 |
Как я изучаю языки (продолжение)
|
|
|
|
ЧТЕНИЕ И ПРОИЗНОШЕНИЕ.. 1
КАКИЕ ЯЗЫКИ ЛЮДИ ИЗУЧАЮТ?. 3
СЛОВАРНЫЙ ЗАПАС И КОНТЕКСТ. 11
КАК ЗАУЧИВАТЬ СЛОВА?. 13
КОСТЫЛЬ ИЛИ ВСПОМОГАТЕЛЬНОЕ СРЕДСТВО?. 17
ОБ УЧЕБНИКАХ.. 18
ЧТЕНИЕ И ПРОИЗНОШЕНИЕ
Знать язык — означает понимать других и уметь выразить себя понятным для других образом. Конечная цель учебного процесса — усвоение этих двух навыков в письменной и устной речи.
Восприятие смысла письменной и устной речи — процесс аналитический. А сообщение, передача собственного высказывания — деятельность синтетизирующая.
Если отсутствует хотя бы один из перечисленных навыков, то задача не выполнена. Конечно, случается, что мы бываем вынуждены чем-то жертвовать. И, как правило, не из-за принципиальных соображений, а из-за нехватки времени.
Все эти навыки взаимообусловлены и подкрепляют друг друга, но опыт показывает, что они могут быть усвоены и по отдельности. В Риме я встречалась с таким портье, который говорил на семи языках, и на всех семи с прекрасным произношением (и по-венгерски тоже), но писать правильно не мог ни на одном (даже по-итальянски). Янош Арань и Шандор Петефи, одарившие нас бесценными художественными переводами, о произношении даже понятия не имели.
Книга, к сожалению, правильному произношению научить не может. Несколько лет назад я была свидетельницей забавной сцены в лондонском аэропорту. Так называемый «immigration officer» крутил в руках паспорт индийского студента. «Цель поездки — учеба», — прочитал он вслух.
— А что будет предметом учебы? — поинтересовался служащий.
— Love, — ответил студент, который слово «law» (право) видел до сих пор, очевидно, только на бумаге, потому-то и произнес его как «love» (любовь).
|
|
|
Служащий, обладавший подлинно английским хладнокровием, даже бровью не повел. Он пропустил приезжего через ограждение и только потом пробормотал себе под нос, что «love» примерно одинакова во всем мире, и не стоило проделывать столько миль, чтобы изучить, вероятно, очень несущественную разницу.
Произношение — одна из труднейших задач в изучении языка и один из важнейших пробных камней правильности нашей учебы. Хотя без знания лексики и грамматики тоже достигнешь немного, в первый момент контакта с иноязычными собеседниками о наших знаниях судят прежде всего по произношению. В суждении о наших способностях оно играет примерно ту же роль, что и внешность в женщине. Красивая женщина в первый момент своего появления «всегда права». Позднее может выясниться, что она глупа, скучна, зла, но в первый момент поле сражения остается за нею.
Обучение произношению имеет историю более короткую, чем обучение грамматике или лексике. По-настоящему важным его сочли лишь тогда, когда началось массовое изучение живых языков. Но все же этот относительно небольшой промежуток времени оказался достаточным для того, чтобы в общественном мнении укрепился ряд ложных представлений. Рассмотрим их в порядке очереди.
«Для хорошего произношения нужен хороший слух». Если и нужен, то, во всяком случае, не тот, который называют «хорошим» в бытовом значении (то есть музыкальный слух). Пример тому — целый ряд замечательных венгерских музыкантов, которые говорили и говорят на иностранных языках ярко, правильно, интересно как в лексическом, так и в грамматическом отношении, но с изящным венгерским прононсом. Необходимый для хорошего произношения задаток я назвала бы, скорее, способностью к «вслушиванию» — различению сознанием через слух звуков иностранного и родного языков. Ложным представлением является и то, что «для овладения хорошим произношением достаточно это хорошее произношение много раз слышать». Думать так — такая же наивность, как быть уверенными, что, внимательно проследив за всеми движениями И. Родниной и А. Зайцева, и мы на другой день тоже сумеем проделать на искусственном льду Будапештского городского сада «риттбергер» с тройным поворотом...
|
|
|
Чемпион и его тренер идут к совершенству путем упорного постоянного труда, сопряженного с большими жертвами, до изнеможения отрабатывая мельчайшие детали. Прошу мне не возражать. Я знаю, что Средний Учащийся не собирается выступать на всемирной языковой Олимпиаде. Но тот, кто учится петь, даже не собираясь стать великим певцом, все же находит естественным заниматься сольфеджио часами, днями, месяцами, годами. Путь к хорошему произношению тоже ведет через своего рода сольфеджио, которое преподаватели языка называют обычно словом «drill» или «drilling», что означает «муштра».
Лепет грудного ребенка — музыка высших сфер только для родителей, а для него самого — прилежная практика сольфеджио. Он как бы пробует, как можно произнести самому те звуки, которые издают окружающие его взрослые и дети, уже научившиеся говорить. И по отношению ко взрослым, изучающим иностранный язык, у него есть огромное преимущество: ему не нужно при этом забывать другой звуковой ряд; отправной точкой служит ему не буква, на которую взрослые реагируют обычно звуком, ставшим уже рефлекторным.
Одно время в Буде работала общая школа, в которой с первого класса преподавался французский язык. Ходил туда и мой сын. Я посидела на паре уроков. Все дети так великолепно произносили «quatre» как «кят», что я только вздыхала. «Они потому не говорят «кятр», — сочувственно заметила сидящая рядом другая мама, — что они понятия не имеют, что в слове есть буква «р».
Можно ли сделать вывод, что человеку надо слово прежде услышать, а потом уже увидеть? Боюсь, что нельзя. И не по теоретическим причинам, а по практическим. Таким долгосрочным, «перспективным» методом приобретения лексики нельзя пользоваться в процессе учебы, даже если предположить, что для правильного фонетического усвоения слова достаточно услышать его всего лишь один или два раза, то есть если не считаться с нашим врагом номер один — забыванием.
|
|
|
С забыванием можно бороться только повторением. Повторение — предварительное условие возможности увеличивать количество встреч со звучащим словом в той мере, в какой это необходимо каждому. Но этого нельзя гарантировать даже в естественной языковой среде, не говоря уж о расстоянии во многие тысячи километров от страны изучаемого языка.
Хотя я уже несколько раз об этом говорила, но хочу обратить внимание моих коллег на то, что неограниченную повторяемость слов могут обеспечить только книги. Только их можно «заставить говорить» бесконечное число раз. И они нас не разочаруют. Вновь и вновь они будут повторять то, что нам нужно.
Но наряду с миллионом прекраснейших качеств у них, однако, есть один недостаток: они не могут говорить «вслух», и при этом безукоризненно чисто, без акцента. Ничего не поделаешь — нужно выучить правила произношения иностранного языка, и не в общих чертах, а сознательно сравнивая их с правилами произношения в родном языке, то есть так называемым компаративным путем.
Необходимо это и тем, кто хорошо — по крайней мере лучше, чем глазами,— воспринимает со слуха, а следовательно, и в иностранный язык входит со слуховой «стороны». Нужно это и тем, кто неограниченное время может пользоваться самыми совершенными аудиолабораториями.
Английское слово «film» кое-кому удается правильно произносить и со слуха. Но значительно важнее и в конечном счете правильнее сознательно усвоить, что в английском языке краткого «i» нет вообще. Задачей хорошего преподавателя — а если его нет, то радио или телевидения, — является обратить наше внимание на такие и им подобные «мелкие» правила.
Но это только одна часть наставления, к тому же не самая трудная. Не менее важен и навык воспроизведения совокупности «звук — ударение — ритм». «Венцы творения», мужчины, в этом вопросе женщинам, по-моему — и не потому, что я сама женщина! — сильно уступают. Ряд психологов утверждает, что способность к подражанию у мужчин в среднем развита слабее, чем у женщин (оглянитесь вокруг — большинство переводчиков, преподавателей иностранного языка и просто очень хорошо владеющих иностранными языками — женщины!). У меня же лично такое впечатление, будто мужчины как-то «стесняются» (а может быть, и без кавычек?) мимики, им персонально не свойственной. А ведь овладение новыми звуками — это прежде всего разучивание новой мимики, разучивание, если хотите, актерское. Вы не замечали, что у вашего знакомого, переходящего с родного языка на иностранный, становится «иностранным» и лицо: если он говорит по-немецки, то как у немца, если по-английски, то как у англичанина, если по-испански, то как у испанца? И это не обман зрения. С новыми звуками в работу действительно включаются новые мышцы лица.
|
|
|
Так что, если кто-то хочет научиться иностранному произношению по-настоящему, то ему нужно прилежно заниматься «сольфеджио», постоянно тренировать неизвестные родному языку звуки и звукосочетания. «Какие? Ведь их так много!» В первую очередь те, неправильная артикуляция которых изменяет смысл слова.
В венгерском языке звук «е» имеет множество вариантов произношения. Но как бы по-разному ни произносили в Задунавье, в Пеште или на Алфельде слово «ember» (человек), никаких недоразумений с пониманием не будет. А в английском слово «bed» (кровать), произнесенное с закрытым «е», дает совершенно иной смысл, чем «bad» (плохой), произнесенное с «е» открытым. Столь часто упоминаемое в современной западной литературе «bed manners» (поведение в кровати) ни в коем случае нельзя путать с «bad manners» (плохое поведение, невоспитанность).
Мне хотелось бы предложить здесь вашему вниманию два момента, которые я усвоила на собственном опыте. Во-первых, фонетический «drill» следует проводить на словах, которые в данном языке не существуют. В английском языке их называют «nonsense syllables» (абсурдными слогами). Если же они связаны с существующими словами каким-либо визуальным впечатлением, то их лучше избегать.
Для нас, венгров (впрочем, не только для венгров), особую трудность представляет разница между произнесением «w» и «v». Давайте в таком случае до бесконечности повторять такие слоги, как «wo —vo», «wa — va», «we — ve», «wi — vi» и т. д. Это удобно делать во время прогулки, купания, ожидания транспорта или причесывания перед зеркалом. Особенно хорошо последнее, потому что в зеркале вы сможете хорошо контролировать специальную мимику, которой требует произнесение этого звука.
Чрезвычайно поучительно и другое наблюдение над фонетическими ошибками. Прислушаемся к ним с сознательной активностью, столь необходимой при изучении языка. «Правила немецкого произношения я впервые поняла по «венгерскому языку» Зигфрида Брахфельда», — сказала как-то моя «бдительная» подруга.
|
|
|
В средних условиях изучения иностранного языка чрезвычайно важным средством овладения правильным произношением является радио. Не нужно, думаю, говорить, что только том случае, если наше отношение к нему будет сознательным, активным. «Вслушаемся», насколько каждый из знакомых нам звуков короче или длиннее, более открытый или закрытый, слабый или сильный, чем мы себе это представляли. Если каждый раз мы ближе познакомимся только с одним звуком, то и тогда мы очень быстро станем владельцами прекрасной коллекции фонетических «колодок».
Еще более важную роль при овладении отдельными звуками и их правильным произношением играет правильная мелодика слова или предложения, усвоить которую уже значительно труднее. Наилучшим методом здесь является запись радиопередач на магнитофон и многократное прослушивание. И здесь тоже властвует древнее правило: при выполнении любой задачи важна не столько продолжительность, сколько интенсивность. Не следует любой ценой просиживать часами перед радиоприемником или магнитофоном, если вы, бессознательно ослабив внимание из-за усталости или по каким-то другим причинам, перебираете в мыслях впечатления прошедшего дня или строите планы на завтрашний...
Идеальны в этом смысле появляющиеся сейчас на рынке телевизионные аппараты или приставки, которые позволяют делать видеозапись, чтобы понравившуюся передачу (или нужную передачу) повторить столько раз, сколько захочется или понадобится, или прокручивать уже готовые записи фильмов. Телевидение — замечательный способ изучения языка потому, что очень часто дает лицо крупным планом, благодаря чему мы не только слышим звук, но и можем «прочесть» его по мимике лица, по определенному движению губ. Когда иностранные телефильмы демонстрируются не в дублированном варианте и не с переводом за экраном, а с титрами, есть возможность слушать изучаемый язык, а непонятное проверять по титрам.
КАКИЕ ЯЗЫКИ ЛЮДИ ИЗУЧАЮТ?
В начале 70-х годов ЮНЕСКО была распространена анкета с этим вопросом. Однако данных сообщено не было; на основании ответов сделали только временные выводы, изложенные в отчетной статье: люди стремятся к изучению языков пограничных стран, ибо именно соседние языки могут принести им максимальную пользу в ежедневной жизни.
Если это и так, в чем я лично сильно сомневаюсь, то Венгрия — исключение. Чешский, сербский и румынский языки, особенно старшим поколением, в Венгрии не очень-то изучались; невысока их венгерская «конъюнктура» и сейчас. Наша языковая изолированность так сильна, что венгры вынуждены «добывать свой паспорт» в широкий мир, наращивая радиус географическо-лингвистических устремлений. Хорошо, например, какой-нибудь Швейцарии: ее жители трехъязычны и все три языка (немецкий, французский и итальянский. — Прим. перев.) мировые. Прибавляя к ним еще один «иностранный» язык, скажем, русский или английский, швейцарец открывает себе двери более чем в полмира.
Чем руководствуется взрослый человек, выбирая себе язык для изучения, чем руководствуются родители, предлагая своим детям тот или иной иностранный язык? Обычно двумя диаметрально противоположными факторами — полезностью языка и легкостью овладения им.
О полезности языка мы поговорим в главе о будущем языков. В связи же с легкостью овладения мне бы хотелось заметить, что в Венгрии культура изучения языка находится на довольно высоком уровне. Имеется достаточно педагогов, словарей, учебников, теоретических и практических пособий. Так что объективных трудностей нет. О возможности или невозможности овладеть иностранным языком мы судим, как правило, исходя из наших субъективных представлений.
От людей неосведомленных мы нередко слышим, что есть языки:
легкие и трудные,
красивые и некрасивые,
богатые и бедные.
Рассмотрим вторую «категорию». Самым красивым языком считают обычно итальянский, который хвалят за мелодичность, мягкость.
Нашему слуху язык этот приятен потому, что в нем много гласных и мало согласных. Немецкий язык, которому общественное мнение обычно в благосклонности отказывает, тем не менее красив своей консонантной выразительностью: обилие согласных и еще большее обилие их самых разнообразных сочетаний позволяет живописать звуками самые разнообразные явления жизни и душевного настроя. Звуковые качества языка лучше всего заявляют о себе в поэзии (что, впрочем, не удивительно, если подумать о происхождении и роли поэзии в культуре каждого народа); поэтому такие тезисы лучше всего иллюстрировать поэтическими примерами. Немецкий язык мог бы завоевать симпатии меломанов такими строками из Рильке:
Erste Rosen erwachen,
Und ihr Duften ist zag,
Wie ein leis-leises Lachen.
Flüchtig mit schwalbenflachen
Flügeln streift es den Tag...
(Просыпаются первые розы,
И их аромат робок,
Как тихий-тихий смех.
Мимолетно плоскими, как у ласточки,
Крыльями касается он дня...)
Обратите внимание на звукописание такими согласными, как «р», «л», «ха», «ф»:
Эрсте розен эрвахен,
унд ийр дуфтен ист цаг,
ви айн ляйз-ляйзес лахен
флюхтих мит швальбенфлахен
флюгельн штрайфт эс ден таг...
Русский язык считается в звуковом отношении более мягким и обладает одинаково широкой гаммой и гласных и согласных. В устах хорошо владеющего им он может звучать и скорбно, и нежно, и мужественно, и ласково (если бы не необходимость бороться с предрассудками, я бы сказала то же обо всех языках). Какие ласкающие звуки, например, нашел Владимир Соловьев, чтобы выразить свою нежность к любимой:
Белей лилей, алее лала,
Бела была ты и ала.
Но внешняя фонетическая сторона не самое главное; было бы поверхностным и неправильным судить о ней, не зная языка, не умея произнести что-либо фонетически безупречно и со смыслом. «Акустические явления языка нельзя отделять от эффекта, производимого значением»,- совершенно справедливо пишет Бела Золтан в своей работе «Язык и настроение». Жесткое или мягкое звучание слов зависит в первую очередь не от комбинации звуков, а от тона их произнесения, который в свою очередь диктуется смыслом высказывания, настроением говорящего! Как прекрасно звучит слово «фиалка»: какой нежный, милый цветочек. Какое неприятное, гадкое слово «фискал». А ведь звуки в них почти одни и те же! Красиво, романтично звучит слово Андалусия» и грубо - «вандализм», а ведь оба слова происходят из одного и того же корня. Мы по-разному реагируем на и то же звукосочетание, когда оно означает легкую мелодию и когда – некрасивое насекомое.
По красоте звучания чешский и сербский языки набирают обычно немного баллов. Общественное мнение осуждает их за «невероятное» стечение согласных. Для сербского в качестве примера привлекает такое словосочетание, как «чрли врх» (черная вершина), —одни согласные! Неприятным может показаться кое-кому и чешский язык, потому что ударение в нем всегда падает на первый слог да плюс резко звучащие согласные. Да и венгерский тоже не в почете. Тут уже упреки со всех сторон — и резкое ударение (без протяжения слога) всегда на одном и том же месте, и «непроизносимое» стечение согласных, и монотонность, и жесткость...
— Как ты называешь свою любимую? — допытывался в первую мировую войну один итальянский солдат у своего товарища венгра.
— «Galambom» («Моя голубка»),-ответил ему простодушный мадьяр.
— «Bim-bom — galambom!» — удивился итальянец. — Это же звон колоколов, а не милование!
Уже очень многие пытались приписать отдельным звукам выразительный, экспрессивный характер. Думаю, что никому не удалось сделать это так поэтично, как Дежё Костолани:
| Lenge lány, aki sző holdv lág mosolya: ezt mondja a neved Ilona Ilona. | Lelkembe hallgatag dalolom, lallala, dajkálom a neved lallázva, Ilona | Minthogyha a fülem szellőket hallana, szellőket lellkeket lengeni Ilona |
| Müezzin zümmög igy: «La illah il’ Allah», mint ahogy zengem én, Ilona. | Arra, hol feltün és eltün a fény hona, fény felé éj felé Ilona, | Balgatag álmaim elzilált lim-lomá, távoli szellemi lant-zene, |
| Ó az i kelleme, ó az l dallama, mint ódon, ballada, úgy sohájt Ilona. | Csupa l, csupa i, csupa o, csupa a, csupa tej, csupa kéj, csupa jaj, Ilona. | És nekem szin is ez, kék-lila halovány anilin, ibolya, Ilona. |
| Vigasság fáidalom, nem mulik el soha, a balzsam is mennyei lanolin Ilona. | Elmúló életem hajnala alkonya, halkiló, nem múlo hallali Ilona. | Lankatag angyalok aléló sikolya, Ilona, Ilona, Ilona, Ilona. |
| Имя – лань: влажен глаз, блик луны на губах, локон – челн гладь ланит, гибок стан: И-ло-на | Неба синь, колыбель, упоен сном апрель; динь-динь-динь, - льет капель песнь свою: И-ло-на. | Будто луч проскользнул, зазвенев на ветру, и прильнул ангел мой, и уснул: И-ло-на. |
| Муэдзин так поет: «Ла иллах, ил'Аллах». Так хвалу к небесам возношу: И-ло-на. | И молю солнце я, - расплескай ночи тень, - преклонен пред тобой, полонен И-ло-на. | Бледных грез карнавал распушил, переплел лютни стон; тинь-тинá,- прозвучал, И-ло-на. |
| Это «и» белизна, это «л» плавный вал, это лен нежных рун тихий вздох: И-ло-на. | Само «л», само «и», само «о», само «а»- лон твоих сладость, нег пелена, И-ло-на. | Для меня это цвет: лилий синь, фиолет, сонных роз анилин и жасмин, И-ло-на. |
| О утешь мою боль, чтоб прошла, уплыла ты бальзам, ты эдем, ланолин, И-ло-на. | Жизнь моя есть, была алый день, ночи склянь, ты заслон на века ей от бед, И-ло-на. | Пала тень от крыла, от огня опален небосклон, зорьный лал: о кармин, И-ло-на. |
(Дежё Костолани, «Илона», пер. Ал. Науменко. Строфы пронумерованы для удобства читателя).
Намного более прозаичным образом можем установить и мы, что в словах определенного значения отдельные звуки встречаются чаще, чем обычно. Например, звук «и» в словах с уменьшительным значением: «kis, kicsi, pici» (малый, маленький, крошечный – венг.), русское «мизинец», «little, itsy-bitsy, teeny-weeny» (маленький, крошечный, малюсенький – англ.), «minime» (очень маленький – фр.), «piccolino» (маленький - итал.), «chiquito» (маленький – исп.). А слова, обозначающие «грохотанье грома» (dőrgés— венг.; Donner- нем.; tonnere- фр., thunder- англ.); не звучат ли так «грозно» из-за преобладания в них звука «р»?
Итак, о красоте языка судят по тому, как он звучит – напевно, жестко, мягко или резко. Другие моменты – гибкость словообразования, например, – в классификации роли не играют. А если смотреть на дело с этой точки зрения, то мой любимый язык — русский. Ему бы отдала я пальму первенств за образность.
Говорят, что золото — самый благородный металл потому, что небольшую его крупинку можно расковать в пластинку диаметром в метр, не изменив при этом ни одного качеств этого вещества. Таким пластичным, благородным языком является русский; любое из русских слов можно вытянуть бесконечность.
Возьмем слово «стать» (один слог!):
| стать ставить оставить становить становление приостановить приостанавливать приостанавливаться приостанавливаемый | lesz, válik valamivé helyez, állit hagy alapoz kialakulás felfüggeszt felfüggeszt, fékez, megállit meg-megáll megállitható |
Обратите внимание, что перевод этих слов на венгерский требует иных корней. Чрезвычайно продуктивен в словообразовании и венгерский язык, но в отличие от русского его лексическая конструктивность более абстрактно-логична и, я бы сказала, более «линейна»: к неизменяемой основе «приклеиваются» один за другим соответствующие суффиксы с определенными значениями, каждый из которых в логическом порядке дополняет, или уточняет, или обобщает смысл корня-основы. Но в венгерском языке очень богата значениями сама основа, которую можно сравнивать с некой первоматерией и которую с помощью суффиксов можно не только «кристаллизовать» в новое слово, но и выделять в ней признаки разных частей речи. А потому не исключено, что мои русские коллеги предпочтут венгерский другим языкам, как я — русский. Обобщая, можно сказать, что вопрос о бедности или богатстве языка, равно как и вопрос о его красоте, - это вопрос о знании или незнании языка. Если что-то в одной из сфер языка не развито, то эта неразвитость (понятие относительное!) компенсируется в другой сфере того же языка другими средствами.
Говоря о трудности языков, нам надо сделать небольшую экскурсию в царство языковой типологии. Языки, похожие на венгерский, называются в науке «агглютинативными». Эти языки считают обычно трудными, потому что, как я только что говорила, меняется смысл основы, когда слово получает очередной суффикс или занимает в предложении новое место. Опыт показывает, что пассивное понимание сильно облегчается тем, что уже сама форма слова показывает, какую роль оно играет в предложении и с каким словом связано. Достаточно мне посмотреть на русское слово «лаяла», и я уже знаю, что это глагол в прошедшем времени, что он как сказуемое связан с подлежащим женского рода, которое после всего этого мне уже нетрудно найти в предложении. А венгерский перевод этого слова —«ugatott»-по форме своей говорит лишь о том, что это только прошедшее время, но чтО это: глагол, существительное, определение, какого рода, -если не знать корня и особенностей венгерского синтаксиса, определить невозможно.
Казалось бы, что более простыми должны быть так называемые «изолирующие» языки. Признаками изолирующего языка частично обладает английский, но наиболее типичный их представитель - китайский язык. Иероглиф не говорит нам о том, подлежащее он или дополнение, а если дополнение, то какое, глагол ли он и в каком времени, существительное ли он и какого рода.
Получается что агглютинирующие языки не труднее изолирующих. Что теряем на одном, выигрываем на другом.
Мы требуем от языка выражения всех наших желаний, мыслей, чувств — выражения однозначного, исключающего всякую двусмысленность. Если структура языка такова, что с помощью формы слова однозначность не может быть обеспечена (то есть если она недостижима морфологическими средствами), тем строже синтаксис такого языка, тем жестче, тем фиксированней порядок слов.
Иностранцам, изучающим венгерский язык, надо, к примеру, усвоить, что «-t»-это суффикс прямого дополнения. Если иностранец - носитель языка морфологически неразвитого, это дается ему довольно трудно. А ведь это правило освобождает от запоминания и перебирания в памяти всех возможных порядков слов (в венгерском порядок слов относительно свободный). Если не принимать во внимание смысловые оттенки, предложения «túrót eszik a cigány» (творог ест цыган) и «cigány túrót eszik» (цыган творог ест) равнозначны. Равнозначны благодаря суффиксу «-t». Если бы этого суффикса в языке не было, то при изменении порядка слов — в таком случае обязательного, жестко определенного - могло получиться, что «творог ест цыгана».
Итак, каждый язык стремится дать средства для максимального однозначного и полного выражения мысли и чувства. И всякий язык в процессе исторического развития формировался и совершенствовался, пока не нашел формы, устраняющие возможность недоразумений. И некоторые процессы в отдельных языках завершились не так уж давно.
Итак, все средства языка направлены на выражение возможных оттенков мыслей и чувств человека, носителя данного языка. Кто, например, боится взяться за финский язык из-за сложной грамматики глагола, пусть подумает о том, как бесконечно сложна система лексических комбинаций, дающая с одними и теми же словами всякий раз иные значения, например, в английском языке, который по капризу общественного мнения считается «нетрудным».
Возьмем обычный, в общем-то ничем не примечательный глагол «to turn». Его значения - «вертеть, поворачивать, становиться, превращаться, выворачивать наизнанку», однако они иногда совершенно пропадают (при сравнении с родным языком; в логике английского все эти значения сохраняются!) в различных словосочетаниях, которые надо запоминать отдельно как «выражения», «обороты». Вот, например, небольшой букет вариантов употребления этого глагола:
| I turned down you turned up he turned in we turned over you turned out they turned on | я отклонил, отверг ты появился он лег спать (разг.) мы перевернули, передали, обдумали ты погасил свет, выгнал, исключил они включили |
В таком современном «модизме», как «he is turned on», глагол означает «быть под воздействием какого-либо наркотика».
Вопрос о трудности — легкости (если его вообще стоит ставить), может быть, надо сформулировать так: труден тот язык, в котором радиус действия правил ограничен. Другими словами: чем меньшую часть данной области покрывает правило, которое должно бы охватить ее целиком, тем больше энергии требует изучение этой области языка или языка в целом.
Из трех основных групп правил, образующих систему языка (фонетических, словообразовательных, синтаксических), возьмем первую группу.
Если радиус действия фонетических правил невелик, т. е. один и тот же звук приходится обозначать разными буквами, то такое письмо я предложила бы назвать «афонетическим».
В английском языке мы можем, например, усвоить правило чтения «ее» как долгое «i». Но, к сожалению, радиус действия правила очень невелик: «е» в слове «to be», «ea» в слове «leaf», «ie» в «siege», «еу» в «key», «ei» в слове «seize» тоже произносятся как долгое «i»:
Если радиус правила какого-либо словообразования не «описывает всей площади круга», то язык — носитель такого рода правил – можно было бы назвать «алогичным». У живых языков есть свойство — для начинающих неуловимое — образовывать слова не по шаблону. «Алогичность», так же как и «афонетичность»,- явления, конечно, только кажущиеся. Всякий, кто готов углубиться в историю языка и приняться за изучение синхронных (т. е. взятых в современном разрезе) правил, а также правил диахронных (т. е. в их становлении во времени), сразу поймет, что никаких исключений нет, радиус действия правил станет максимально большим и количество самих правил окажется минимальным. Но если теория нам скучна или недоступна по объективным причинам, то, изучая, к примеру, венгерский язык, необходимо просто запомнить, что суффиксом принуждения к действию «-tat», «-tet» мы можем видоизменить не все глагольные слова («чистого» глагола как части речи в смысле индоевропейских языков в венгерском, принадлежащем к угро-финской группе, нет). Из «olvas» (читать) можно сделать «olvastat» (заставить читать, побудить к чтению), но из «ir» (писать) нельзя сделать «irtat» (заставить писать, побудить к письму), то есть воспользоваться тем же суффиксом нельзя. Есть исторические пары этого суффикса: «-at», «-it», по смыслу те же, имеющие тот же корень, что легко заметить, но ставшие, как говорят языковеды, непродуктивными (то есть непереносимыми со слова на слово). Такие явления можно наблюдать и в других языках. Например, в русском из глагола «изобретать» можно образовать существительное «изобретатель», но из глагола «открывать» (в значении «делать открытие»), пользуясь тем же окончанием, как-то нескладно сделать «открыватель»...
Если же слово не укладывается в правила морфологических операций, или, точнее говоря, если эти правила не имеют смысловой или формальной аналогии с правилами родного языка, то такие слова или словосочетания мы называем «измами» (галлицизм, англицизм, русизм). Выражаясь иначе, это такие слова и словосочетания, которые имеют значение иное, чем можно заключить из их составных. Достаточно богат «унгаризмами» и венгерский язык: «kivan a lóból» («вышел из лошади» = расфуфырился), «üsse kő!» («пусть его ударит камень!» = хорошо, согласен, за чем дело стало!) и т. п.
С этими «измами», которые составляют красоту языка и многое могут рассказать о быте, характере, истории народа, бывает порой интересно, порой трудно. А сколько недоразумений, нередко анекдотических, они порождают!
Одному моему коллеге-переводчику очень понравилось русское выражение «скатертью дорога», которое он выудил из какой-то книги. По смыслу заключенных в нем слов мой коллега решил, что это очень красивое образное напутствие — пожелание приятного пути, ровного и чистого, без препятствий и неприятностей. И вот он, не чувствуя и тени подвоха, «испытал» это выражение, провожая высокого советского гостя. Можете представить себе эффект и последствия: вместо сердечных слов пришлось объясняться...
Возвращаясь к итальянскому, можно, наверное, сказать, что славу легкого языка он приобрел потому, что правила чтения, произношения, словообразования и построения предложений обладают в нем довольно широким радиусом действия. А что касается Венгрии, то еще и потому, что с итальянским у нас сталкиваются обычно после гимназии, где - если гимназия гуманитарная - одним из обязательных языков бывает зачастую французский или латынь. Латынь - прародительница всех романских языков, к которым относятся и французский, и итальянский, и испанский, и португальский, и румынский. Итальянский и французский очень близки друг другу, а итальянский наряду с испанским более, чем остальные романские языки, близок к латыни. Ну а если человек возьмется за итальянский, не зная ни латыни, ни другого романского языка, ему придется не менее солоно, чем при изучении любого другого языка.
Трудными окрестило общественное мнение те языки, которые пишутся нелатинским алфавитом. Каждый, кто овладел хоть одним из таких языков, скажет, что трудность эта явно переоценена, тем более что усвоение алфавита - по сути, изучение нового, ограниченного количественно набора рисунков - относится только к первой, относительно короткой стадии изучения языка. Если мы, к примеру, изучаем русский или арабский, то кривая прогресса будет выглядеть примерно так:
После затруднительного начала наступает равномерный и уверенный подъем.
А в отношении таких «легких» языков, как английский, испанский, итальянский, та же кривая будет выглядеть наоборот:
Поначалу нас охватывает радостное чувство быстрого продвижения вперед. Но чем дальше, тем яснее мы видим., что многих слов и правил мы еще не знаем. Их, правда, относительно меньше, чем в вышеупомянутых «трудных» языках, но в них мы должны выразить и понять — а главное, различить — все богатство отношений между предметами и явлениями действительности, все оттенки человеческих чувств и мыслей. Вот и получается, что надо искать способы — практические уже способы — приложения одних и тех же правил для выражения самых разнообразных явлений. «Какой легкий английский язык, правда ведь?»— часто спрашивают меня. «Да, легкий в первые десять лет, а потом становится невыносимо трудным»,— отвечаю я всегда.
Если и велика трудность — понятие, как вы, вероятно, уже догадываетесь, очень субъективное, — языков с иероглифической письменностью, то вовсе не потому, что трудно выучить иероглифы! У всех этих знаков есть железная графико-óбразная логика. Занятие ими доставляет радость, служащую стимулом для преодоления трудностей. Нет, для овладения японским или китайским нужно, по-моему, в три раза больше времени по совершенно иным причинам. Правила чтения алфавитных языков усваиваются легко. Овладев ими, нам нужно отыскать в словаре только смысл незнакомого слова (а иногда и этого не нужно, потому что смысл подсказывается контекстом, то есть определенным окружением, или уже известным корнем слова). В случае иероглифа необходимо прежде всего выяснить, как он звучит, и только потом искать его значение. Но правило «что потеряли на одном, выиграли на другом» действительно и для этих языков. Возьмем, например, три немецких слова: «Eiche», «Birke», «Linde». С произнесением этих слов трудностей не возникает, но по их графической форме не узнаешь, что все три слова обозначают дерево (дуб, береза, липа). В японском же и китайском языках достаточно одного дня занятий, чтобы при первом же взгляде на иероглиф понять, что он означает принадлежность к какой-то разновидности деревьев.
Один из моих коллег как-то писал мне, что английский — такой же иероглифический язык, как и китайский, японский или корейский: глядя на английское слово, невозможно определить, как оно произносится,— постоянно надо иметь под рукой фонетический словарь.
Вернемся еще раз к притче во языцех о «богатых» и «бедных» языках. Не исключено, что для обозначения каких-то понятий в том или ином языке имеется больше синонимов (кстати, насколько мне известно, сравнительной синонимикой языков не занимался еще никто и никаких действительно объективных данных по этому разделу языкознания не имеется). Бывает, что в каких-то языках для обозначения определенных понятий находится огромное количество синонимов и тот же язык при описании другой сферы явлений оказывается поразительно бедным и бесцветным. Не исключение в этом смысле и наш родной, венгерский.
Как часто литературные переводчики вздыхают, жалуются на невозможность передать на родном языке все оттенки оригинала. Ну конечно! И ничего трагичного нет в том, что немецкие слова «Stimme» (голос), «Тоn» (тон, звук), «Laut» (звук) переводятся на венгерский только одним словом «hang». Такая «нехватка» восполнима ситуативным употреблением слова или дополнительными определениями. Это переводческое правило эксплуатирует так называемый закон компенсации, о котором мы уже несколько раз говорили. Английские «seed» (семя), «nucleus» (ячейка, ядро), «pip» (зер
|
|
|
