8 августа 14 страница

Обеспечение безопасности

Теперь ясно, что я считаю психотерапию сферой реальных взаимоотношений двух людей. Эта реальность не умаляется тем фактом, что психотерапия имеет свои вполне определенные и хорошо известные “рамки”, призванные обеспечивать безопасность. Всякие взаимоотношения имеют свои рамки, и они всегда являются частью реальности.

Клиенту необходимо чувствовать себя свободно и в безопасности, чтобы иметь возможность высказать свои чувства. Соблюдение безопасности требует, чтобы психотерапевт не предпринимал действий в ответ на проявления полового влечения со стороны клиентки или рассказы о противозаконном поведении. В данной ситуации психотерапевту не следует действовать обычным образом. Сохранение незыблемости принципа безопасности — неотъемлемая часть реальности психотерапевтических отношений. Мир предлагает нам много сексуальных возможностей; полицейских в нем тоже хватает. А психотерапевтические отношения очень редки, и цель их совершенно в ином. С одной стороны, такие рамки сужают психотерапевтические отношения, но в то же время делают их гораздо более глубокими, чем какие-либо другие отношения.

Безопасность клиента стоит на первом месте по сравнению с любыми процедурами, теориями, диагнозами, интерпретациями, мыслями и содержанием переживаний. Человек, говорящий о себе “Я — тот, с кем мы работаем”, должен чувствовать себя в безопасности, общаясь с нами.

Но если мы очаровываемся самим процессом психотерапии и ставим его выше интересов клиента, безопасность может утрачиваться. Мы пытаемся подтолкнуть клиента, чтобы он делал то, что требует от него логика психотерапевтического процесса. Вполне понятно, но когда мы ловим себя на этом, то можем вспомнить, что живой человек в данном случае значит больше, чем наше желание сделать так, чтобы изменение произошло прямо сейчас.

Я забываю об этом, когда какой-нибудь процесс, который я хотел бы предложить клиенту, кажется мне весьма многообещающим. А иногда некое новое понимание, нечто в содержании переживаний может показаться мне необычайно важным. Я могу обращать внимание только на то, что говорит клиент. Но в какой-то момент я снова вижу его — маленького, беззащитного и напряженно вжавшегося в стул, но, несмотря на это, присутствующего здесь и смотрящего на меня. Разве я имею право утратить правильный путь? Одного моего воспоминания об этом достаточно, чтобы мы снова встретились здесь и сейчас, встретились хотя бы на одно мгновение. Так наш контакт восстанавливается. Клиент и его личность важнее, чем все то, что скажет он или я.

Встретятся ли наши глаза или нет, но это именно тот контакт, для установления которого я не предпринимаю никаких намеренных действий. Возможно, мой голос или поза передадут мое ощущение присутствия другого человека, но у меня нет необходимости специально думать об этом. Мне нужно просто вспомнить о том, что этот человек здесь.

А сейчас я хотел бы упомянуть о некоторых примерах специфических форм реакции психотерапевта.

Часто, когда во время сессии работа приостанавливается и клиент испытывает боль или когда наши взаимоотношения вдруг нарушаются и я не знаю, что делать, я просто говорю: “Привет! ” (как будто клиент только что пришел). Это не прерывает процесс, а наоборот, предоставляет ему больший шанс вне зависимости от того, над чем именно мы работаем.

Я уже говорил, что обычно психотерапевт не должен нарушать естественно возникающие паузы, когда клиент замолкает. Будет ли клиент ощущать в этой тишине мое присутствие? Если у меня возникает впечатление, что клиент чувствует себя одиноко, я могу пошевелиться на стуле или, например, кашлянуть. Мне бы хотелось, чтобы мое присутствие стало частью внутреннего процесса клиента.

Одна клиентка, пережившая в детстве насилие, не могла представить себе, как она могла бы исцелиться, — только если сделать так, чтобы насилия не было вообще в ее прошлом. Потом она сказала, что у нее не возникало бы проблем на протяжении этих лет, если бы ей было с кем поговорить обо всем и можно было бы вместе “покопаться в прошлом”. Но поскольку здесь и сейчас присутствую я, у клиентки есть возможность “покопаться в прошлом” вместе со мной.

Это означает, что нам не нужно стремиться получить ответ, почему в некоторые моменты процесс у клиента тормозится. Иногда в таких случаях существуют действительно реальные ответы. Хотя обычно у нас есть ответ на эти вопросы, потому что мы еще не поняли сущность проблемы. А когда мы достигнем той стадии, на которой у нас не будет никаких ответов, мы действительно поймем сущность происходящего.

Иногда я предлагаю ответы, чтобы помочь процессу сдвинуться с того места, где клиент остановился. Я знаю достаточно много различных процедур, и у меня всегда есть что-то, что я могу предложить. Но все это мы можем попробовать позднее. Сейчас же нам необходимо не утратить реальный, хотя и трудно передаваемый словами процесс, возникающий, когда мы с клиентом просто сидим вместе. Людям, выросшим в нашем обществе, вообще довольно трудно находиться вместе в молчании. Если видно, что молчание начинает вызывать у клиентки дискомфорт, я могу сказать: “Мы присутствуем здесь, вы и я, и в данный момент неясно, что будет дальше”; или, например: “Мы чувствуем болезненность происходящего, и в этот момент нам нечего сказать”. Либо можно просто произнести слово “боль”.

Я привожу примеры, чтобы показать, что нам не нужно отчаянно искать какие-то слова, чтобы сказать их клиентам. Можно просто добавить: “Давайте некоторое время побудем здесь”. Так, с помощью простых слов, а чаще — с помощью молчания я указываю, что наше пребывание вместе уже вполне реальная вещь и она есть, даже если нам нечего сказать.

Взаимодействуя, мы всегда остаемся разными людьми

Контакт не означает слияния; скорее, наоборот: он приводит к острому чувству присутствия иного существа — другого человека. При слиянии мы чувствуем, как будто кто-то другой совмещается с нашим ощущением этого человека. А когда мы открываем, что человек прямо сейчас чувствует нечто совершенно иное, чем то, что мы думали, процесс слияния нарушается, но глубина контакта, наоборот, возрастает.

При работе с одной клиенткой, чьи проблемы с чувством своей “отдельности” постепенно сделали ее настоящим специалистом в данной области, у меня произошел следующий разговор.

К: Вы должны знать: я рада, что вы идете по тому пути, который избрали.

П: Я постараюсь принять ваши слова.

К: А вы просто попытайтесь услышать их. Будете вы их принимать или нет — уже ваше дело.

Контакт включает в себя постоянную новизну чувства, что другой человек — именно “другой”, отдельный от нас. Мы можем приветствовать мгновения возникновения неожиданных сюрпризов и радоваться им. Такие моменты рассеивают проекции и показывают: действительно возник контакт с другим человеком.

Открытое реагирование при взаимодействии

Позвольте мне сейчас вернуться к более узкому значению слова “взаимодействие”, к периодически возникающим трудностям, которые могут стать новыми возможностями для процесса психотерапии.

Как проблемы во взаимоотношениях

можно использовать в психотерапии

Психотерапевт, не работающий сознательно с межличностными взаимодействиями как с путем психотерапии, может рассматривать межличностные конфликты просто как затруднения. Но на самом деле они содержат в себе новые возможности для психотерапии. Подход к таким трудностям в классическом психоанализе состоял в попытках их интерпретации. Это делалось в таких терминах, как сопротивление клиента, межличностная динамика, проекция и перенос; а также рассматривалось как повторение прошлого опыта клиента.

Потом многие психотерапевты научились обращать трудности во взаимодействиях в новые возможности психотерапии. Общий принцип состоит в следующем: клиента не нужно ни останавливать, ни проявлять по отношению к нему чрезмерную толерантность. Необходимо в настоящем строить взаимодействие таким образом, который выходит за рамки старых стереотипов клиента. Это позволяет клиентам открыть для себя возможность нового способа жизни, а психотерапевту всегда необходимо быть готовым вовремя увидеть эти возможности.

Приведем некоторые примеры.

Когда нечто скрытое становится проблемами

в наших отношениях

Если во взаимоотношениях что-то не в порядке, это должно быть исправлено еще до попытки достичь заметного эффекта с помощью других психотерапевтических средств.

Вызывающий затруднения аспект взаимоотношений необходимо прежде всего вербализовать, и это имеет приоритетное значение по сравнению со всеми другими путями психотерапии. Мы можем уже пребывать в конфликтных взаимоотношениях, но делать вид, что это не так. Когда мы боремся, притворяясь, что ничего не произошло, психотерапевту необходимо указать на трудности. Есть некая пикантность в том, как психотерапевт выводит на поверхность нечто по­добное.

Я могу сказать: “Я знаю, в этом наши мнения не совпадают”.

 

А вот другие примеры:

 

“Спасибо, что вы согласились изменить время сессии, но я знаю, что у вас продолжают оставаться определенные чувства по этому поводу”.

“Может быть, вы все еще сходите с ума по поводу тех глупостей, которые я говорил прошлый раз? ”

“Мне кажется, вы пытаетесь сказать, что, по вашим ощущениям, мы так ничего и не достигли”.

 

Иногда клиент боится прямо выразить свою реакцию психотерапевту и может лишь намекать на нее. Например:

 

К: Все окружающие приводят меня в бешенство.

П: Раз все вас приводят в бешенство, то это, видимо, относится и ко мне.

Внутренние реакции психотерапевта как способ отметить

наличие проблем во взаимодействии

Нельзя позволять личным чувствам по отношению к клиентам разрастаться до такой степени, когда они могут “взорваться” и мы вы­плеснем их на клиента. (То же самое касается и интерпретаций, обладающих свойством снова и снова приходить нам в голову. )

Клиент присутствует здесь не для того, чтобы удовлетворять потребности психотерапевта и понимать его. Поэтому большую часть реакций психотерапевта личного характера необходимо просто отбросить, либо эти вещи должны отдельно прорабатываться внутри нас и не касаться клиента. Однако мы должны говорить или делать что-либо в том случае, если наши чувства указывают, что психотерапевтические отношения развиваются неправильно.

Я уже говорил, что приветствую ситуации, когда робкая, пугливая клиентка вдруг начинает давать мне советы, чтобы я сохранял спокойствие, либо пытается как-то иначе направлять меня. Возможно, другим клиентам необходимо нечто противоположное — держаться в определенных границах, считаться с реальностью другого человека. Например, что можно сказать о клиентах, обладающих властной манерой поведения и навязывающих всем свое мнение до тех пор, пока их прямо не отвергнут? В обычной социальной ситуации нетрудно просто игнорировать такое поведение, но во время психотерапии я несу ответственность за то, чтобы прямо высказать свое мнение, противостоять попытке навязать мне что-то и в итоге действовать так, чтобы это было наиболее полезным для клиента.

Когда я отражаю направленный на меня гнев клиента, мне необходимо, если можно так выразиться, твердо стоять на ногах, чтобы этот гнев мог проявиться еще больше. Я бы не хотел, чтобы клиент отступал с чувством вины, опасаясь, что причинил мне боль. Поэтому, чтобы явно продемонстрировать свою неуязвимость, я говорю: “Считаю, что делаю все правильно, но вы чувствуете это иначе... ” В нашем взаимодействии мы оба, и я, и клиент, в одинаковой мере прочны в своих позициях и неуязвимы.

Как психотерапевт, я могу радоваться, что гнев клиента проявился наиболее полно. Но прежде чем я скажу: “Я рад, что ваш гнев проявился полностью”, мне необходимо учесть, как это отразится на наших взаимодействиях. Некоторые клиенты могут воспринимать подобные заявления как снисходительное отношение к ним, позволяющее психотерапевту находиться вне досягаемости их гнева. Я могу сказать это другим клиентам, находящимся со мной на одном уровне рефлексии. Можно говорить это и тем, кто чувствует, что, проявляя свой гнев, они утратят контакт со мной.

“Вы и я сейчас подобны вот этому”, — иногда говорю я, энергично сдвигая ладони. Не думаю, что вы правы, но знаю, что вы чувствуете... ” Мне хотелось бы, чтобы в нашем взаимодействии сохранялось равенство и возможность конфликтов.

Негативные проявления можно считать

заторможенным позитивным процессом

Другой способ реагировать на негативные и разрушительные способы взаимоотношения психотерапевта и клиента состоит в том, чтобы относиться к ним как к позитивным, но в данный момент незавершенным, заторможенным или обращенным в свою противоположность. Психотерапевт мог бы спросить себя: какое именно жизнеутверждающее направление предположительно присутствует здесь? Ведь клиент мог уже устремиться в данном направлении, но оно оказывается за­блокированным или обращенным не туда. Психотерапевт может отре­агировать на правильные намерения клиента так, как будто они выражены явно. Что бы ни представляло собой в действительности жизнеутверждающее направление, после этого оно получает возможность проявиться.

Например, клиент может рассказывать о (реальном или воображаемом) плохом отношении к себе (данного психотерапевта либо другого человека), негодуя по этому поводу, но продолжая общение. Более сильный человек настойчиво потребует от другого прекратить свои действия. Мы можем представить, что клиент действительно делает это, хотя и в недостаточной мере. Мы могли бы попытаться отреагировать на это следующим образом: “Вы предлагаете прекратить то-то и то-то. Мне кажется, вы чувствуете, будто я (или кто-то другой) поступает плохо по отношению к вам”. Это поможет клиенту настаивать более определенно: “Да, вам (ему) не следовало бы делать этого”.

Даже если такая реакция психотерапевта оказывается неверной, она помогает клиенту выявить возможное положительное направление. Клиент может сказать: “Нет, я вовсе не предлагаю прекращать что-либо. Но я чувствую, вы проявляете обо мне недостаточную заботу”. Затем мы могли бы развить эту мысль: “Итак, вы чувствуете, что о вас необходимо проявлять бoльшую заботу и это относится в первую очередь ко мне. Да, вам действительно необходима бoльшая забота. Я думаю, что проявляю ее в достаточной мере, и вы должны были бы почувствовать это, но почему-то не чувствуете”.

Проблемы, о которых говорят клиенты, могут проявляться в их отношениях с психотерапевтом. Иногда я делаю это совершенно явным, заявляя: “Хорошо. Сейчас у нас есть проблема, о которой мы с вами говорим. Значит, она живая, и мы можем над ней работать. Я рад, что проблема проявилась”. У нас появляется возможность изменить ее, превратив из вызывающего замешательство пробела в нашем понимании в новую, вдохновляющую возможность. “Хорошо, но что мы собираемся делать с этим? ” — может спросить клиент. “Пока неясно, — отвечаю я, — сейчас будем разбираться”.

Случаи переноса

Иногда клиенты знают, что во взаимоотношениях с психотерапевтом бывают случаи, которые можно охарактеризовать как перенос. Например, клиентка говорит вам: “Я просто без ума от вас! Ну, не совсем от вас... Отчасти... Как бы вам сказать... Я в смущении... ” Я отвечаю так, чтобы сохранить возможность отнесения чувств как к настоящему, так и к прошлому: “Вы говорите (и мне, и еще кому-то), что просто без ума”.

Иногда клиент чувствует быстрое чередование или слияние прошлого с настоящим, что может оказаться болезненным. Если психотерапевт легко поймет такой феномен, это может стать заметной помощью. В таких случаях я говорю: “Да, я знаю, что сейчас являюсь одновременно и собой, и другим человеком”.

При этом я олицетворяю одновременно и самого себя, и кого-то из прошлого клиентки. В данном случае она осознает двойственность. Однако в том случае, когда такая двойственность не осознается, психотерапевту приходится реагировать на происходящее как бы одновременно с двух точек зрения. В той степени, в какой гнев клиентки будет направлен на меня, я готов встретить его так, как уже говорил выше. Но в той степени, в какой он направлен на чей-то образ в прошлом, я могу позволить гневу проявиться и быть направленным на меня, но при этом лично никак не стану реагировать. Следует конкретно отреагировать на оба уровня, присутствующих в чувстве гнева.

В классическом психоанализе все побуждения, возникающие при взаимоотношениях, так же как и чувства, направленные на аналитика, интерпретируются как направленные на тот или иной образ из прошлого. В настоящее время некоторые психоаналитики думают иначе. Они интерпретируют чувства клиентов по отношению к своим родителям как направленные на психотерапевта. Конечно, такой аспект взаимоотношений, происходящих в настоящем, присутствует при психотерапии постоянно. А прошлое включено в каждое мгновение настоящего. Почему мы принимаем решение, что одно “реальнее” другого? И то, и другое в одинаковой мере присутствуют во время психотерапии, и нам приходится иметь с ними дело.

Так мы можем понять, что не бывает чистого переноса; он никогда не связан только с событиями прошлого. Обычно он возникает на основе события, которое произошло совсем недавно. Иногда клиенту легче почувствовать прошлое и проработать его, если в первую очередь рассматривается то, что он выражает в отношении настоящего. В главе 9 мы уже не раз показывали, как психотерапевт реагировал одновременно и на прошлое, и на настоящее, обычно при этом в первую очередь отражая то, что клиентка говорила о настоящем, а затем предлагая ей в такой же мере почувствовать, насколько в настоящее вовлечены события из прошлого.

Подобным же образом, если клиенты говорят о прошлом, это необходимо отразить в первую очередь, даже если с таким же успехом можно было бы проявить вербальную реакцию на взаимоотношения в настоящем.

Когда самовыражение психотерапевта необходимо

При возникновении затруднений в общении с клиентом я довольно часто предполагаю, что сам являюсь частью проблемы. В этом для меня нет ничего неожиданного.

Когда проблема связана с взаимоотношениями, говорят о четырех направлениях, которым можно следовать: прошлое и настоящее психотерапевта и клиента. Обычно в проблеме присутствуют все четыре аспекта, хотя прорабатывать все приходится довольно редко.

Иногда при работе с некоторыми клиентами у психотерапевта возникает настоятельная необходимость выразить что-то из своего опыта. В то же время для других клиентов будет лучше, если психотерапевт не станет пытаться делать это. В какой степени от психотерапевта потребуется самовыражение, определяется особенностями конкретного клиента. Некоторые из них утрачивают нить своего процесса, пытаясь предохранить себя от проработки собственных проекций. Такие клиенты могут сказать: “Вы знаете, мне необходимо задать вам один вопрос, но в то же время мне бы не хотелось, чтобы вы отвечали на него”.

Другие клиенты останавливаются в том случае, если психотерапевт не хочет раскрывать то, что происходит с ним самим, чтобы и клиент также мог пережить это. Например, одна моя клиентка сказала: “Я видела вашу реакцию. Что она значит? ” Я понял, что в моем внутреннем пространстве возникла болезненная реакция, отразившаяся на моем лице.

Если что-то действительно уже отразилось на моем лице, не стоит настаивать, что “ничего не было”. Отрицание реальных фактов еще никогда не помогало. Однако, поскольку клиентке необходима возможность выразить происходящее с ней и исследовать его, а мой ответ может остановить ее, я говорю: “Я мог бы снова войти в прежнее состояние, если вам это необходимо, но ведь это вы чувствовали, будто вас прерывают, критикуют, не так ли? ”. Клиентка может ответить: “Да, я чувствую, что делаю нечто плохое для вас”. И снова переключиться на свои чувства. Это будет означать, что больше ей не нужно знать о моих чувствах.

Но если она снова задаст такой вопрос, мне придется действительно войти в это состояние. И вся структура происходящего отразится в моем собственном чувствуемом ощущении. Я буду говорить лишь то, что имеет сейчас отношение к делу, — только в редких случаях клиентам необходимо, чтобы я исследовал данную проблему глубже.

Если клиентка будет настаивать, я готов исследовать себя до того, как она сделает это с собой. После чего я стану настоятельно предлагать клиентке войти в свое чувствуемое ощущение, связанное как с нынешним взаимодействием, так и с ее прошлым опытом.

Предположим то, что проявится, будет чем-то сугубо личным. Если клиентка снова спросит меня об этом, я отвечу, что все это просто не имеет к ней никакого отношения. Если же этого будет недостаточно, я расскажу о какой-то части своих переживаний и о том, как я вошел в них.

Если моя реакция имеет отношение к нашему взаимодействию, я выражу ее, когда клиентка попросит меня об этом, хотя иногда я могу сделать это и по собственной инициативе.

Без доверия и признания реальности взаимодействие может приостанавливаться и блокироваться или же активизировать память о предыдущих случаях такого блокирования. В прошлом представления клиента довольно часто отвергались. Клиент чувствовал что-то в другом человеке, но не получал разрешения проникнуть в его состояние. Взаимодействие вообще прекращалось, и клиент оставался один в своем замкнутом пространстве, где преобладал аутизм. Нам бы вовсе не хотелось снова повторять такое прекращение взаимодействия.

Может быть, вполне достаточно просто признать: “Да, я делал это. Я знаю, что вы имеете в виду, и могу обратиться внутрь себя и посмотреть, что там возникает. Но что это значит для вас? Какое чувствуемое ощущение возникает у вас при этом? ”

Внутри самого себя я буду вникать в свои собственные способы реагирования. Если при этом я почувствую что-либо, создающее проблемы, то задумаюсь: “Что это? Раздражение? Нетерпение? Гнев? ” Хотя совсем не обязательно присваивать какой-то ярлык. Гораздо важнее другой вопрос: “Что присутствует в этом чувстве? Что оно говорит мне о происходящем между мной и клиентом? ”

Моя реакция содержит в себе информацию о ходе психотерапии. Я инструмент, с помощью которого отражается состояние клиента. Поскольку мои собственные затруднения хорошо мне знакомы, довольно легко понять, что именно я чувствую в клиентах. Затем необходимо найти психотерапевтически уместный способ отреагировать на поведение клиента. Возможно, это будут какие-то вербальные высказывания о наших взаимоотношениях, а может быть, что-то иное. В том случае, если моя реакция будет иметь вербальный характер, она должна разблокировать конкретные, хотя и скрытые формы взаимодействия (в том случае, если они, конечно, действительно были за­блокированными и носили аутистический характер).

Психотерапия не может быть наполнена необходимым содержанием, если все взаимодействия рассматриваются как еще один пример из прошлого. Мы можем обнаружить у клиента его прежние затруднения, но не сумеем изменить что-либо. Но нам необходимо, чтобы прошлое теперь повторилось в более широком контексте процесса, в котором клиент мог бы измениться и выйти за пределы того, что мы обнаружили в его прошлом. Нам необходимо, чтобы сам процесс исследования прошлого являлся в то же время процессом дальнейшего развития.

Два способа выйти за пределы

простого повторения при переносе

1. То, что возникает на основе чувствуемого ощущения, обычно обладает своей уникальной спецификой. Если я выражаю что-то, основываясь на своем чувствуемом ощущении, оно также будет иметь свою уникальную специфику. Это позволяет моим клиентам непосредственно пережить, что все, что я говорю, обладает особым качеством, характерным для моей личности. Скорее всего, это поможет ликвидировать проявления переноса и проекции. Первый способ избежать простого повторения связан с присутствием личности психотерапевта, выражающего время от времени свой уникальный опыт.

2. Точное отражение чувств клиента — второй способ выйти за пределы переноса и таким образом разрешить связанную с ним проблему. И даже если вербальное содержание связано только с прошлым, отражение может обеспечить новый контекст межличностного взаимодействия. Исключением являются клиенты, чьи родители проявляли нерешительность и ограничивали их от соприкосновения с реально­стью. Тогда при отражении чувств может создаваться впечатление, что происходит просто восстановление того, чем прошлое являлось в действительности для данного клиента. Отражение чувств клиента — явная противоположность тому, что происходило почти во всех случаях нездоровых взаимодействий, вредных для клиента. Поэтому это обычно препятствует повторению переноса. Это происходит за счет развития возникающегоу клиента импульса с того самого момента, когда характерные для прошлого взаимодействия были блокированы. Если реально присутствующий человек действительно слушает и отражает происходящее, то положительный импульс, присущий всем повторяющимся формам поведения, может проявиться снова и достичь своего завершения в процессе взаимодействия.

Карл Роджерс был совершенно прав, когда считал искренность одним из трех непременных условий психотерапии (вместе с эмпатией и безусловным принятием).

Однако он был не вполне прав, когда добавлял, что клиент должен “воспринимать” эти три момента по отношению к психотерапевту. Мне кажется, он хотел сказать, что эти три формы отношения не должны оставаться скрытыми субъективными состояниями психотерапевта и ему следует проявлять их, чтобы они могли внести свой вклад в ход психотерапии и привести к конкретному эффекту. Тело человека переживает различные ситуации прямым и непосредственным образом, причем отнюдь не только с помощью интерпретации и отображения того, что они воспринимают или думают о происходящем. Многие клиенты начинают психотерапию в таком состоянии, что они далеки от возможности просто воспринимать тот факт, что кто-то другой понимает их и проявляет заботу. Им трудно даже представить, что кто-то может так относиться к ним. Но, несмотря на такое не вполне адекватное восприятие, конкретное взаимодействие будет иметь положительный эффект. Процессы, происходящие в организме, станут постепенно развиваться и изменять личность клиента! После того как произойдут достаточно конкретные изменения, сформируется и новое восприятие этих отношений.

Метод Роджерса приводил многих психотерапевтов к такой форме рефлексии чувств клиента, что на самом деле они этих чувств вообще не понимали и не ощущали. Когда Роджерс обнаружил, что его метод использовался лишь вербально, он сразу же отреагировал на это, предложив противоположную крайность и заявив (1961), что имеет значение только действительное отношение психотерапевта. Роджерс говорил, что не нужно отражать сказанное клиентом. Рефлексия, отражение оказались всего лишь одним из многих способов проявления эмпатии.

Я же сделал упор на рефлексивное слушание, которое стало играть гораздо более важную роль, чем у Роджерса. Другие способы выражения эмпатии, возможно, менее удачны в смысле стимулирования внутреннего психотерапевтического процесса. Без поэтапной рефлексии ни клиент, ни психотерапевт не сумеют понять, что ощущает клиент в действительности и что может проявиться на этой внутренней “грани” у данного индивида. Но Роджерс был полностью прав в том, что взаимоотношения играют первостепенную роль в психотерапии. Слушание, фокусирование и все прочие процедуры эффективны лишь при безопасных, искренних и исполненных взаимного доверия межличностных отношениях. Все остальное — нечто, что происходит между двумя людьми, которые всегда сами по себе более реальны, чем любые психотерапевтические процедуры.

В психотерапевтическом процессе взаимоотношения имеют первостепенное значение, на втором месте стоит слушание, а инструкции по фокусированию — на третьем. Если во взаимоотношениях что-либо неверно, с этим необходимо разобраться как можно скорее, а все остальное подождет. Но без слушания вообще нельзя сохранить контакт с другим человеком.

Само по себе фокусирование не является внутренним психическим процессом по сравнению с межличностным взаимодействием. При таком разграничении утрачивается тот факт, что мы прежде всего живые существа и остаемся ими во всех ситуациях, во всех отношениях с другими людьми; в наших взаимоотношениях мы живы прежде всего именно на телесном уровне. Что мы обнаруживаем, когда фокусируемся? Не выражает ли это нашу жизнь в мире в данный момент? Человек может выполнять фокусирование и в одиночестве, но если он делает это в присутствии другого, фокусирование оказывается более глубоким, как будто эти взаимоотношения углубляют и улучшают процесс, происходящий в теле. И то, что происходит во взаимоотношениях неправильно, оказывает влияние на все качество фокусирования.

Когда-то давно я написал, что фокусирование является “двигателем психотерапии”. Пересмотрел ли я эту точку зрения, утверждая, что фокусирование находится на третьем месте? Нет, в данном случае я имел в виду, что на третьем месте стоят инструкции по фокусированию. Все виды психотерапии предполагают внутреннее прикосновение к тому, что находится на грани реально присутствующего, а фокусирование делает данный процесс произвольным и конкретным, позволяя психотерапии стать гораздо более эффективной.

Фокусирование предполагает определенное отношение к тому, что проявляется внутри у клиента. Это отношение к самому себе, как к участнику взаимоотношений. Фокусирование использует подобное отношение, в то же время помогая индивиду открыть его в себе, — если это, конечно, еще не было сделано.

⇐ Предыдущая21222324252627282930Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: