Перинатальный уровень бессознательного

 

Когда наш процесс глубокого самоосвоения, проводимого посредством переживаний, переходит через уровень воспоминаний из детства и младенчества и достигает памяти о нашем рождении, мы начинаем сталкиваться с чувствами и физическими ощущениями чрезвычайной силы, часто превосходящими всё, на что, как мы прежде считали, способен человек. В этой точке переживания становится странным смешение тем рождения и смерти, которые включают чувство сурового, угрожающего жизни заточения и непреклонной, отчаянной борьбы за то, чтобы освободиться и выжить.

Из-за тесной связи между этой областью бессознательного и биологическим рождением я выбрал для неё название перинатальной. Это греко-латинское сложносоставное слово, в котором приставка peri-, означает «близко» или «около», а корень natalis — «относящийся к деторождению». Это слово обычно употребляется в медицине при описании различных биологических процессов, происходящих незадолго до родов, в процессе или сразу же после их окончания. Акушеры говорят, например, о родовом кровотечении, родовом повреждении головного мозга или родовой инфекции как о перинатальных. Но поскольку традиционная медицина отрицает, что ребёнок может сознательно переживать рождение, и утверждает, что это событие не запечатлевается в памяти, что никто никогда не слышал о перинатальных переживаниях, то такое употребление термина «перинатальный» в связи с сознанием отражает мои собственные открытия и является новым (Grof, 1975)*.

Богатая представленность картин рождения и смерти на бессознательном уровне нашей психики и тесная связь между ними вполне могли бы и озадачить подавляющее большинство психологов и психиатров, поскольку это опровергает их глубоко въевшиеся убеждения. Но в соответствии с традиционными медицинскими воззрениями, лишь только рождение тяжелое настолько, что причиняет непоправимый ущерб мозговым клеткам, может иметь психопаталогические последствия, но даже и в таком случае эти последствия обычно определяются как последствия неврологической природы, такие как замедленное умственное развитие или гиперактивность. Академическая психиатрия повсеместно отрицает саму возможность того, что биологическое рождение — повреждает оно мозговые клетки или нет — могло бы иметь сильное психотравматическое воздействие на ребёнка. Ведь кора головного мозга новорожденного не полностью миелизирована, то есть её нервные клетки не целиком покрыты защитной оболочкой жирового вещества — миелина. Это обстоятельство приводится в качестве причины того, почему переживание рождения не имеет связи с психическим опытом и не запечатлевается в памяти.

Исходное положение конформистского большинства психиатров, утверждающих, что ребёнок ничего не чувствует в течение этого чрезвычайно болезненного и напряженного испытания и что процесс рождения не оставляет никакого отпечатка в его мозгу, серьёзно противоречит не только клиническим наблюдениям, но и здравому смыслу, и элементарной логике. Это, безусловно, трудно примирить с тем обстоятельством, что широко распространённые и общепринятые психологические и физиологические теории приписывают величайшую значимость раннему периоду отношений ребёнка с матерью, включая такие составляющие, как взятие на руки и тонкости кормления. Представление о новорожденном как ничего не чувствующем и безответном организме также входит в острое противоречие со всё возрастающим числом публикаций, где описывается удивительная чувствительность эмбриона в предродовом периоде (Verny and Kelly, 1981; Tomatis, 1991; Whirtwell, 1999).

Отрицание же возможности памяти о рождении, основанное на том обстоятельстве, что кора головного мозга новорожденного не полностью миелинизирована, выглядит особенно нелепым, если учитывать, что памятью наделены многие низшие организмы, у которых и вообще нет коры головного мозга. Ведь хорошо известно, что некоторые первоначальные виды протоплазматической памяти существуют даже у одноклеточных организмов. И то, что такое вопиющее логическое противоречие появляется в контексте строгого научного мышления, несомненно, озадачивает, но как-то уж слишком напоминает результат глубокого эмоционального вытеснения, которому подвергается память рождения.

Величина чувственного и физического напряжения, задействованного в деторождении, явно превосходит значение любой послеродовой травмы младенчества и детства, обсуждаемой в литературе о движущих силах психики, за возможным исключением крайних форм физического насилия — при изнасиловании. Различные виды переживательной психотерапии уже накопили массу убедительных доказательств того, что биологическое рождение — самая глубокая травма в нашей жизни и событие первостепенной духовно-психической важности. Оно в мельчайших деталях запечатлено в нашей памяти вплоть до клеточного уровня и оказывает глубокое влияние на наше психологическое развитие.

Воспроизведение памяти о различных сторонах биологического рождения совершенно достоверно и убедительно, и часто оно снова проигрывает весь этот процесс в фотографических подробностях, что может происходить даже с людьми, которые не имеют никакого рассудочного представления о своём рождении и не обладают никакими акушерскими сведениями о нём. Однако все эти подробности могут быть подтверждены, если доступны надлежащие записи о рождении, или надёжные личные свидетели. Например, через непосредственное переживание мы можем обнаружить, что родились ногами вперёд, что во время наших родов использовались щипцы или что мы родились с пуповиной, обвившейся вокруг шеи. И мы можем почувствовать ту тревогу, биологическую ярость, физическую боль и удушье, которые переживали при рождении и даже правильно распознать тот тип анестезии, который использовался в данном случае.

Часто это сопровождается различными позами и движениями тела, рук, ног, а также вращениями и наклонами головы, сгибаниями и выгибаниями шеи, которые в точности воссоздают картину данного вида родов. Когда вновь переживается процесс рождения, то кровоподтёки, припухлости и иные сосудистые изменения неожиданно появиляются на коже в местах, где прикасались щипцы, или где горло пережимала пуповина. Подобные наблюдения подтверждают, что запечатление травмы рождения проникает любыми путями вплоть до клеточного уровня.

Сокровенная связь рождения и смерти в нашей бессознательной части психики имеет знаменательный смысл. Она отражает то обстоятельство, что рождение в своей возможности или даже в действительности является угрожающим жизни событием. Роды жестко прерывают внутриутробное существование эмбриона. Он «умирает» как водный организм и рождается как воздуходышащий — физиологически и даже анатомически отличный вид жизни. Проход по родовому каналу является по своей сущности трудным и, возможно, угрожающим жизни событием.

Различные осложнения при рождении, такие как несоответствие между размерами ребёнка и размерами малого таза матери, поперечное залегание плода, выход вперёд ягодицами и placenta praevia или предлежание плаценты, могут в дальнейшем усугубить чувственные и физические испытания, связанные с процессом рождения. Ведь и мать, и ребёнок могут действительно умереть во время родов, а ребёнок может появиться на свет синим от асфиксии или даже мёртвым и нуждаться в реанимации.

Осознанное переживание и включение в сознание травмы рождения играет важную роль в процессе опытной психотерапии и самоосвоения. Переживания, порождающиеся на перинатальном уровне бессознательного, предстают в виде четырёх отличных друг от друга образчиков переживаний, каждый из которых характеризуется особыми чувствами, физическими ощущениями и символической образностью. Эти образцы тесно связаны с переживаниями, которые имел эмбрион до начала рождения и в течение трёх последовательных стадий биологических родов. Ведь на каждой из этих стадий ребёнок переживает характерный, типичный только для неё ряд интенсивных чувств и физических ощущений. Эти переживания оставляют глубокие бессознательные следы в психике, которые в дальнейшем будут иметь значительное влияние на жизнь индивида. Я же говорю об этих четырёх функциональных комплексах глубинного бессознательного, как о базовых перинатальных матрицах, или БПМ.

Спектр околородовых переживаний не ограничивается элементами, которые могут быть выведены из биологических и психологических процессов, вовлечённых в деторождение. Ибо перинатальная область психики также представляет главный проход и к коллективному бессознательному в юнговском смысле. Отождествление с ребёнком, стойко выдерживающим испытание прохождения через родовой канал, очевидно, обеспечивает доступ к переживаниям, вовлекающим других людей из иных времён и культур, разных животных и даже мифические образы. Как будто бы через соединение с эмбрионом, борющимся за рождение, достигается сокровеннейшая, почти мистическая, связь с другими чувствующими существами, находящимися в сходном трудном положении.

Взаимосвязи между переживаниями последовательных стадий биологического рождения и разнообразными символическими образами, с ними сообщающимися, являются совершенно конкретными и согласованными. Но причина, почему они проявляются вместе, непостижима в терминах общепринятой логики. Однако это не означает, что такие соединения возникают произвольно или беспорядочно. Они имеют собственный глубинный строй, который лучше всего может быть описан как «логика переживаний». Это означает, что связь между переживаниями, характерными для различных стадий рождения, и сопутствующие им символические темы основываются не на каком-то видовом внешнем сходстве, но на том, что они разделяют те же самые чувства и физические ощущения.

Перинатальные матрицы сложны и многолики, и к тому же имеют особые биологические и психологические, а также архетипические и духовные измерения. Ведь переживание столкновения с рождением и смертью, видимо, само собой ведёт к духовной открытости и раскрыванию мистических измерений души и всего существующего. И, кажется, нет разницы, принимает ли эта встреча какую-то символическую форму, как в психоделических и холотропных сеансах и в ходе непроизвольных духовно-психических кризисов («духовных обострений»), или же она происходит в действительных жизненных обстоятельствах, например, у рожающих женщин или в контексте околосмертных переживаний (Ring, 1982). Характерная символика этих переживаний исходит от коллективного бессознательного, а отнюдь не из индивидуальных банков памяти. Так что она может обращаться к любому историческому периоду, географической области и духовной традиции мира, совершенно вне зависимости от культурного и религиозного происхождения субъекта.

Индивидуальные матрицы имеют установленные связи с некоторыми типами послеродовых переживаний, переложенных в СКО. Они также сообщаются с архетипами Ужасной богини-матери, Великой богини-матери, ада или небес, с разновидностями расовой, коллективной, кармической памяти, и с филогенетическими переживаниями. Следует упомянуть о теоретически и практически значимых сочленениях между базовыми перинатальными матрицами, конкретными видами действующих сил во Фрейдовых эрогенных зонах и особыми типами эмоциональных и психосоматических нарушений. Все эти взаимосвязи показаны на обзорной схеме в таблице 2.1.

Подкреплённые эмоционально значимыми переживаниями младенчества, детства и последующей жизни, переложенными в СКО, перинатальные матрицы придают очертания нашему восприятию мира, глубоко влияют на наше повседневное поведение, а также способствуют развитию разнообразных эмоциональных и психосоматических нарушений. В гамме коллективных переживаний эхо перинатальных матриц можно обнаружить в религии, искусстве, мифологии, философии и различных видах социальной и политической психологии и психопатологии. Однако перед тем как осветить более широкие последствия действия сил, проявляющихся в перинатальных переживаниях, я опишу феноменологию отдельных БПМ.

Первая базовая перинатальная матрица: БПМ-1 (изначальное единство с матерью)

Эта матрица связана с внутриутробным существованием до начала родов. Об опытном мире этого периода может быть сказано как об «околоплодной вселенной». Эмбрион не обладает осознаванием границ и не различает между внутренним и внешним. Всё это отражается на природе переживаний, связываемых с воспроизведением памяти о дородовом состоянии. В моменты ничем не нарушаемого эмбрионального существования мы обычно переживаем ширь, волю, пространства, не имеющие границ и пределов, отождествляемся с галактиками, межзвёздным пространством или со всем космосом.

Родственное по характеру переживание — это плавание в море, отождествление себя с различными водными животными, такими, как рыбы, медузы, дельфины или киты, и даже превращение в сам океан. По-видимому, это связано с тем обстоятельством, что, в сущности, эмбрион — существо водное. Положительные внутриутробные переживания могут также соединяться с архетипическими видениями Матери-природы — безопасной, прекрасной и безусловно питающей, подобно «доброй матке». Мы представляем себе плодоносящие сады, созревшие нивы, террасы полей в Андах или ещё не загрязнённые острова Полинезии. Мифологические образы из коллективного бессознательного, часто возникающие в этой связи, рисуют различные небесные сферы или виды рая, как они описываются в мифологиях различных культур.

Когда же мы воспроизводим в памяти эпизоды внутриматочных нарушений, воспоминания о «злой матке», у нас возникает чувство тёмной, зловещей угрозы, и мы часто ощущаем, что нас чем-то травят. Мы видим картины — грязные воды или свалки ядовитых отходов. И это отражает то обстоятельство, что многие дородовые нарушения вызываются интоксикацией, происходящей в теле беременной матери. Последствия такого рода могут связываться с архетипическими видéниями ужасных демонических существ или с ощущением подстерегающего всепроникающего зла. Те же, кто воскрешал в памяти эпизоды более жесткого вмешательства в дородовое существование, такие, как надвигающийся выкидыш или попытка аборта, обычно переживают какую-нибудь разновидность грозящей вселенской беды или кровавые апокалиптические видения конца света. И это вновь подтверждает теснейшую взаимосвязь между событиями нашей биологической истории и юнговскими архетипами.

Нижеприведённый отчёт о психоделическом сеансе с высокой дозировкой может использоваться как типичный пример переживания БПМ-1, временами открывающегося и в надличностные области.

 

 

Всё, что я переживал, было сильным чувством недомогания, напоминавшим грипп. Я не мог поверить, что высокая доза ЛСД, которая в мои предыдущие сеансы производила драматические психологические перемены, могла вызвать столь малую ответную реакцию. Я решил закрыть глаза и тщательно пронаблюдать, что происходит. И в этот момент переживание, казалось, начало углубляться, и я осознал: то, что при открытых глазах было взрослым, страдающим от вирусной болезни, теперь превратилось в реалистичную ситуацию — зародыша, страдающего от какого-то чужеродного токсического поражения во время внутриутробного существования.

Я очень сильно уменьшился в размере, и моя голова стала значительно больше, чем остальное моё тело и конечности. Я плавал в жидкой среде, и какие-то вредные химические вещества прокладывали себе путь в моё тело через пупочную область. Используя какие-то неведомые органы чувств, я опознал эти влияния как пагубные и враждебные моему организму. Пока это происходило, я чувствовал, что эти ядовитые «нападения» были как-то связаны с состоянием и деятельностью материнского организма. Время от времени я мог различать влияния, появлявшиеся из-за приёма алкоголя, неподходящей пищи или курения. Другой вид неудобства, казалось, вызывался химическими изменениями в организме, сопровождавшими чувства моей матери, — беспокойство, волнение, страхи и противоречивые эмоции по поводу беременности.

Затем ощущения тошноты и несварения исчезли и я стал переживать всё усиливающееся состояние исступления. Это сопровождалось просветлением и расцвечиванием моего зрительного пространства. Как будто множество слоёв толстой грязной паутины было прорвано и распущено, или как будто бы какое-то теле- или киноизображение было направлено на меня невидимым небесным киномехаником. Вид открылся, и невероятное количество света и энергии нахлынуло на меня и тончайшими потоками стало струиться сквозь всё моё существо.

На одном уровне я всё ещё оставался зародышем, переживавшим предельное совершенство и блаженство «доброй матки», или новорожденным, слившимся с питающей и дающей жизнь грудью, а на другом — я стал всею вселенной. Я созерцал зрелище космического пространства с бессчётными бьющимися и трепещущими галактиками, и в то же время был им. Эти лучистые и захватывающие дух виды космоса, перемежались с переживаниями равнопрекрасного микрокосма, от танца атомов и молекул — к началам жизни и биохимическому миру отдельных клеток. Впервые я переживал вселенную, как то, что она есть на самом деле — неизъяснимое таинство, божественная игра чистого безусловного Сознания.

Некоторое время я раскачивался от состояния бедствующего больного зародыша к блаженному и безмятежному внутриутробному существованию. Временами пагубные влияния принимали вид коварных демонов или злых тварей из мира духовных писаний или волшебных сказок. Во время ничем не нарушаемых моментов зародышевого существования я переживал чувства основополагающего тожества и единства с миром — это было Дао, Внешнее, что Внутри, «Таттвамаси» — «То ты еси» упанишад. Я утратил чувство особи, моё Я растворилось — я стал всем сущим.

Иногда это переживание становилось бесплотным и неуловимым, временами сопровождалось многими прекрасными видениями: архетипическим образом рая, неисчерпаемым рогом изобилия, золотым веком или девственной природой. Я становился дельфином, плавающим в океане, рыбкой, резвящейся в кристально чистой воде, бабочкой, порхающей на горных лугах, чайкой, парящей над морем. Я был океаном, животными, растениями, облаками — иногда всем этим в одно и то же время.

Позже, в послеполуденные и вечерние часы ничего конкретного не произошло. Большую часть этого времени я провёл, ощущая себя наедине с естеством и вселенной, купаясь в золотом свете, яркость которого постепенно уменьшалась.

 

 

Вторая базовая перинатальная матрица: БПМ-2 (космическое поглощение и безысходность или ад)

Когда же в памяти воскрешается начало биологического рождения, мы, как правило, чувствуем, что нас засасывает в гигантский водоворот, или заглатывает какой-то мифический зверь. Мы также можем переживать, что весь мир или космос поглощается целиком. Это соединяется с образами пожирающих или захватывающих в свои лапы архетипических чудовищ, таких, как левиафаны, драконы, киты, гигантские змеи, тарантулы или спруты. Чувство ошеломляющей жизненной угрозы приводит к сильной тревоге и недоверию ко всему, граничащему с паранойей. Другая переживаемая разновидность начала этой матрицы — тема схождения в глубины подземного мира, в царство мёртвых или ад. Это общий мотив мифологических повествований о странствиях героя, как их красноречиво описывал Джозеф Кемпбелл (Campbell, 1968).

На уже полностью развернувшейся первой стадии биологического рождения маточные схватки периодически сдавливают плод, но шейка матки всё ещё не раскрыта. Каждая схватка вызывает сдавливание маточных артерий, и плоду угрожает нехватка кислорода. Воспроизведение в памяти этой стадии рождения — одно из самых худших переживаний, которые могут быть у нас в процессе самоосвоения, включающего холотропные состояния. Мы заперты в чудовищном клаустрофобийном кошмаре, преданы мучительной эмоциональной и физической боли и пребываем в ощущении крайней беспомощности и безнадёжности. Чувства одиночества, вины, бессмысленности жизни и экзистенциального отчаяния достигают метафизических размеров. В столь тяжелом положении человек часто бывает уже полностью убеждён, что это состояние не кончится никогда и никакого выхода нет. Триада переживаний, характеризующих это состояние, — чувство умирания, сумасшествия и безвозвратности.

Воспроизведение в памяти этой стадии рождения, как правило, сопровождается образами людей, животных и даже мифических существ, пребывающих в состоянии страдания и безнадёжности, схожим с положением плода, зажатого в клещи родового канала. Мы переживаем отождествление себя с узниками в темницах, жертвами инквизиции, обитателями концлагерей или приютов для умалишенных. Наши страдания уподобляются страданиям попавших в капкан животных или достигают архетипических измерений.

Мы чувствуем нестерпимые мучения грешников в аду, крестные муки Христа или же напрасные труды Сизифа, вкатывающего свой камень на гору в глубочайшей преисподней Гадеса. Другие образы, которые возникали в сеансах, где господствовала эта матрица, включали греческие архетипические символы бесконечного страдания Тантала и Прометея и иные образы вечного проклятия, такие, как Вечный жид Агасфер и Летучий голландец.

Находясь под влиянием этой матрицы, мы поражены избирательной слепотой и не способны увидеть что-либо положительное в нашей жизни и в человеческом существовании вообще. Связь с божественным измерением кажется непоправимо разорванной или утраченной. Сквозь призму этой матрицы жизнь кажется театром абсурда, фарсом, где играют марионетки и бездушные роботы, или жестоким номером в цирковом балагане. Для подобного умонастроении достоверным и уместным описанием существования оказывается лишь экзистенциальная философия. В этой связи интересно упомянуть, что на работу Жан-Поля Сартра глубоко повлиял плохо подготовленный и не завершенный сеанс мескалина, в котором господствовала БПМ-2 (Riedlinger, 1982). Поглощенность Самуэля Беккета жизнью и смертью и его поиски Матери также обнажают сильные перинатальные влияния.

Естественно, что кто бы ни очутился лицом к лицу с этой стороною души, он ощутил бы чувство огромного отвращения и нежелание сталкиваться с этим и дальше. Ведь если войти в это переживание более глубоко, то оно покажется подобным встрече с вечным проклятием. И всё-таки самый скорый путь прерывания невыносимого состояния означает капитуляцию перед ним и его принятие. Этот разрушительный опыт тьмы и бездонного отчаяния известен из духовной литературы как Темная ночь души. Однако эта важная стадия духовного раскрытия может обладать колоссальным очищающим и освобождающим действием.

Наиболее характерные черты БМП-2 могут быть проиллюстрированы в следующем отчёте.

 

 

Атмосфера казалась всё более и более зловещей и чреватой скрытой опасностью. Казалось, вся комната начала поворачиваться, и я почувствовал, как падаю в самую середину пугающего водоворота. Мне тут же пришлось вспомнить о бросающем в дрожь описании подобного случая в «Погружении в Гольфстрим» Эдгара Аллана По. Мне чудилось, что вещи в комнате, кружась, летают вокруг меня, и в моём уме всплыл другой литературный образ — торнадо из романа «Волшебник из страны Оз» Фрэнка Бома, вырвавшего Доротею из монотонного житья в Канзасе, и пославшего её в путешествие, странное и полное приключений. Моё переживание чем-то напоминало вход в кроличью нору из повести-сказки «Алиса в стране чудес» Льюиса Кэрролла, и я с величайшим трепетом ожидал, что мир вот-вот окажется по другую сторону зеркала. Казалось, вся вселенная надо мною захлопывается, и я ничего не могу поделать, чтобы остановить это апокалиптическое поглощение.

Я всё глубже и глубже погружался в лабиринт своего бессознательного, и ощущал приступ страха, переходящего в панику. Всё вокруг становилось тёмным, гнетущим, ужасающим. Это было, как если бы вся тяжесть мира мало-помалу наваливалась на меня, и невероятное водяное давление угрожало расколоть мой череп, а тело сжать в крошечный твёрдый мяч. Стремительная вереница воспоминаний из прошлого низвергалась через мой мозг, показывая крайнюю тщетность и бессмысленность моей жизни и существования вообще. Мы рождаемся голыми, напуганными, в муках, и такими же мы покинем этот мир. Экзистенциалист был прав! Всё непостоянно, жизнь ни что иное, как ожидание Годо! Суета сует, всё суета!

Стеснение, что я чувствовал, перерастало в боль, а боль — в мучения. Истязание, доведённое до точки, когда каждая клетка моего тела ощущала, что она высверливается бормашиной дьявольского дантиста. Видения адских картин и чертей, истязающих свои жертвы, внезапно подбросили мне догадку, что я в аду. Я подумал: Данте, «Божественная комедия»: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!» Казалось: нет никакого выхода из этого дьявольского состояния: я проклят навеки без малейшей надежды на искупление.

 

 

Третья перинатальная матрица: БПМ-3 (борьба смерти и возрождения)

Многие стороны этого яркого и многоцветного переживания могут быть поняты через его связанность со второй стадией биологических родов — проталкиванием плода через родовой канал уже после раскрытия шейки матки и нисхождения головы в малый таз. На этой стадии сокращения матки продолжаются, но шейка раскрыта и допускает теперь постепенное проталкивание плода через родовой канал. Это вызывает сильное механическое сдавливание, боль, а часто высокую степень недостатка кислорода и удушье. Естественным сопровождением такого столь сильно стеснённого и угрожающего жизни состояния является переживание сильной тревоги.

Помимо прекращения кровообращения, вызванного маточными сокращениями и последующим сжатием артерий матки, поступление крови к плоду может быть поставлено под угрозу и различными осложнениями. Пуповина может оказаться стиснутой между головой и проходом в области малого таза или обвиться вокруг шеи. Во время родов плацента может отделиться или даже преградить собою выход (placenta praevia). В некоторых случаях плод может вдохнуть различные биологические вещества, окружающие его на конечной стадии этого процесса, что усилит чувство удушья. Иногда трудности этой стадии могут оказаться настолько чрезмерными, что потребуют экстренного хирургического вмешательства, такого, как наложение щипцов или даже срочное кесарево сечение.

БПМ-3 — чрезвычайно сложный и яркий образец переживаний. Помимо действительного реалистичного воспроизведения в памяти разных стадий борьбы при прохождении родового канала, он включает в себя широчайшее разнообразие видов образности, черпаемых из истории, природы и архетипических сфер. Из всего этого наиболее значимым является атмосфера титанической борьбы, агрессивные и садомазохистские сцены, опыты извращенных половых отношений, демонические сюжеты, скотологические увлечения и столкновение с огнём. Большинство из этих сторон БПМ-3 могут быть содержательно отнесены к некоторым анатомическим, физиологическим или биохимическим характеристикам соответствующей стадии рождения.

Титаническая сторона БПМ-3 вполне понятна в виду того, что на последней стадии деторождения задействованы исполинские силы. Когда мы сталкиваемся с этой гранью третьей матрицы, мы переживаем ошеломляющие по напряженности потоки энергии, рвущейся сквозь тело и накапливающей в нем взрывоподобные разряды. И в этот момент мы отождествляемся с природными стихиями, такими, как вулканы, грозовые бури, приливные волны или торнадо.

Переживание может также изображать мир техники, заключающей в себе огромную энергию: танки, ракеты, космические корабли, лазеры, электростанции и даже термоядерные реакторы и атомные бомбы. Титанические переживания БПМ-3 могут достигать архетипических измерений и рисовать сражения невероятного размаха, такие, как космическая битва Света и Тьмы, ангелов и бесов, или богов и титанов.

Агрессивные и садомазохистские стороны этой матрицы отражают как биологическое неистовство организма, существованию которого угрожает удушье, так и интроецированный разрушительный натиск маточных сокращений. Если мы сталкиваемся с этой стороной БПМ-3, мы переживаем изумляющую по своему размаху жестокость, проявляющуюся в сценах насилия — убийства и самоубийства, изувечивания и самокалечения, разного рода бойни, кровавые войны и революции. Часто она принимает вид истязаний, пыток, казней, ритуальных жертвоприношений, принесения в жертву самого себя, кровавых схваток один на один, садомазохистских практик.

Но у сексуальной стороны процесса смерти и возрождения логика переживаний не является непосредственно очевидной. По всей видимости, у человеческого организма есть генетически запрограммированный механизм, который переводит нечеловеческие страдания, а удушье в особенности, в странного рода половое возбуждение и, в конечном счёте, в исступлённый восторг. Это может быть проиллюстрировано переживаниями мучеников и самобичующихся, описанными в религиозной литературе. Дополнительные примеры могут быть найдены в материалах из концлагерей, в отчётах узников войны, или в досье Эмнести Интернешинел. Хорошо известно также, что у мужчин, умирающих на виселице от удушья, как правило, наблюдается эрекция и даже семяизвержение.

Сексуальные переживания, которые происходят в контексте БПМ-3, характеризуются чрезмерной силой полового влечения, их механичностью и неразборчивостью, а также взрывоподобной, порнографической и извращённой природой. Они рисуют сценки, характерные для кварталов «красных фонарей» и сексуального андерграунда, экстравагантные эротические практики и садомазохистские сцены. Не менее часто возникают эпизоды кровосмешения или случаи сексуального насилия и изнасилования. Реже образность БПМ-3 может включать в себя кровавые, омерзительные крайности, связанные с преступлениями сексуального характера: эротически мотивированные убийства, расчленения, людоедство и некрофилию.

То обстоятельство, что на этом уровне психики половое возбуждение неразрывно связано с чрезвычайно осложнёнными элементами (угрозой жизни, крайней опасностью, страхом, агрессией, саморазрушительными порывами, физической болью, различными видами биологических веществ), образует естественную основу для развития наиболее значимых типов сексуальных нарушений, изменений, отклонений и извращений. Это имеет важные теоретические и практические последствия, которые будут в дальнейшем освещены в данной книге.

Демоническая сторона БПМ-3 может представлять особые трудности как для испытуемых, так и для терапевтов и их помощников. Жуткая, внушающая суеверный страх природа вызванных проявлений часто приводит к полному нежеланию иметь с ними дело. Наиболее распространённые темы, которые наблюдаются в данном контексте — это сцены шабаша ведьм (Вальпургиевой ночи), сатанинских оргий, обрядов чёрной мессы и искушений силами зла. Общим знаменателем, связующим данную стадию деторождения с темами шабаша или обрядов чёрной мессы, выступает своеобразное смешение переживаний смерти, извращённой сексуальности, боли, страха, агрессивности, скотологии и перекошенного духовного стремления, которые они разделяют. Подобное наблюдение, очевидно, имеет прямое отношение и ко вполне современной вспышке переживаний сатанинских культовых извращений, о которых рассказывают пациенты при различных видах регрессивной терапии.

Скотологическая сторона процесса смерти и возрождения имеет своё естественное основание в том, что на последней стадии родов плод вступает в соприкосновение с разными видами биологических веществ: кровью, вагинальными выделениями, мочой и даже калом. Тем не менее, природа и содержание этих переживаний намного превышают те, что новорожденный мог бы действительно переживать во время рождения. Переживания этой стороны БПМ-3 включают такие сцены, как ползание в отбросах или проползание сквозь стоки нечистот, валяние в кучах экскрементов, питьё крови и мочи, сопричастность к омерзительным картинам гниения. Это близкая и разрушительная встреча с наихудшими сторонами биологического существования.

Когда же переживание БПМ-3 подходит к завершению, оно становится менее насильственным и обескураживающим. Теперь господствующая атмосфера — атмосфера неистовой страсти и рвущейся энергии опьяняющей силы. Воображение рисует волнующие картины завоевания новых земель, охоты на диких животных, единоборств и развлечений в парках аттракционов. Эти переживания совершенно непосредственно связаны с действиями, вызывающими «прилив адреналинав крови»: автомобильными гонками, прыжками с высоты с привязанной к ногам верёвкой, опасными цирковыми номерами и акробатическими прыжками в воду с трамплина.

Одновременно мы встречаемся с архетипическими фигурами богов, полубогов и легендарных героев, представляющих смерть и возрождение. У нас возникает видение Иисуса, его мук и поругания, Крестного пути, распятия или даже полное отождествление с его страданиями. Независимо от того, обладаем мы или нет рассудочным знанием соответствующих мифологий, мы переживаем такие мифологические сюжеты, как смерть и воскрешение египетского бога Осириса либо смерть и возрождение греческих богов Диониса, Аттиса или Адониса. В переживании рисуется похищение Персефоны Плутоном, спуск в преисподнюю шумерской богини Инанны или испытания майясских Героев-Близнецов из эпоса Пополь-Вух.

Перед самым переживанием душевно-духовного возрождения как часто повторяющийся момент выступает столкновение со стихией огня. Мотив огня может переживаться и в его повседневном виде, и в архетипической форме очищающего огня    Мы чувствуем, что наше тело охвачено огнём, видим пылающие города и горящие леса и отождествляем себя со сжигаемыми жертвами. В архетипическом преложении горение, кажется, полностью уничтожает всё, что в нас испорчено, и подготавливает к духовному возрождению. Классический символ перехода от БПМ-3 к БПМ-4 — это легендарная птица Феникс, погибающая в огне и воскресающая из пепла.

Огнеочистительное переживание является слегка озадачивающей стороной БПМ-3, так как его связь с биологическим рождением не столь пряма и очевидна, как в случае с другими символическими элементами. Биологическим двойником этого переживания может выступать либо взрывоподобное высвобождение прежде сдерживаемых энергий на конечной стадии деторождения, либо перевозбуждение плода беспорядочной «пальбой» периферических нейронов. Интересно, что эта встреча с огнём эмпирически соответствует переживанию роженицы, часто на этой стадии родов ощущающей, будто её вагина пылает.

Несколько важных характеристик этого образца переживаний отличает его от вышеописанного комплекса безысходности. Положение здесь тяжелое и требующее напряжения сил, но оно не кажется безнадёжным, и мы не ощущаем беспомощности. Мы активно вовлекается в борьбу, и у нас возникает чувство, что страдания имеют определённую направленность, цель и смысл. В религиозной образности подобное положение соотносится, скорее, с представлением о чистилище, чем об аде. Кроме того, мы играем роль не только беспомощных жертв. В этот момент нам оказываются доступными три роли. Помимо того, чтобы быть простыми наблюдателями происходящего, мы также можем отождествляться как с жертвой, так и с агрессором. И это оказывается настолько убедительным, что трудно различать и разделять эти роли. К тому же, тогда как положение безысходности заключает в себе сущие муки, переживание борьбы смерти и возрождения представляет собою грань между мучительной болью и исступлением или смешение обоих. Кажется, вполне уместно говорить об этом типе переживания как о Дионисийском, или вулканическом экстазе, в противопоставление Аполлоновскому, или океаническому экстазу, космического единения, связанному с первой перинатальной матрицей.

След

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: