IV. Продолжение. Экономика помещичьего хозяйства

В ОПИСЫВАЕМОМ РАЙОНЕ

Выше были уже приведены свидетельства агрономов и сельских хозяев о том, что молочное хозяйство в по­мещичьих имениях ведет к рационализации земледе­лия. Добавим здесь, что анализ земско-статистических данных по этому вопросу, произведенный г. Распопиным[202], вполне подтверждает такое заключение. От­сылая читателя к статье г-на Распопина за подробны­ми данными, мы приведем здесь только главный его вывод. “Зависимость между состоянием скотоводства, молочного хозяйства и числом запущенных имений, интенсивностью хозяйств — бесспорна. Уезды (Москов­ской губернии) с наибольшим развитием молочного ско­товодства, молочного хозяйства доставляют наименьший процент запущенных хозяйств и наибольший процент имений с высокоразвитым полеводством. Повсюду в Мо­сковской губ. пашня, сокращаясь в своих размерах, переходит в луга и пастбища, зерновые севообороты уступают свое место многопольно-травяным. Кормовые травы и молочный скот, а не хлеб играют уже первен­ствующую роль не только в экономиях по Московской губернии, но по всему Московскому промышленному району” (1. с.).

Размеры маслодельного и сыроваренного производств имеют особенное значение именно потому, что они сви­детельствуют о полном перевороте в земледелии, кото­рое становится предпринимательским и порывает с ру­тиной. Капитализм подчиняет себе один из продуктов сельского хозяйства, и к этому главному продукту при­норавливаются все остальные стороны хозяйства. Со­держание молочного скота вызывает посев трав, пере­ход от трехполья к многопольным системам и т. д. Остатки, получающиеся при производстве сыра, идут па откармливание скота, поступающего в продажу. Предприятием становится не одна переработка молока, а все сельское хозяйство[203]. Влияние сыроварен и маслоделен не ограничивается теми хозяйствами, в ко­торых они заведены, так как молоко нередко скупается у окрестных крестьян и помещиков. Посредством скупки молока капитал подчиняет себе и мелких земле­дельцев, — особенно при устройстве так называемых “сборных молочных”, распространение которых было констатировано уже в 70-х годах (см. “Очерк” гг. Ко­валевского и Левитского). Это — заведения, устраи­ваемые в больших городах, или вблизи них, и перера­батывающие очень большие количества молока, подво­зимого по железным дорогам. От молока немедленно отделяются сливки, продаваемые в свежем виде, а сня­тое молоко сбывается по дешевой цене небогатым поку­пателям. Чтобы обеспечить себе продукт известного качества, такие заведения заключают иногда контракты с поставщиками, обязывающие их соблюдать известные правила относительно кормления коров. Легко видеть, как велико значение подобных крупных заведений: с одной стороны, они завоевывают себе массовый рынок (сбыт тощего молока небогатым горожанам), с другой стороны, они расширяют в громадных размерах рынок для сельских предпринимателей. Эти последние полу­чают сильнейший толчок к расширению и улучшению торгового земледелия. Крупная промышленность, так сказать, подтягивает их, требуя продукт определенного качества, выталкивая с рынка (или отдавая в руки ростовщиков) того мелкого производителя, который стоит ниже “нормального” уровня. В этом же направле­нии должна действовать и расценка молока по качеству (напр., по содержанию в нем жира), над которой так усердно работает техника, изобретая разные лактоденсиметры и т. п., и за которую так горячо стоят специа­листы (ср. “Произв. силы”, III, 9 и 38). В этом отноше­нии роль сборных молочных в развитии капитализма вполне аналогична с ролью элеваторов в торговом зерновом хозяйстве. Элеваторы, сортируя хлеб по ка­честву, делают его продуктом не индивидуальным, а видовым (res fungibilis[204], как говорят цивилисты), т. е. впервые приспособляют его вполне к обмену (ср.статью М. Зсринга о хлебной торговле в Северо-Аме-риканских Соед. Штатах в сборнике “Землевладение и сельское хозяйство”, стр. 281 и ел.). Таким образом элеваторы дают могущественный толчок товарному производству хлеба и подгоняют техническое развитие его введением точно так же расценки по качеству. По­добное учреждение бьет мелкого производителя сразу двумя ударами. Во-1-х, оно вводит в норму, узаконяет более высокое качество хлеба у крупных посевщиков и этим окончательно обесценивает худший хлеб кре­стьянской бедноты. Во-2-х, организуя по типу крупной капиталистической индустрии сортировку и хранение хлеба, оно удешевляет расходы на эту статью для круп­ных посевщиков, облегчает и упрощает для них про­дажу хлеба, и этим окончательно отдает в руки кула­ков и ростовщиков мелкого производителя с его па­триархальной и первобытной продажей с возов на базаре. Быстрое развитие постройки элеваторов в по­следнее время означает, следовательно, в хлебном деле такую же крупную победу капитала и при­нижение мелкого товаропроизводителя, как появле­ние и развитие капиталистических “сборных молоч­ных”.

Уже из вышеприведенных данных ясно, что развитие торгового скотоводства создает внутренний рынок[205], во-первых, на средства производства — приборы для обработки молока, здания, постройки для скота, усовер­шенствованные земледельческие орудия при переходе от рутинного трехполья к многопольным севообо-ротам и т. д., а во-вторых, на рабочую силу. Постав­ленное на промышленную ногу скотоводство требует несравненно больше рабочих, чем старое “навозное” скотоводство. Район молочного хозяйства — промыш­ленные и северо-западные губернии — и привлекает действительно массу земледельческих рабочих. На сельские работы идет очень много народу в Московскую, С.-Петербургскую, Ярославскую, Владимирскую губер­нии; меньше, но все-таки значительное число — в Но­вгородскую, Нижегородскую и другие нечерноземные губернии. По ответам корреспондентов д-та земле­делия, — в Московской и других губерниях владель­ческое хозяйство ведется даже главным образом приш­лыми рабочими. Этот парадокс — приход земледель­ческих рабочих из земледельческих губерний (идут главным образом из среднечерноземных губернии, от­части из северных) в промышленные губернии на земле­дельческие работы взамен уходящих отсюда массами промышленных рабочих — в высшей степени харак­терное явление (см. о нем у С. А. Короленко, 1. с.). Оно убедительнее всяких выкладок и рассуждений по­казывает, что уровень жизни и положение рабочего народа в среднечерноземных, наименее капиталисти­ческих губерниях несравненно ниже и хуже, чем в про­мышленных, наиболее капиталистических; что и в Рос­сии стало уже всеобщим фактом то характерное для всех капиталистических стран явление, что положение рабочих в промышленности лучше положения рабочих в земледелии (ибо в земледелии к давлению капита­лизма прибавляется давление докапиталистических форм эксплуатации). Поэтому от земледелия и бе­гут к промышленности, тогда как из промышленных губерний не только нет течения к земледелию (пере­селений, например, из них вовсе нет), но замечается даже отношение сверху вниз к “серым” сельским рабочим, которых зовут “пастухами” (Яросл. губ.), “казаками” (Влад. губ.), “земляными работниками” (Моск. губ.).

Затем важно отметить, что уход за скотом требует большего количества рабочих зимой, чем летом. По этой причине, а ^также вследствие развития технических сельскохозяйственных производств, спрос на рабочих не только усиливается в описываемом районе, но и распределяется равномернее по всему году и по отдельным годам. Для суждения об этом интересном факте наи­более надежный материал представляют данные о за­работной плате, если они взяты за целый ряд лет. Приводим эти данные, ограничиваясь группами вели­корусских и малорусских губерний. Западные губернии мы оставляем в стороне ввиду бытовых особенностей и искусственного скопления населения (черта еврейской оседлости), а прибалтийские приводим лишь для иллю­страции того, какие отношения складываются при наиболее развитом капитализме в земледелии[206].

Рассмотрим эту табличку, в которой три главные столбца набраны курсивом. Первый столбец показывает отношение летней платы к годовой. Чем ниже это от­ношение, чем ближе летняя плата подходит к полуго­довой плате, тем равномернее распределяется спрос на рабочих в течение года, тем слабее зимняя безрабо­тица. Наименее благоприятно поставлены в этом отно­шении средние черноземные губернии — район отработков и слабого развития капитализма[207]. В промышленных губерниях, в районе молочного хозяйства спрос на труд выше и зимняя безработица слабее. И по отдель­ным годам здесь плата наиболее устойчива, как видно из второго столбца, показывающего разницу между низшей и высшей платой в уборку. Наконец, разница между платой в посев и платой в уборку — тоже наименьшая в нечерноземной полосе, т. е. спрос на рабочих равномернее распределен между весной и ле­том. Во всех указанных отношениях прибалтийские губернии стоят еще выше нечерноземных, а степ­ные губернии, с пришлыми рабочими и с наибольшими колебаниями урожайности, отличаются и наименьшей устойчивостью заработных плат. Итак, данные о зара­ботной плате свидетельствуют, что земледельческий капитализм в описываемом районе не только создает спрос на наемный труд, но и распределяет этот спрос равномернее по всему году.

Наконец, необходимо указать еще на один вид зави­симости мелкого земледельца в описываемом районе от крупного хозяина. Это — ремонт помещичьих стад покупкой скота у крестьян. Помещики находят более выгодным покупать скот у крестьян, которые по нужде продают его “себе в убыток”, чем выращивать скот самим, — точно так же, как наши скупщики в так называемой кустарной промышленности предпочитают нередко покупать у кустарей готовый продукт по разо­рительно-дешевой цене, чем производить этот продукт в своих мастерских. Этот факт, свидетельствующий о крайнем принижении мелкого производителя, о том, что мелкий производитель в современном обществе может держаться только посредством безграничного понижения потребностей, превращен г-ном В. В. в до­вод за мелкое “народное” производство!.. “Мы вправе сделать заключение, что наши крупные хозяева... не выказывают достаточной степени самостоятель­ности... Крестьянин же... обнаруживает более способ­ности к действительному улучшению хозяйства” (“Прогр. течения”, 77). Этот недостаток самостоятельности про­является в том, что “наши молочные хозяева... скупают крестьянские (коровы) по цене, редко достигающей половинной стоимости их выращивания, обыкновенно не выше 1/3, часто даже ¼ этой стоимости” (ibid., 71). Торговый капитал хозяев-скотоводов поставил в пол­ную зависимость от себя мелких крестьян, он превратил их в своих скотников, выращивающих для него скот за грошовую плату, он превратил их жен в своих доиль­щиц коров[208]. Казалось бы, отсюда следует тот вывод, что нет смысла задерживать переход торгового капи­тала в промышленный, нет смысла поддерживать мел­кое производство, которое ведет к понижению жизненного уровня производителя ниже уровня батрака. Но г. В. В. рассуждает иначе. Он восхищается “усер­дием” (с. 73, 1. с.) крестьянина в его уходе за скотом;

восхищается тем, как “хороши результаты скотоводства” у бабы, “которая всю жизнь проводит с коровой и овцами” (80). Подумаешь, вот благодать-то! “Всю жизнь с коровой” (молоко от которой идет на усо­вершенствованный сливкоотделитель); и в награду за эту жизнь — оплата “четвертой части стоимости” расходов по уходу за этой коровой! Ну, в самом деле, как же не высказаться тут за “мелкое народ­ное производство”!