Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Современное состояние теорий социальных движений




<...> Существуют две традиционно противоположные модели об-щества, соответствующие двум противоположным подходам к изуче-нию социальных движений. Согласно первой модели, социальные дви-жения появляются «снизу», когда уровень недовольства, возмущения и крушения надежд превышает определенный порог. Авторы одной раз-новидности этой модели рисуют образ вулкана: социальные движения представляются им как стихийный, спонтанный взрыв коллективного поведения, который лишь позднее приобретает лидеров, организацию, идеологию (движения просто «случаются»). Сторонники другой рисуют предпринимательский, или конспиративный (заговорщический), об-раз: социальные движения рассматриваются как целенаправленные кол-лективные действия, подготавливаемые, мобилизуемые и управляемые лидерами и идеологиями в попытке достичь специфических целей (в этой модели социальные движения «формируются»).

Вторая, противоположная модель делает ударение на структурном контексте, облегчающем или сдерживающем возникновение соци-альных движений; иначе говоря, движения прорываются наружу, когда условия, обстоятельства, ситуация оказываются благоприятными для этого. Одна из разновидностей данной модели основана на метафоре клапана для выпуска пара: потенциал движения (в той или иной мере имеющийся в любом обществе и рассматриваемый как постоянный) выпускается «сверху», если сдерживающие механизмы — блоки и уп-равление на уровне политической системы — ослабевают. По версии другой разновидности рассматриваемой модели, важную роль играет доступность ресурсов: причиной появления движений служит откры-тие новых средств и возможностей, облегчающих коллективные дей-ствия. Наиболее часто характер политической системы и, в частно-сти, поле деятельности «структуры благоприятных политических воз-можностей» отмечается как основной, решающий фактор сдерживания или облегчения коллективных действий.

В современных концепциях социальных движений обнаруживается


явная тенденция к синтезу, преодолевающему противоположность тео-рий, ориентированных на действие и структуру. В середине 80-х годов Алдон Моррис и Цердрик Херринг проинтервьюировали представите-лей упомянутых концепций. По их единодушному мнению, «все опро-шенные согласны с тем, что и социально-психологические, и струк-турные переменные являются решающими для понимания социальных движений. Вопрос заключается лишь в том, можно ли стереть эту бипо-лярность и соединить оба подхода». Как недавно заметил Дитер Рухт, «важная задача дальнейшего исследования заключается в возведении концептуальных мостов». Многие ученые предпринимают конкретные шаги в этом направлении. Позвольте привести четыре примера.

Берт Кландерманс считает, что повышенное внимание сторонни-ков теории мобилизации ресурсов социальных движений к проблеме их структуры (организаций) ведет к отрицанию их индивидуального, со-циально-психологического измерения. Необходимо, полагает он, со-единить новую, модифицированную социально-психологическую тео-рию с правильным подходом к мобилизации ресурсов. Автор заявляет, что нужно покончить как с традиционными социально-психологичес-кими подходами к социальным движениям, так и с отрицанием соци-ально-психологического анализа теориями мобилизации ресурсов.

Мира Ферри и Фредерик Миллер делают аналогичную попытку обогатить теорию мобилизации ресурсов разработкой проблемы субъек-тивного уровня. Они сосредоточивают внимание на двух психологи-ческих процессах, решающих для реформаторских или революцион-ных движений. Один — недовольство системой (политизация), т.е. воз-ложение всех грехов на институциональные структуры, а не на лидеров (правителей).

Другой — формирование мотиваций у участников, облегчающих их решение главной задачи: привлекать к движению новых сторонни-ков и подталкивать их к действию. С этой точки зрения, в теориях, ориентирующихся на структурно-организационную сторону движе-ний, должна быть восстановлена психологическая перспектива. «Вклю-чение познавательных социально-психологических посылок вместо «побудительной» терминологии в рамках теории мобилизации ресур-сов должно помочь в прояснении как отношений между движениями и обществом, так и процессов развития и роста самих движений».

Еще более поразительной является попытка одного из ведущих сторонников подхода «коллективного поведения» Ральфа Тёрнера «пе-рекинуть мост через пропасть между теориями коллективного поведе-ния и мобилизации ресурсов». Он признает успехи, достигнутые тео-рией мобилизации ресурсов, и противится желанию рассматривать ее непременно в качестве альтернативы более традиционному подходу, сторонниками которого являются Парк, Блумер, Смелзер и он сам. Тёрнер считает, что теория мобилизации ресурсов вносит важный вклад в решение трех вопросов, которые остаются нерешенными в


рамках ортодоксальной теории коллективного поведения. Во-первых, это вопрос о «внеинституциональности»: почему люди отклоняются, отступают от установленных институциональных путей? Во-вторых, о «переводе чувств в действия»: почему люди превращают внеинститу-циональные диспозиции в действия? И в-третьих, о загадке «коллек-тивного действия»: почему люди собираются вместе для выражения своих чувств и стремлений? Таким образом, «полная и сбалансиро-ванная теория социальных движений должна включать в себя наибо-лее важные положения обеих упомянутых концепций».

Стремление к компромиссу продемонстрировала и противополож-ная сторона: как заявили основатели теории мобилизации ресурсов Доу МакАдам, Джон Маккарти и Майер Залд, «полное понимание динамики движения может быть достигнуто лишь при условии широ-кого концептуального видения нового и старого подходов». Они отри-цают односторонние объяснения истоков движения «сверху» и «сни-зу» и считают, что между макроструктурными условиями (политичес-кими, экономическими, организационными) и микродинамикой возникающих движений существует связь. «Мы полагаем, что реаль-ное действие осуществляется на третьем уровне, промежуточном между индивидуальным и широким макроконтекстом, в котором закрепи-лось социальное движение».

Такая тенденция к синтезу и согласию представляется правиль-ной. Социологическая мудрость сосредоточивается не в какой-то од-ной теории или школе. Адекватную интерпретацию невероятно слож-ных социальных явлений могут дать лишь множество теорий или мно-гомерная теория. <...>

Во-первых, социальные движения являются воплощением харак-терной двусторонности социальной реальности. МакАдам, Маккарти и Залд замечают, что «реальное действие в социальных движениях разворачивается на промежуточном уровне — между макро- и микро-». Обершолл полагает, что процессы, происходящие в социальных дви-жениях, «обеспечивают связь между макро- и микроаспектами соци-ологической теории». Цюрхер и Сноу указывают: «Связь между инди-видуальными и социальными структурами отчетливее всего проявля-ется в социальных движениях». Следовательно, «множество социальных движений есть великолепная сцена, на которой можно наблюдать, как социальные факторы влияют на деятелей и сами оказываются под их влиянием».

Во-вторых, социальные движения представляют собой также про-межуточную стадию в динамике возникновения новой социальной ткани, позволяя нам «ухватить» социальную реальность в момент ее рождения. Это означает, что они принимают участие в формирова­нии, конструировании, реформировании общества, являются в не­котором роде наиболее важными субъектами (агентами) структурных изменений и построений. «Социальные движения относятся к про-


цессам, с помощью которых общество осуществляет свою организа-цию на основе системы исторических действий и через классовые конфликты и политические действия». Изучая социальные движения, мы имеем возможность анализировать более широкие социальные структуры в процессе их возникновения и изменения.

В-третьих, социальные движения являются промежуточным фе-номеном и в ином смысле. «Движения не сводятся целиком и полно-стью к коллективному поведению, хотя и не являются воплощением зарождающихся групп интересов... Скорее, они содержат в себе эле-менты и того, и другого». Таким образом, изучение социальных дви-жений помогает нам уяснить смысл промежуточной фазы внутренне-го построения структур, увидеть, как они возникают и изменяются. Киллиан так суммирует это положение: «Изучение социальных дви-жений не есть изучение стабильных групп или установленных инсти-тутов, оно представляет собой исследование социальных групп и ин-ститутов в процессе их становления». <...>

Г.Г. Дилигенский

ДВИЖЕНИЯ КАК СУБЪЕКТ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ*

Попытаемся дать краткую характеристику социально-психологи-ческих параметров массовых движений.

<...> Один из наиболее известных исследователей социальных дви-жений французский социолог А. Турен считает их действующими ли-цами («актерами») процесса самопроизводства общества. Смысл этой идеи заключается в том, что движение есть такая форма коллектив-ной деятельности, посредством которой социальные общности уста-навливают, по выражению Турена, «контроль над историчностью», т.е. вмешиваются в ход истории. Это вмешательство становится воз-можным потому, что социальные движения носят конфликтный и наступательный характер: они оспаривают те или иные параметры существующих общественных отношений и культурных моделей и тем самым выступают как факторы изменений**.


Социальные движения являются массовым групповым субъектом, хотя они и не подходят под определение группы как имеющей опре-деленные границы и относительно устойчивой общности людей. Об-щность, охватываемая движением, обычно чрезвычайно подвижна: состав^ его участников постоянно меняется, то расширяясь, то сужа-ясь; форма его существования — более или менее спорадические ак-ции, которые могут многократно возникать и прекращаться в течение более или менее длительного времени, но могут быстро и необратимо пойти на убыль, затухнуть вместе с самим движением. Эти черты дви-жения объясняются их массовым характером: масса не в состоянии вся сразу и в течение длительного времени отдаваться общественной или политической деятельности.

Вместе с тем именно эти особенности движений позволяют им выступать в роли подлинного массового субъекта и фактора социаль-но-политических изменений. Движение — это действие, а действие, в котором непосредственно участвует масса, способно оказать гораздо более сильное и быстрое влияние на ситуацию, чем пассивные, ин-ституциональные формы вовлеченности масс в общественно-полити-ческую жизнь (как, например, голосование на выборах). Движение выражается в таких действиях, как забастовки, демонстрации, ми-тинги, и если масса их участников достигает некой критической точ-ки, в стране, городе или регионе возникает принципиально новая психологическая атмосфера, которая становится самостоятельным фактором политических решений.

Мы не можем здесь обстоятельно рассматривать социально-психо-логические механизмы динамики общественно-политических движений, их мотивационные, когнитивные, аффективные и другие аспекты*. Со-циология и социальная психология общественных движений — весьма широкое направление научных исследований, в его рамках сформиро-валось немало школ и концепций. Стоит отметить, что попытки обо-сновать некую общую теорию движений или их типологию наталкива-ются на трудности, связанные с чрезвычайным многообразием этого феномена. История знает как движения, ориентированные на достаточ-но определенные программные цели, так и таких целей не имеющие, выражающие лишь протест против тех или иных институтов, социальных явлений; движения «против» и движения «за», хорошо организованные и стихийные. С точки зрения рассматриваемого здесь вопроса о группо-вых субъектах социально-политической психологии, важно прежде все-го понять, чем движение психологически отличается от других видов массовых общностей и как оно соотносится с другими ее субъектами.


* Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М.: Наука, 1994. С. 247-251.

** См.: Турен А. Введение к методу социологической интервенции//Новые социальные движения в России: По материалам российско-французского иссле­дования. М., 1993. С. 9-10.


* В отечественной литературе психологии общественных движений посвящен большой раздел книги А.И. Юрьева «Введение в политическую психологию». См. также: Дилигенский Г.Г. Феномен массы и массовые движения//Рабочий класс и совр. мир. 1987. № 3.


В отличие от социально-экономических, культурных, региональ-ных, этнических, профессиональных групп, движение представляет собой общность, объединенную общим действием. Такое действие означает сближение людей, интенсификацию социально-психологичес-ких связей общения между ними, причем связей, не «заданных» обсто-ятельствами, не навязанных общей судьбой, но конструируемых ими самими. В движениях проявляются не только те конкретные потребнос-ти и интересы, которые приводят к их возникновению, но и глубинная социально-интегративная потребность, присущая человеку. Мы видели ее проявление у активистов движения, но и основная масса их участни-ков испытывает то же ощущение слитности с большей общностью лю-дей, способной «действовать вместе», активно вмешиваться в ход собы-тий. В движении личность на какое-то время преодолевает свою изоля-цию, отчуждение от других, незнакомых людей и в то же время возрастает ее чувство социального достоинства — человек ощущает себя частью коллективной силы. С этим связан тот повышенный эмо-циональный тонус, который обычно характеризует массовые акции. Массовое движение может возникать как принципиально новая общность, черпающая своих участников из различных социальных групп, и может быть связана генетически с интересами какой-то оп-ределенной социальной или этнической группы. Примером движений первого типа могут служить экологические движения, второго — мас-совое рабочее движение. По отношению к нему рабочий класс являет-ся субъектообразующей группой. Другие субъекты социально-полити-ческой психологии — партии, группы активистов могут быть зачин-щиками и организаторами движений, а в других ситуациях создаются самим движением, представляют собой его продукты. Например, мно-гие социал-демократические и коммунистические партии возникли из рабочего движения, были его частью, и лишь затем отделились от него, превратились в самостоятельные политические институты.

<...> В науке идут споры, совместима ли деятельность движений с их институционализацией. Многие исследователи утверждают, что дви-жения и социальные и политические институты — взаимоисключаю-щие феномены, превращение движения в институт убивает его, так как лишает его главной сущностной характеристики — способности воплощать свободную, никем не контролируемую и не регулируемую творческую самодеятельность масс.

В действительности отношение между институтами или организа-циями и движениями, очевидно, определяется конкретной ситуаци-ей. Отделение движений от институтов — прежде всего от политичес-ких партий — явление, типичное для стран со сложившейся и отно-сительно устойчивой социальной и партийной структурой, где партии имеют налаженные связи с субъектообразующими группами, что по-зволяет им представлять различные социальные интересы. В этих ситу-ациях движения как бы сигнализируют о проблемах и потребностях, 202


ощущаемых массами, но недостаточно осознанных политической эли-той, и выступают мотором изменения: их напор заставляет вносить коррективы в институциональную политику, а подчас приводит и к существенным изменениям в партийной структуре и в составе поли-тическоц. элиты. В случае превращения движений в институты это «раз-деление труда» нарушается и массы теряют возможность непосред-ственного вмешательства в политику. В этой связи весьма характерны те мучительные сомнения и противоречия, которые испытывали в ряде стран движения «зеленых», когда перед ними возникла перспек-тива превращения в обычные парламентские партии.

Иная ситуация складывается в тех странах, где в связи с процес-сом ускоренной модернизации или перехода от государственной к рыночной экономике происходит бурная ломка старых структур и далеко еще не завершившееся формирование новых. В этой ситуации еще нет условий для функционирования партий, обладающих устой-чивыми социальными связями, и воздействие массовых слоев на по-литику может осуществляться в основном в форме социально-поли-тических движений. Если существующие в этих странах партии не свя-заны с такими движениями, они превращаются в не имеющие сколько-нибудь устойчивой социальной базы группки политиканов, занятых борьбой за власть и неспособных к проведению устойчивого политического курса. Чтобы выжить и приобрести статус реальной политической силы, партии, действующие в подобной ситуации, не-редко стремятся подвести «под себя» массовые движения, мобилиза-ция путем организации массовых акций потенциальных сторонников заменяет им организованную систему связей с обществом. В посттота-литарной России такие попытки — в основном не особенно успеш-ные — инициирования массового движения особенно характерны для национал-патриотических и коммунистических группировок.

В ряде стран третьего мира феномен «партии—движения» стал ти-пичной чертой политической жизни; характерно, что многие ученые из этих стран решительно отрицают дуалистический тезис «или дви-жение, или институт», отстаиваемый западными социологами.

Российский опыт, с одной стороны, демонстрирует громадную роль массовых социальных и политических движений в обществе переходно-го периода, а с другой — крайнюю нестабильность, которую вносит в общественное развитие «волнообразная», по схеме «подъем—спад» ди-намика этих движений. Кризис и спад демократического движения пос-ле августа 1991 г. явился одним из решающих факторов неустойчивости политической ситуации и курса, проводимого руководством страны. «Организовать» массовое движение сверху, разумеется, невозможно, но демократические политические организации и властные структуры могут создавать «благоприятную среду» для их нового подъема, поддер-живать те инициативы снизу, которые идут в этом направлении. В пос-леднем случае политическая элита, и том числе ее группы, в свое вре-


мя вышедшие из демократического движения, занимали противопо-ложные позиции. Один из примеров — игнорирование этими группа-ми и властными структурами в целом нового рабочего движения и его профсоюзных организаций, предпочтение, оказываемое ими «офи-циальной» профсоюзной федерации — институту, унаследованному от тоталитаризма и имеющему мало общего с массовым движением. Массовый субъект общественно-политической жизни — движе-ния, несомненно, во многих отношениях неудобен для любой власти и связанных с ней политических институтов, воспринимается ими как дестабилизирующий фактор. Однако, если стратегические цели этих институтов и движений совпадают, противодействие движениям, отказ от диалога с ними (при всех его сложностях) равносилен запрету на непосредственное участие масс в выработке и осуществлении политического курса. Такое противодействие может способствовать частичной и конъюнктурной стабилизации социально-полити-ческой ситуации, но является фактором углубления ее структурной, долгосрочной нестабильности. Ибо она делает политический курс страны игрушкой в руках отчужденных от общества соперничающих политических «команд» и клик.

Т. Г. Стефаненко

СОЦИАЛЬНЫЕ СТЕРЕОТИПЫ И МЕЖЭТНИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ*

Естественно, что к их числу относятся и национальные отношения — вид социальных отношений, в которые вступают этнические группы (нации, народности, племена) и отдельные индивиды как представители этих групп. Безусловно, задача социальной психологии — изучение не столько реальных социальных отношений самих по себе, сколько их отражения в сознании людей. Однако, поскольку на уровне больших групп социальные факторы более непосредственным образом детерминируют процесс психического отражения, проводя социально-психо-логический анализ взаимодействия между большими группами, необходимо учитывать реальные социальные (национальные) отношения.

Из большого числа проблем взаимовлияния коммуникативных процессов и социальных отношений выберем лишь один пример, связанный с национальными отношениями.

* Общение и оптимизация совместной деятельности/Под ред. Г.М. Андреевой, Я. Яноушека. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1987. С. 242-250.


<...> Впервые термин «социальный стереотип» ввел в употребление У. Липпман в 1922 г. в книге «Общественное мнение». Вслед за Липпманом, который считал одной из основных характеристик стереотипов неточность, а часто и ложность содержания, в 20—30-е годы они чаще всего интерпретировались как прямая «дезинформация», «совокупность мифических представлений» и т.д. Ложность настолько прочно стала ассоциироваться с понятием «стереотип», что был даже предложен новый термин «социотип» для обозначения стандартного, но истинного знания о социальной группе. Лишь начиная с 50-х годов получила распространение гипотеза О. Клайнберга о наличии в стереотипах некоего «зерна истины». Затем особенно большое внимание стало уделяться так называемым «гипотезам контакта», согласно которым чем при более благоприятных условиях протекает контакт между группами, чем дольше и глубже они взаимодействуют и шире обмениваются индивидами, тем выше удельный вес реальных черт в содержании стереотипов.

Хотя проблема истинности содержания стереотипов остается до сих пор, по существу, нерешенной, не вызывает сомнения, что социальные стереотипы вовсе не сводятся к «совокупности мифических представлений» — они всегда отражают некоторую объективную реальность, пусть и в искаженном или трансформированном виде. Как отмечал А.Н. Леонтьев, образ может быть более адекватным или менее адекватным, более или менее полным, иногда даже ложным, но мы всегда его «вычерпываем» из объективной реальности. Большинство отечественных авторов в отличие от точек зрения, преобладающих за рубежом, определяют социальный стереотип именно как образ социального объекта, а не просто как мнение об этом объекте, никак не обусловленное объективными характеристиками последнего и всецело зависящее от воспринимающего «стереотипизирующего» субъекта.

Тем не менее проблема соотношения субъективных и объективных детерминант содержательной стороны стереотипа по-прежнему остается одной из самых актуальных и требующих дальнейшего исследования. Но и сейчас можно сказать, что детерминанты содержательной стороны стереотипов кроются в фактах социального, а не психологического порядка: в реальных особенностях стереотипизируемой и сте-реотипизирующей групп и в отношениях между группами (например, в межэтнических отношениях внутри многонационального государства).

То, что реальные межэтнические отношения оказывают воздействие на содержание стереотипов, не требует особых доказательств. Сила этого воздействия может быть наглядно продемонстрирована на примере неоднократно описанного феномена «зеркального образа». Он заключается в том, что члены двух конфликтующих групп (причем изучались именно этнические группы) приписывают идентичные положительные черты себе, а идентичные пороки — противникам. В настоящее время даже в западной социальной психологии все большее


распространение получает точка зрения, согласно которой «содержание стереотипов скорее результат, чем причина существующих межгрупповых отношений».

Однако содержание далеко не единственное «измерение» стереотипов. В социальной психологии выделены и другие их характеристики: согласованность— степень единства представлений членов одной группы о другой группе; направленность— общее измерение благоприятности стереотипов; степень их благоприятности (или неблаго-приятности). Предпринимались попытки выделения и целого ряда других параметров (например, отчетливость, сложность), частично пересекающихся с уже перечисленными. Встает вопрос, какое воздействие оказывают межэтнические отношения на эти характеристики стереотипов? Это, во-первых. А во-вторых, какие именно аспекты межэтнических отношений влияют на них? Ответы на эти вопросы помогут более детальному выявлению роли «обратного» воздействия стереотипов на характер межэтнических отношений.

В западной социальной психологии в основном исследуются такие компоненты межэтнических отношений, которые связаны с «глубиной», «продолжительностью» и т. п. контактов между группами. В многочисленных эмпирических исследованиях было доказано, например, что контакты ведут к изменению стереотипов, причем не столько в направленности стереотипа, сколько в степени его благоприятности или не благоприятности. Предпринимаются попытки установить зависимости и связи между отдельными «измерениями» стереотипов и переменной, получившей наименование «информированность» (осведомленность) о стереотипизируемой группе, хотя полученные результаты и оказались не столь однозначными, как предполагалось. В какой-то мере это связано с тем, что сама информированность понимается то, как наличие межличностных контактов между представителями различных групп, то, как косвенные контакты через средства массовой коммуникации. Главная же причина неоднозначности полученных результатов состоит, на наш взгляд, в том, что западным исследователям свойственна переоценка влияния межличностных контактов на основные характеристики стереотипов, в то время как социальные межэтнические отношения ими не учитываются или психологизируются. <...>

Роль межэтнических отношений в формировании и функционировании стереотипов можно понять лишь с учетом характера этих отношений, их социально обусловленных форм: сотрудничества или соперничества, доминирования или подчинения. Именно от характера отношений зависит направленность и степень благоприятности стереотипов, а при значительном изменении характера отношений эти параметры меняются вплоть до полного слома прежних стереотипов. Примеров такого воздействия можно привести множество и на основании результатов зарубежных исследований. У студентов из Принсто-на, стереотипы которых по отношению к десяти этническим группам


исследовались в 1932 и в 1950 гг., после второй мировой войны наиболее значительно изменились (в негативную сторону) стереотипы немцев и японцев. В ряде исследований было обнаружено, что авто-стереотипы, как правило, более благоприятны, чем гетеростереоти-пы. Однако на фоне общей, а, по мнению многих зарубежных авторов, единственно возможной и неизбежной тенденции встречаются и обратные явления: тенденция воспринимать собственную группу менее благоприятно, чем другие группы. Значительное количество исследований показало, что одним из главных факторов возникновения такой тенденции является различие в социальном статусе групп, а именно их неравенство в политическом, экономическом и других отношени­ях. Именно низкостатусные группы, угнетаемые этнические меньшинства в ряде капиталистических стран склонны развивать негативные автостереотипы и позитивные гетеростереотипы. Все это свидетельствует об обусловленности самого механизма стереотипизации более широким «социальным контекстом».

Эта закономерность проявляется и при исследовании воздействия характера межэтнических отношений и на другие параметры стереотипов. Представляется очевидным, что наиболее высокими будут согласованность и отчетливость взаимных стереотипов соперничающих групп, так как в этом случае внутри каждой группы проявится потребность размежеваться с «врагами». Наоборот, если группы сотрудничают между собой, стереотипы будут менее согласованны и менее отчетливы, ведь при подобном характере отношений внутригрупповой фаворитизм нивелируется и не столь явно проявляется одна из основных функций стереотипов — функция защиты групповых ценностей. <...>

Хотя здесь затронуты лишь некоторые «измерения» стереотипов, но очевиден общий вывод о том, что на все параметры стереотипов самым непосредственным образом влияет именно объективный характер социальных межэтнических отношений, которые строятся на основе положения групп в обществе. Это касается и содержания стереотипов, хотя, как уже отмечалось, вопрос о соотношении воздействия на содержание стереотипов характера межэтнических отношений, а также особенностей стереотипизируемых и стереотипизирующих групп остается открытым. Из этого следует, что при социально-психологическом анализе этнических, как и любых других социальных стереотипов, необходим учет социальных факторов, прежде всего социальных отношений общества. Мы уже указывали на то, что и на Западе в настоящее время все более широкое распространение получает точка зрения о прямом воздействии межгрупповых отношений по крайней мере на содержание стереотипов. Особенно большое значение социальным факторам в возникновении и распространении стереотипов придавал английский психолог А. Тэшфел. В одной из своих последних работ он интерпрети-ровал стереотипизацию как категоризацию социальных объектов, которая отличается от категоризации объектов физического мира имен-


но воздействием на нее отношений между группами. При этом Тэш-фел попытался выделить социальные функции стереотипов*, в число которых кроме социальной дифференциации, т. е. установления различий между группами, ввел: 1) объяснение существующих отношений между группами, в том числе поиск причин сложных и «обычно печальных» социальных событий; 2) оправдание наличных межгрупповых отношений, например, акций, совершенных или планируемых по отношению к «чужим» группам. К социальным функциям стереотипов, предложенным А. Тэшфелом, логично, на наш взгляд, добавить еще одну — функцию сохранения существующих отношений, ведь объяснение и тем более оправдание отношений между группами с помощью стереотипов необходимо, прежде всего, для сохранения этих отношений. Не случайно психологический механизм стереотипизации во все времена использовался в различных реакционных политических доктринах, санкционирующих захват и угнетение других народов, сохранение господства поработителей путем насаждения негативных представлений о побежденных и порабощенных.

Анализ влияния межэтнических отношений на приписываемые этническим группам и их отдельным представителям стереотипы позволяет вернуться к другой стороне проблемы: воздействуют ли стереотипы на межэтнические отношения? Если под воздействием понимать не только изменение межэтнических отношений, но и их сохранение, то признание за стереотипами функции сохранения отношений между группами фактически утвердительно отвечает на этот вопрос. Действительно, наличие стереотипов, особенно стереотипов согласованных, отчетливых и эмоционально окрашенных, в какой-то мере способствует стабильности существующих отношений (в том числе межэтнических). Однако было бы ошибкой поддерживать психологи-заторскую по своей сути точку зрения о том, что соотношение между стереотипами и межгрупповыми отношениями находится в состоянии «циркулярного взаимовлияния». В истории социальных наук уже были попытки доказать активную роль стереотипов в воздействии на межэтнические отношения и даже решить при помощи их «улучшения» самые широкие международные проблемы. Например, исследование, проведенное в 1947 г. в девяти странах под эгидой ЮНЕСКО, было основано на совершенно утопической идее, что если люди будут лучше осведомлены о стереотипах как часто об ошибочных и всегда неполных образах собственной и других наций и эти образы будут заменены на более точное знание о народах, то это в свою очередь приведет к ослаблению международной напряженности. Этой программой ЮНЕСКО и в дальнейшем было стимулировано значительное количество исследований, ни одно из которых, естественно, к ослаб-


лению международной напряженности не привело. <...> В действительности очевидным является воздействие стереотипов не на межэтнические отношения как разновидность социальных отношений, а на межличностные отношения представителей различных этнических групп и в конечном счете на их совместную деятельность в малых группах и коллективах. В этих условиях многие стереотипы при перенесении на конкретных партнеров по совместной деятельности оказывают на нее негативное влияние. Также и разрушение негативного стереотипа может в определенной мере «улучшить» отношение к конкретному представителю другой группы у его партнеров по совместной деятельности. Однако такие локальные изменения стереотипов не определяют изменения характера межэтнических отношений общества в целом.

Сложность изучения стереотипов во многом проистекает как раз из-за того, что функционируют они на двух уровнях отношений: и на межгрупповом, и на межличностном. Стереотипы находятся в сложной диалектической взаимосвязи, с одной стороны, с социальными межэтническими отношениями, а с другой — с межличностными отношениями представителей этнических групп. Поэтому перспективой дальнейших исследований должно стать отнесение двух подходов к анализу этнических стереотипов с учетом как воздействия на них характера межэтнических отношений, так и их воздействия на межличностные отношения в многонациональных малых группах.

Р.Л. Кричевский, Е.М. Дубовская

ИССЛЕДОВАНИЯ МАЛОЙ ГРУППЫ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ*

Понятие малой группы

Определение. За более чем 90-летнюю историю экспериментальной социальной психологии исследователи неоднократно обращались к определению понятия «малая группа», сформулировав при этом ог-ромное количество всевозможных, часто случайных, порой весьма различающихся между собой и даже противоречивых по смыслу дефиниций. И это неудивительно: в своих попытках соответствующим образом определить малую группу авторы, как правило, шли от соб-


* Не отрицая при этом «индивидуальных» функций, предложенных еще У. Липпманом: систематизации и защиты ценностей.


* Кричевский Р.Л., Дубовская Е.М. Психология малой группы: Теоретический и прикладной аспекты. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1991. С. 5—34, 72—83.


14-7380

 


ственного ее понимания, диктовавшего акцентирование тех или иных сторон группового процесса, иногда выбираемых априори, чаще же выявляемых чисто эмпирическим путем. <...>

Вероятно, наиболее демонстративно отмеченная тенденция обнаруживает себя в работе М. Шоу. Рассмотрев более полутора десятков определений малой группы, он расклассифицировал их по следующим шести категориям в зависимости от подчеркиваемых разны-ми авторами моментов групповой жизни: 1) с точки зрения восприятия членами группы отдельных партнеров и группы в целом, 2) с точки зрения мотивации членов группы, 3) с точки зрения групповых целей, 4) с точки зрения организационных (структурных) характеристик группы, 5) с точки зрения взаимозависимости и 6) взаимодействия членов группы.

Интересно, что сам М. Шоу, основывающийся в трактовке груп-пы на последнем из выделенных им моментов, определяет группу как «двое или более лиц, которые взаимодействуют друг с другом таким образом, что каждое лицо влияет и подвергается влиянию каждого другого лица». Вместе с тем он считает, что, хотя взаимодействие есть существенный признак, отличающий группу от простого скопления людей, тем не менее важен и ряд других ее характеристик, а именно: 1) некоторая продолжительность существования, 2) наличие общей цели или целей, 3) развитие хотя бы рудиментарной групповой структуры. К ним следует добавить и такое отличительное свойство группы, как осознание входящими в нее индивидами себя как «мы» или своего членства в группе. <...>

Конечно, если рассматривать малую группу, так сказ<

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...