопрос без ответа. Да, я снял кино про Хармса, а так и не могу ответить, кто же такой Хармс.
Но для себя я нашёл решение. В моём фильме Хармс – это современный человек, он – это сегодняшние мы. То, что тогда казалось в странным для наших современников, не было бы странным для Европы. В Европе Хармс вполне бы совпал бы с другими, не выделялся бы так сильно внешне. Сейчас он не выделялся бы среди нас. Поэтому при помощи монтажа мы попытаемся сцены, которые мы сняли, совместить с современностью.
Почему сейчас возникает такой большой интерес к творчеству Хармса?
Иван: Потому что сейчас подходящее время, оно вызвало это фигуру, интерес к ней. И мне кажется, что всё, что происходит с ним, все наши вопросы, догадки, дискуссии – это про нас сегодняшних. Мне хочется попробовать один приём – показать единство времени. Время – оно едино: мы, например, сейчас с вами сидим, разговариваем в кафе, а параллельно где-то начинается война, параллельно начинается блокада или параллельно погибает Хармс.
|
|
|
У Хармса есть образ старухи с часами без стрелок – время неделимо, целостно, сна или яви не существует. Раз, начинается история Хармса, которая идёт последовательно, и вдруг в какие-то моменты мы видим современный Петербург. Вот поднимаются Хармс с Шурой Введенским на крышу, а с крыши мы видим вполне себе современные улицы Петербурга.
Войтек: Не до конца согласен с Ваней, потому что Хармс, его друзья – Введенский, Олейников, Заболоцкий – они были интереснее нас, они жили по-настоящему, по-творчески.
Иван: Ну не надо всё так буквально воспринимать. Конечно, есть качества, которые были в них, а в нас – нет.
|
|
|
