О филологической философии.

Философия и филология

 (о российских дискуссиях 90-х годов) [1]

Дискуссии (очные и заочные) по поводу взаимоотношений философии и филологии не случайно стали актуальными в современной России: в них ярко отображаются некоторые важные особенности интеллектуальной жизни. Очевидно при этом, что даже собеседники, обладающие самыми хорошими качествами и явно заинтересованные в том, чтобы из обсуждения что-то получилось, нередко демонстрируют "технику взаимонепонимания". А значит и само это взаимонепонимание для нас поучительно [2]. Как складывались темы и приемы обеих этих дисциплин, каков смысл их нынешнего сближения и одновременно - размежевания? Материалом для наших размышлений будет в основном дискуссия, организованная журналом "Новое литературное обозрение" [3], а также несколько близких по проблематике выступлений в печати отдельных авторов.

О филологической философии.

Интересную точку зрения на взаимоотношения философии и филологии предложил А.Пятигорский [4]: если философия первой половины 20 века была лингвистической, то всю философию второй половины века (собственно современную философию) он называет филологической. Иначе говоря, Лакан и Деррида как филологические философы (для которых язык бесконечен и неисчислим) пришли на смену Витгенштейну и Айеру (для которых язык конечен и исчислим). Поскольку филология это универсальный текст о текстах, а философия - универсальный текст о мышлении, филологическая философия несет в себе некий парадоксальный импульс: она опирается на текст как на свой первичный материал, но вместе с тем выходит за рамки текстуального.

Получается так: философия некогда сама вытолкнула филологию в жизнь. Иначе говоря, философия, которая изначально была изустной, вывела текст (или, по крайней мере, некоторые тексты) - как нечто не-свое - за собственные пределы и тем самым дала филологии свободу дальнейшего самостоятельного развития [5]. Но филология, вскоре забыв о том, чем была обязана философии, стала все тексты воспринимать и описывать как свои. А философия, выйдя из стадии изустности и нуждаясь в надежном закреплении результатов своей работы, спохватилась об этой некогда дарованной вольнице, но столкнулась с уже укрепившимся другом-врагом.

Можно наверное, сказать, что своего рода борьба с языком для философии незапамятна. Но ее формы были разными. Лингвистическая философия первой половины 20 века была, наверное, наиболее радикальной попыткой навести порядок с языковой формой существования знания. Однако на этом пути ее ждали разочарования: языковые предложения не фиксировали факты, а факты не соответствовали истинам реального мира, так как сами оказывались нагружены культурными предпосылками восприятия или теоретическими схемами. А теперь своеобразной формой этой борьбы становится "филологическая философия": тут в ход идут не методические стратегии, а приемы партизанской войны и охотничьи уловки [6]. Требуется уже не столько прояснить сказанное, сколько найти секрет самого языкового творчества, выманить наружу скрывающиеся в тексте силы означающего.

А сделать это было легче всего на материале экспериментальных литературных (или в широком смысле - филологических) текстов. Девиз "философия и литература" или "философия как литература", еще раньше провозглашенные романтиками, а позже - Валери, был с энтузиазмом подхвачен многими, в том числе и сторонниками позднего Хайдеггера. В современной России к этим настроениям, связанным, как и во Франции, с оттоком социальных эмоций от науки и познания, добавились свои культурные мотивировки и исторические основания. Среди них - необходимость самоопределения по отношению к традиционному литературцентризму русской культуры. Под словом "литературцентризм" обычно подразумевается целый комплекс явлений, среди которых главное - это относительная неразвитость концептуальной, понятийной философии и замена в общественном пространстве философов и социальных деятелей - публицистами и писателями, которые не столько развивали умы, сколько жгли сердца глаголом. В этой замене была своя сила и обаяние на фоне аналитически рассудочного Запада, но были и свои опасности, которые чем дальше, тем больше давали о себе знать. Дифференцированное развитие культурных функций, слепленных воедино в российском феномене литературцентризма, входит сейчас в проект многих философских подходов.

Когда мы далее говорим о философии и филологии, мы вовсе не имеем в виду философию вообще или философию в России в целом. Речь идет о том ответвлении философского поиска в России, которые мы, следуя Пятигорскому, могли бы отнести к "филологической философии" в широком смысле слова (это как раз та группа интересно работающих философов, которые приняли участие в дискуссии, организованной НЛО). В перспективе интересов, задаваемых нашей темой, у этой философии двойное призвание. Одно (общее с другими философскими подходами): борьба с вышеупомянутым литературцентризмом, замена эрзац-философии образов философией понятий. Другое (более специфическое) - определение своего отношения к языку на фоне собственно филологии (поскольку этот подход выбирает для себя литературный или "филологический" материал). Получается однако так, что выполнению первой задачи (выработке понятий) мешает враждебное отношение к языку при отсутствии явной формулировки собственного метода. Это подталкивает в сторону антиутопий языка - сходных с теми, что отличают литературные тексты, на которые опирается это направление философского поиска.