Проблемы адаптации эмигрантов

Первые годы пребывания в Югославии оказались для большинства российских эмигрантов самыми трудными. Значительная их часть находилась в тяжелом материальном и моральном положении. Многие из них пережили окончательный крах надежд на скорое возвращение и осознали необходимость приспособления к новым условиям. Для тысяч российских эмигрантов это было время резкой смены привычного образа жизни, время поисков места постоянного жительства, жилища, работы, с заботами о детях, больных и престарелых. Значительную помощь им оказывало правительство Королевства СХС, различные благотворительные организации.

Жизнь русских эмигрантов в новой среде была ограничена, с одной стороны, характерными особенностями, которые делали их непохожими на окружение, а с другой, самим окружением, его спецификой, возможностями и потребностями. Как известно, в югославском, а особенно в сербском обществе существовали традиционные понятия о России и русских, нашедшие отражение в подчеркнутом русофильстве большей части населения. С другой стороны, русские имели весьма туманное представление о сербах, Сербии и Югославии. Эти стереотипы, сформировавшиеся на базе исторического опыта, конечно же, не смогли выдержать испытания повседневностью, но они, по крайней мере, в первое время, определили взаимоотношения беженцев и нового окружения. Высшие органы власти в Югославии подчеркивали, что наряду с гуманитарными соображениями они, прежде всего, руководствовались историческими причинами, делая акцент на связях России и Сербии во время Первой мировой войны. Премьер-министр Н. Пашич заявил 25 января 1922 г. на заседании Народной скупщины: «...Что касается России, дело вам хорошо известно. Мы, сербы, а также и другие наши братья, которых нам довелось освободить и объединить, мы все благодарны великому русскому народу, поспешившему нам на помощь от погибели, которой нам угрожала Австро-Венгрия, объявив войну. Если бы Россия не совершила этого, если бы не встала на нашу защиту, мы бы погибли... (Россия) увлекла и своих союзников, и мы были спасены от смерти. Мы этого не можем забыть. Мы сейчас приняли русских эмигрантов, и мы их принимаем без различия, к какой партии они принадлежат, мы в это не вмешиваемся. Мы только желаем, чтобы они остались у нас, мы их примем, как своих братьев, и пусть они располагают свободой...». Об этом же в 1921 г. говорил председатель скупщины и глава Государственной Комиссии по делам русских беженцев Л. Стоянович: «Многие причины определяют наше поведение по отношению к нашим русским братьям. Здесь чисто человеческие чувства, здесь славянская солидарность, здесь - и это выше всего прочего - наш огромный долг перед прежним, и особенно нынешним, поколениями русских, которые и в старые времена, и в недавнем прошлом, и в последнее время сделали столько добра нашему народу. Все это, вместе взятое, требует от нас, чтобы мы своих братьев не бросили и не оставили без помощи»[23].

Позиция, сформулированная Л. Стояновичем, проводилась в жизнь государственными органами с первых дней прибытия русских беженцев на югославскую землю. В Белграде и после революции не прекратило деятельность русское посольство, оно существовало вплоть до 1924 г., а после того как под давлением СССР его деятельность была формально прекращена, фактически оно было просто переименовано в «Делегацию по защите интересов русских беженцев» с тем же руководством.

Ряд исследователей отмечает такую специфическую особенность психологического состояния российских эмигрантов пер. пол. XX в. как своеобразный разрыв между реальным положением человека в социальной структуре страны пребывания и представлениями как своими, так и ближайшего окружения, о месте данного человека в среде других людей. Русский человек столкнулся в Югославии с новым общественным окружением. С обществом, в котором имелись свои обычаи и потребности, менталитет, ограничения и разделительные линии. В новой стране на Россию вообще и на русского человека в частности смотрели различными глазами: в восточной ее части - с любовью и благодарностью за помощь, оказанную на протяжении веков, а в западной - с подозрением и трудно скрываемым неприятием, также порожденным опытом истории. На причины такого отношения к эмигрантам указывал профессор Р. Кошутич в 1922 г. в докладе Министерству просвещения по результатам инспекции русских кадетских корпусов, расположенных в Королевстве: «Россия обязала нас своей кровью, и теперь настало время возвратить часть этого огромного долга ее родным детям. Вот почему русские школы следует разместить в самых культурных центрах, населенных сербами, поскольку только серб знает, чем для него была Россия и что он ей должен (хорваты и словенцы почувствуют это позднее, когда глубже войдут в нашу историю и когда будут смотреть на свое прошлое другими глазами)». Но, несмотря на все надежды профессора Р. Кошутича, различия в восприятии оставались, проявляясь особенно явно в повседневной жизни. Отношения с новой средой были весьма непростыми. Единое восприятие приютивших эмигрантов «братьев» быстро уступило место суровой реальности. Ее прекрасно описал С. Н. Палеолог в своем письме генералу А. С. Лукомскому в сентябре 1921 г.: «Вне всякого упрека к нам относятся: высшее Правительство, духовенство, высшие классы интеллигенции и офицерства. Все они отлично понимают роль России для Сербии в прошлом и в будущем; в поддержке русских беженцев чувствуют свой долг и часто подчеркивают, что лишь по бедности своей Сербия так мало дает России. Однако и они не любят углубляться в воспоминания прошлого, когда Россия была благодетельницей Сербии. Средний класс: городские жители и торговцы совершенно равнодушны к русским, смотрят на нас, как на элемент, подлежащий эксплуатации. Чувства симпатии, но только на словах, и в единичных случаях на деле, со стороны представителей этого класса - явление почти исключительное. Селяки, с которыми нам мало приходилось иметь дело, относятся к нам добродушно, но с искренним недоумением, и постоянно спрашивают: «За что мы припутовали из России?»[24].

Важное значение для адаптации эмигрантов к новым условиям имела деятельность православной церкви. В 1921 г. из Константинополя в Королевство переехало Всезаграничное высшее русское церковное управление (ВВРЦУ). 8 апреля 1921 г. в Сремских Карловцах состоялось его первое заседание, на котором митрополит Антоний (Храповицкий) был избран управляющим русскими православными общинами в Югославии (в декабре 1921 г. состоялся первый всезаграничный русский церковный собор). В стране организовывались новые приходы, имевшие статус отделений Общества попечения о духовных нуждах православных русских в Королевстве СХС. В условиях культурной и духовной изоляции даже религиозно-индифферентная интеллигенция шла в православные храмы в поисках общения, ощущения своей причастности к русской истории и духовной культуре. Немалая часть интеллигенции, до отъезда не знавшая дороги к храму, начинает участвовать в жизни своего прихода. В 1925 г. в одиннадцати колониях действовали «русские» православные храмы, ставшие не только сосредоточием религиозно-нравственной жизни российских эмигрантов, но и центром всей их общественной жизни.

Среди беженцев из России было много инвалидов и нетрудоспособных[25]. Этой категорией беженцев занимался созданный в ГК в 1921 г. Инвалидный отдел, а с 1924 г. он стал называться Отдел инвалидов и нетрудоспособных. Основная задача отдела – медицинское освидетельствование беженцев. Для этого при отделе была создана Врачебная комиссия, которая распределяла беженцев по категориям в соответствии с их медицинскими показаниями. Выплаты каждому нетрудоспособному инвалиду составляли всего 100 динар в месяц, и эти суммы люди часто получали с большими задержками. В наиболее привилегированном положении находились военные инвалиды, получавшие от правительства Югославии пенсии, обеспечивавшие им вполне сносное существование.

Одной из наиболее сложных проблем было трудоустройство беженцев. Относительно быстро были решены вопросы трудоустройства тех, кто задолго до прибытия в Югославию снискал себе мировую и европейскую известность в области науки, культуры, просвещения или искусства. Но нелегко пришлось рядовым эмигрантам. Четыре тысячи врангелевцев, торжественно встреченных па пограничной станции Джевджелия были тут же направлены на строительство горного шоссе Вранье – Босильград – Гостивар – Дебар. Руководил этим строительством русский инженер-путеец Сахаров, возглавлявший затем в 1921—1925 гг. югославское Управление строительства горных дорог. Шоссе, имевшее огромное стратегическое значение, прокладывалось в исключительно трудных условиях. Оно должно было пройти через горный перевал Бесна Кобила на высоте около 2 тыс. м., что было в то время необычайно сложной инженерно-строительной задачей.

О том, в какое положение попали гражданские лица, не имевшие протекции со стороны белоэмигрантского руководства и связанных с ним правящих югославских кругов, можно судить по объявлениям, публиковавшимся из номера в номер журналом «Русский архив»: «Бюро трудоустройства «Земгор» бесплатно рекомендует государственным и общественным организациям и частным лицам работниц разных специальностей, как то: учительницы, преподавательницы музыки и иностранных языков, кассирши, секретари-машинистки, няньки, продавщицы, портнихи, модистки, официантки, поварихи и др. Рекомендуются также специалисты, начиная от высококвалифицированных инженеров, профессоров, учителей, бухгалтеров, писарей и кончая столярами, красильщиками и обычными рабочими».

Начиная с лета 1920 г., главные усилия правительства и беженских организаций были направлены на стимулирование производственной активности трудоспособных эмигрантов, оказание им помощи в приобретении специальности, переквалификации и трудоустройстве. Российским гражданам для организации собственных предприятий предоставлялись кредиты, специалистам выдавались ссуды на приобретение пособий и инструментов. До марта 1921 г. включительно было открыто около 300 предприятий. На их организацию представительство ВЗС выдало ссуду в размере более 1 млн. дин[26]. Эти и другие меры помогали части беженцев найти заработок.

В 1921 г. сравнительно легко устраивались на работу землемеры, работники образования, врачи, деятели культуры, техники. Так, к осени 1921 г. 28 российских профессоров получили кафедры в вузах королевства с ежемесячным окладом в 1 тыс. дин. Врачи, как правило, получали работу по специальности только в провинциальных городах. Сложно было подыскать работу по специальности юристам, военным и чиновникам. Из примерно 200 дипломированных российских юристов в это время имели работу по специальности около 40 человек с окладом до 600 дин.

В 1921 г. при Государственной Комиссии создается Отдел труда, который активно занимался созданием различных краткосрочных профессиональных курсов – техническо-строительных, электромонтажных, слесарно-монтажных, шоссейно-дорожных, железнодорожно-эксплуатационных, межевых, штейгерских, почтово-телеграфных, геодезических, а также курсов по обучению сербскому языку. Курсы создавались с учетом потребностей государства в тех или иных специалистах. Некоторые из них существовали 2-3 года (например, почтово-телеграфные), в других было по 10 выпусков (слесарно-монтажные в г. Крагуевце). Срок обучения на курсах составлял 6 месяцев, прием слушателей был ограничен возрастными рамками (от 16 до 30 лет). За редким исключением все учащиеся были мужчины. Количество слушателей определялось возможностью их дальнейшего трудоустройства и различалось по годам; в среднем от 20 до 50 человек в каждом выпуске.

Занятия на курсах вели как русские, так и местные преподаватели, хотя последних было меньше. По их окончании слушатели сдавали экзамены и получали соответствующие свидетельства. Общим правилом для всех курсов было целевое распределение специалистов. В основном рабочие места предоставлялись в провинции; в крупных городах оставались единицы. Профессиональные курсы действовали в Белграде, Замуне, Сараево, Новом Саде и Крагуевце до середины 1930-х гг.

Отдел труда на местах организовывал бюро труда, которые активно действовали в городах Любляна, Шабац, Осиек, Сомбор, Брод, Вараждин, Вршац, Панчево, Заечар, Субботица, Загреб, Белград, Нови Сад, Ниш, Сараево, Трстеник, Карловац, Травник. В задачу бюро входил поиск рабочих мест и трудоустройство беженцев. Эти и другие меры помогали части беженцев найти заработок. Местные бюро не вело статистики трудоустройства, поэтому крайне трудно восстановить точную цифру эмигрантов, воспользовавшихся их услугами.

По данным статистического отдела Державной комиссии, в начале 1922 г. были трудоустроены более 5,5 тыс. беженцев, из них 2,7 тыс. имели постоянную работу, 2,8 тыс. – временную. Согласно статистике Международного бюро труда, в 1924 г. в Королевстве насчитывалось около 19 тыс. безработных российских беженцев[27].

 С 1924 г., когда ряды югославской интеллигенции стали пополняться своими молодыми специалистами, рынок труда для русских стал суживаться, особенно остро это проявилось после 1926 г.

Недостаток рабочих мест и стабильного, достаточного заработка в среде беженцев, не имевших ничего предложить, кроме своих рук, явились причиной создания в 1924 г. «Русского колонизационного бюро», которое ставило своей целью содействовать переезду беженцев на Запад. Начиная с 1925 г. Государственная Комиссия выдавала ссуды отъезжающим за границу для трудоустройства, в том случае, если «по данной категории труда невозможно найти применение в Королевстве». Поэтому, не случайно, что в 1924 – 1925 гг. увеличивается число беженцев, выезжавших из Югославии. Газета «Политика» сообщала, что более 7000 русских – квалифицированных рабочих, техников и инженеров – покинули страну, главным образом при посредничестве особого бюро в Белграде, вербовавшего русских на крупные заводы Франции. Анонимный обозреватель писал: «Если в первое время после прибытия русских мы к ним относились с состраданием, настала пора государству стремиться иметь от них пользу. Так поступают Париж и Прага».[28]

Уже к началу 1930-х гг. численность российских эмигрантов, по разным данным, составляла 25 – 30 тыс. чел. Государственная перепись населения, проведенная в марте 1931 г., зафиксировала около 33 тыс. российских эмигрантов, из которых более 5,5 тыс. приняли югославское подданство.

1934 г. стал своеобразным рубежом в истории российской эмиграции в Югославии. С убийством 9 октября 1934 г. короля Александра для российской эмиграции начались смутные дни. В письме делегата по защите интересов русской эмиграции В.Н. Штрандмана от 1 сентября 1936 г. принцу-регенту Павлу говорилось: «Министерство внутренних дел, за весьма редкими исключениями, отказывается принимать эмигрантов в югославское подданство, что лишает их права искать заработок даже на иностранных предприятиях, которым предлагается оказывать строгое предпочтение национальным рабочим… Уже сейчас имеются весьма тяжелые случаи, например, отказ принимать на работу русских только потому, что они русские…»[29].