Наказание становится благодеянием

Чтобы не согрешить нам вечно

Как возможно, чтобы смерть, этот горький плод преступления, была благодеянием для человека? Разве смерть не есть прекращение и потеря жизни — великого дара человеколюбца Бога Своему разумному созданию? Разве смерть не является тем последним «врагом», который будет побежден, по слову Апостола Павла (1 Кор. 15, 26)? Разумеется, все это так. И тем не менее это зло представляет для нашего грешного мира… некое добро! Ибо премудростию Божией, которая знает, как извлечь из горечи сладость, это было устроено с благосердием и беспредельным человеколюбием. И странный на первый взгляд парадокс стал реальностью: враг — смерть — преобразуется в благодеяние! Наложенное на нас наказание в конечном счете возвелось в пользу и благотворение для человеческого рода! Таким образом, разлучение души от тела, сколь бы ни было оно мучительно и тягостно, оказывается благопотребным, оно имеет важнейшее положительное значение [231].

Святитель Феофил Антиохийский (III в.), отвечая на критику христианства, пишет своему другу, язычнику {стр. 94} Автолику, что через физическую смерть Бог оказал человеку «великое благодеяние», ибо таким образом ограничивается время греховного состояния человека. Смерть служит гарантией тому, чтобы человек «не был вечно связан грехом» [232]. Святитель Григорий Нисский высказывает эту истину еще более ясно, с присущей ему философской рассудительностью и проницательностью: чтобы не увековечилось зло, которое развилось в душе человека, «сосуд», то есть тело, на время разрушается смертью; и это есть милость мудрой Благости и человеколюбивого Промысла Божия [233].

Брат святителя Григория Нисского, Василий Великий, подчеркивает, что виновны в смерти мы сами, а не Бог. Бог не воспрепятствовал нашему разрушению, то есть отделению души от тела, чтобы «самого недуга не сохранить в нас бессмертным» [234]. Так грешный человек не останется навеки живым трупом из–за отделения его от Источника Жизни — Бога. С этой точки зрения телесную смерть нужно рассматривать не как наказание или восстановление Божественной справедливости, но как выражение Божественной любви [235]. Смертью человеколюбец Бог более исцеляет, чем наказует человеческую природу, которая впала в грех [236].

{стр. 95}

Святитель Кирилл Александрийский идет еще дальше и пишет, что Божественный Законоположник телесной смертью прерывает путь греха и этим способом утверждает «человеколюбивое наказание». Поскольку Адам согрешил и понес наказание, которое ему предрек Создатель, Всеблагий устраивает дела так, чтобы наказание обернулось спасением! Поэтому смерть «разрушает эту тварь (человека), и прекращает действие пагубы», и в то же время освобождает человека от страданий; она освобождает его от трудов, изгоняет «горести и помыслы» и кладет «конец» различным страстям телесным. Завершая свои рассуждения, святитель восклицает в восхищении: «С таким человеколюбием соединил Судия наказание!» [237].

Другой каппадокийский отец, «уста богословия», отмечает, что человек с телесной смертью получает прибыток. Хотя смерть была дана ему как наказание, это событие в конце концов обратилось в благодеяние. Ведь через телесную смерть пресекается грех, «чтобы зло не стало бессмертным». Таким образом, наказание Божие восходит в человеколюбие. И далее святитель добавляет: «Ибо так, в чем я уверен, наказывает Бог» [238].

Божественный Златоуст, размышляя об изгнании Адама из Рая и лишении его блаженной жизни, говорит, что Бог сделал это по Своему великому человеколюбию. Адам в Раю не проявил воздержания, он был побежден. Его пребывание там явило «образец большого невоздержания». Существовало опасение, что он осмелится вкусить от плода «древа жизни». Но тогда смертный человек {стр. 96} мог бы стать бессмертным и вместе с ним стало бы бессмертным и зло! При этом Адам сделался бы невыносимо несчастным, будучи бессмертным и в то же время продолжая грешить. Ибо грех тогда не совершался бы временно, с тленным и смертным телом, но совершался бы вечно, поскольку тело, как орган души, было бы вечным и бессмертным. Следовательно, изгнание Адама из Рая было «более Божественной заботой, чем негодованием». И Златоуст заключает со свойственной ему афористичностью: «Благодетельно установлена смерть!» [239] В другой своей беседе, толкуя слова Псалмопевца: «Обратись душе моя в покой твой, яко Господь благодействова тя. Яко изъят душу мою от смерти» (Пс. 114, 7–8), — он утверждает, что хотя смерть вошла в мир из–за греха, Бог обратил ее ко благу для людей [240]. И в другом месте, снова обращаясь к тому же стиху псалма, он говорит: «Бог называет смерть «благодеянием, а ты сетуешь». Если кто и должен был бы плакать, то только диавол, поскольку мы благодаря смерти идем к большему благу. Ибо смерть — это покой и «тихое пристанище» [241].

С телесной смертью «человеческое тело гниет и разрушается. От его телесной сущности остается лишь немного праха. Человек оставляет свое тело, собрата души, в малом клочке земли». Но «через смерть умерщвляется грех, зло не становится бессмертным. О мудрость и милосердие Божие! Грех порождает смерть, а смерть убивает грех!» [242] Вот почему наша Святая Церковь напоминает нам в молитве Последования погребения эту {стр. 97} великую истину: смерть в конечном счете есть благодеяние, «ибо зло не может стать бессмертным» [243].

Смерть усмиряет наше тщеславие

Царственное положение человека в видимом мире стало его ахиллесовой пятой. По наущению диавола человек дерзнул последовать иным путем, чем тот, который ему предписал всемудрый Бог. Если бы первозданные остались верными Владыке Богу и старались быть мудрыми и смиренными, они не потеряли бы своего царственного достоинства, не лишились бы той чести, которой их удостоил Бог [244]. К сожалению, свободу от страстей и отсутствие смерти они не почитали как дары благодати Божией. Они расценили это как преимущества для достижения богоравенства тем путем, который им указал человекоубийца диавол.

Давайте проследим, что говорит по этому поводу святитель Иоанн Златоуст. Поскольку Адам «не сумел воспользоваться благополучием, но оскорбил своего Благодателя» и счел обольстителя диавола более достойным доверия, чем Бога, возвеличившего его; поскольку он ценил себя выше, нежели следовало по его возможностям, и посягнул стать богом своими собственными силами, то вмешалось Божественное научение, чтобы предохранить его от большего крушения и от непоправимой катастрофы [245]. И, как видите, план Божественного Промысла таков, чтобы человеческая природа могла восстановиться. Человек стремился перейти границы, внутри которых ему следовало пребывать, и Бог с любовью снова водворяет его в безопасные пределы. Он {стр. 98} делает тело тленным «для блага души, дабы смирить гордость и низложить высокоумие ея» [246].

Бог действует таким образом не потому, что ненавидит Свое творение иди питает к нему отвращение, но потому, что заинтересован в нем, и этими мерами препятствует в корне «пагубе и губительной гордыне», которыми была отравлена человеческая душа. Святитель Иоанн Златоуст представляет, как Бог объясняет Свое действие по отношению к человеку: «Я тебя призывал к большей чести, ты же, проявивший себя недостойным дара, изгоняешься из Рая. Несмотря на это, Я тебя не презрю, но буду исправлять твой грех и возведу тебя на Небо. Поэтому Я попускаю тебе умереть; Я оставляю твое тело гниению и тлению. Ты же, видя все это, поймешь свое бессилие, свое земное начало, свою малость и не будешь «воображать о себе» и «мечтать» более надлежащего о себе» [247].

Действительно, «в хладном покое могилы заканчивает человек свою жизнь, хоронит свои мечты и труды, свое горе и страдание». При телесной смерти «груда земли торжествует над существованием, глумится над жизнью. Хотя мир продолжает свой путь, когда творение поражено […], владыка земли, господин творения, главное действующее лицо на сцене истории, беспощадно умещается на клочке земли, которым закончится его лихорадочная жизнь и бурная деятельность!» [248]. Итак, смерть заставляет нас осознать нашу незначительность и ничтожность. Она ограничивает и сдерживает наше высокомерие и эгоизм. Если бы наши тела не были подвластны тлению, во многих оставалось бы тщеславие, «худшее из всех зол». Мы видим смерть, видим {стр. 99} червей, обоняем зловоние, и даже при этом многие из нас осмеливаются провозглашать себя богами! Что же могло бы случиться, если бы всего этого не произошло? [249]Следовательно, наша подверженность тлению и смерти имела целью держать нас в смирении.

Благодетельное назидание и непостижимая мудрость Божия проявляются в случае со смертью Авеля. Бог не позволил Адаму умереть первым; Он попустил, чтобы прежде умер его благочестивый сын, так что Адам, преступивший заповедь, узнал, сколь тяжела, удручающа и труднопереносима смерть. Если бы Адам умер первым, он бы не познал ужас смерти, поскольку не видел бы перед этим другого умершего. Но вот, когда Адам еще жив, умирает не кто иной, как его сын. Горе отца было сугубо тяжким, если принять во внимание добродетели праведного Авеля и его юношеский возраст. Ибо смерть взяла Авеля не в старости, но «в расцвете лет». И умер он не естественной смертью, но несправедливо и насильственно, от предательского удара своего брата. Всеми этими обстоятельствами «лицо смерти приуготовлялось страшным». Видя своего сына бездыханным и недвижным, видя его юное тело безгласным и тленным, Адам испытал боль и страдание, подобные испепеляющему горнилу. Все его существо было потрясено, ибо он увидел праведного Авеля «не внемлющего звукам, невменяемого, не плачущего», не рыдающего и не стенающего, не состраждущего своему отцу, который пребывал в скорби. [250]

Быть может, сегодня все это не производит на нас впечатления. Однако если мы мысленно перенесемся в ту эпоху, когда смерть явилась впервые, к тому же столь внезапно, коварно, жестоко и предательски, мы поймем, {стр. 100} сколь ужасной она предстала Адаму. Мы поймем, как наказание Божие смертию становится благом, ибо оно возвращает нас и наставляет на безопасный и спасительный путь смирения и самопознания.

Разрушение тела есть благодеяние

То, что смерть премудростию Божией оказывается для нас благом, подтверждает и разрушение тела. Известно, что за разрывом гармоничного и таинственного единения души и тела следует разрушение последнего. Но это разрушение, которое обычно считают полным уничтожением человека и чем–то в высшей степени ненавистным и нежелательным, на деле есть великое благодеяние Божие! «Бог попустил это не с тем, чтобы унизить нас, — рассуждает божественный Златоуст. — Ибо если предположить что–либо подобное, Он не оставил бы душу бессмертной» [251].

Восхваляя это Божие благодеяние, святитель Феофил Антиохийский использует образ сосуда: если обнаружится в сосуде какой–либо изъян, то он заново переливается или переделывается, чтобы стать новым, целым и неповрежденным. То же самое, говорит епископ Феофил, происходит и с человеком через смерть. Человек некоторым образом разрушается грехом. Однако он умирает, чтобы при Воскресении тела стать «здоровым», то есть «чистым, и праведным, и бессмертным» [252]. Другой церковный писатель II века по Рождестве Христовом, священномученик Ириней, епископ Лионский, говорит: «Хотя тело и разрушается на время, это его разрушение есть большое благодеяние. Ибо поскольку тело проходит через «горнило земли», оно будет воссоздано. Кажется, {стр. 101} что в земле оно уничтожается; по сути же оно очищается и осветляется» [253].

Вышеприведенные мнения разделяет и развивает священномученик Мефодий, епископ Олимпа. Он пишет что человек был поставлен под властью смерти, чтобы грех «мог умереть вместе с телом», а тело — восстановиться, «освободившись от греха». И как ваятель, увидев, что созданию им с особой любовью статую калечит дурной и порочный человек, не желает смириться с повреждением и заново отливает свое произведение, чтобы исцелить его, — так и Бог, увидев, что Его «благопристойнейшее создание», то есть человек, осквернено зловонием греха, внушенного врагом, попускает смерть и разрушение тела, не допуская тем самым бессмертия порчи и порока. Так тело преобразуется, украшается и снова восстает [254].

Ту же картину изображает святитель Иоанн Златоуст, своей непревзойденной кистью делая ее еще более выразительной. «Ты печалишься, — говорит он тому, кто страдает, — что истлеет тело? Но это тление есть причина большой радости! Ибо тот, кто тлит, — это смерть. То, что тлеет, — это смертное, а не «сущность тела». Когда ты видишь, что статую бросают в горнило и она расплавляется, то ты не говоришь, что это разрушение уничтожает статую, но что она получает лучший образ. Так же рассуждай и о смертном теле и не плачь» [255].

Прекрасно и утешительно говорит он об этом в другой своей беседе, еще ярче подчеркивая человеколюбие Божие через смерть. «Две вещи породил грех, — утверждает божественный отец, — скорбь и смерть. Бог же ими обеими истребил грех: грех уничтожается, во-{стр. 102}первых, через печаль, яже по Бозе, которая имеет результатом покаяние, ведущее ко спасению (2 Кор. 7, 10); во–вторых, через смерть «истребился грех». И так «Он устроил, что мать гибнет от чад своих». Поскольку печаль и смерть — чада греха, в конце концов чада пожирают свою мать! «Скорбь и смерть» родились от греха и «истребляют грех»! Итак, — заканчивает он, — не будем бояться смерти, но станем бояться только греха и о нем скорбеть» [256].

Следовательно, по общему убеждению всех богопросвещенных отцов Церкви, Бог попустил, чтобы телесная смерть делала свое разрушительное дело для пользы человека. Таким образом, смерть, хотя и представляется злом, обращена человеколюбцем Богом в великое благодеяние. Ей суждено стать благом, чтобы не пребывала немощь человеческая вовеки [257]. Божественным Провидением дается возможность положить предел нашей полной страданий и мук телесной жизни, чтобы осуществить в урочное время воссоздание и обновление тела. Ибо «разрушается ощутимое», то есть разрушается тело, «но не исчезает». Ведь исчезновение — это уход в небытие, тогда как разрушение есть распадение тела на элементы мира, из которых оно и было составлено. А то, что из них было образовано, не пропадает, пусть мы и не можем это осознать [258].

Смертью земля в известном смысле засеивается человеческими телами. И земля снова их возродит силою Воскресшего Господа нашего, когда придет День Воскресения всех мертвых. Поэтому в Неделю Всех Святых наша Церковь, исполненная благодарности к Восставшему Избавителю, поет: «От персти смертныя, ты {стр. 103} падшее мое паки наздал еси существо, воскрес, и нестареющееся, Христе, устроил еси, явив паки якоже царский образ, нетления жизнь блистающ» [259]. То есть: Ты, Христе, Своим Святым Воскресением восставил снова из праха смертного человеческое существо, впавшее в грех, и устроил так, чтобы оно более не состарилось, и являешь его опять как царственный образ, который сияет ярким светом нетления».

Побуждение к здравому любомудрию

С телесной смертью мы не только не понесли ущерба, но и получили выгоду! Смертность пошла нам на пользу, поскольку мы грешим «не в бессмертном теле». Кроме того, телесная смерть становится поводом к полезному и спасительному любомудрию. Благодаря этому грозному событию мы имеем, по словам святителя Иоанна Златоуста, «тысячи побуждений к любомудрию. Грядущая и ожидаемая нами смерть располагает нас быть умеренными, целомудренными, воздержными и удаляться всякого зла» [260].

Действительно, телесная смерть представляет действенное и спасительное лекарство для обуздания низменных страстей души. Как в отношении тела «противное служит целительным средством для противного», по выражению врачей, или как мы согреваем охлажденное и «увлажняем» то, что засохло, когда нужно вылечить, так и премудрый врач душ, Бог в Троице, нашел способ устроить все со снисхождением и безграничным человеколюбием, чтобы исцелились греховные страсти души. Через грех душа была порабощена отчаянием и безумным мятежом против Бога. Она исполнилась ранами и {стр. 104} язвами. Поэтому благий Господь употребляет лекарство, которое обуздывает ее эгоизм, ее диавольское высокомерие и дерзкое восстание. Какое же это лекарство? Смерть! Потому не смертное только тело Он создал, но устроил так, чтобы оно и гнило и смешивалось, изобиловало источниками червей, разрешалось в гной и исполнялось зловония, наперед полагая основание смиренномудрию и не допуская когда–нибудь гордиться да же сильно безумствующему. Что, в самом деле, зловоннее человеческого тела? Что ничтожнее скончавшегося? [261].

В другом случае божественный Златоуст учит: «Тому, кто умер, смерть совсем не вредит, а тот, кто жив, приобретает от этого события очень много, пожиная большую пользу. Ибо когда он видит, как тот, кто вчера или позавчера ходил рядом с ним, сделался добычей червей и разрушается в прах, пыль и пепел, и если он еще имеет неразумие и безумную гордость, которую имел диавол против Бога, то он будет страшиться и трепетать, сосредоточится, обретет терпение, научится любомудрствовать и примет в свою душу смирение — мать всех благ. Таким образом, отходящий не терпит никакого вреда, ибо, совлекая с себя это тело, получит тело нетленное и бессмертное. А находящийся еще в жизни приобретает очень много. Следовательно, Бог привнес в нашу жизнь полезного учителя — любомудрие: «не случайным учителем любомудрия вошла смерть в нашу жизнь». Этот учитель воспитывает наш ум, устилает ковром наши пути, утишает волны житейской бури и водворяет тишину! [262]

Лицезрение умершего побуждает к благоразумию и вызывает полезные, чуждые зла и греха мысли. «Вы замечали, — говорит тот же отец, — как богатые и {стр. 105} себялюбцы сжимаются, когда стоят у гроба покойника и видят человеческое тело распростертым, глухим и недвижным; когда они видят, что дети умершего остаются сиротами, его жена — вдовой, что его друзья омрачены, его слуги одеты в черные одежды, и весь дом погружен в скорбь? Смотрите, как все они смиряются и раскаиваются. Ведь они слышали множество поучений и при этом не получили никакой пользы, но как только увидели умершего, то без всякого принуждения склонились к продолжительному размышлению. Ибо теперь они замечают смертность, ничтожность и тленность человеческой природы, осознают слабость и непостоянство здоровья и своих сил. В несчастьях других они зрят грядущие «свои собственные изменения». Святитель продолжает: — существует смерть, и существуют при этом столь многочисленные хищения и алчность. Сильные поедают тех, кто победнее, подобно тому как «большая рыба съедает маленькую». А что бы происходило, если бы смерти не было? Хотя люди видят, что из–за смерти они не могут радоваться вожделенным вещам, ибо, хотят они того или нет, вещи эти придется оставить другим, — и тем не менее они хищны и безжалостны к слабым. Что бы происходило, если бы люди жили беспечно, без страха смерти? Что их удерживало бы от бесчестных и преступных дел? Что подавляло бы в них пагубные желания?» [263]

Кроме того, смерть тела, хотя и нежелательна, хотя и приводит нас в ужас, есть все же благодеяние Божие еще и потому, что она является выходом из мира земного в мир небесный, переходом из границ времени в бесконечную вечность. Это звучит странно, но это именно так: бессмертная жизнь пришла через… смерть! Самое парадоксальное в смерти — то, что она проистекает из {стр. 106} неимоверной глубины Божественной премудрости и любви.

Если бы после преступления Адама и Евы бесконечно добрый и премудрый Бог не послал смерть, наше существование в этом мире было бы ничтожным и бессмысленным. Но теперь наша земная жизнь приобретает смысл, глубину и цель, ибо она завершается смертью, которая открывает нам вход на Небо. Если бы мы считали материальный мир самодостаточным, то все в нем было бы тщетным. Однако мы знаем, что телесная смерть — эта ужасная и мучительная терапия, — одновременно ступень навстречу вечности; когда мы уясним, что эта болезненная и исполненная печали процедура есть единственный способ перейти через пропасть между настоящим и вечным, то мы поймем, сколь благодетельна телесная смерть.

Иными словами, смерть как будто говорит нам: «Не обманывайтесь, реальности мира сего постоянно меняются, бегут, уходят. Вечность, к которой стремится ваша душа, существует в другом месте. Туда я вас и перенесу. Я была дана вам, людям, как наказание и уничтожение, но Бог использует меня премудро — как транспорт, который доставляет вас в столь желанное вашей душе место. По Божественному произволению и непостижимому Провидению я перевожу вас от тленного к нетленному, от земного к небесному, от временного к вечному!»

Нам открывается поприще мученичества

Благословен Бог, ибо Он устраивает все для нашей духовной пользы неведомым и неизъяснимым для человека способом. Богопросвещенное рассуждение Златоуста открывает бездну Божественного человеколюбия, объясняя, что смерть есть благодеяние, ибо, кроме всего прочего, она для нас есть отдохновение от трудов многострадальной жизни. В могиле окончательно прекра{стр. 107}щаются горе, страдание, житейские бури! Поэтому он восклицает: «Не пагубна, о братие, но полезна смерть!» Об этом Иов сказал: «Смерть бо мужу покой (Иов 3, 23). Ведь тот, кого уносит смерть, освобождается от совершения греха и приложения зла ко злу; он не гневит больше Бога своими грехами. «Послушай благоразумно, — гласит Златоустово слово, — смерть есть мольба для младенцев, отдых для труждающихся, разрешение гнетущих забот для тех, кто измучен житейскими тяготами; смерть — это препятствие греху и его пресечение. Если бы не было смерти, люди бы съели друг друга! Если бы мы не имели судию приходящего, у нас не было бы надежды в жизни. Итак, видишь ли человеколюбие Владыки? Наказание за преступление — то есть смерть — стало спасением» [264].

Хотя смерть есть плод греха, но беспредельное изобилие Божественной премудрости и благодати, совершенство и дальновидность заботы Божией о людях употребили ее для пользы нашего рода. Почему же, в конце концов, нежелательна смерть? Разве не отвращает она нас от тревог и мучительных тягот этой жизни? Разве она не есть пресечение и сокрушение греха? Безусловно, это так. Поэтому отход к иной, Вечной Жизни является для нас отдохновением и освобождением [265].

И премудрый Сирах слагает похвалу смерти такими словами: «О, смерть, отраден твой приговор для человека, нуждающегося и изнемогающего в силах, для престарелого и обремененного заботами обо всем, для не имеющего надежды и потерявшего терпение» (Сир. 41, 3–4).

Но телесная смерть принесла и другие, еще большие блага! Бог соблаговолил, чтобы через телесную смерть сплетались для Его людей венцы мученичества. «Отсюда {стр. 108} и венцы мученические, награды апостольские». Смертью был оправдан добродетельный Авель; праведный Авраам — тем, что готов был принести в жертву Богу своего сына Исаака; и три благочестивые отрока; и пророк Даниил; и святой Иоанн Предтеча, обезглавленный порочным Иродом [266].

Без сомнения, смерть есть последствие греха и худшее из зол. И в то же время благий Бог из смерти делает для Своих людей награды нетленные, небесные, вечные, ибо добродетельные люди, святые, преподобные, пророки, исповедники ради Бога, ради любви и славы Божией по своей воле избирают мученическую смерть. И Христос вооружает этих людей мужеством, дерзновением и стойкостью, помогая им презреть страх, ужас и страдания мученичества. И не просто презреть, но принять муки ради Христа с несказанной радостью! Так мученическая смерть людей Божиих способствует тому, чтобы еще ярче воссияла их добродетель. Следовательно, согласно Иоанну Златоусту, «этот недостаток, смерть», для мучеников оказывается великим «приобретением». Ибо, добавляет святой отец, если бы они не были смертными, они не могли бы стать мучениками. И делает вывод: «Не будем скорбеть и сокрушаться, что мы стали смертными, но будем благодарить Бога, ибо «смертию» открылось для людей «поприще мученичества; через тленность мы получили возможность для венцов; отсюда мы имеем повод к подвигам». Обращаясь к верующему, он добавляет: «Видишь ли, «как величайшее из зол, верх нашего бедствия», «введенное диаволом», то есть смерть, премудростию Божией обратилось нам в честь и славу? Ты видишь, как через нее Бог ведет Своих подвижников к нетленным и вечным наградам мученичества?» И чтобы предупредить возможное затруднение {стр. 109} верующих, святитель замечает: «Так что же? Будем благодарить диавола за смерть? — Да не будем! — восклицает он. — Это не по его мысли. Это благодать и это высочайший дар многообразной мудрости любящего Бога. Диавол ввел грех и горький плод греха — смерть, чтобы погубить нас, чтобы лишить всякой надежды на спасение. Христос же, приняв смерть, обратил ее во благо и через нее опять возвел нас на Небо!» [267].

Действительно, всякий раз, когда христианская душа размышляет о человеколюбии Божием и премудром устроении Его касательно телесной смерти, она пребывает в восторге. Она благоговейно преклоняет колена в глубокой признательности перед Престолом благодати и восклицает вместе с божественным Павлом: «О бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его» (Рим. 11, 33) в деле спасения человеческого рода!

Бог вселяет надежду

Еще одно свидетельство любви Божией к нам, неразумием своим ввергнувшим себя в грех и объятия смерти, выразилось в том, что всемилостивый Бог, превращая наказание смертью в благодеяние, изначально дал нам и надежду воскресения. Без этой надежды наша жизнь была бы невыносимой; полная отчаяния и страха, она стала бы постоянным и мучительным томлением.

Люди всегда пытались бороться со смертью: то старались забыть ужас и страх смерти, то обращались к идеализму и другим философским системам. Однако отчаяние не только не проходило, но, напротив, росло и подавляло их. Человек не находил никакого лекарства от ужаса и страха перед смертью. Обычная социальная {стр. 110} жизнь знает только одно средство против смерти — деторождение, продолжение человеческого рода. Кажется, что таким образом жизнь побеждает смерть. Но эта победа, относящаяся лишь к жизни вида, то есть жизни физической, есть победа призрачная и мнимая. Ведь тот, кто рождает, все равно осужден или обречен на смерть. Он приносит в мир смертных потомков — мужчин и женщин, обреченных на смерть! Значит, человек этим способом, в сущности, не побеждает смерть [268]. Как он сам, так и его потомки продолжают оставаться под властью и в руках смерти.

Только христианская вера, которая нерушимо держит слово Воскресения, дает твердую веру и истинную надежду на победу над смертью. И эта надежда есть дар Божий. Бог, будучи нашим воспитателем, не дал нам воскресения изначально. Но Он дал изначально нам надежду на воскресение. Говоря первозданному, что отныне тот будет есть хлеб в поте лица своего, Он добавил: «Доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят» (Быт. 3, 19). Святитель Иоанн Златоуст комментирует эти слова Создателя следующим образом: «О приговор, о страх», исполненный человеколюбия! «О приговор», исполненный надежды «призвания!» Бог еще не «исключил» первозданного из Рая, а призвал его; еще Он не «изверг» его, не изгнал его из Рая, а уже «снова взял его», снова приблизил его к Себе. Бог не сказал Адаму: «Доколе не исчезнешь, доколе не погибнешь», но сказал Ему: «Доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят», — чтобы ты имел рассуждение, что тебе дана «надежда воскресения». Я посылаю тебя туда (в землю), откуда Я тебя взял; поскольку когда Я тебя создал, Я тебя взял оттуда, так же «Я могу и снова» тебя взять. Ибо «земля еси и в землю отидеши» (Быт. 3, 19); ибо тело твое есть земля, и после телесной смерти ты разложишься и {стр. 111} станешь землей. Ты не исчезнешь, не «отидеши», разрушишься и опять станешь землей. Это «отхождение» (απελεύση), отмечает святой отец, некоторые объясняют как «восхождение» (επανελεύση) [269], что означает, что «ты снова возвратишься», то есть «воскреснешь».

Итак, Божественное человеколюбие тотчас Дало человеку, который согрешил, надежду воскресения — «смутно и как бы в загадке». Когда боязнь греха «была сильно увеличена, она потрясла дух человека», и поскольку человек удостоверился в том, сколь ужасна смерть, Бог привел его к надежде на воскресение — «смутной и неясной», но все же к надежде [270].

После того, как Бог сказал Адаму: «Доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят», — смертью праведного Авеля Он подтверждает истинность Своего смертного приговора. Ибо преложение Еноха свидетельствует, что этот приговор временный и что смерть упразднится (Быт. 5, 21–24, Евр. 11, 5). Бог через преложение Еноха извещает Свое создание, что основания смерти слабы. Он говорит, что как грех — пища смерти, так праведность — «опровержение и исчезновение» смерти. Смерть взяла в качестве первой добычи праведника Авеля. Но вот другой праведник, Енох, разрушает смерть, побеждает ее и показывает ее бессилие! С течением времени образы воскресения предстают все более ясными (избавление Ионы из чрева кита). Избавление этого пророка было предвестием о Воскресении Богочеловека, а, следовательно, нашего Воскресения, ибо и Сам Он говорил: «Как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф. 12, 40). И разве восхи{стр. 112}щение пророка Илии (4 Цар. 2, 11–12) не вселило в людях надежду воскресения? [271]

Надежду воскресения вселяли и другие события: воскрешение сына сарептской вдовы пророком Илией (3 Цар. 17, 17–24); воскрешение сына суннамитянки пророком Елисеем (4 Цар. 4, 32–37); воскрешение умершего, которого израильтяне из страха перед грабителя ми поспешно бросили в могилу пророка Елисея. Как только мертвец коснулся костей пророка Елисея, он ожил и встал на ноги, что повергло в страх и трепет моавитян (4 Цар. 13, 21).

Еще пророк Иезекииль ясно указывает на Воскресение мертвых и Суд, когда говорит: «Душа, яже согрешит, та умрет […], правда праведного на нем будет, и беззаконие беззаконника на нем будет» (Иез. 18, 4; 20). Наиболее ясно говорит он о Воскресении, изображая величественную картину иссохших костей в открытом поле (Иез. 37). Пророк обращается, по велению Божию, к костям «сухим зело». И те, лишь только услышав «слово Господне», тотчас поднимаются на ноги и идут все вместе, полные жизни и небесной силы! Эта картина символизирует, в первую очередь, восстановление Израиля, но изображает и Воскресение мертвых. Вот почему вышеописанное пророчество воспоминается в наших храмах на вечерне Великой Пятницы, по вносе Святой Плащаницы после обхода. Исаия пророчествует еще более ясно, чем Иезекииль: «Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела» (Ис. 26, 19). [Текст Септуагинты еще точнее: «Мертвии будут воскрешены, и те, кто во гробах, восстанут»]. Даниил же умножает надежды на Воскресение следующим образом: «И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан. 12, 2). И премудрый Соломон утверждает: «А души праведных в {стр. 113} руке Божией, и мучение не коснется их. […] Надежда их полна бессмертия» (Прем. 3, 1; 4). Души праведных после смерти находятся в руках вечного и всесильного Бога, они пребывают под Его покровительством, и их не коснется никакое мучение или вред. Их надежда исполнена бессмертия. Они умирают в непоколебимой уверенности в новой, вечной и блаженной жизни.

Во времена Маккавеев горизонт надежд на воскресение становится еще шире и яснее. Третий из Маккавеев отвечает палачу, готовому отсечь ему язык и руки: «От неба я получил их и за законы Его не жалею их, и от Него надеюсь опять получить их» (2 Мак. 7, 11). Подобный же ответ дал своим палачам и благочестивый иудей Разис, один из старейшин. Стоя на крутой скале, под ударами и пытками, он вырвал свои внутренности и бросил в собравшуюся толпу. Затем Разис призвал Господа «живота и духа», чтобы Он снова дал ему жизнь и дыхание в какой–либо из дней! (2 Мак. 14, 37–46). И этот день не какой–нибудь иной, но день Воскресения мертвых.

Таким образом, задолго до Пришествия Христа Бог дал нам надежду победить смерть. Наставляя примерами чьих–либо личных или общенародных страданий, Он возвышает и постепенно ведет Свое создание к идее воскресения. Он помогает человеку понять, что за временным неустройством существует небесная гармония. Что земля, где хоронят умерших, не есть та надежная почва, где праведник обретает награду. Таким образом, Божественная Любовь предлагает Своему созданию оптимистические откровения, полные благих надежд, которые, подобно светлым потокам, насыщают ум разумного человека и облегчают горе, проистекающее от наказания смерти и ада.

Человеколюбие Божие преобразует нас «к лучшему»

Во времена Ветхого Завета явились «блаженные» люди и «святые образы». Избранный народ Божий, Изра{стр. 114}иль, показал себя, с одной стороны, как «род лукавый и прелюбодейный» и «грешный» (Мф. 12, 39. Мк. 8, 38); не раз он оказывался непослушным и неверным; он роптал против Моисея и Самого своего Благодетеля. С другой стороны, он явил и мужей, которые отличались верой, добродетелью, мудростью, любовью и горячей ревностью к Богу. И все же никто из этих праведников не мог исцелить глубокую рану самого корня человеческого рода. Ничья добродетель не могла быть достаточной «во освящение, и благословение, и возвращение жизни». Победа над смертью и адом была одержана окончательно и бесповоротно жертвой единого безгрешного и всесвятого Богочеловека Иисуса. Он победил и уничтожил смерть. Он сокрушил ядовитое жало смерти, то есть грех (1 Кор. 15, 55–56). С Его тридневным светлым Воскресением из мертвых те предвозвещания, которые были даны до тех пор дохристианскому миру для сохранения в нем живой надежды Воскресения, стали «ясными, очевидными, вполне истинными». После Воскресения Господа «произросли у нас и сонмы мучеников — когда смерть была разрушена, а воскресение сияет» [272]. О славном Воскресении Господа, Который «начаток умершим бысть» (1 Кор. 15, 20) и Который открыл человеческому роду путь к воскресению, речь будет идти в следующей главе.

Завершая же сказанное об обращении смерти в благодеяние, приведем два ярких отрывка из творений святителей Иоанна Златоуста и Григория Паламы.

Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Благодаря Воскресению Спасителя смерть не просто упраздняется; мы наследуем блага большие и несравненно более высокие! Ибо диавол сумел заставить нас согрешить и чтобы так мы были изгнаны из рая, имея смерть своим сотоварищем. Но человеколюбец Бог не презрел человеческий {стр. 115} род. И чтобы показать диаволу, что тот потерпел неуда чу в том, чего он достиг, Бог окружил человека большой любовью и заботой и даровал ему «через смерть бессмертие». Диавол достиг того, что изгнал человека из Рая; Владыка же Христос Своим Воскресением и Вознесением «ввел» человека «на Небо». Следовательно, «приобретение больше, чем убыток»! [273]

А вот что читаем мы у Григория Паламы, святого столпа Православия и почитаемого кладезя божественных догматов Церкви. В приводимом рассуждении излагается христианское воззрение на телесную смерть как на благодеяние и знак человеколюбия премудрого Бога: «Чтобы хорошо понять беспредельную высоту Божественного человеколюбия и неизмеримую глубину премудрости Божией, чтобы мы не оставались в неведении относительно того, почему Святой Бог отложил упразднение смерти на столько лет, нужно принять во внимание следующее. Во–первых, Он наказал нас милостивым и сострадательным образом. Он не наказал нас сурово, по всей справедливости, чтобы мы не отчаялись вконец. Нам было дано еще время для покаяния. Между тем с постоянным рождением новых поколений людей утихала та печаль, которую вызывает в нас смерть близких. Род наших потомков по воле Божией умножился на столько, что превзошел числом тех, кто умер. Вместо единого человека, Адама, который сделался жалок и нищ, ибо вкусил запретный плод, Бог произвел многих других, которые обогатились «богопознанием, и добродетелью, и знанием, и божественным расположением». Таковыми были Сиф, Енос, Енох, Ной, Мелхиседек, Авраа

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: