Глава 7. Три источника и три составные части нынешней ситуации.

Распад СССР и роспуск Варшавского договора ознаменовали переход к постблоковому миру и, следовательно, устранение потенциальной угрозы глобального конфликта, ядерного апокалипсиса и прочих кошмаров, которыми пугали детей и взрослых по обе стороны железного занавеса... Не будем говорить, что это, безусловно, позитивный процесс, который, однако, поставил мир перед новыми проблемами, и вместо благостного "конца истории" (по Ф.Фукуяме) человечество угодило в "капкан демократии" (по Г.Фуллеру), и так далее, и тому подобное. Политическая реальность не только не нуждается в моральных оценках, но и по-своему жестоко мстит за такое, как сказал бы герой Достоевского, "высшее посягновение". Задача ставится более скромная - попытаться понять, какова структура этой реальности и каков потенциал ее развития. Проще говоря, что день грядущий нам готовит в рассуждении мира и войны.

Потому что вздох облегчения, исторгшийся из коллективной демократической груди по поводу крушения коммунистической "империи зла", довольно скоро пресекся спазмою страха. И это не абстрактный страх перед столь же абстрактной возможностью советского танкового броска на Рейн или угрозой американских ракет средней дальности в Европе. Это вполне реальный, пережитой ужас Югославии и Таджикистана, Кавказа и Сомали, который проецируется на Украину и Молдову, Балтию и Калининград, Северный Казахстан и даже на благополучные страны Запада, где полно своих собственных сепаратистов, смуглокожих иммигрантов и белых расистов.

Противостояние двух гигантских военных блоков на сорок с лишним лет заморозило этнические и региональные конфликты в Европе (и отчасти в остальном мире, который, так или иначе, ориентировался на своих старших братьев). С наступившей оттепелью потоки национального насилия образовали глубокие промоины в дамбах мировой безопасности. Вместо аккуратной и предсказуемой "дуги нестабильности", возникшей в пору холодной войны, интенсивно формируются "пятна нестабильности" с расплывчатыми границами. Эти границы опасно сближаются. Балканы, Трансильвания, Приднестровье, Крым, Северный Кавказ, Закавказье, Ближний Восток, Центральная Азия и Восточная Африка могут, в конце концов, слиться в единое "пятно нестабильности", в огромную воронку, втягивающую в себя все новые и новые страны, ресурсы, человеческие жизни. Как бы то ни было, мирное демократическое развитие, на которое все так надеялись после окончания холодной войны, с каждым днем становится все более и более проблематичным. Конец блокового противостояния обозначил начало новой странной эпохи, когда само понятие о войне и мире изменилось до неузнаваемости, хоть насилие и смерть остались все теми же.

Специфика постблоковой ситуации определяется не только распадом СССР самим по себе, хотя это событие и определило политический контур информационных и иных процессов, происходящих в мире. Однако распад Восточного блока сопровождался - а может быть, был обусловлен? - тремя масштабными сдвигами в мировом политическом раскладе.

Во-первых, на наших глазах радикально меняются мировые структуры доминирования. Нравится нам это или нет, но мировой порядок (а также национальный, региональный, социальный и любой другой порядок) основан на жестком принципе господства и подчинения. Кто-то контролирует и распределяет ресурсы, а кто-то вынужден этому подчиняться, при этом, вынашивая или даже осуществляя планы переломить игру в свою пользу, заставить бывшего хозяина примерить кандалы и хлебнуть из рабского корыта.

Итак, прежняя система доминирования держалась на противопоставлении военных технологий малонаселенного Северо-Запада людским ресурсам слаборазвитого Юго-Востока. Эти факторы - грубо говоря, либо способность высокотехнологично уничтожать своих соседей, либо альтернативная способность заваливать вражеские танки телами своего чадолюбивого народа - делают нацию субъектом мировой политики. Равновесие между ними составляет основу некоторой политической стабильности и военной сдержанности. В настоящее время этот баланс претерпевает драматичные изменения. Страны, обладающие огромными людскими ресурсами и мощным потенциалом их прироста, начинают интенсивно развиваться экономически и, тем самым, овладевать современными военными и информационными технологиями. Тот момент, когда этот процесс завершится - то есть когда совершенная военная и информационная технология и практически неисчерпаемые людские ресурсы соединятся в одном субъекте (например, Китай или Индия), - будет началом новой исторической эпохи. Тогда под вопросом окажется реальная способность Северо-Запада играть в мировом процессе ту роль, которую он играл на протяжении последних столетий.

Что такое продажа российских атомных реакторов Ирану, а до того - продажа ракет в Индию, проблема ядерных планов Пакистана, Ирака, Северной Кореи и множество других, не столь ярких эпизодов "непозволительного поведения" стран, волей недавней истории занимающих нижние ступени на всемирной лестнице силы? Все это показатели изменения мировых структур доминирования. Этот процесс объективен и естествен, в его рамках идет индустриальное развитие Юго-Востока, а также интенсивная миграция оттуда на Северо-Запад. Но сам Северо-Запад столь же естественно заинтересован в том, чтобы заморозить или хотя бы несколько притормозить столь резкие перемены в мире. Но перестройка систем доминирования неостановима, и в мировом, и даже в локальном масштабе. Иллюстрация тому - события в Чечне, где небольшой, но густонаселенный и хорошо вооруженный регион оказался не по зубам федеральной российской армии.

Второй момент - взрыв этнических конфликтов. Общенациональные модели консолидации, столь успешно работавшие в период индустриальной модернизации, практически повсеместно замещаются этническими и этнорелигиозными консолидациями.

На первый взгляд может показаться странным, что этносы борются за независимость, за собственную государственность в то самое время, когда свобода передвижения людей, идей, технологий и капиталов сводит на нет реальное значение государства. Однако на деле это не столько ирония истории, сколько естественный поиск новых "групп поддержки" и новых моделей консолидации в условиях разрушения старых.

Этнизация политической жизни ставит под вопрос классические ценности демократии, права человека, не говоря уже о таких базовых параметрах международной стабильности, как суверенитет существующих режимов и нерушимость границ. Хельсинкский Акт 1975 года, воспринятый как победа демократических идеалов и здравого смысла, на деле оказался последним актом государственной мудрости эпохи блокового противостояния. Эта мудрость капитулировала перед жестокой реальностью этнической вражды.

И последнее. В конце ХХ века завершился длившийся почти двадцать пять столетий платоновский период мировой истории, период "этатизма", торжества идеи государства. Платоновские идеалы наиболее полно воплотились в советском тоталитарном государстве, а его гибель засвидетельствовала крах "этатизма" в мировом масштабе.

В условиях открытого мира, взрыва этнических конфликтов, крушени тоталитарных режимов и перестройки систем доминирования на смену "этатизму" пришла принципиально иная модель - "приватизм", бурная социальная активность вне контроля государственных институтов (подробно об этом упоминается в журнале "Знамя", №5, 1994). В регионах, охваченных этнорелигиозными войнами, "приватизм" принимает форму "праздника непослушания", игнорирования любых законов, норм и запретов. Полевые командиры становятся деревенскими диктаторами. Целые регионы - Балканы, Кавказ, Центральная Азия - охвачены духом крестьянской войны с присущим ей аморализмом и беззаконием. Сюда же относится активность нелегального бизнеса, международный терроризм, отмывание денег, наркомафия. В этих условиях традиционные меры международного принуждения оказываются неэффективными. Например, в Ираке, несмотря на режим санкций, наблюдается настоящий торговый бум, созданный подпольными дельцами.

К таким традиционным субъектам мировой политики, как государства и союзы государств, в постблоковом мире прибавился целый ряд "неклассических" сил.

Прежде всего, - это региональные ансамбли - неформальные, географически-культурно-национальные объединения (например, Балканы, Закавказье, Центральная Азия). Извне они традиционно воспринимаются как нечто единое, хотя внутри этих ансамблей с переменным успехом идет жестока борьба за доминирование. Такая двойственность не позволяет сформировать единую политику по отношению к региональному ансамблю как к целому, и мешает вести дифференцированную политику в отношении отдельных входящих в него стран. Поэтому региональные ансамбли легко превращаются в очаги нестабильности, особенно при этом развязывается информационная война.

Кроме того, большое значение приобрели, так сказать, "метасубъекты" мировой политики - духовные идентичности высокого ранга. Таковы религиозные единства (исламский мир, христианский мир, шииты и сунниты, православные и католики. Именно эти общности склеивают региональные ансамбли в шаткое и опасное целое). Таковы большие расово-культурные общности (славяне, тюрки, чернокожие). Сюда же относятся идентичности чрезвычайно высокого ранга - "Восток", "Запад", "страны с рыночной экономикой", и так далее, вплоть до "мирового общественного мнения" и "всего человечества".

Конечно, это своего рода политические фантомы, одновременно реальные и неухватные. Разве можно быть славянофилом в точном смысле слова? Вряд ли можно любить одновременно православных болгар, поляков-католиков, униатов-украинцев, боснийских мусульман, а также тех русских крестьян, которые переселяются в Израиль, поскольку принадлежат к секте "субботников". Но славянский мир, тем не менее, существует не только в лингвистических атласах... Любой образованный мусульманин объяснит вам, что его религия не имеет никакого отношения к тому, что ежевечерне показывают по телевизору под названием "исламский фундаментализм" - который, тем не менее, существует не только как выдумка журналистов. Впрочем, фантомы часто оказывали на ход истории куда большее влияние, чем реальные вещи.

Значительную роль играют внутринациональные субъекты. Это этнические и этнорелигиозные единицы (этнические партии и движения, в том числе и вооруженные, организации диаспоры), криминальные организации, а также территориальные единицы, являющиеся отдельными действующими лицами на национальной сцене. Сюда же относятся политические и экономические организации, формально связанные с государством, а иногда и прямо являющиеся отростками от ветвей власти, но претендующие на самостоятельную роль во внутренних и международных делах. Это оппозиционные партии, активно действующие на международной арене как альтернативные представители своей страны, некоторые промышленные организации, а в пору смуты и борьбы за власть - отдельные государственные институты.

Кроме того, активизировались транснациональные субъекты. Это международные политические и экономические организации, либо вообще не связанные с теми или иными государствами, либо связанные косвенно (различные политические "интернационалы", легальные и нелегальные транснациональные корпорации, международная преступность).

Все эти субъекты - разного масштаба и разного качества. Про некоторые из них можно спорить, существуют ли они на самом деле, не являются ли они результатом политологических изысков или плодом излишней бдительности служб безопасности. Важно другое. "Неклассические" субъекты, вступив на политическую сцену, решительно изменили правила традиционной мировой игры. В старую пьесу поспешно вписываются новые роли. В конце концов пьеса оказывается переписанной до неузнаваемости - под новых актеров.