Евроатлантизм в условиях исчезновение мировой биполярности

Расширение НАТО на Западе с самого начала рассматривалось в трех ракурсах:

расширение «миссии» (т.е. целей альянса, зафиксированных в Североатлантическом договоре как чисто оборонительные);

расширение «зоны ответственности»;

расширение состава.

Под расширением миссии альянса с самого начала понималась возможность участия сил НАТО в миротворческих операциях.

До начала 1990-х годов среди союзников не было консенсуса по вопросу о допустимости выхода за рамки Вашингтонского договора 1949 г., к тому же Стратегическая концепция, принятая одним из саммитов альянса, ограничивала пространство маневра, поскольку гласила, что «ни одно из вооружений альянса никогда не будет применено с иной целью, нежели самооборона». Нейтрализации возражений отдельных участников альянса против расширения миссии способствовали решения СБСЕ (1992 г.) и СБ ООН (1994 г.) по Югославии, принятые в том числе и при поддержке России и санкционировавшие применение сил альянса за пределами его зоны ответственности в осуществлении не свойственных ему прежде задач. Эти события укрепили позиции радикальных сторонников экспансии в руководстве ведущих натовских держав, что, в свою очередь, в перспективе дало им возможность действовать за пределами официальной миссии и зоны ответственности альянса явочным порядком, не ожидая решений иных международных организаций.

Кризис евроатлантизма в начале 90-х годов прошлого века привел к расширению НАТО. Рассмотрим вероятные причины кризиса.

1. Кризис идентичности альянса и угроза его единству в начале 1990-х годов.

Поворот советской внешней политики на 180 градусов, развитие системы соглашений по контролю над вооружениями, а затем и исчезновение одного из полюсов биполярной системы привели к тому, что исходная миссия НАТО, зафиксированная в Вашингтонском договоре 1949 г., – коллективная защита от внешней угрозы – перестала оправдывать существование альянса. НАТО все больше рассматривалась как инструмент поддержания американского военного присутствия в Европе, необходимость которого подвергалась сомнению влиятельными политическими силами во Франции, Германии, Италии и самих США. В начале 1990-х годов усилия, прежде всего Франции, по формированию западноевропейской оборонной идентичности на основе ЗЕС (западноевропейского союза) и франко-германского военного корпуса, казалось, создавали реальную альтернативу НАТО. Одновременно Париж и ряд других столиц стран-членов НАТО настаивали на назначении представителя группы средиземноморских стран командующим южным флангом вооруженных сил альянса (вместо американца). Неспособность администрации Дж. Буша предложить новую стратегию развития альянса ослабляла ее авторитет в Североатлантическом совете, в котором складывалось неблагоприятное для Вашингтона и Лондона соотношение сил. Создавалось впечатление, что НАТО как бюрократический институт и сообщество военно-политических элит оказалась под угрозой тихого отмирания или распада на полусамостоятельные единицы. В этой обстановке нестабильность посткоммунистического пространства и стремление проамерикански настроенных правительств Центральной и Восточной Европы к вступлению в альянс давали сторонникам сохранения военного присутствия США в Европе и брюссельским чиновникам последнюю возможность оказаться востребованными историей, а заодно изменить конфигурацию сил в альянсе в свою пользу. С этой точки зрения расширение НАТО рассматривается как альтернатива смерти НАТО.

2. Противоречия по стратегическим вопросам внешней политики внутри американского общества.

Среди частных проявлений общего кризиса внешнеполитической и оборонной идентичности западного мира, вызванного исчезновением противника, нарастание разногласий внутри американской элиты было, пожалуй, наиболее знаменательным и чреватым серьезными последствиями для всей конструкции евроатлантизма. При этом наиболее далеко идущая стратегическая альтернатива статус-кво была связана с подъемом неоизоляционистских настроений в элите и в обществе. Неоизоляционисты и близкие им по духу силы выступали против участия американских войск в каких-либо операциях, в особенности многосторонних, если они не связаны непосредственно с защитой национальных интересов, за сведение к необходимому минимуму и, во всяком случае, нерасширение союзнических обязательств, в особенности в Европе и на Ближнем Востоке.

3. Дефицит легитимности нового общественного строя в странах Центральной и Восточной Европы.

Экономические и социальные потрясения 1990-1993 гг., связанные с использованием методов шоковой терапии, привели к поражению правых реформаторских правительств на парламентских выборах в Венгрии и Польше. Между тем Европейский Союз был явно не готов идти на экономические жертвы ради интеграции т.н. «бедных родственников». Прежний «железный занавес» плавно превращался в экономический водораздел между богатыми и бедными европейцами. Именно внутренняя системная нестабильность, порожденная историческими причинами, периферийным статусом в мировой системе и ожиданиями экономических чудес в связи с реформами, а отнюдь не «имперский синдром» России, стали источником угроз, подтолкнувших элиты этих стран (как, кстати, и российских политиков) к сближению с НАТО. Лидеры восточноевропейских общин воспользовались идеалистическим восприятием революций 1989 г. для повышения своего статуса в американской политике. Принятие США союзнических обязательств по отношению к восточноевропейцам должно было стать институциональной гарантией сохранения и упрочения этого статуса.

4. Изменение отношения к России в западных обществах. Возникновение негативного образа России на Западе было немаловажным сопутствующим фактором, который усиливал действие основных движущих сил натовской экспансии. Возможности Москвы в период перестройки влиять на внутриполитические процессы в странах НАТО были исторически связаны с идеалистическим настроем и системой ценностей значительной части западного общественного мнения. В момент смены системы ценностей этот дипломатический ресурс был утрачен.